Двадцать восемь дней

POV.Harry Кажется, на дворе был ноябрь. Снег лежал уже по самую лодыжку, и жуткий холод окутывал тебя с головой, стоило только выйти за порог. Люди готовились ко дню Красного мака, оплакивая ветеранов войны, и даже к Рождеству, хотя до него еще было больше месяца. Я лежал на кровати. Я делал это каждый день с конца июля. Но как ни странно, мне ни чуть не надоедало. Дни летели незаметно, я даже не знал, какое было число. Кто-то вечно приходил ко мне, пытаясь чем-то увлечь. Кто-то готовил мне еду. Кто-то убирал дом. Мне казалось, я видел Стэйси Макколин, маму, Луи, Джемму, даже Эда. Возможно, приходил кто-то еще, но я не помнил. Множество лиц я не пускал в дом, хотя они особенно и не старались. Слова поддержки, попытки поднять мне настроение, речи с соболезнованиями всплывали в моей памяти иногда, но я не мог разложить все по полочкам. Все голоса смешались в один в моей голове и повторяли одно и то же. Мэри больше нет. Кто-то приводил доказательство, исходя из речей служащих больниц. Кто-то утверждал, что никто не выжил. Кто-то говорил, что ей сейчас хорошо. Но слова пролетали мимо меня, и я никогда не прислушивался к ним. Я просто думал о ней. Как у нее дела? Я писал ей, но она не отвечала на мои сообщения. Как поживают ее родители? А они у нее есть? Я думал о ней. Мне приходили в голову идеи увидеть ее снова. Для этого мне не нужно было больших усилий, но меня отвлекали мысли о матери и сестре. Я не мог бросить их. Я ненавидел ее. За то, что она оставила меня в этом мире одного. Но иногда я садился ночью, облокачиваясь об изголовье кровати, и говорил с ней часами напролет. Мне казалось, что это еще не всё. Это не могло быть концом нашей истории. Но я не опровергал это, когда кто-то утверждал факт о ее несуществовании. Я стал немного живее. Чувство голода в последние несколько дней тревожили меня, заставляя вставать и есть. Хотя потом меня рвало обратно, и я не мог ничего поделать с этим. Кто-то забрал весь алкоголь из моего дома, сводя меня с ума. Меня преследовала бессонница. Меня окутывала депрессия. Я сбился со счета. Когда какой день и что происходит. Один день был копией другого. И хотя я старался быть таким же, как всегда, это было невероятно трудно. Я просто пытался, но не уверен, что у меня получалось. Мне показалось, что из окна стал дуть ветер холодней. В спальне уже давно кружили снежинки, но я не двигался с места. Мне нравилась обстановка. Никого не было, кроме меня и ее в моей голове. Мне хотелось, чтобы она была рядом. Или вообще была где-то, и я знал о том, что она дышит, плачет или смеется.Даже если не со мной. Это уже не имело значения для меня. Главное, чтобы она просто делала это. Но во мне жила маленькая надежда, что это — ошибка. И надежда подпитывала меня каждый день. Раздался звонок. Я моргнул один раз. И продолжил думать о своем. Моргнул еще раз спустя минуту. Но телефон никак не переставал звонить. Я никогда раньше не чувствовал такой отрешенности от мира и такого нежелания делать что-либо. Кто-то поставил на зарядку мой смартфон. Мне звонила мама, и я заставил себя поднять трубку. — Гарри, солнышко, — ее голос был беспокойный. Я не собирался отвечать ей. Мне нужно было подождать, пока она скажет то, что хотела сказать, и положить трубку. — Дорогой, я знаю, тебе тяжело сейчас. Но мы... — она ужасно нервничала, интонация в голосе скакала. Ей было холодно? — Мы попали в аварию, пока ех... Это ужасное слово врезалось в мой разум. В груди что-то защемило, и я стал отвечать ей. — Мама, все живы?! — Милый, Джемма... — мама сорвалась на плач. У меня заболело сердце. Но она слегка успокоила меня словами: — Она жива, но... — У Джем что-то с позвоночником, — Робин