Тонкий лед

- Гилберт, что это было? - Ничего, - ровным голосом. - Он даже не сопротивлялся. А лежачих не бьют, Гил. - Я - бью, - альбинос флегматично затянулся. - Ладно, сдаюсь, - примирительным тоном произнес Россия, - может быть у вас так принято, а у нас, на Земле, любящие братья после долгой разлуки морды друг другу не бьют. - У нас на Луне тоже. Заслужил, - Гилберт раздражённо затушил сигарету о кирпичную кладку за окном и наконец обернулся. - Отказываться от тайного золотого запаса Пруссии с таким жалостливым видом... как собаке любимую тряпочку отдал! - Только поэтому? - Иван растянулся на диване, заложив руку за голову. Раздражённый Пруссия вызывал желание подойти и что-то сделать, хотя бы положить руку на плечо, но сил встать не было. Дико болели ноги. - Я хотел показать ему, насколько он слаб. - И как? Он увидел? - Из меня, наверное, очень хреновый показыватель, - Гилберт невесело улыбнулся. Ваня не стал отрицать. - Можно одну просьбу? - Валяй, - Пруссия постепенно остывал. - С этого дня можешь спать со мной? Многозначительной ухмылкой Гилберта можно было убивать. - Просто боюсь однажды не встать с кровати. Россия отвернулся к потолку и устало прикрыл глаза, когда тёплая рука зарылась в его волосы. Отвечать на последующее "Всё так плохо?" совершенно не хотелось. Его и не было. Только тёплая рука. Это происходило через несколько дней после смерти Сталина. Менялось руководство, страну трясло. В доме витала напряжённость. Все переглядывались и говорили: "Ну мы же этого предвидеть не могли, понимаете?", и нервно улыбались. Республики до умопомрачения боялись той силы, что собственноручно передали Союзу, можно сказать, сложили с себя полномочия стран и передали ему, оставшись наедине с собственным бессмертием. Раньше хотя бы можно было представить, что ты живешь ради кого-то, а теперь... республики перестали слышать свои народы. Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский союз, помните? Теперь это стало реальностью: даже Родина была одна и на всех. "- Вы из Казахстана? - Нет, я из СССР", перестало быть шуткой. Теперь это вызывало страх. Сейчас народ слышал только Ваня, и только Ваня мог чувствовать смерть вождя. Утопическая подавленность сверхслежкой наваливалась, как мучной куль, всякий раз, когда страны покидали дом. Даже не так, Дом. Алтарь чувства стадности и оттого защищённости. Все были в одной лодке, каждый - глух, слеп и нем и каждый - утешительный друг другу подарок. Развал был неизбежен. Или умирает одна страна, или пятнадцать. В день подписания роспуска Союза, Россия рвал и метал. Ускользающая мощь была слишком велика, чтобы не трястись над ней. Но это у себя, при Гилберте, которому он в сердцах сказал: - И ты тоже уйдешь? Так давай сразу! И после этого Гилберт действительно ушёл из дома. При остальных Россия был тих и спокоен. Руками, которыми он впечатывал фоторамки и зеркала в стены, он мирно подписывал документ за документом. Чтобы потом сорваться и, дрожа от собственной слабости, ломать мебель в бывших комнатах республик. И, что самое для России ужасное, когда он со сбитыми в кровь костяшками, воя от боли в отмирающих конечностях, лежал посреди обломков на полу, пришёл Америка. Ваня косился вверх, силясь разглядеть его лицо. - Теперь ты один, да, Ваня? Сов-сем о-дин, - Альфред протянул последнее предложение и рассмеялся. Он ничего не сделал больше и почти сразу ушёл, но от его слов умереть захотелось только сильнее. Действительно ведь никого рядом не было. Вернувшийся вечером замёрзший Гилберт застал Ваню всё в той же позе. - Ты, Гилберт? - Кто