Тонкий лед

Госпожа Память часто творит невообразимые вещи. Иногда, чтобы человек не сошёл с ума, она укрывает от него часть самой себя и только изредка позволяет вспомнить часть собственного прошлого. Именно поэтому то, как в дом приволокли окровавленного отца в истерзанных и помятых латах, Гилберт не запомнил. Как плакала мать, он не помнил тоже. Голод, холода, болезнь, собственная смерть, бродящая рядом, скитания от города к городу... всё это осталось только немыми призраками редко приходящих ночных кошмаров. Первое, что действительно и отчетливо отпечатала в себе его память - это огромное поле пожелтевшей пшеницы и он, маленький, невыразимо крошечный по сравнению с этим простором, грязный и оборванный. Было хорошо, очень хорошо. Повсюду свет и ни души на сотни миль вокруг. Сердце, или что-то еще большое, мягкое и тяжёлое, живущее в груди, рвалось к небу, потрогать эти огромные белые облака, вдохнуть ещё глубже, до боли, пряный теплый воздух. Это, наверное, так и останется самым светлым его теперешним воспоминанием. *** По пыльной дороге медленно брёл уже выросший из своего тряпья, мальчик-бродяжка. Таких сейчас полно по улицам. Пыль от его шагов взвивалась маленьким смерчем и оседала на листьях, заставляя их задыхаться от жажды. Следующий город был уже недалеко, но последние шаги - всегда самые трудные. Открытые ворота готовы уже были пустить еще одного человечка в постоянное варево из тел и эмоций. Гилберт отпрянул обратно уже на границе оборонительных стен. Стражники только недовольно зыркнули на оборванца, убегающего прочь. Гил убегал со всех ног. Город вызвал какие-то странные чувства: что-то случилось здесь с ним, что-то, что и сейчас заставило его оттуда сбежать. Около одинокой рощицы парень остановился. Тень деревьев сманила своей прохладой. На Гилберта навалилась полуденная чуткая дрёма. Горло как будто засыпали той самой дорожной пылью, пить хотелось больше, чем жить, ноги еле шевелились после гонки. Благо, между травы струился довольно замелевший родничок, возле которого трава была особенно сочной. Гилберт подошёл к кромке деревьев и осмотрелся: довольно далеко отсюда виднелась башня огромного замка, защищавшего границы Ордена. Парень подивился, как далеко он забрёл: уже граница! Граница... граница, точно, он же был как-то связан с границей! Окрыленный воспоминанием и посвежевший после отдыха Гилберт продолжил взвивать маленькие смерчи по дороге. День тихо клонился к закату. Порывы воздуха мягко перекатывали листья деревьев, тесно прижавшихся друг к другу плотной стеной по краям разбитой колесами просеки. Мелкие мошки стайками повисали над редкими полянками света. Столбики лучей солнца желтыми монетками высветляли траву, по темной и влажной коре полз мох. Идти было легко, прохлада забиралась в легкие и растекалась по всему телу. К замку Гилберт подошёл уже затемно, прокравшись полями мимо близлежащей деревни. В маленьких окошках еле тлел свет зажженных лучин, в загонах толкался скот, в сараях тихо переговаривались птицы. Высокие, толстые и неприступные стены сливались с тёмным небом, и только слабо отсвечивали камни в редких бликах луны. По её краю ходили две пары стражников с факелами в руках, мерно бряцая оружием и латами. Но Гилберт помнил одно правило: нет стен без лазеек и в любую цитадель можно пробраться. Как можно тише, он пробирался в самой густой тени, прижимаясь лопатками к холодным плитам. Вот оно! Заросший плющом небольшой лаз (любая прислуга любит иногда убегать от своих господ). Оцарапав ребра об камень, и, тихо ругнувшись на стайку мошек, Гилберт пролез на территорию замка. Лаз оказался надежно прикрыт с этой стороны полуразвалившейся колымагой из подгнивших досок. Мимо простучал копытами конь, за ним пробежал конюх. Устроившись под осью телеги, Гилберт без сил отключился до утра. *** - Как маршал Баильшмидт помер, так мы не идём ни в какие походы! Дьявол, я уже наизусть выучил все движения учебных боев! - Гилберта, уже пару раз просыпавшегося ночью при звуках шагов, окончательно разбудил диалог двух воинов, вставших, видимо, раньше всех, и сейчас умывающихся водой из бадьи, стоявшей довольно близко к укрытию оборванца. - Да помолчи ты, - прервал второй голос. - Зато хоть пожрать сытно дают, нынче урожай хороший и мы как раз не на войне. Ты опять хочешь одной солониной с каменным хлебом питаться? - Тебе б только пожрать, - тон сменился с возмущенного на ворчливо-недовольный. - А жрёшь ты вообще, может только на то, что навоевал. У Гила от долгого нахождения в одной позе начали зудеть, казалось, все кости, дышать он старался через раз и то, как можно тише. - Эй, вы! - их прервал зычный голос. - Перестаньте дурью маяться, мечи в руки и на плац! Как только топот и лязг оружия поутих, Гилберт немного выглянул из-за чёрной доски. - Оп, посмотри-ка! - внезапный голос сзади заставил вжаться Гила в стену