Жара на Тисовой улице

      Сириус смотрел на Петунью с укором. Его глаза вспыхнули чем-то холодным, горячие пальцы замерли, а на губах ещё пару секунд висела улыбка — так, будто он случайно забыл убрать её. Когда улыбка соскользнула, лоб взрезали морщины, а в уголках рта залегли тени.       — Ты не понимаешь, о чём просишь. — Сириус негромко выдохнул и потёр пальцами переносицу.       — Конечно, я не понимаю! — прошипела Петунья. Внутри тут же заклокотала жгучая обида. — Только такие, как вы, способны понять очевидные вещи! Похоже, волшебникам в этом мире можно всё! Особенно тем, которые не умеют держать себя в руках!       — Я умею держать себя в руках! — вскинулся Сириус. — Просто я не трус вроде Снегга!       — Ещё как не умеешь! — злорадно фыркнула Петунья. — Я завтра же напишу Дамблдору о том, что ты тут устроил, и он выгонит тебя из Ордена. Глядишь, и для меня место найдётся.       Петунья не могла подсчитать, сколько раз хотела попасть в Хогвартс вместо Лили. Даже вселяющий ужас сын Снеггов не позволял этой мечте угаснуть. Если бы в волшебном мире, как и в обычном, была справедливость, так бы и произошло.       В семье всегда есть любимый ребёнок, и чаще всего он не старший. И каким бы тихим, послушным и правильным ни был первый, второй всё равно будет лучше. Петунья была заботливой, аккуратной, любопытной, придирчивой и внимательной. Её волосы были светлыми, глаза — голубыми, а ноги — длинными. Этого было достаточно, чтобы жить счастливо. Была ли Петунья завистливой, обидчивой и ревнивой до появления Лили? Никто не знал. Может, эти черты просто спали в Петунье, как спят в каждом человеке будущие болезни и морщины. А если их добавили с рождением Лили специально, чтобы той было проще? Досыпали, как недостающую приправу или подлили, как масла, уже в процессе?       У Лили были необыкновенные рыжие волосы, совершенно волшебные зелёные глаза и мягкий махровый голос. Петунье было всё равно, а вот её родителям — нет. И друзьям, и учителям в школе — тоже нет. И вообще — как будто весь мир свихнулся на зелёных глазах, рыжих волосах и приятных голосах! Когда Петунья ворчала на легкомысленную Лили, летающую по воздуху, родители понимающе качали головами — завидует, мол, бедняжка. Зависть была объяснением, доступным каждому — и детям, и взрослым, и тем более сыну алкоголика из Паучьего тупика. У Петуньи обнаружились лошадиные зубы, волосы из гладких стали прилизанными, а глаза из небесных превратились в бледно-голубые. И плевать им было, что лошадиными зубы могут быть только у лошадей, но никак не у Петуньи. У неё они были всего-то не очень ровными, да и то потому, что достались от родителей.       В то, что Снегг опасен, родители Петуньи не поверили — только посмеялись, переглянувшись, и объяснили, как ребёнку, что ветка упала на неё от ветра или чего-то вроде. К слову, Эвансы были добрыми и попросту жалели бедного мальчика, родившегося в плохой семье. Неблагополучным детям не было нужды вести себя по-человечески, чтобы всюду натыкаться на понимание и заботу. Петунья тогда страшно обиделась и закрылась у себя в комнате, громко хлопнув дверью. Ссадина на плече заболела в сто раз сильнее. Одно радовало — ветка упала на неё, а не на Лили. Но Лили продолжила общаться со Снеггом, а в лесу было ещё полно веток. Когда Лили тайком убегала в лес, Петунья не завидовала ей вовсе.       Чему учат в школе волшебников и почему Лили должна будет жить там почти весь год, Петунье никто объяснить не потрудился. Рассказывать магглам о волшебном мире было запрещено, а Лили очень нравилось быть особенной, шушукаться со Снеггом и прятать новенькие волшебные вещи под подушкой. Петунья была сообразительной и настойчивой. Ей удалось отправить письмо директору школы чародейства и волшебства Хогвартс. Дамблдор лишь отшутился, заявив, что у Петуньи появятся друзья и в обычной школе, а Хогвартс открывает свои двери только детям с магическим даром. Он тоже имел представление о зависти. А вот о том, что Петунья может скучать и волноваться за младшую сестру, похоже, нет. Интересно, были ли у него сёстры или братья?       