вырвал у мамы телефон. Твист убрал его куда-то далеко, и я слышал, что он прошептал моей маме, чтобы она помогла Джемме. — Ты можешь хоть сейчас не быть таким эгоистом и приехать, чтоб поддержать свою сестру? — Я... Мне пришлось оборвать речь, потому что я услышал суматоху на том конце линии. Посмотрев на экран телефона, я убедился, что еще вешу на связи. — Робин? Никто не отвечал. Слышались отдаленные голоса. — Приехала скорая. — Где вы? Мир казался мне несуществующим и каким-то плывущим, черно-белым. Будто всё это был сон. — Едем в центральный Глостерский госпиталь. Ты нужен нам, Гарри. После этого связь оборвалась. Робин бросил трубку. Я с минуту просидел, не шевелясь, а затем отложил телефон. Сердце покалывало. Я закрыл лицо ладонями, и в голове всплыли все моменты с Джеммой, когда мы смеялись и ругались. Мне хотелось кричать, но за пару месяцев силы окончательно иссякли. Посидев пару минут, я встал с кровати. На мне были трикотажные штаны, в которых я ходил уже несколько недель, и свитер. Я не стал их менять на какую-то другую одежду и просто направился в гараж. У меня не было совершенно никакого представления, как я поеду и где находится Глостер. Дверь автомобиля захлопнулась, как только я сел. Я давно не сидел в этой машине. Мне казалось, что я схожу с ума, потому что я почувствовал легкий запах ванили в салоне. Спазм в грудной клетке никак не проходил. Мне было трудно пить и есть с ним. У меня просто не получалось сглотнуть. Он появился на следующее утро после ее «отлета». И в тот момент он не давал мне глубоко вздохнуть. Я повернул ключ зажигания и опустил окно, выезжая из гаража. Я вбил центральный госпиталь Глостера в навигаторе, и тот подсчитал, что ехать мне четыре часа на средней скорости. Наверное, это хорошо, потому что когда ты в депрессии, езда на машине лучше всего успокаивает нервы. По-моему было утро, потому что машин на дороге было не очень много. Пасмурная погода давила на меня. Девочки-подростки озирались на мой автомобиль. Всё это раздражало и заставляло хотеть убиться одновременно. Я просто потерял рассудок и не знал, что мне делать в какой ситуации. Я не знал, как нужно себя вести и что говорить, когда меня спрашивают о чем-то. Я не помнил, что можно делать по договору, а что нет. Я не находил слов, чтобы ответить на звонок или сообщение от кого-либо. Я просто не знал, что делать. Я потерял себя. И дело было не в Джемме, не в погоде. Дело в том, что я потерял то, о чем всегда мечтал. Я потерял ту, с кем я — это я. И без нее стало еще хуже, чем было до нее. Но теперь это навсегда. Дорога и сумбурный город сменились шоссе и лесами. Воздух стал холодней, и я закрыл окно. Наверное, в тот момент мой салон был весь в снегу. Я ехал, слушая, куда указывает навигатор и не сводил взгляда с лобового стекла. Картинки менялись перед глазами. Именно картинки. Это была не дорога, не шоссе, не путь, не трасса. Это были картинки, которые не имели особого значения. Разбился бы я, съехал с обрыва, врезался в дерево — ничего из этого уже не беспокоило меня. Но я держался своей линии инстинктивно и невозмутимо. В тот момент езда была больше похожа на игру онлайн для детей от семи до девяти, смысл которой просто ехать. И я делал это, но если бы меня занесло, я бы не стал сопротивляться. Какой-то частью души мне хотелось быть занесенным в обрыв. Телефон иногда вибрировал в кармане, и я бы взял трубку, если бы это была моя семья, но звонили не они. Из всех, кого Мэри знала в этом чертовом городе, действительно волновались только Элеанор и Луи. По крайней мере из тех, кого я тоже хорошо знал. Мысль об этом рождала у меня ненависть ко всем остальным. Я смотрел на эти заснеженные дороги и тропинки, но