***
Эйдан открыл глаза и обвел взглядом помещение. Он не понял, где находится, но это был явно не его дом. — С пробуждением. Как вы себя чувствуете? Тернер немного повернул голову на тихий участливый голос и с вялым интересом посмотрел на добродушное лицо невысокого человека, облаченного в светло-голубую больничную форму. — Х…хор… — в горле пересохло, было ощущение, что он не разговаривал целую вечность и голосовые связки атрофировались. Эйдан поморщился и с трудом просипел: — Хорошо… Я в больнице? Мужчина кивнул. — Давайте проверим, что вы помните. Можете назвать свое имя, день своего рождения? — Эйдан Тернер. Родился девятнадцатого июня… — он прочистил горло, — Пить… очень хочется пить… — Разумеется. Но — совсем немного, договорились? Я вам помогу. Врач поднес к его губам специальную пиалу, но ирландец поднял руку и, забрав пиалу, сделал самостоятельный глоток. — Замечательно, — удовлетворенно кивнул мужчина и улыбнулся. — Меня зовут Джеймс Салливан. Я ваш лечащий врач. Итак, вы помните, что с вами произошло? Эйдан опустил глаза. Почему-то стало невыносимо стыдно перед этим человеком, который с доброй улыбкой смотрел на него. Актер тяжело вздохнул. — Да. Помню… Я напился и… кажется, передознулся коксом… конченный идиот… — он помолчал. Потом, обращаясь скорее к самому себе, пробормотал: — Но… кто мог вызвать «скорую»? Я же был один… Салливан задумчиво покачал головой. — Н-да, именно так все и было. Вы были меньше, чем в шаге от смерти. А, если уж совсем откровенно — вы перешагнули порог. Минуты на две. Удивительно, как быстро вы пошли на поправку. Все ваши органы практически в полном порядке. Это поразительно, учитывая, какой удар они приняли. Вы родились не в рубашке, мистер Тернер, а в настоящем бронежилете. Можно сказать, вы отделались легким испугом. Настолько легким, что это можно назвать чудом… — Врач немного помолчал и положил ему руку на плечо. — Ладно, воспитательная беседа вам еще предстоит, а пока… Человек, который спас вашу жизнь, ожидает за дверью. И, если вы не против, я приглашу его. Тернер поднял глаза и молча кивнул. Салливан вышел из палаты, прикрыв за собой дверь. Через несколько секунд она снова распахнулась, впуская невысокого светловолосого новозеландца. Пиала выпала из руки Эйдана. Он зажмурился и зажал рот слабой ладонью, пытаясь удержать рвущийся стон. Это было невозможно. Дин ушел. Ушел навсегда. Это просто видение. А сам он, наверняка, лежит сейчас, подключенный к всевозможным аппаратам, истыканный иглами, обмотанный трубочками, присоединенными ко всем отверстиям его тела, и умирает. А светловолосый фотограф — лишь плод его воображения. Последний образ, возникший в затухающем сознании. «Образ» подошел и присел на краешек кровати, совершенно реально прогнув ее. Эйдан почувствовал ласковое прикосновение теплых пальцев к своей щеке и вздрогнул. — Ты ушел… — прошептал он, убирая ото рта ладонь. — Я вернулся, — ответил тихий голос, — Вернулся, чтобы больше никогда не оставлять тебя. Эйдан приоткрыл глаза. Дин смотрел на него, чуть склонив голову. — Вернулся… Новозеландец кивнул и, склонившись, коснулся губами его колючей щеки. Потом немного отстранился, трепетно провел кончиком пальца по изгибу черных бровей, всматриваясь в ореховые глаза. Наполненные слезами, но сияющие, они пронимали до самой глубины души, до самых ее темных закоулков, разгоняя мрак. Дину показалось, что он видит в них золотистые отблески солнца. Ореховые глаза. Самые прекрасные глаза на земле. — Я снова их вижу… — прошептал он, и голос его дрогнул. Он взял лицо Эйдана в ладони, — Я снова их вижу… я боялся, что… Он судорожно втянул в себя воздух, тщетно пытаясь сдержать подступившие слезы, и приник к губам ирландца. К живым и теплым губам, все еще бледным, но утратившим жуткий синюшный оттенок. Эйдан захлебнулся теплым дыханием своего спасителя, его мягким поцелуем, своими собственными слезами. — Чертов чокнутый ирландец… — выдохнул Дин, оторвавшись от его губ. Не выпуская из ладоней, он начал покрывать мокрое лицо легкими поцелуями, — Прости меня… прости. Я был таким козлом, но клянусь, что больше не оставлю тебя, я всегда буду рядом. — Что с твоими руками? Они все изранены. Где ты так?.. — Потом… сейчас это совсем неважно. Это, вообще, неважно. Главное — ты жив… Эйдан обнял его слабыми, дрожащими руками, зарываясь в золотистые волосы и вдыхая их аромат. — Дино, ты спас мне жизнь?.. — он всхлипнул, сильнее прижимая его к себе. — Я так виноват перед тобой… — Молчи, — потребовал Дин, ощутив, как отголоски недавнего кошмара проникают в самое сердце, впиваясь в него острыми когтями страха. Страха того, что Эйдан, сказав эти слова, начнет растворяться призрачной дымкой и, в конце концов, исчезнет, оставив после себя лишь низкий, бархатный голос. А потом исчезнет и он. — Молчи. Я не хочу этого слышать. Ты ни в чем не виноват передо мной. Эйдан заглянул в его глаза. — Но почему… почему ты решил вернуться?.. О’Горман провел рукой по лицу и вздохнул. Он мог сказать, что что-то почувствовал, но это было бы не совсем правдой. Ему было неприятно и горько признавать, но он не собирался возвращаться. И, если бы не Чемберз, так вовремя появившийся в студии, он бы уехал. Как бы тяжело ему ни было, он бы попытался заставить себя забыть ирландца. И, неважно, сколько бы времени это заняло — месяц, год, десять лет или всю жизнь. Потому что он — безмозглый мудак, не видящий дальше своего носа. Мудак, ставящий свою гордость превыше всего… — Я скажу тебе правду… Я был ослеплен яростью и не собирался возвращаться. Ник — это его мы должны благодарить за то, что ты жив. Прости, я все ему рассказал… но, поверь, очень правильно сделал, потому что Ник открыл мне глаза на реальную ситуацию, помог понять, что именно с тобой произошло. Господи… Пройти через такое… ради кого?!. Ради меня?! Черт… — Дин закусил губы и зажмурился. — Я не заслуживаю твоей любви, Эйд, потому что я — бездушный, эгоистичный козел… я бы не вернулся. И ты… — он глухо всхлипнул, пытаясь подавить душащие его рыдания. — Господи… Я ведь мог потерять тебя навсегда… Это я тебя предал, Эйд. И это я виноват перед тобой, но… прошу, дай мне шанс все исправить… пожалуйста… Ирландец ничего не ответил. Притянув к себе любимого, он тихо заплакал. Но это были слезы счастья.***
