Walking on the sky

Впервые Канда осознал, что Аллен по-настоящему болен, спустя две недели, когда даже для его цвета лица кожа стала невероятно бледной, а на скулах проступил нездоровый румянец. Стальные глаза вдруг заблестели лихорадочно, но как-то устало. Аллен отмахивался, пил горячий травяной чай, который принесла добродушная хозяйка, узнав о неожиданной «простуде», и не вставал с кровати. А спустя несколько часов началось кровотечение. Канда впервые столкнулся с тем, что такое настоящий страх. Не перед чем-то бытовым и привычным, а перед реальной угрозой смерти, когда единственная цель – оставить человека в живых. Удушье прекратилось быстро, пришедший врач очень долго осматривал Аллена, задавал какие-то вопросы, на которые беловолосый не отвечал или отвечал слишком коротко и размыто, а Канда знал ответы далеко не все: какое лечение проводилось, какие были назначены лекарства, какая форма болезни и как давно это началось. Канда молчал, чувствуя, как что-то внутри стягивает сильным спазмом, опираясь поясницей о подоконник и скрестив руки на груди. Ему безумно хотелось переодеться – на рукавах темнели пятна чужой крови. Аллен только прятал глаза, дыша тихо и еле слышно, борясь с желанием закрыть глаза и просто уснуть. Все окна были открыты, белые тюлевые шторы колыхались, отбрасывая прозрачные тени на деревянный пол. - Простите, можно Вас на минутку? – произнёс мужчина, сложив стетоскоп в кожаный портфель и остановившись у двери. Канда кивнул, выходя за врачом и плотно прикрывая за собой дверь. - Туберкулёз, запущенная стадия, - коротко произнёс врач. – Требуется срочное лечение. Насколько я понимаю, до этого лечение проходило в специальном мед. учреждении? Канда кивнул. - Болезнь будет прогрессировать, если не сдерживать её. Для этого нужен специальный уход и препараты, особый климат, - врач ненадолго замолчал, глянув куда-то в сторону и бросив беглый взгляд на плотно закрытую дверь. – Больше я никаких советов давать не могу, это всё. Также больному требуется покой. Канда проводил врача до двери и вернулся в комнату. Аллен всё так же лежал на кровати, не шевелясь. Он слышал всё до последнего слова – звукоизоляция здесь была ни к чёрту. - Я не вернусь в эту лечебницу, Канда, - выдохнул беловолосый, приоткрывая глаза. Небольшая температура продолжала держаться, Аллен чувствовал боль в груди, словно на неё что-то давило. - Тебе необходимо лечение, - отрезал брюнет. – Срочное. Аллен приподнялся на кровати, с трудом вставая с неё и чувствуя, как перед глазами на несколько секунд потемнело, а потом замелькали яркие пятна. Подождав несколько секунд, пока зрение не придёт в норму, беловолосый подошёл к стоящей на полу сумке и достал оттуда коричневый бумажный пакет. Аллен подошёл к Юу и протянул его. Рентген лёгких. Рёбра, позвоночник, мелькающая на солнце синяя поверхность снимка. И тёмные пятна, которые хорошо можно было разглядеть, даже не имея врачебного образования. - Туберкулёз с широкой лекарственной устойчивостью - произнёс Аллен, ненадолго замолкая и глядя на собственный снимок в чужих руках. Раньше так внимательно его рассматривали только врачи. – Прости, я… я хотел сказать, но ты… А потом Линали, эти похороны… Канда сжимал в руке снимок, глядя на небольшие чёрные пятна, переводя взгляд на Аллена, глядя куда-то в область сердца, словно пытаясь разглядеть эти злосчастные пятна в реальности. Где-то там, под майкой, под бледно-молочной кожей, под мышцами и костями находились лёгкие, буквально сжираемые беспощадной инфекцией. Юу поднял глаза, встречаясь взглядом с Алленом. Тот стоял перед ним, застывший, бледный и пытающийся унять дрожь в пальцах. Ему и впрямь было страшно. Он не боялся своей болезни, не боялся смерти, по-крайней мере, не боялся настолько, как боялся того, что кто-то, к кому он привязался, откажется от него. Треснула кухня, наполненная светом и запахом горячего чая и цитрусовых, треснуло озеро. Шоссе, дождь, море, ночи на балконе и даже поцелуи – всё покрылось паутиной из трещин, готовое расколоться и вот-вот рассыпаться на мелкие куски. Канда положил снимок на широкий подоконник, не обращая внимания