Поступив в Хогвартс, Лили только и говорила, что о волшебстве. У Петуньи же хватало обычных дел. Чтобы хорошо учиться, нужно было выполнять домашние задания. В придирчивую визгливую Петунью никто не влюблялся, и списывать было не с кого. Родителям была нужна помощница по дому, способная приготовить завтрак, полить цветы и убраться. Волшебникам было запрещено колдовать вне школы, а ничего больше Лили не умела и учиться не собиралась.       Срывалась Петунья редко. Когда любимая чашка окатила её кипятком, превратившись в крысу, например. Родители кинулись утешать Лили, а Петунья встала посреди комнаты и завизжала так, что сбежалась половина Коукворта. Или в тот раз, когда Петунья сунула руку в карман Лили, чтобы вытряхнуть привычную ерунду перед стиркой, и угодила в лягушачью икру. Родители долго ругались. Им не нравилось напоминать, что шпионить за Лили нельзя. Волшебники лучше знают, что ей нужно, а для Петуньи это может быть опасно. Зачем Лили летом лягушачья икра в маггловском доме, никто не ответил.       Всё было по-честному. Обычной Петунье было хорошо среди магглов, а необычной Лили — в мире магии. Лили вышла замуж за невоспитанного и самоуверенного безработного болвана, умеющего летать на метле, а Петунья — за серьёзного, работящего и занудного семьянина, предпочитающего безопасные автомобили. Лили умерла за своего сына, подарив ему уникальную магическую защиту и запустив пророчество, обрёкшее мальчишку на убийство самого сильного тёмного мага столетия. Петунья ради своего сына жила, а не умирала, и её это устраивало. Умирать ей не хотелось совсем.       Наверное, поэтому всё, что рассказал Сириус о магическом мире, так тревожило. Чтобы понять, что таких противников, как Гарри и Сириус, Волан-де-Морт победит без труда, не нужно было отращивать серебристую бороду, надевать шляпу со звёздами и даже заводить сову. Петунья была совсем другой — совершенно не волшебной, зато к войне была готова лучше некоторых. Только раньше конфликтовать с неизвестным тёмным магом ей не хотелось. А теперь выбора не осталось. Она была единственным родственником Гарри и, похоже, единственной надеждой Сириуса. Быть единственной куда приятней, чем обычной или лучшей, и плевать, то остальные не проиграли, а малодушно померли.       — Из Ордена Феникса никого нельзя выгнать. Даже меня. — Сириус неожиданно весело фыркнул, — но мыслишь ты правильно.       — Значит, я выгоню Гарри! — выдохнула Петунья. — И вся ваша защита…       — Этим ты ничего не добьёшься, — громко перебил её Сириус. Его улыбка тут же пропала. — Гарри не состоит в Ордене, и не ему решать, принимать тебя или нет.       — А кому? — тихо спросила Петунья.       — Хранитель тайн Ордена — сам Дамблдор, конечно, и решения принимает тоже он, — задумчиво проговорил Сириус. — Но что касается тебя… — Он немного помолчал, а после поморщился. — Ты не умеешь колдовать. Как ты будешь защищаться?       — Я не собираюсь драться! — холодно возразила Петунья. — Или у вас только кулаками машут?       — Кто сказал тебе такую глупость? — Сириус обиженно покосился на неё. — У Ордена достаточно разных дел. Но если тебя вычислят Пожиратели смерти, ты станешь лёгкой мишенью. Лучше не придумаешь.       — Как и все магглы, — равнодушно пожала плечами Петунья.       — Тут ты права, — невесомо согласился Сириус. — Но всё же… — и снова замолк. Подал он голос через пару минут. Петунья к тому времени почти рычала от раздражения. — Я знаю, кто может нам помочь! Тонксы! — на его лице наконец отразилось облегчение. — И миссис Фигг тоже. Остаётся Дамблдор, но пусть только попробует отказаться. — Последние слова прозвучали не очень-то уверенно.       — А миссис Фигг тут при чём? — брезгливо поморщилась Петунья.       — Она сквиб, — пояснил Сириус. Заметив недоумение на её лице, пояснил. — Не умеет колдовать, хотя родилась в семье волшебников. Она может помочь тебе освоиться в нашем мире. Как и муж Андромеды. Они без магии всю жизнь живут.       — И что сквиб делает в Литтл-Уингинге? — сердито прошипела Петунья.       — За вами следит, — хитро прищурился Сириус. — И, стоит сказать, у неё отлично выходит.       — Не лги мне! — отрезала Петунья. — Фигг появилась здесь задолго до мальчишки!       — И не собирался! — ещё веселее ответил Сириус. — Она следила не за Гарри. В этом не было нужды, пока Волан-де-Морт не воскрес. Здесь Гарри в безопасности, пока с вами всё в порядке. А миссис Фигг упросила переехать в Литтл-Уингинг Батильда Бэгшот. По просьбе Лили, конечно. Тогда о том, что Гарри останется сиротой, никто не знал. Поттеры хотели вас защитить. От сквиба пользы мало, но Фигг хотя бы могла в случае чего отправить им книззла, а это уже что-то.       Петунья почувствовала, как покраснели щёки. Попытка иcподтишка защитить их с Верноном несмотря на все ссоры отозвалась внутри чем-то упрямо живым и горячим, как все мысли о Лили. Сириус неуклюже сжал её плечо, подбадривая. Если бы кто-нибудь сказал ей раньше…       — Не надо себя мучить, Эванс, — тихо проговорил Сириус. Его голос стал глухим и глубоким. Было видно, что мучить себя он умел, как никто другой, и отлично понимал её. — Всё это давно прошло. — Он потёр щёку костяшками пальцев. — Если Дамблдор откажется принять тебя в Орден, будешь помогать мне. Что ты об этом скажешь?       Петунья всхлипнула и быстро кивнула. Она не боялась риска. Сириус просиял, притягивая её к себе.       — Блэк, не смей!       — Неужели опять злишься? — раздражённо нахмурился он.       — Ты целуешься ужасно, — тихо проговорила Петунья. — Просто невыносимо!       У них впереди была целая война и жизнь в придачу, и мучить себя Петунья больше не собиралась. Сириус горько улыбнулся, но глаза смеялись.       — Почему? Не верю, что никто не пытался тебя целовать!       — Очень даже пытались! Я еле вывернулся! — Сириус смотрел куда-то мимо неё и был сумрачно-бледным. — И то благодаря Гарри. Дементоры, правда, а не люди. Не думаю, что учителя из них хорошие. А ты не хочешь попробовать?       Аккуратный и сложный поцелуй Петуньи был явно лучше того, что делал с ней Сириус. Прекрасней него было лишь осознание, что она сама жадно прижалась к нему, скользя ласковыми руками по груди вверх, к плечам, и сладко выдохнула, когда он позволил себе то же самое. Даже душная неловкость ничуть не мешала. Теперь Сириус был уверен, что Петунья не оттолкнёт его. Между ними была не только жара. Непонятная и подозрительно безликая сила, дремавшая где-то внутри, наконец вырвалась на свободу, и лицом к лицу встретились не узники собственных ошибок Сириус Блэк и Петунья Дурсль, а два совсем других человека. Они больше не смущались, не бледнели и не тряслись. Хуже того, загнать их обратно в клетку не мог даже Дамблдор — не то, что Волан-де-Морт.       Петунья была безжалостно любопытной, и застарелая корка ненужности слезала с Сириуса здоровенными кусками с почти слышным хрустом. Это было чуть болезненно — так, что иногда он испуганно замирал, пытаясь привыкнуть к себе новому, но возмутительно хорошо — так, что Петунья смотреть не могла на его улыбку — заражалась тут же и глупо хихикала. Сириус подхватывал и издавал лающий смешок, но быстро хмурился и прижимался к ней снова. У него были сильные руки, мягкие волосы, непобедимо горячая кожа и неуправляемые глаза. Замёрзшую скучающую Петунью это вполне устраивало.       Все длилось не очень долго, несмотря на всё, что после воодушевлённо рассказывал Римусу Сириус. Вдохновенное враньё можно было простить — еле слышный напряжённый стон Петуньи действительно показался ему вечным, и признавать, что длился он всего несколько секунд, было нелепо как-то. Время явно фальшивило — даже двенадцать лет Азкабана казались куда короче его. Волосы Петуньи были гладкими и светлыми на фоне раскрасневшихся щёк, глаза — удивительно небесными и блестящими, как мытые мотоциклетные фары, а лежащие на затылке руки — ласковыми и живыми, никогда не знавшими струпьев. Им доставались только ожоги от сковородки и царапины от любимого ножа, и то нечасто. Сириус был усталым после непривычного удовольствия и не улыбался совсем. Он бережно стёр пот с её лба грубоватой ладонью и поцеловал напоследок — аккуратно, благодарно и уверенно, как свою.       Они свернулись на узкой кровати, прижавшись друг к другу насколько возможно близко, и затихли. Стрекот кузнечиков, редкий гул автомобилей и шелест живой изгороди был лучше любой колыбельной.