Эйдан провел в больнице еще сутки. Это было удивительно, но он на самом деле хорошо себя чувствовал. Скорее всего, этому способствовали любовь и забота Дина, который не покидал его ни на минуту. Он не квохтал над ним, словно курица. Наоборот, всячески подшучивал и подбадривал. Ближе к вечеру, Эйдан встал с кровати и, поддерживаемый другом, прошелся по палате. — У меня такое грустное ощущение, что я всю жизнь так и буду опираться на твое плечо, — сказал он, откидывая с лица темные кудряшки и улыбаясь. — Ничего не имею против, — ответил Дин. — Только придумай для этого более веселый повод. Не знаю… танцы, например. Тернер лукаво улыбнулся. — Между прочим, я пятнадцать лет занимался танцами. — Правда? — Дин с удивлением посмотрел на него, — Ты не перестаешь поражать, Эйд. Теперь я понимаю, откуда в тебе столько пластики. Вот и замечательно. Будешь меня учить, а то я вечно дергаюсь, как муха на стекле. Эйдан рассмеялся, обхватил его за талию, взял за руку и немного отклонил назад. — Танго? — игриво спросил он и Дин усмехнулся. — Ага, самое время. Ты бы поаккуратнее со своими па, все-таки только поднялся. Смотри, завтра не выпустят. — Выпустят. Никуда не денутся, ведь я в порядке. Эйдан осторожно выпрямил Дина и припал к его губам. — Ты придаешь мне сил, — прошептал он в поцелуй. Они лежали рядом, невероятным образом поместившись на узкой кровати, взявшись за руки, как обычно, переплетя пальцы, и всматривались в глаза друг друга. — Странно, что до сих пор никто не заглянул, — улыбнулся Эйдан, — Мы уже час валяемся, и никому нет до нас никакого дела. То есть до меня. Вдруг я уже отбросил копыта или, наоборот, сбежал с каким-нибудь хитрым аппаратом под мышкой, намереваясь его продать, чтобы покрыть расходы на свое лечение? Дин не оценил шутку. Приподнявшись на локте, он приблизил к нему свое лицо. — Эйд… Тернер чуть нахмурился — новозеландец показался ему слишком серьезным — и вопросительно приподнял бровь. — Я хочу проучить ублюдка… хочу отомстить…***
На квартиру к Тернеру было решено не возвращаться. Фотограф привез все необходимые вещи в больницу, и молодые люди прямиком отправились в студию. Им предстояло обсудить план мести. Эйдан сразу согласился с Дином — Доусон должен был понести наказание. Но, в силу своего природного добродушия и наивности, актер не мог придумать ничего толкового, а крови и тем более смерти своего мучителя, он не желал. И Дину это нравилось. Добрый и бестолковый, Эйдан смотрел на него щенячьими глазами, сокрушаясь своей бесполезности и вызывая дикое умиление. — Не переживай. Я что-нибудь обязательно придумаю, Эйд. Эта тварь ответит за все, что сделала с тобой. Подумай, какие у него есть слабые стороны? Чем он дышит, чем живет? Ты же целый год с ним общался, должен хоть что-то знать. Ирландец пожал плечами. — Сложно сказать, Дино. Ну… он очень падок на лесть. Да, он очень себя любит. Начиная от своей внешности, — Эйдана невольно передернуло, — заканчивая положением, которое занимает. Паб — это так, прикрытие. Верхушка айсберга. На самом деле, он плотно связан с наркобизнесом. Но в это я лезть не рискнул бы — связи. У него очень хорошие связи. — Ну, а девиз у него какой-нибудь есть? Девиз по жизни? Тернер усмехнулся. — О, да! «Секс, наркотики и рок-н-ролл», — Эйдан достал из пачки сигарету и сунул ее обратно, — Ублюдок… Дин ничего не сказал. Пересев к компьютеру, он задумался. Секс, наркотики и рок-н-ролл. У него возникла идея, но ее стоило хорошенько проработать. — Позвони Чемберзу, пожалуйста. Пусть завтра утром приедет. И — отдыхай. — Но, Дино… Ирландец подошел к нему и тихонько потеребил за пуговицу старой, растянутой кофты. — Отдыхай, — Дин улыбнулся и притянул его к себе. Запустив руку в торчащие кудряшки, он нежно поцеловал его. — Возможно, мне понадобится твоя помощь, поэтому ты должен быть полон сил. Отдыхай, а мне нужно подумать… — Черт, Дино, я словно беспомощный ребенок. Инфантильный переросток… ненавижу себя за это. Черт, толку от меня никакого, — простонал ирландец и вздохнул, — Но я же не виноват в том, что совсем не коварный и не кровожадный. Максимум, на что я способен, это начистить Доусону морду. И то вряд ли… — он махнул рукой, — Моя беда в том, что, каким бы эгоистом я ни был, я всегда боялся сделать другому человеку больно, что физически, что морально. А, если получалось, то совсем не со зла… Дин улыбнулся. — Я знаю, Эйд. Ты не инфантильный. Ты очень добрый и доверчивый. И, да — в чем-то наивный, как ребенок. Но я люблю тебя именно таким. Дин долго сидел за рабочим столом, выискивая что-то в интернете и делая какие-то пометки в блокноте. Иногда он отрывался от своего занятия, чтобы с беспокойством взглянуть на Эйдана, тихо сопящего на большом диване, и улыбнуться. Он был счастлив. А когда Эйд будет отмщен, он станет еще счастливее.***