на то, что он наполовину висел в воздухе, и вышел из комнаты. *** Три дня, которые Аллену пришлось провести в постели, показались ему двумя недели. Даже хозяйка, которая постоянно заходила справиться о здоровье Аллена и принести либо фруктов, либо чая и мёда, либо чего-то ещё, заметила, что что-то случилось, однако не лезла с лишними расспросами. - У вас всё в порядке? – всё-таки спросила женщина. - Да, всё хорошо, - кивнул Аллен, пытаясь перевести тему на что-то банальное. - Дивная орхидея у вас растёт, молодой человек, - обратила внимание женщина, глядя на подоконник, после чего ещё недолго рассказывала о последних происшествиях, о том, что скоро к ней должны приехать внуки и что самое лучшее лекарство от любой болезни – это сон. Аллен на это только горько улыбнулся, думая о том, что оно далеко не всегда может помочь. *** Беловолосый приоткрыл дверь на балкон, чувствуя, как в комнату сразу проскользнул холодный ночной воздух. Аллен оставил дверь открытой, подходя к тёмному силуэту, за которым мелькал оранжевый огонёк. Канда, услышав тихие шаги, тут же потушил сигарету. Аллен заметил это, но никак не прокомментировал, только подошёл к парню, утыкаясь ему лбом между лопаток, чувствуя проходящее сквозь ткань кофты тепло и то, как сразу сильно напрягся от этого действия брюнет. Он действительно злился, но Аллен не понимал одного - Канда злился не на него, а на самого себя. На то, что впервые в жизни позволил себе поддаться эмоциям и чувствам, пустить всё на самотёк. Холодный расчет, к которому он так привык, вдруг дал осечку, - и вот во что теперь всё вылилось. - Я не сказал тебе этого в самом начале, потому что не видел причины это делать, - беловолосый ненадолго замолчал, приоткрывая глаза.– И потому что не знал, что потом сказать этого не смогу. Я не боюсь умирать, Юу, я боюсь того, что всё снова станет, как прежде. Я не вернусь в лечебницу, потому что не вижу смысла разменивать месяц жизни на год существования, - Аллен замолчал, чувствуя, как сердце колотиться где-то в горле. Канда не смог ответить или возразить о том, что вероятность выздоровления всё-таки есть. Аллен был из другого мира, который было не понять человеку, не стоящему лицом к лицу со смертью. Возражать ему было бы примерно тем же самым, что смотреть на горящего в огне человека и говорить, что ему не больно. По небу были рассыпаны перчинки звёзд. Безграничное чёрно-синее полотно, которое покрывало всё, с которого всё начиналось и которым всё заканчивалось. Чёрное озеро, видное с балкона, мерцало сотнями белых огоньков, которые вспыхивали на долю секунду и тут же потухали, появляясь в другом месте. - Ты пожалеешь об этом, - произнёс Канда. – Пожалеешь, что разменял всю жизнь на один месяц. - Мы живы сейчас, неужели этого мало? – ответил Аллен, слыша, как где-то внизу стрекочут кузнечики, чувствуя ночную прохладу и запах цветов. Он не понимал, как всего этого может быть недостаточно для того, чтобы быть счастливым. *** Беловолосый отпил чая из кружки, переводя взгляд на окно. В него барабанили крупные капли, быстро скатываясь по гладкому стеклу и исчезая, пропадая где-то в бесконечности водяного потока. Погода испортилась буквально пару дней назад, хозяйка сказала, что это ненадолго и что периодически здесь такое бывает. - Хватит, - не выдержал Аллен. - Хватит что? – не понял Канда. - Прекрати на меня смотреть так! – парень шумно поставил кружку на стол, чуть не расплескав из неё чай с молоком. – Я жив, Канда, всё ещё жив! И я ещё не собираюсь умирать! Я всё ещё дышу, разговариваю и существую, а ты смотришь на меня так, словно я покойник! Аллен замолчал, шумно дыша и глядя в одну точку перед собой. Именно от этого он и сбежал из санатория: от постоянных внимательных взглядов врачей и медсестёр, недомолвок, неведения и молчания, а теперь всё то же самое обрушилось на него за пределами лечебницы. Хуже всего было находить проблески этого в Юу. Дело оказалось вовсе не в стенах и не в месте, и вдруг Аллен больше всего испугался, что всё это находится где-то внутри него. Что всё это будет преследовать его везде, неважно, где и с кем он будет находиться. - Я всё