почему-то всё напоминало мне о ней. Эта машина. Казалось, еще вчера она сидела слева от меня и громко смеялась над ерундой, которую я говорил. Мне казалось, что сейчас ее рука дотронется до моей или она что-то шепнет мне. Глаза Мэри появлялись перед моими, а ее голос что-то невнятно бормотал в моей голове. Я скучал по ней. И хотя меня окутывала безнадежность, я чувствовал, что она где-то рядом. Я чувствовал её. И мне до сих пор не верилось до конца, что она умерла. Меня передернуло от этого слова, и я тяжело сглотнул. Нужно было перевести мысли в другое русло, но у меня не получалось. Я надавил сильней на педаль, увеличивая скорость до двухсот. На трассе не было никого. Потеряв счет времени, я просто думал о своем. Мне впервые за все те дни показалось, что я действительно там, где должен быть. Я должен был быть на той дороге в ту минуту того часа. И я получал удовольствие, хоть и не такое большое, но мне определенно было легче, чем раньше. На моей шее помимо креста висела теперь и подвеска, которую я дарил ей. Я сказал Мэри представить, что эта вещь — мое сердце. Но она оставила ее, забирая с собой мою настоящую душу, забирая меня без остатка. И я уже не знал, кто этот человек, едущий в Глостер. Я просто ехал на скорости, на которой мог забыть обо всем, кроме гонки с невидимым соперником. Мне казалось, что мой телефон коротко вибрировал пару раз, но не обратил внимания. Мир пролетал мимо так быстро, что я не успевал запомнить пейзаж. Но он меня и не интересовал. А должен был? Изредка попадались небольшие дачи, озера, покрытые льдом и очень высокие сосны. В основном природа вокруг была в елях, низких, но снежных. Мне нравилось ехать. Просто ехать вперед. Мэри бы предложила мне работать водителем, если бы слышала мои мысли. Это заставило меня слегка улыбнуться. Я очень скучал по ней. — Ты эгоистка, слышишь? — невольно мои губы прошептали это в пустом салоне автомобиля, и я заставил себя глубоко вздохнуть. Улыбка не сходила с моего лица, потому что я стал вести диалог с ней. Я сопоставлял всевозможные варианты, которые она могла бы сказать мне. Иногда Мэри была такой непредсказуемой, что я совершенно не знал, что бы она по правде могла бы сказать, если бы сидела со мной рядом. Наверное, она бы хмуро смотрела в окно и думала о моей сестре. Она всегда беспокоилась о себе в последнюю очередь. Уже начало темнеть, когда я разглядел въезд в город. Меня сразу пропустили, потому что у меня был лондонский номер машины. Я уже оказался в Глостере, когда навигатор сказал, что до госпиталя еще пара километров. Город был маленьким и ничем не примечательным. Я ехал по охабистым и неровным дорогам, разглядывая учреждения первой помощи. Моя голова была чиста, когда я врезался взглядом в больницу. Мне пришлось оставить автомобиль как попало, потому что я спешил к Джемме. Выйдя из машины, я не глядя ввел пароль на смартфоне и набрал Робина. Запищали надоедливые гудки. — Гарри? — Роб, вы где? Его голос издал отрывистый звук, после чего последовала неловкая тишина. Он не ожидал, что я действительно приеду. — Мы в отделе реанимации на четвертом этаже. Я застыл, понимая, что мне не хватает воздуха. Попытка сделать вдох не удалась, и я схватился за перила лестницы, ведущей в холл. — Что в-вы там делаете? — я заикался. — Гарри, не волнуйся, — его голос стал беспокойным. За эти полгода мои нервы разрушились к чертям собачьим. — Нас временно здесь положили перед операцией. Мне наконец удалось сделать вдох, и я выпрямился. Тем временем мой отчим продолжал: — Если ты хочешь, я встречу т... — Нет, — отрезал я. Мне не хотелось, чтобы Робин набрасывался на меня с вопросами о моем внешнем виде или еще о чем-то, а в палате Джеммы никто