— Есть у меня одна идея, — сказал О’Горман и замолчал. Эйдан и Ник внимательно смотрели на него, терпеливо ожидая продолжения. Дин задумчиво покусал нижнюю губу и поднялся. Совершив променад вокруг стола, он остановился напротив друзей. — Возможно, она покажется вам глупой. — Господи, Дино! Хватит тянуть. Выкладывай, что ты придумал? — не выдержал Чемберз, нервно комкая в руках неизменный платочек. — Надеюсь, это не кровавые разборки? — Не совсем, — новозеландец посмотрел на Тернера. — Ты говорил, что его кредо по жизни — «секс, наркотики и рок-н-ролл»? Так? Отлично. Предлагаю использовать против него же одно из этих удовольствий. — Ты имеешь в виду наркотики? Да, можно было бы попробовать вывести на Доусона полицию и взять за хранение и распространение, — воодушевленно произнес агент. — Нет, Ники, — возразил Эйдан, — Я думаю, в этом смысле у Доусона все схвачено. У него обширные связи, и в полиции в том числе. — Можно затеять независимое полицейское расследование! — не сдался Чемберз, — Ну, не вся же полиция продажна? Он с надеждой посмотрел на фотографа. Дин кивнул. — Я думал об этом. Но независимое расследование потребует массы времени. У меня его нет. Но я хочу быть уверен в том, что эта тварь понесла наказание. — О’Горман снова посмотрел на Эйдана. — Я не хочу задерживаться в этой стране дольше, чем это необходимо. Туманный Альбион в каком-то смысле разочаровал меня, я устал от него и очень хочу домой. Тернер огромными глазами смотрел на него, не желая верить в то, что услышал. Все-таки Дин решил уехать. А как же он, Эйдан?! Дин бросает его? Как же так… — Я хочу домой, — повторил О’Горман, в упор глядя в ореховые глаза, — И я уже забронировал билеты. На все про все у нас есть две недели. Больше откладывать отъезд я не намерен. И еще… — едва заметная улыбка коснулась его губ, — я собираюсь увезти с собой одно бестолковое великовозрастное чудо, которое смотрит на меня сейчас такими испуганными глазами, что я готов расплакаться. — Ты… ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?.. — пролепетал ирландец. — Ты согласен? Дин подошел к нему и опустился на одно колено. Эйдан вспыхнул — это выглядело так, будто новозеландец собирается сделать ему предложение. Не хватало только бархатной коробочки с кольцом в его руках. — Ты согласен… быть со мной? — тихо спросил Дин, и в его руках на самом деле оказалась маленькая, но не бархатная, а серая и невзрачная картонная коробочка. Он протянул ее и хитро посмотрел на ирландца, взглядом предлагая ее открыть. Эйдан с беспокойством всмотрелся в его глаза, пытаясь распознать в них подвох или намек на жестокую шутку. Но блестящие голубые глаза, с веселыми лучиками морщинок в уголках, смотрели открыто и искренне улыбались ему. Дрожащими от волнения руками, Эйдан открыл коробочку и достал неказистый крошечный горшочек, закрытый кривой крышкой. — Я все-таки сделал это, — улыбнулся Дин, — Правда, под чутким руководством Мюренн. Ночной горшок для леприкона. Как думаешь, теперь он кинет в него золотую монетку?.. — Даже не сомневайся. У тебя потрясающе получилось… — прошептал Эйдан, рассматривая подарок. Внутри горшочка что-то тихо звякнуло, и он улыбнулся, — А вот и монетка. — Посмотришь? — спросил Дин, не сводя с него подозрительно сияющих глаз. Ирландец снял крышку и перевернул горшочек. На подставленную ладонь выпало серебряное кольцо с вырезанным по всей окружности кельтским узором. Он медленно поднял глаза на друга. Дин чуть склонил голову и вопросительно приподнял одну бровь. — Так ты согласен, Эйдан Тернер… быть моим до конца? Внезапно Эйдан забыл как дышать. Недоуменно хлопая глазами, он открыл рот и растерянно улыбнулся Дину, терпеливо ожидающему ответ. Не совсем осознавая, что делает, он, в конце концов, прервал затянувшееся молчание, и выдохнул одно-единственное слово: — Да… Судорожно вздохнув, они порывисто обняли друг друга. — О-господи-боже-ты-мой! Мать-вашу-за-ногу, ребята! — воскликнул обалдевший Ник и, вскочив с места от переполнивших его эмоций, забегал по студии. — Я с вами заработаю инфаркт! Нет, это потрясающе! Дино, ну ты и жук! Какое шикарное предложение! Ох, ну, вы даете! А в Новой Зеландии разрешены однополые браки? Потому что, если нет, то я могу похлопотать о том, чтобы церемония состоялась здесь, в Лондоне! В самые короткие сроки! — Ник, заткнись, — беззлобно бросил ирландец, прижимая к себе Дина, — Какая еще церемония? Или… Он замер, сдвинув брови. Брак?.. Он никогда об этом не задумывался, даже в шутку. Но сейчас, пожалуй, он был бы совсем не против. Эйдан чуть усмехнулся — родители выпадут в осадок от такой новости. Но ведь это его жизнь. И только ему решать, с кем ее связывать, а тем более на ком жениться… Или выходить замуж?.. Хрен его знает, как это в данном случае называется. Да какая разница? Главное — быть с любимым человеком. Он снова тихо усмехнулся в золотистую макушку и отстранился. — А в самом деле, разрешены у вас такие браки или нет? — Уже — да, — кивнул Дин и потрепал его по кудряшкам. — Никогда бы не подумал, что сподоблюсь на такое… — Да уж… спорить не стану, — фыркнул Эйдан, снова сдвинул брови и внимательно посмотрел в голубые искрящиеся глаза. — Нет, Дино… ты… серьезно?.. — Абсолютно, — ответил Дин и нежно раскрыл его ладонь, сжимающую подарок. Взяв кольцо, он надел его на безымянный палец левой руки любимого и удовлетворенно кивнул — оно пришлось как раз впору. Подняв глаза на прибалдевшего Тернера, Дин притянул его к себе и увлек в долгий поцелуй. Ник смущенно отвернулся и кашлянул. С трудом оторвавшись от сладких губ, Дин улыбнулся. — Только так я смогу быть почти полностью за тебя спокоен. Наверное, я слишком старомоден. Но… теперь все же предлагаю вернуться к обсуждению нашей проблемы. — Угу, — промычал Эйдан, нехотя открывая затуманенные глаза. Больше всего ему хотелось сейчас остаться с Дином наедине. Ничего не обсуждать, не отвлекаться на покрасневшего Чемберза, забыть обо всем и раствориться в ласке и любви, которые обещали ясные голубые глаза и хитрая полуулыбка. Но Дин взял его за руку и, перестав улыбаться, серьезно сказал: — Я очень хочу отомстить за тебя. Но для меня не менее важно еще раз услышать: хочешь ли ты сам этого? — Хочу, только… — Никакой крови, — согласно кивнул новозеландец и повернулся к агенту. — Ники, сколько тебя знаю, ты всегда очень трепетно относился к своему здоровью. — Ну, да. — У тебя в друзьях или в хороших знакомых непременно должен быть врач, — Ник кивнул и фотограф продолжил, — Мне нужно раздобыть одно лекарство. Ципротерон. Оно совершенно законно. Его прописывают онкобольным, а еще — используют у вас в Европе для м-м… химической кастрации насильников и педофилов, путем введения курса инъекций. Да, и еще необходимо какое-нибудь