ещё жив, - выдохнул он уже тихо, - жив, Канда. Пожалуйста… - Прости, - Юу почувствовал, как затягивается чуть ниже горла удавка. Аллен понял, что сейчас всё на свете отдал бы за то, чтобы вернуть дни месячной давности. Когда вдруг отступила болезнь, когда дни стали невероятно долгими и яркими, когда они знали друг о друге ровно столько, сколько следовало знать, чтобы быть рядом. Тогда не было тех проблем, которые появились сейчас. *** Можно было бы долго говорить о том, что всё стало на свои места, если бы в этом была хоть частица правды. Но её не было. Стена, барьер, пропасть – можно называть как угодно, но то, что на свои места больше ничего не станет, Аллен понял резко и слишком ясно. Это напомнило один выстрел в голову после четырёх в живот – по сравнению с уже испытанной болью эта кажется не такой уж страшной и мучительной. - Я хочу уехать, - Аллен пронзительно глянул на брюнета, думая о том, что сумка у них только одна на двоих. Канда обернулся на него, отвлекаясь от собственных мыслей. Беловолосый стоял в дверях, ведущих на балкон. - И куда же? – спросил Юу, думая о том, что здесь потрясающее место для отдыха и отвратительное – для жилья. Такие места созданы для того, чтобы приезжать сюда на несколько недель и уезжать, оставляя его в воспоминаниях, которые можно дождливой осенью перебивать в памяти. - Без разницы, - равнодушно ответил Аллен. - Хорошо, выдвинемся завтра утром. Скоро стемнеет, - брюнет бросил взгляд на окно, за которым на мокрую землю и зелень опускались прозрачные сумерки. Он уже отвык от поездок «в никуда». - Нет, я уеду один, - отрицательно помотал головой Аллен. Канда не ответил, только перевёл взгляд на беловолосого, но и одного этого взгляда хватило. Беловолосый почувствовал, словно какая-то тяжесть стала давить на него, но он продолжал упрямо смотреть в гипнотизирующие тёмные глаза. Аллен не мог в них разглядеть ничего: ни короткого и лаконичного ответа «Нет», ни мольбы «Не уезжай». - Мне нужна дорожная сумка, - взгляд Аллен скатился в угол комнаты. – Вещей немного, но всё-таки… Беловолосый не сразу сообразил, как Юу так быстро и бесшумно оказался рядом с ним, только почувствовал, как мысли о принятом решении, которое далось с таким трудом, о том, что у него есть немного денег, которых вполне хватит на первое время, рассыпались в пыль, стоило длинным пальцам резко поднять его за подбородок. Аллен замолчал, оборвавшись на полуслове, - вдох встал поперёк горла. Чернильные глаза сейчас казались ещё темнее, чем обычно. Он снова увидел в этих глазах проблески того, что было раньше, - опасность, вызов, тьму, что-то, что отдавало на кончике языка привкусом металла, и ему захотелось распалить это пламя настолько, чтобы оно обожгло. На секунду ему показалось, что он так и не узнал того человека, который стоял перед ним. Принятое решение об отъезде вдруг резко показалось чем-то глупым и детским. Громко тикали часы на подоконнике, ровно и равнодушно отсчитывая время, оставаясь безучастными ко всему происходящему. Аллен смотрел в тёмные глаза напротив, не чувствуя угрозы, - так смотрят на кобру, которая спокойно и ритмично извивается под звуки флейты. - Чёрта с два ты куда-нибудь поедешь без меня, Мояши, - глухо после долгого молчания произнёс Юу, впиваясь в бледные тёплые губы, не встречая никакого сопротивления. Аллен почувствовал, как зазвенело в ушах и как подкосились ноги – не столько от романтики, сколько от пережитого напряжения. От неожиданности он сделал несколько шагов назад, оказываясь в небольшой комнатке, скрытой, в отличие от балкона, от чужих глаз. И без того расшатанные нервы сейчас, казались, были готовы полопаться, как струны скрипки. Он давно уже не слышал, чтобы Юу к нему так обращался: просто и привычно, немного грубо и властно, путая безразличие и страсть. - Тут тоже есть окна, не забывай, - Аллен прошептал это устало и вяло, натыкаясь спиной на стену, будучи теперь зажатым между ней и Юу. Рука брюнета плавно переместилась ему на шею, аккуратно поглаживая и пробегаясь пальцами по позвонкам. - Ты не сбежишь от меня, - самоуверенно ответил Юу. - Ты так в этом уверен? - Да, - Канда