ж ещё. - Я не один? - Нет. И Гилберт принялся поднимать Россию. *** - Ты знаешь, почему ты всегда проигрываешь Западу, как ты его называешь? Россия поморщился: - Отстаю в прогрессе? Из-за войн? - Нет. Ты не стоишь во главе своего государства. Америкой управляет Америка. Англией - Англия, и так все. Даже тому же Польше мозгов хватило взять власть. Я не знаю, почему ты ещё этого не сделал. Пруссия медленно заглатывал воду, согревая во рту каждый глоток. В доме стоял холод. Денег не было. После лет спокойной жизни неудобство нынешней заставляло натянутые нервы лопаться от каждого несогласия, и вот Ваня не выдержал. Вышло жалко: всей энергии хватило только на вздох. - Я пытался. - Хреново пытался. - Я уже получил в прошлый раз немного больше власти, но какой ценой! - Иди по трупам, если не хочешь получить ещё больше. - Гилберт, - предостерегающе начал Ваня. - Что, Гилберт? Я здесь не для того, чтобы страдать с тобой над водой из-под крана. Тебя больше вытаскивать из этой задницы некому. Ты либо идёшь и делаешь, как я сказал, или загибаешься нахрен. Ты, знаешь ли, не особенный. Основные этапы развития у всех одинаковые, хочешь сидеть на жопе ровно и иметь место в этом мире - пошевели ею сейчас. Долгое молчание. Казалось, в комнате стало на градус холоднее. - Тогда на саммит ты пойдёшь вместо меня. - Почему это? - альбинос уже готов был снова накинуться на Россию, но его сосредоточенный вид заставил промолчать. - Мне нужно много времени, чтобы пробиться на верхушку, ты так не считаешь? Оба пошли собираться в ночные смены. Через неделю, сказал Ваня, будет общенациональное собрание. Нужно добыть на костюм. Пожалуй, единственным различием от пары живущих вместе холостяков, был усталый поцелуй у запертой двери на прощание. Оба дико вымотались, но кем они были, чтобы позволить себе остановиться? С тех пор Иван больше не появлялся. Утром среды, за день до встречи, Гилберт обнаружил документ, по которому становился официальным представителем России. До этого на столе точно так же появилась недостающая сумма. В доме не было тронуто ни былинки, казалось, даже привидение оставило бы больше следов. Одинокий рассвет раскидывал серые лучи, и самому себе Гилберт казался поседевшим. Окружающую пустоту забивали мысли, альбинос старался себя занять и как можно меньше времени проводить наедине. Тянуло проведать родную сторону, брата, но это почему-то казалось недосягаемой мечтой. Во-первых, некогда, во-вторых, сам испортил отношения. В-третьих - пора гладить рубашку. Замещать Россию - не шутки. Гилберт нервничал так, что казалось, трясутся все внутренности. Голос не дрожал, и ничего его не выдавало, но садиться за табличку "Российская Федерация" под вопросительными и насмешливыми взглядами было страшно. Страшно снова оказаться в давно забытом мире интриг и союзов за спинами, страшно ступить не в ту сторону. Документ, напоказ проскользивший по всему столу к Америке, произвёл эффект замедленной бомбы наоборот. Как только Альфред дочитал до конца и с серьезным видом положил его обратно, шум смолк до гробовой тишины. Наконец, тот улыбнулся и проговорил: - Предлагаю поприветствовать нового Россию, мистера Гилберта Баильшмидта. Или вернее будет сказать Брагинского? Оскал стал на тон ослепительнее. Гилберту стало откровенно неуютно. - С чего бы нам оказана такая честь? Или сам Иван прийти по известным причинам не может и прислал своего слугу? - Я самостоятельное государство и присутствую здесь только из-за просьбы. Попрошу не выказывать свое незнание ситуации. Альфред всепонимающе посмотрел