термоядерное снотворное, способное свалить быка. Сможешь помочь? — Каст… — Ник не смог договорить и, судорожно сглотнув, просипел: — Дино, ты хочешь… это же подсудное дело! О’Горман усмехнулся. — Очень сомневаюсь, что Доусон станет заявлять в полицию о том, что его лишили мужской силы. Это будет огромный удар по его самолюбию. Нет, — Дин покачал головой, — думаю, он предпочтет этому поиски средства для восстановления своей блядской потенции. Которая, кстати, исчезнет не навсегда, а всего лишь примерно на четыре месяца. Это приблизительный срок действия одной инъекции. Но он об этом знать не будет, так как не будет знать, что именно ему ввели. Уж я навешаю ему лапши на уши. Пускай думает, что это навсегда. Тонкая мужская психология, — небрежно пожал плечами Дин. — Ты уверен? — потрясенно произнес ирландец, — Думаешь, он поверит? — Поверит, когда на практике убедится, что ничего не может. — Но ведь любой анализ покажет, что именно ему вкололи! — воскликнул Ник. — Это, если он обратится к врачу, — ирландец задумчиво накрутил на палец кудряшку, — Скорее всего, он так и сделает. Но мне плевать. Если он хоть какое-то время будет чувствовать себя неполноценным, я уже сочту это за месть. Дин с любовью посмотрел на него и вздохнул. — Если бы не твоя, совершенно неуместная в этом деле доброта, я бы его кастрировал самым натуральным образом, Эйд. Ирландец опустил глаза. — Я не хочу, чтобы кто-то из вас понес хоть какую-нибудь ответственность, Дино. Того, что ты предлагаешь вполне достаточно, чтобы наказать этого самовлюбленного ублюдка. Калечить его совсем не обязательно, — он посмотрел на друга. — Мне почему-то кажется, что жизнь рано или поздно расставит все на свои места. — И каждому воздастся по делам его… — вздохнул Дин. — Хорошо, будь по-твоему… — Но, как мы это сделаем? Как? — Чемберз взволнованно сдернул с носа очки и принялся усердно их протирать, жмуря близорукие глаза. — Я все продумал. Здесь мне понадобится помощь твоего Ричи, — увидев отвисшую челюсть агента, Дин быстро добавил, — Ему ничего особенного делать не придется. Он будет нужен лишь в качестве статиста. Думаю, ты понимаешь, что в этом деле я не могу привлекать людей со стороны. — Какого статиста?! — Ник водрузил очки на место и нервно шмыгнул носом, — Объясни толком! — Все просто. Я предложу Доусону сняться в моем проекте. У него достаточно брутальная внешность и он это знает. Как фотограф, находящийся в поиске определенного типажа для определенной сцены, я вполне могу заинтересоваться его персоной в качестве модели. — Какой сцены? — спросил Эйдан, и новозеландец с удовлетворением отметил маленьких бесят, запрыгавших в его глазах. — Сначала я сниму его в качестве бравого солдата, чтобы потешить его самолюбие, а дальше у меня будет запланирована сцена с военнопленными. Связанными военнопленными. Вот здесь и придется поучаствовать твоему парню, Ники. В роли второго пленника, чтобы Доусон не заподозрил подвох. Чемберз вскинул вверх руки. — Дино! С чего ты взял, что он позволит себя связать?! О’Горман хитро улыбнулся. — Чтобы он не подумал, что его хотят ограничить в свободе действий, я продемонстрирую на Ричи особый способ вязания узла, позволяющий легко освободиться, если возникнет такая необходимость. Потом я предложу Доусону попробовать это на себе, он попробует и успокоится. Ну, а потом, естественно, я свяжу его как положено. — Гениально, — Эйдан хлопнул себя по колену и с восторгом посмотрел на друга, — Он будет обездвижен и не сможет сопротивляться. — Ничего гениального, — пробурчал Чемберз. — Дино, ты забываешь, что твоя последняя, она же первая, встреча с Доусоном закончилась не очень… дружелюбно. С какой стати ему соглашаться на твое предложение? Да, вообще, верить тебе? О’Горман серьезно посмотрел на ирландца. — Об этом я тоже подумал. Извини, Эйд, но мне придется вылить на тебя перед Доусоном кучу дерьма. Надеюсь, ты не сильно обидишься?.. Эйдан невесело рассмеялся. — Не обижусь, не переживай. Можешь обливать меня дерьмом, сколько захочешь. — Договорились. Теперь обсудим детали и распределим роли… Дин развел необычайно бурную деятельность, подключив к воплощению задуманного каждого из них. Ник должен был любыми правдами и неправдами раздобыть необходимый препарат, Ричи — помочь с декорациями. Для этого пришлось пригласить в студию и напоить реквизитора театра, в котором служил молодой актер. Дин даже пообещал пригласить его на съемки. Как-нибудь. Пьяненький и счастливый реквизитор заверил, что сделает все возможное, и через пару дней в павильоне студии появилась груда запыленных, страшных, но довольно крепких декораций, имитирующих каменные стены. Кое-как отчихавшись от пыли, толстым слоем скопившейся на «стенах», Эйдан и Дин принялись за их реставрацию. — Такое ощущение, что мы готовимся к грандиозному спектаклю, — пробурчал Тернер, скептически рассматривая порученный ему кусок работы. — Так и есть, — кивнул Дин, и всунул ему в руки кисть и банку с краской. — Я привык подходить ко всему с отвратительной дотошностью. Неужели ты до сих пор не понял? Тем более, — он почесал нос, — я на самом деле хотел бы поработать с таким фоном. Ведь неплохая идея, согласись. — Ну, раз так, вопрос снимается, — улыбнулся Эйдан. — Тогда прекращай ныть. Твое дело — нанести основу, а я займусь прорисовкой. — Ты еще и художник? — изогнул черную бровь ирландец, и О’Горман хитро улыбнулся в ответ. Эйдан обнял его и поцеловал в кончик носа. — Мы всю жизнь будем узнавать друг о друге что-то новое? Хорошее новое… Дин веселыми глазами посмотрел на него. — А разве это плохо? Тернер покачал головой и с тоской глянул в окно. Он уже почти неделю никуда не выходил. — Даже не мечтай, Эйд. Тебя нет. Ты исчез, растворился, сбежал. Никто не должен тебя видеть ни со мной, ни без меня. Нигде. До дня «икс» ты выпал из этой жизни, — Дин немного помолчал и легко пихнул его плечом. — Ты — мой пленник… — О… что же ты будешь со мной делать? — тихо