наклонился к самому уху беловолосого, задевая губами тёплую кожу и опаляя её своим дыханием. – Если бы ты этого хотел, то давно бы уже сбежал. Аллен шумно втянул носом воздух, чувствуя, как под его футболку скользнули холодные руки брюнета. - Я выжидаю момент, - так же прошептал Аллен, почти физически ощущая, как над пропастью непонимания и страха протягивается тонкий и слабый мост. Идти по нему ещё страшно, но всё же он напоминает нитку, которая смогла расчертить бесконечность. И Аллен ступает на первую перекладину, не особенно задумываясь, не оборвётся ли трос?... *** Время напоминало длинную атласную ленту, которую кто-то постепенно обрезал ножницами – на пол падали нити и тонкие кусочки ткани, которые больше нельзя было собрать в единую линию. А кто-то неизменно продолжал орудовать ножницами, пока не чувствовал острую боль в пальцах и не понимал, что резать больше нечего. Тонкий атлас лежал под ногами беспорядочными короткими нитями. - Погода портится, - тихо произнёс Аллен, поворачивая голову в сторону окна. Небо действительно серело и становилось тяжёлым, словно ватные облака наливались свинцовой тяжестью и были готовы с минуты на минуту рухнуть вниз столпом воды. Канда не ответил. Погода сейчас была ему безразлична. Прошло два часа с ухода врача, который прозрачно намекнул, что больше приходить ему смысла нет. Он только оставил рецепты на лекарства, которые должны были облегчать боль. Торопиться больше не было смысла. Речь уже не шла о лечении, когда беловолосый вряд ли смог бы перенести дорогу до санатория или хоть какой-нибудь крупной больницы. Канда впервые почувствовал, что такое отчаяние, когда ничего не можешь сделать, только смотреть. - Хозяйка заходила? – снова попытался завязать разговор Аллен. Ему невероятно много хотелось сказать и невероятно много хотелось услышать, но, судя по всему, слова для этого были слишком неподходящим средством. Многое уже было сказано по-другому: взглядами, вздохами, прикосновениями. - Не знаю, - отрезал Юу, глядя на белую орхидею, стоящую на прикроватной тумбочке. Она всё так же цвела, словно её цветы никогда не увядали. Брюнет сидел на кровати, рядом с Алленом, которому был назначен постельный режим, строго противопоказаны любые нагрузки, переутомление и стресс. Он был практически одного цвета с белоснежной простынёй – белые волосы, ставшая ещё более бледной кожа, обескровленные губы, серые, блестящие лихорадкой глаза. Первая дождевая капля сорвалась с серого полотна, шумно скользнув по гладкому стеклу. За ней вторая, третья, четвёртая, пока всё небо, казалось, не рухнуло стеной воды вниз, забарабанив по кроне деревьев, по крышам, по земле и траве, по стеклу, дорогам и асфальту. Аллен аккуратно скользнул по руке брюнета. Канда почувствовал, как внутри всё сжалось от этого простого действия, - бледные пальцы казались заледеневшими. Он перехватил тонкую руку, сжимая её и надеясь отогреть, словно отдавая всё тепло, что клочками теплилось в его теле. Беловолосый уткнулся ему в плечо, чувствуя, как стало легче. Всё действительно уже было сказано, теперь вполне хватало и того, что кто-то был рядом. Он не жалел ни о чём. *** - Имя? – довольно грубо спросил полицейский в участке, даже не поднимая глаза на брюнета и заполняя стандартную анкету. - Канда Юу, - машинально ответил парень. Так же машинально, как и на все последующие или предыдущие, на которые он ответ знал. О том, как он оказался здесь с Алленом Уолкером, как они уехали из пансиона, почему было прекращено лечение, знал ли о болезни он, Канда Юу, - он отвечал довольно размыто. Оказалось, он знал об Аллене совсем немного. Вопросов было много, все они были идиотскими и грубыми, полицейский явно уже был уставшим не только от сегодняшнего дня, но и от своей профессии в целом. Он задавал вопросы чисто механически, что-то чёркая ручкой в бланке, Канда так же механически отвечал. Он всё ещё не верил. Не верил, что больше нет ехидных реплик и мягких улыбок. Не верил, что больше нет запаха апельсинов и солнца. Не верил… Полицейский кивнул и сказал, что он может быть свободен, что о похоронах позаботиться другой человек. Канда, уже