на него, мол расскажи мне, Гилберт, какое ты государство, давайте вместе посмеёмся, но промолчал. Каждый осведомился: не желает ли Гилберт продать на выгодных условиях Россию? Гилберт смотрел в цифры, скачущие в глазах окружающих, и понимал, почему Ваня так от всех отличается. Когда имеешь всё, что можно пожелать в материальном мире, думать о нём и мелочиться становится глупостью. Гилберт гордо отвечал "нет". Домой он вернулся выжатый, как лимон. Следующий саммит через месяц, и ещё тридцать одно утро с серыми лучами в душу - подумаешь, господи. Лишь бы хоть что-то пошло к лучшему. Гилберт настолько свыкся с мыслью, что он совсем один, что сначала решил, что это воры. В коридоре молча разувался Ваня. Альбинос прислонился к стене, зябко сложил руки на животе и, сонный, следил за Россией. Ни слова, один только шелест. Гилберт даже не был уверен, что ему это не снится. Ваня прошёл мимо него в зал и плюхнулся на диван, широко расставив ноги и откинувшись на спинку. Гилберт опустился рядом. Посидели, помолчали. В приступе какого-то острого и горького чувства Гилберт притянул к себе Ваню, абсолютно расслабленного, обнял одной рукой за живот, другой за плечи, так, чтобы Россия опирался теперь на него, и поцеловал в висок. Ваня от этого шевельнулся, уголки его губ дёрнулись вниз, он провёл ладонью по закрытым векам и проговорил: - Я не смог. Гилберт прижался к нему сильнее. Он продолжил: - Я пытался уже трижды. В четвёртый раз я получу себя полностью. Гил, я зря... Гилберт потёрся щекой о его волосы и ответил: - Плевать. И, невпопад: - Как я мог привыкнуть жить без тебя? Ваня горько улыбнулся: - Не знаю, Гил, не знаю. Так же, как и я без тебя? - Ты похож на Ивана-дурака из своих сказок. Бог любит троицу, но всё получается на четвёртый раз. - Но всё ж таки получается. Гилберт почувствовал, как улыбка сама собой выползает на лицо: - Ага. Ваня начинал засыпать. Гилберт растолкал его и заставил дойти до спальни. Во всяком случае, думал Орден, глядя на Россию, больше возвращаться ему не к кому. Чертовски радует. *** Больше Россия не уходил. Теперь к нему приходили серые типы с папками, молча отдавали их и снова исчезали. Ваня взял на себя документацию страны. В стране порядку не прибавилось. Гилберт курил в форточку и шил архивы. Ваня ходил на войну. Гилберт жёг ненужные пачки. Гилберт ходил на войну. Ваня получил четыре пули. Волосы у медика были очень белыми. Он наклонился к нему и прошептал: - Через четыре дня саммит. Ваня не знал, привиделось ли ему это. Через четыре дня Россия чистил зубы дома и тренировал вежливую улыбку. Язва войны на правой руке гноилась и ныла. В доме было пусто: ни одного белого листочка. Помятый Гилберт подошёл сзади и попросил, глядя в глаза отражения: - Возьми меня с собой. Россия хмыкнул, сплюнул пасту: - Тебя разве это ещё не достало? - Достало. Гилберт взял свою щётку, флегматично повертел её в руках и, когда раковина наконец освободилась, сказал: - Ты теперь не один на один. И потянулся за тюбиком. Ваня помолчал, понурил голову: - Тогда собирайся. Будем притворяться, что у нас всё хорошо. *** Гилберт услышал, как за ним закрыл дверь швейцар, и этот звук вернул его к реальности. Пустовало всего несколько мест, хоть они и пришли заранее. Россия уже шёл к своему, не оглядываясь и не сомневаясь, что Орден идёт за ним. Гилберт утянул себе чужой стул по дороге. В зале снова повисло молчание. Россия вежливо улыбнулся и посмотрел в лицо Альфреда напротив. По столу пролегла невидимая граница. Та граница, по которой в следующий раз мир разделится пополам.