спросил ирландец, и в его глазах заплясали озорные огоньки. О’Горман пожал плечами и, вдруг, окунув кисточку в краску, слегка мазнул ею друга по носу. Эйдан удивленно моргнул. — Ах, ты… — он выхватил из рук Дина кисть и мазнул его в ответ. Хитро прищурив голубые глаза, Дин окунул руку в серую краску и, не колеблясь, оставил на груди ирландца отпечаток. — Да. Ах, я… Фыркнув и рассмеявшись, они принялись дурачиться, гоняясь друг за другом, возясь, пачкаясь и хохоча, на время позабыв о том, что косвенно послужило причиной этого внезапного, не подобающего их возрасту, безудержного веселья. Схватив уворачивающегося Дина за пояс джинсов, Эйдан опрокинул его на пол и прижал своим разгоряченным телом. Новозеландец охнул, и тяжело дыша, ласково притянул его к себе за растрепанные кудряшки. — Знаешь, почему мне так хорошо с тобой? — улыбнувшись, выдохнул он. Тернер состроил невинную рожицу и пожал плечами, — Потому что, иногда, ты заставляешь меня чувствовать себя мальчишкой. В ореховых глазах промелькнула печаль. — Далеко не всегда, Дино… Дин нежно провел пальцем по его испачканному лицу. — Скоро мы уедем туда, где ничто не будет напоминать о случившемся, Эйд. Мы сможем начать новую жизнь. С чистого листа, я обещаю. Эйдан вгляделся в голубые глаза и припал к его губам, попытавшись вложить в поцелуй всю свою благодарность и любовь, которую невозможно было выразить обычными словами.***
Стив Доусон сидел за столом и задумчиво перебирал документы, абсолютно не вникая в их смысл. Его мысли были заняты совсем другим, а именно — кудрявым темноволосым ирландцем. Новость о том, что Эйд чуть не отдал богу душу, повергла его в шок. Правда, в совсем небольшой и непродолжительный. Нельзя было сказать, что он совсем не жалел глупого мальчишку, но чувство вины или причастности к случившемуся не отягощало его сердце. Конечно, он не желал малышу смерти, он лишь хотел проучить его. Заставить понять, что отказывать таким людям, как он — это очень большая ошибка, чреватая большими и малоприятными последствиями. И он проучил Эйда. Насколько было известно Стиву, фотограф оставил своего милого, громко хлопнув дверью. Доусон усмехнулся — именно этого он и добивался. А то, что малыш с горя передознулся — не его проблема. Даже, если Эйд скажет полиции, у кого взял наркоту, это никак не отразится на Стиве. Просто состоится милый разговор по душам с нужным человеком. И все. «Хорошо то, что хорошо кончается, — подумал владелец паба, — Малыш жив и брошен. Правда, опять куда-то исчез. Киви с разбитым сердцем, наверняка, в скором времени отбудет на родину. К кому ты придешь плакаться, когда объявишься, малыш? Правильно, к папочке. Больше задаром тебе никто не нальет, кроме меня. А я даю руку на отсечение, что ты непременно захочешь уйти в запой, при первой же возможности. Все вернется на круги своя. Так уж устроена жизнь». — Так уж устроена жизнь… Он довольно потянулся и повернулся на скрип открывшейся двери. В кабинет заглянул бармен. — Стив, к тебе пришли. — Кто? — Э-э… — бармен взглянул на визитку, — Дин О’Горман, фотограф. Доусон подался вперед. — Кто?.. — потрясенно переспросил он, почувствовав, как по спине побежали мурашки, — Что ему нужно? — Сказал, что пришел поблагодарить тебя, — бармен ухмыльнулся. — Принес с собой бутылку жутко дорогого виски. Так что ему передать? Доусон сдвинул брови. Поблагодарить? Очень интересно. — Приглашай, — ответил он и немного отодвинул ящик стола. Дин нацепил на лицо одну из своих самых обаятельных улыбок, и вошел в кабинет. — Добрый день, мистер Доусон. Вы, наверное, удивлены моему визиту? — Хм… приветствую, Дин. По правде говоря, да, удивлен, — он жестом пригласил фотографа присесть. — Чем обязан? О’Горман опустился в кресло напротив и мягко улыбнулся. — Я пришел поблагодарить вас, — он поставил виски на стол, — Поблагодарить и отметить наше примирение. Если вы не против, конечно. Стив с подозрением посмотрел на него и перевел взгляд на бутылку — «Glenfiddich», тридцатилетней выдержки. Неслабо! — Разве мы ссорились? — он удивленно приподнял бровь, — И, за что благодарность? Дин скромно улыбнулся. — Наша предыдущая встреча окончилась достаточно м-м… напряженно. Но поймите меня правильно — как еще я мог отреагировать на увиденное и услышанное? Я был в бешенстве и, возможно, наговорил немного лишнего, не разобравшись до конца в ситуации. Поверить вам в тот момент было выше моих сил. Но… — Дин склонил голову в признании своей неправоты, — вы открыли мне глаза, мистер Доусон. Не стану лукавить, мне до сих пор сложно поверить в то, что между вами и Тернером был роман. Да и сам он, естественно, все отрицал. Но то, что ирландец — неблагодарный лжец и трус, больше сомнений во мне не вызывает. Доусон внимательно смотрел на него и не мог понять, блефует киви или говорит правду. Дин улыбнулся, спокойно выдержав взгляд сверлящих черных глаз. — На мое счастье, — продолжил он, — дело не успело зайти слишком далеко. Теперь я понимаю, что единственной причиной, по которой я был с Эйданом некоторое время, является не что иное, как дикое физическое влечение. Прошу прощения, если своими словами раню вас, но это правда. Согласитесь, устоять перед ним невозможно, — О’Горман усмехнулся. — У меня ведь до него не было подобного опыта. Можно сказать, он соблазнил меня. Но я не жалею. О, простите. Вам, наверное, неприятно все это слышать? Стив усмехнулся. — По правде говоря, я согласен с тобой, Дин, — он немного помолчал, раздумывая, как побольнее уколоть О’Гормана, чтобы вывести на чистую воду. — Дикое физическое влечение, говоришь… А я бы назвал это влечение — болезненным. Да, его безумно хочется трахать. С ним теряешь голову, настолько он горяч. Но… возможно, я перегнул палку сказав, что полюбил его. Привязался — да. Но основу наших отношений всегда составлял секс, — он мечтательно щелкнул языком. — Этот паршивец знает в этом деле толк, да. На лице фотографа не дрогнул ни один мускул. Он с очаровательной