подойдя к двери, вдруг замер, словно очнувшись. Он уже хотел спросить, кто позаботиться о похоронах, когда в комнатку вошёл мужчина, которого Юу знал лишь по описаниям разных людей. Но красные волосы были вполне узнаваемы. Брюнет почувствовал, как его насквозь прожигают цепкие глаза незнакомца, а потом скулу опалила вспышка боли. Канда согнулся, отмечая про себя, что удар был достаточно сильным, но не упал. На давних тренировках по кендо было и не такое, но отвечать желания не было. Его сейчас мало волновала задетая гордость. - Щенок, - процедил сквозь зубы мужчина, не обращая никакого внимания на полицейского, который вскочил со своего места и начал что-то кричать. Канда усмехнулся, думая о том, что у Аллена были веские причины бросить лечение, и вышел из комнаты, чувствуя ненависть, исходящую от пресловутого Марианна Кросса. Неужели впервые в жизни ему стало не наплевать на приёмного сына, которого он практически не видел? Или со смертью Аллена он терял что-то куда более материальное? Или просто задетое самолюбие? Впрочем, не было никакой разницы. Канда держал в памяти бледное лицо и перепачканные кровью губы. Аллен скончался утром в приступе удушья, приехавшие доктора буквально силой вывели Юу из комнаты, а когда вышли уже и они сами, беловолосый был мёртв. На его лице застыла гримаса боли, отчаяния и застывшие в глазах слёзы – гримаса, которую Канда видел на этом лице впервые. Впрочем, спустя несколько часов черты лица разгладились, и на нём снова появилось выражение спокойствия, холода и умиротворения. Юу долго не мог заставить себя отпустить ещё тёплую тонкую руку, не мог заставить стереть с себя чужую кровь – она была на руках, на одежде, даже на постели. Он не слышал ничего, только сжимал чужую ладонь и смотрел в стеклянные глаза, в которых больше не было ни тени понимая или жизни. Канда сел в машину, заводя её и резко выезжая с парковки. Он проехал несколько километров, прежде чем почувствовал, как какое-то кольцо сковывает горло, а в голове начинает звенеть. Он резко свернул на обочину, слыша, как сзади несколько раз просигналили. Осознание накрыло с головой – он несколько раз ударил ладонью о руль. Юу откинулся на сидение, закрывая глаза и видя, как в сознании сразу же появляется знакомый образ. Даже сквозь шум проносящихся по магистрали машин на огромной скорости проскальзывал знакомый голос, знакомые фразы. Юу уткнулся лбом в скрещенные на руле руки. Вдруг он заметил что-то, торчащее из его – их – дорожной сумки. Клочок какой-то бумаги. Брюнет достал сверток и развернул, чувствуя, как внутри что-то перевернулось. Он и не заметил, как незаметно она пропала с прикроватной тумбочки. Белая орхидея. *** Канда ничего не сказал, не спорил, не спрашивал ни о чём, даже мыслей у него в голове практически не было. Он не слышал, о чём ему говорила молодая симпатичная врач, но она явно нервничала, - сломанный карандаш путался в длинных тонких пальцах. Она без конца поправляла очки, опускала глаза и запиналась под пустым и безэмоциональным взглядом брюнета до того момента, пока он не встал и просто не вышел из кабинета, уже и так догадавшись, для чего она так старательно пытается подобрать слова. Врач была слишком молода и не знала, как поступить в такой ситуации, поэтому просто позволила своему пациенту уйти, растерянно глядя на захлопнувшуюся дверь. В квартире Юу ждала пустота и серость. Только полуразобранная сумка с той поездки всё так же ютилась у шкафа и белая орхидея стояла на подоконнике. Всё остальное было таким же, как и несколько месяцев назад, когда он уезжал навестить Линали. Брюнет сбросил в сумку несколько необходимых вещей, собрал документы и оставшиеся деньги. Аккуратно завернул орхидею, не представляя, как это растение перенесло столько переездов. Потом просто вышел из квартиры, захлопнув дверь, думая о том, что у хозяйки всё равно есть запасные ключи. Его ждала дорога «в никуда», в маршрутах которой, несомненно, будет небольшой городок, ютившийся около озера. …И только проехав несколько километров Юу вспомнил, что оставил на столе листок с написанным на нём слишком понятным врачебным подчерком диагнозом.