ничего не скажет, потому что наверняка там необходима тишина. Я вздохнул. Ноги понесли меня интуитивно. Мне казалось, будто я уже был здесь. В этой больнице. Хотя, честно говоря, последний раз в Глостере я был двенадцать лет назад. Я поднялся на четвертый этаж и направился в поисках реанимационного крыла. Пожилая женщина указала мне дорогу, и я едва слышно поблагодарил ее. Я шел по белым современным коридорам в минималистическом стиле. Мне казалось, что я не шагал, а летел по воздуху, потому что мир не ощущался. Это было похоже на сон. Я увидел огромную табличку над дверьми, подтверждающую, что я шел именно туда, куда надо. В этом отделе царила мертвая тишина. Хотя она и была мертвой на пятьдесят процентов. Мне стало плохо от навязчивых и причиняющих боль мыслей. — Гарри! — мужской голос окликнул меня, и у меня чуть не остановилось сердце. Я стал чокнутым шизофреником. Меня пугал каждый чертов шорох. Отчим обнял меня, хлопая по спине. Странно, но он не стал осуждать меня. Робин указал на комнату, где вероятно лежала Джемма. Мне было страшно видеть ее. — Зайди, она ждет тебя. Твист потряс меня за плечо. Я сделал несколько неловких шагов в сторону палаты, но остановился, чтобы оглянуться, однако Робин уже шел в другую сторону. Толкнув дверь, я оказался внутри. Моя мать сидела на кресле возле кровати. Ее выражение лица было обеспокоенным и расстроенным, но она хотя бы не плакала. Я сделал усилие и посмотрел на Джемму, но она сидела, облокачиваясь спиной о спинку кровати и совсем не напоминая пострадавшую. — Гарри, родной мой, — мама бросилась мне на шею, так крепко обнимая, что мне хотелось разрыдаться, как в самом раннем детстве. Когда тебе делают больно, а мама жалеет тебя, тебе хочется плакать еще сильней. Но я был уже не ребенок. Это время, как и всякое другое время, данное мне, уже прошло. — Привет, мам. — Я оставлю вас на несколько минут. Она прослезилась, но сделала попытку улыбнуться мне. Через несколько секунд послышался щелчок двери. Она вышла из палаты. — Я отправила тебе сообщение, — голос сестры раздался, отвлекая меня от мыслей. — Ну же, иди сюда. Джемма похлопала рукой по койке рядом с собой, и я немедля направился к ней, садясь именно туда, куда она указала. Я смотрел в ее зеленые глаза и чувствовал, что люблю ее. Сестра пыталась подбодрить меня, и создавалось впечатление, что не я приехал ради нее, а она. — Ну же. Джемма вздернула бровь, и я достал телефон, зная, что она хочет, чтобы я прочел. Будь осторожен на дороге. Пожалуйста береги себя, Гарри. Мы встретились глазами, и моя сестра ласково улыбнулась мне. Я наклонился, чтобы обнять ее и не сделать больно при этом. Она рассмеялась. Я так чертовски боялся, что эта авария сделает ее навсегда такой. Меня волновало, сможет ли она ходить? — Ты ожидал увидеть овощ, не так ли? — Нет, — был мой мгновенный ответ. — Нет, это не так. — Все будет хорошо. Джемма погладила меня по затылку. И я не понял, о чем именно она говорит и что имеет в виду под своей последней фразой. — И когда это ты решил играть Санту? Зачем ты отращиваешь себе эту бороду? Я знал, что она пыталась пошутить. Но мы оба понимали, что я редко брился и как попало лишь потому, что мне не было дела до этого в последние дни. — Почему нет? Мне пришлось поддержать ее шутку. Я не хотел быть причиной ее волнения. — Что за операция? — я не выдержал. Сестра выдохнула воздух, уставившись на свои переплетенные пальцы. — Я без понятия. У меня... я не чувствую ног, Гарри. Ее глаза отчетливо передавали страх, хотя она пыталась это скрыть. Моя сестра была самым сильным человеком из всех, кого я знал. Но она, как и я, совсем не умела врать. — Джемм... — Нет, Гарри, не жалей меня. А то мне