улыбкой смотрел на Доусона, согласно кивая головой. Доусон протянул руку и взял бутылку. — Значит, ты решил расстаться с ним? Ты в курсе, что он передознулся и чуть не умер? О’Горман кивнул. — Вообще-то, это я вызвал «скорую». Я приехал к Тернеру домой, чтобы забрать свои вещи и обнаружил его на полу кухни. Он задыхался, и… — новозеландец пожал плечами, — не мог же я бросить умирающего человека. Но это, пожалуй, еще одна причина, по которой наши дальнейшие отношения были бы невозможны. Дело в том, что я не люблю слабых людей. А Тернер — слаб. Слабый, трусливый, да еще и лжец. Нет, для меня это слишком, — Дин вздохнул. — Поверьте, мистер Доусон, я действительно благодарен вам за то, то вы помогли мне избежать еще более горького разочарования в будущем. Еще раз извините, если причиняю боль своими словами. Доусон хмыкнул, вопросительно посмотрел на фотографа и, получив в ответ утвердительный кивок, распечатал бутылку. Отодвинув ящик стола, он достал два стакана для виски и поставил на стол, звякнув их хрустальными боками. Глянув на этикетку, он еще раз хмыкнул и разлил по стаканам янтарную жидкость. С минуту Стив задумчиво рассматривал на свет игру хрустальных граней и дорогого напитка. Вдоволь налюбовавшись, он протянул стакан фотографу. Дин принял его и отсалютовал. — За то, чтобы все всегда делалось вовремя. — За понимание, — ответил владелец паба и пригубил напиток. — Хм, весьма недурно. Но стоило ли, Дин? Этот виски не из дешевых. Если не ошибаюсь, фунтов пятьсот, не меньше? О’Горман махнул рукой. — Какие пустяки, мистер Доусон. Я вам обязан. Доусон улыбнулся. — Предлагаю перейти на «ты», не люблю официоза. В конце концов, мы оказались с тобой в одной лодке. Да уж… малыш умеет потрепать нервы. Но мне будет не хватать его упругой задницы и сладких губ, — он поиграл в стакане напитком и быстро поднял глаза на фотографа. Не сводя с него спокойного взгляда, Дин отпил виски и небрежно повел плечом. — Кто знает, Стив. Может он еще приползет к тебе на животе, виляя хвостом и вымаливая прощение… той же задницей. — Возможно, так и будет… Тебе все равно? — Абсолютно, — О’Горман одним глотком осушил стакан, — Да, я буду скучать по его телу, но не более того. Доусон усмехнулся. Маленький непробиваемый киви поражал своей невозмутимостью и равнодушием, с которым говорил о своем бывшем любовнике. Но Стив все еще сомневался. — Ты был у него в больнице? — Зачем? — удивленно приподнял брови Дин, — Звонка достаточно, чтобы узнать о состоянии его здоровья. С ним все в порядке, а остальное меня уже не волнует. Повторюсь, я не люблю слабых людей. Тернер очень сильно разочаровал меня и дело даже не в том, что он лгал мне, — он поморщился, — То, как он вел себя здесь — это отвратительно. Так унижаться! Нет, это не тот человек, которого я бы хотел видеть рядом с собой. Прости, я все время оскорбляю твои чувства к нему. Доусон хохотнул и плеснул в его стакан виски. — Да ладно. Я же сказал, что всего лишь привязался к нему. Никакой любви, слава богу, нет и не было. Если придет, трахну его на прощание — для сладких воспоминаний, так сказать, — и отправлю на все четыре стороны. Пусть ищет другого покровителя. — И правильно, — кивнул Дин. Сделав глоток, он оценивающе глянул на хозяина паба. — Ладно, хватит об этом… ничтожестве. Честно говоря, не он явился основным поводом для того, чтобы я пришел сюда. У меня есть к тебе предложение, Стив. Доусон удивленно вскинул брови. Фотограф чуть улыбнулся, скользя восторженным взглядом по его крепкой фигуре. — Ты в прекрасной форме. Как раз то, что мне нужно. Видишь ли, я сейчас реализую один проект и мне необходим человек с такой брутальной внешностью, как твоя. Все, кого я видел не подходят, но ты… Дин замолчал и обаятельно улыбнулся. — Ты хочешь, чтобы я снялся в твоем проекте? — спросил Доусон и рассмеялся, — Вот уж не думал, что на старости лет получу такое предложение! — Не прибедняйся, Стив. Ты шикарно выглядишь. Настоящий воин, ветеран Вьетнама. Я еще в первую нашу встречу это отметил, но, увы, было не до предложений. Ну, так что? — Дин вопросительно изогнул бровь. — Соглашайся, Стив. Съемка — это настоящий рок-н-ролл, не пожалеешь! Плюс гонорар, естественно. Доусон пристально посмотрел в голубые глаза. — Рок-н-ролл, говоришь… — он побарабанил пальцами по столу и самодовольной улыбкой откинулся на спинку кресла. — Почему бы и нет? Когда? Дин оживился. — В принципе, все готово. Сценарий, декорации только и ждут своего героя. Единственное, форма… — он окинул восхищенным взглядом Доусона, — тут придется повозиться. Я не рассчитывал на такую груду мышц! Послезавтра тебя устроит? Часов в одиннадцать? — Хорошо, Дин, — хозяин паба довольно усмехнулся, явно польщенный комплиментом, — Оставь мне адрес, я буду. Он протянул фотографу ежедневник и Дин написал в нем адрес студии. — Я очень рад, что ты согласился, Стив, — улыбнувшись, сказал О’Горман и пожал ему руку. — С нетерпением буду ждать нашей встречи, солдат… Дин вышел из паба и сел в машину. Опьянения не было и в помине. Он провел рукой по золотистой щетине и тряхнул головой. Потом задержал дыхание и, медленно выдохнув, завел двигатель. Но, проехав несколько кварталов, Дину пришлось вновь припарковаться. Его колотило. Еще ни один человек не вызывал в нем такого отвращения, как Доусон. И ему стоило невероятных усилий удержать себя в руках, чтобы не вцепиться в глотку этого самовлюбленного, равнодушного ублюдка. — Господи, Эйд… — прошептал Дин, опустив голову на руль, — Я не представляю, как ты смог все это вытерпеть и не сойти с ума. Что же тебе пришлось пережить… и ты еще пытаешься проявлять милосердие. Это невероятно.***
Студия была погружена в мягкий полумрак, изредка разрываемый отсветами молний, вспыхивающими в щелях прикрытых жалюзи. Какая-то символичность ощущалась в разбушевавшейся стихии. Как будто сама природа пыталась настроить их на грядущий День правосудия. Во всяком случае, им очень хотелось именно так думать об этом дне. Дождя не было, лишь холостые раскаты грома доносились до ушей молодых людей. Они лежали на большом диване, тесно прижавшись друг к другу, и молчали, погруженные в свои мысли. Голова ирландца покоилась на плече любимого, и Дин ласково перебирал пальцами шелковистые черные кудряшки. Тяжелый вздох Эйдана заставил его оторваться от размышлений и приподнять голову. — Волнуешься? Эйдан чуть пожал плечами и еще раз вздохнул. — Я боюсь, что что-то может пойти не так, как мы спланировали. — Не бойся и ни в чем не сомневайся, — Дин поцеловал его в уголок губ. — Если такое понятие, как справедливость существует, то завтра у нас все получится. А послезавтра мы с тобой улетим домой… Они снова замолчали. Но Дин видел, что актера что-то беспокоит — Эйдан нервно теребил пуговицу его кофты. Дин приподнял его подбородок и вопросительно кивнул головой, задавая безмолвный вопрос. — Знаешь, — ирландец нерешительно заглянул ему в глаза, — не обижайся, но мне кажется, что ты немного перемудрил… — С чем? — Со сценой с военнопленными. Никакой гарантии в том, что все получится я, если честно, не вижу. По-моему, есть гораздо более простой способ обездвижить этого козла… Он привстал, потянулся к своей сумке и вынул маленький электрошокер и наручники. — Я — идиот, — пробормотал Дин, с восхищением глядя на друга, — Наверное, я действительно немного разошелся, пустив в галоп свою фантазию. Все гениальное — просто. Эйд, ты умница! Но, где ты это взял? — Ричи, — коротко ответил Тернер. — Эйд, ты — гений. А я — заигравшийся фантазер. Нужно будет позвонить с утра Нику и сказать, что их с Ричи участие в спектакле отменяется. Справимся сами. Как думаешь? Эйдан улыбнулся, кивнул и приник к его губам. Конечно, справятся! Вместе — они справятся с чем угодно. Незаметно его нежный поцелуй превратился в страстный и требовательный. Дин улыбнулся про себя — его слова о диком физическом влечении к Тернеру были чистейшей правдой. Но не секс составлял основу их отношений. «Как же ты беден, Доусон, — подумал новозеландец, опрокидывая Эйдана на спину, — и несчастен. Ты не знаешь, что такое любовь и самопожертвование. Тебе неведомы понятия ответственность и всепрощение. Ты просто жалок». — Я люблю тебя… — прошептали они в один голос, и, улыбнувшись друг другу, позволили очередному страстному поцелую увлечь себя за грань реальности.***
Ровно в одиннадцать утра Стив Доусон переступил порог студии. Дружески поприветствовав, фотограф вручил ему форму и реквизит и отправил переодеваться. Доусон с удовольствием рассмотрел себя в большом зеркале. Американская форма оказалась ему очень к лицу. О’Горман был прав — Стив выглядел, как прожженный, старый вояка, уверенный в себе и не знающий страха. Он усмехнулся. Кто знает, может ему понравится, и это станет его хобби, приносящим не только дополнительный доход, но и позволяющим потешить собственное самолюбие. Стив тихо рассмеялся, представив себя на обложке журнала. Почему бы и нет? Вдруг киви предложит ему контракт? Нужно постараться понравиться ему. Все-таки не какой-то выскочка, а довольно известный фотограф. Стив взял бутафорский автомат и довольно осклабился. Он в себе не сомневался. Когда хотел, он умел нравиться. Он подмигнул своему отражению и, усмехнувшись, направился на съемочную площадку. Дин ожидал его, стоя на фоне декораций. — Вау! — фотограф присвистнул, — Стив, я ожидал, что ты будешь великолепен, но я ошибался. Ты просто охренителен! Доусон ухмыльнулся, с удивлением и любопытством оглядываясь вокруг. Тут было, чему удивляться — декорации представляли собой тюремную камеру. — Похоже на застенки. — Так и есть, — кивнул Дин и описал рукой полукруг, — Это — точная копия вьетнамской тюрьмы. Люблю, когда декорации проработаны до мельчайших подробностей. Это позволяет актерам полностью окунаться в атмосферу той ситуации, в которую я их загоняю. Входить в образ. Да называй, как хочешь, — он махнул рукой и очаровательно улыбнулся. — Должен сказать, что очень реалистично сработано. И кого тут будут пытать? — Пытать?! — фотограф рассмеялся, — Ты, что, Стив? Какие пытки? И вообще, это не для сегодняшней съемки. Сегодня твое место вон там, у большого белого экрана. Посмеиваясь, он подошел к Доусону и хлопнул его по плечу. — А я, уж было, испугался, — наигранно вытаращив глаза, хихикнул Стив и направился туда, куда указал Дин. — И правильно сделал, — прошептал О’Горман, доставая электрошокер. — Что ты ск… Доусон не успел договорить, содрогнувшись от разряда, пронзившего его позвоночник.***
Стив Доусон приоткрыл глаза и попробовал пошевелиться. Бесполезно — его руки были надежно схвачены стальными браслетами, а ноги стянуты плотным серебристым скотчем. Он сидел на стуле, практически обездвиженный и беспомощный. Подняв мутный взгляд, он наткнулся на ореховые глаза, с пристальным вниманием рассматривающие его. — Эйд?.. — Привет, Стив, — тихо ответил ирландец и приблизил к нему свое лицо, — Ты, наверное, безумно рад меня видеть?.. — Я был бы безумно рад тебя трахнуть, — сквозь зубы хрипло процедил Доусон. Эйдан не ответил. Прищурившись, он выпрямился и отошел в сторону, уступая место невысокому светловолосому фотографу. — Боюсь, в скором времени, это станет для тебя основной проблемой, — сказал Дин и повернулся к Тернеру. — Готов? Тернер зло улыбнулся и кивнул. — К чему готов? Решил измордовать меня, Эйд? Беспомощного? Как же это на тебя похоже! Конечно! Я же не смогу тебе ответить! Но, ничего. Я отвечу потом, и мало тебе не покажется, малыш! Чертов трусливый сученыш! — Заткнись, тварь, — спокойно бросил ирландец и усмехнулся, — Узко мыслишь, Стив. Думаешь отделаться простым мордобоем? Он тихо рассмеялся, покачал головой и, подойдя к Дину, протянул руку. Не сводя холодного взгляда с лица Стива, О’Горман полез в карман старой, растянутой кофты. Доусон нервно облизнул пересохшие губы — взгляд киви не обещал ничего хорошего. Глядя в голубые льдинки, владелец