кажется, что я умираю, — эта хрупкая девушка передо мной изобразила улыбку, и мне чертовски захотелось обнять ее еще. Джемма внезапно показалась мне хрустальной, и стало страшно встать с койки, чтобы не пошатнуть ее. Но помимо всего я почувствовал себя слабаком. — Я люблю тебя, Джемма. Мне хотелось подарить ей подбадривающую улыбку, но у меня не выходило. — Опять ты прощаешься со мной! — моя сестра хихикнула, хотя на ее глаза наворачивались слезы. — Обещай не делать так. Я хотел сказать что-то. Но она не хотела этого, и мне оставалось лишь кивнуть. — Гарри, принеси мне воды, пожалуйста. Она не сводила с меня строгого взгляда, как в детстве, когда я читал ее дневник или жаловался родителям. Я сидел, не зная, что делать. Я не знал, можно ли оставлять ее одну. Но взгляд Джеммы не принимал отказа, и я глубоко вздохнул. — Просто воды? — Да, спасибо. Я кивнул. Комната сужалась надо мной. Подойдя к двери, я растерянно оглянулся, но Джемм уже смотрела в окно, и я вышел в коридор. Мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить куда идти. Я направился в сторону лифта. Удары сердца отдавались в ушах и, казалось, я слышал звук кардиографа от дверей по бокам. Все в этом месте угнетало меня. Начинала болеть голова. Я шел, стараясь не обращать внимания на навязчивые мысли. Мэри тоже была в подобном месте. Только меня не было рядом. Я дошел до металлических дверей и стал нервно нажимать на кнопку, которая горела красным. Двери открылись сразу, как будто кроме меня, Джеммы, мамы и Роба никто не пользовался лифтом. Войдя внутрь, я ткнул на первый этаж и тут же осознал, что мог бы быстрей спуститься по лестнице. Я ведь по ней поднимался. Странно, что мозг отключается, когда ты в стрессе. Я спустился на первый этаж, и передо мной предстал ресепшн или что-то вроде того. Рядом стоял диспенсер, к которому я и спешил. Подойдя ближе, я почувствовал, что на меня все смотрят. Уверен, новости обо мне быстро разлетелись. Точнее не новости, а их полное отсутствие. Как вдруг я оказался в заднице Британии в том виде, в котором был. Я не был удивлен, что люди пребывали в состоянии шока, но сделал вид, что не замечаю их. Наполнив пластиковый стаканчик водой, я пригубил, чтобы проверить температуру. И убедившись, что она достаточно теплая, направился к лифту. Нет, у меня не было сил идти по лестнице. Ткнув на кнопку, я понял, что действительно никто кроме меня не пользуется этим. Было прохладно ходить в такую погоду в том, в чем ходил я. Даже в лифте стоял холод. Вода в стакане остывала. Я вышел на четвертом этаже и повернул в сторону палаты. До меня всё доходило поздней, чем происходило. Реакция была замедленной. Только через несколько секунд я понял, что кто-то открыл дверь передо мной, и я буквально врезался в нее. — Ради Бога, примите мои извинения, — произнес невысокий мужчина в белом халате, выдвигая ладони в знак капитуляции и поднимая с пола стакан, который вылетел из моих рук. Все произошло слишком быстро и неожиданно для моего сознания, что я даже не сказал ни слова. Я просто принял пустой стаканчик, протянутый мне. Лужа воды расплылась под подошвой моей обуви. Мужчина еще раз извинился и направился дальше в тот момент, когда за ним вышла медсестра в таком же белоснежном костюме. Они стали о чем-то шепотом переговариваться, и мой взгляд невольно упал на безмолвную палату, дверь которой осталась открытой. Она ничем не отличалась от палаты Джеммы, только человек в ней был соединен с множеством аппаратов. Мне потребовалась секунда, чтобы безошибочно понять, кто была эта девушка на койке с белыми простынями. Пластиковый стакан снова выпал из моих рук на кафельный пол, расплескивая воду и отдаваясь эхом в моих ушах. Мэри.