паба понял, что битье морды — это самое безобидное, на что он мог рассчитывать. — Что вы задумали?! Вы, два гребанных педика! ДВА ГРЕБАННЫХ ПЕДИКА!!! Эйдан дернул подбородком и шумно втянул сквозь зубы воздух. Фотограф успокаивающе дотронулся до его плеча. — Странно слышать такие оскорбления именно от тебя, Стив. Ты ведь тоже любитель мальчиков, не так ли? Впрочем, меня твое жалкое вяканье совершенно не волнует. Говори, что хочешь. С этими словами, Дин вытянул из кармана кофты предварительно наполненный шприц. — Что это?! — глаза Доусона наполнились ужасом, и он заерзал на стуле. — Справедливый вопрос, — кивнул О’Горман, вручая шприц ирландцу. Эйдан сам выказал желание собственными руками свершить правосудие. — Так как ты изрядно покопался в моей биографии, то должен знать — я очень много путешествовал по миру. Как-то мне довелось пожить с неделю в одном африканском племени, где, странным образом, очень трепетно относятся к вопросам нравственности и чести. Странным, потому что в нашем цивилизованном обществе эти вопросы отошли на такой далекий план, что мы о них практически не задумываемся. И, уж, конечно, не ожидаем, что об этом способны задуматься люди, которые своим образом жизни напоминают первобытных. Но я немного отвлекся. Так вот, живя в этом племени, мне пришлось стать свидетелем одного очень м-м… я бы сказал жестокого наказания, примененного к человеку, совершившему насилие над одной из женщин. Его навсегда лишили возможности быть полноценным мужчиной, без всякого хирургического вмешательства. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что вещество, которое находится в шприце, использовалось именно для этого наказания. Это — вытяжка из одного редкого растения, и она навсегда сделает тебя жалким, никому не нужным импотентом. Ты забудешь, что такое секс, — Дин склонился к нему и усмехнулся, — зато наркотики и рок-н-ролл всегда будут в полном твоем распоряжении. К сожалению, Эйдан проявил по отношению к тебе ненужное милосердие, уговорив меня ограничиться лишь такой мерой наказания. Я бы предпочел лишить тебя всего… Владелец паба смотрел на него округлившимися от ужаса глазами. — Звездишь, киви, — прошипел он, — Обо всем звездишь! — Мне плевать, веришь ты мне сейчас или нет, — ответил новозеландец, — Потому что у тебя будет возможность проверить все это на собственной шкуре. Интересно, сколько попыток тебе понадобится, чтобы убедиться в правоте моих слов? Доусон замотал головой и снова зашипел: — Нисколько! Ты все-таки звездишь, киви! Потому что, если это настолько редкая штука, то откуда она у тебя взялась? Смотался по-быстрому в Африку, Дин? — он зло рассмеялся, — Пытаешься напугать меня? — У меня достаточно друзей и возможностей, Стив, — спокойно ответил О’Горман и повернулся к ирландцу, — Твой выход… Эйдан подошел к Доусону. Владелец паба снова заерзал на стуле, пытаясь отодвинуться от него. — За все в этой жизни надо платить, Стив. Ты сам это говорил, не так ли? Я — заплатил. Теперь твой черед. — Твою мать, Тернер! Блять! Не смей прикасаться ко мне! Твою мать! Ты не представляешь, что я с тобой сделаю! С тобой и твоим дружком-педиком! — Ирландец ничего ему не ответил и снял колпачок. — Черт! Не надо! Эйд, я все понял! Блять! Ну, прости меня! Пожалуйста, не надо!.. — в отчаянии взмолился Доусон. Дин сделал к нему шаг. — Думаю, Эйдан тоже просил тебя: «Пожалуйста, не надо». Разве ты послушал его?.. Неожиданно Доусон осклабился. Поняв, что наказания не избежать, он подался вперед и прорычал: — О, нет! Ошибаешься! Когда я долбил его, он молил: «Пожалуйста, еще!» и стонал, как последняя портовая блядь! Таких стонов тебе от него никогда не услышать, мелкий гребанный киви! Задохнувшись от ярости, Дин замахнулся, но Эйдан опередил его. Не произнеся ни звука, он впечатал кулак в перекошенные ухмыляющиеся губы. Он вложил в свой удар всю ненависть к этому человеку, всю боль и унижение, которые ему пришлось пережить, весь свой страх, все свои пролитые слезы. Он ударил от всего сердца, от всей своей души, выбивая и кроша ему зубы. Дикая боль пронзила руку, но Эйдан не обратил на нее никакого внимания. Красная пелена ярости, застившая глаза, не позволила ему остановиться. Ухватив Доусона за отворот рубашки, он наносил в искаженное лицо удар за ударом. — Эйд, хватит! Эйд! — Дин схватил его сзади и с большим трудом оттащил от захлебывающегося болью и кровью Стива. — Мразь… твою мать… конченная мразь, будь ты проклят… — прошипел ирландец, встряхивая разбитыми костяшками пальцев. Доусон тряхнул головой, пытаясь придти в себя, и сплевывая кровь и осколки зубов, прохрипел: — Ты очень пожалеешь об этом, ирландская подстилка… С рыком Эйдан вновь рванулся к мужчине, но Дину удалось удержать его. — Тихо, Эйд! Не надо! Хватит. Тихо, тихо, — он взял ирландца за плечи и прижал к стене, — Смотри на меня. Смотри на меня, Эйд! Глубокий вдох и выдох… спокойно… Эйдан судорожно втянул воздух, задержал дыхание, медленно выдохнул и кивнул, показывая, что все в порядке. Фотограф пристально посмотрел ему в глаза и, убедившись, что друг немного успокоился, отпустил. Не глядя на владельца паба, Дин поднял с пола шприц, оброненный Эйданом в приступе ярости. Немного подумав, он достал из кармана еще две ампулы и запечатанный шприц. Доусон, поскуливая, с ужасом наблюдал, как новозеландец набирает дополнительную дозу неизвестного вещества и наполняет другой шприц еще какой-то дрянью из второй ампулы. Он отчаянно замотал головой, когда О’Горман не спеша подошел к нему. — Нет… я убью вас обоих! Блять, клянусь, киви! Я оторву вам яйца и заставлю их сожрать, а потом прикончу! Вы будете сдыхать долго и мучительно! Клянусь! — Очень в этом сомневаюсь, — тихо ответил Дин и выбил из-под него стул. Доусон упал на живот и попытался отползти в сторону, но фотограф отключил его, от души приложившись ребром ладони по его шее. Повернувшись к Эйдану, Дин протянул ему орудие мести. Через минуту дело было сделано.