и, обмерев от страха, резко обернуться. - Что это за шавка у нас тут? - протянул довольно молодой брат Ордена в белой мантии с черным крестом, улыбаясь. - Не зря я тебя ещё с утра приметил! Уж не шпион ли ты? - и схватил парализованного страхом Баильшмидта за шкирку. - Ну и что мы с ним делать будем? - ещё несколько воинов, помимо нашедшего Гила, стояли кружком вокруг паренька, мелко трясшегося от ужаса. - Может, прикончим просто? - широко зевнув, вынес предложение один. - Да ну, - хищно улыбнулся другой, - у нас никогда прислуги не хватает. Да и девочек тоже, - он присел на корточки перед Гилбертом и приподнял его лицо за подбородок. Широко распахнутые в страхе глаза смотрели в никуда, он лихорадочно пытался найти хоть какой-нибудь выход из ловушки, в которую сам себя завел. - Не маловат, м? Малец, тебя как зовут? - Г-гилберт, - разом побледневшие из-за отхлынувшей от лица крови губы, несколько раз разомкнулись и сомкнулись. - Что, а фамилию тебе дать не удосужились? Или твоя мать не знает, какую из пяти тебе дать? - веселое гыканье со всех сторон. - Б-баильшмидт. Наемники разом прекратили улыбаться и сурово взглянули на парня. - Эй, если ты услышал знаменитое имя, то повторять его не стоит, может плохо кончиться. Ещё раз, как твоя фамилия? - Я - Гилберт Баильшмидт, - уже твёрже повторил Гил. Воины переглянулись. - Тогда как отца твоего звали, а? - спросил кто-то из них. Вопрос поставил его в тупик. Память сварливо отказывалась отдавать знания о прошлом. Растерянно замолкнувший Гилберт подтвердил подозрения в шпионаже. *** Фогт Бурхард фон Хорнхахзен постарался ничем не выказать своего удивления, когда к его ногам швырнули связанного грязного мальчишку. Вопросительно приподняв бровь, он обошёл "находку" со всех сторон. - И кто же это? - презрительно глядя на лохмотья бывшей одежды, спросил он. - Шпион, герр. Представился сыном фогта Баильшмидта, но он врёт, клянусь! Он даже не знает его имени! - Посмотри мне в глаза, - сказал пареньку он. Гил подчинился. Фогт равнодушно приказал: - Отмойте и приведите ко мне. - Но почему? У него же нет доказательств! - Сын герра Баильшмидта был болен чрезвычайно редкой болезнью: она выбеляет волосы и тело, а глаза красит в красный цвет. Он же настолько грязен, что не понять, что у него с волосами и кожей. А глаза у него красные. *** - Слышь, - хрипло обратился один воин к другому, - а ты посмотри-ка, волосы-то у него светлеют. - Угу, - подтвердил второй, наблюдающий за процессом купания паренька в близлежащей речке. До изначального белого цвета голову отмыть всё же не удалось, но то, что она у подростка будто седая, было видно. - Господи помилуй, - тихо шепнул наемник, глядя на вылезшего из воды Гила. Бледный, с выпирающими ребрами и красными запавшими глазами он походил на мертвеца. - Прислужник дьявола, боже... - подтвердил второй, на всякий случай крестясь. Издалека (вдруг заколдует!) бросив ему чистую рубашку и, на всякий случай, отойдя подальше, мужчины решили ещё и обнажить короткие мечи, висевшие у каждого на поясе. Нет, ну а вдруг? К эмоциям паренька, открывшего миру свое уродство, примешался и взаимный страх: его, к воинственно настроенным надзирателям, и их, к "прислужнику Диавола". Снова представ под очи грозного начальства, только теперь стоя и в одной длинной рубахе, Гилберт нервно переминался с ноги на ногу. - Ну и ну. Никогда бы не подумал, что сын герра Баильшмидта, даже незаконный, может оказаться на улице. Что с твоей матерью, Гилберт? Он же даже жил с ней, хоть это было и запрещено. - Умерла она, - коротко ответил он. - И как же? - полюбопытствовал фогт. - Лёгочная болезнь. - Соболезную. Почему ты оказался на улице? - Гилберт поморщился: - Не помню. - И что же ты тогда помнишь? Альбинос задумался. После неуверенно и сбивчиво начал: - Ну...нужно было бежать. Из города в город, где-то остался один. Потом помню поле. А потом я просто скитался. Я про себя не помню почти ничего, кроме того, что я - Гилберт Баильшмидт, у меня была мать Эльза и что я связан с границей. - Хорошо. Я не могу не почтить память о нашем прошлом фогте, моём хорошем друге, с честью погибшем на поле боя. Покажите ему у нас тут всё, - обратился он к воинам, - и дайте работу. Я уверен, она найдется. *** - Ну, ничего себе, малец, - на выходе из здания немного неловко обратился к пареньку один из наемников, высокий и светловолосый, с очень светлыми серыми глазами, именно тот, который предлагал прибить, чтобы не мучиться. - Меня Марк зовут. - А меня Варин, - представился второй, пониже, с каштановыми волосами. Оба протянули руки. Гилберт пожал сначала Марку, потом Варину. Видимо, возвышающийся над ним на добрые четыре головы гигант внушал ему больше уважения. - Ладно, запоминай. Вот казармы, вот кухня, вот плац... - у Гила разбегались глаза. Уже к полудню его, с гудящей от такого количества нового головой, пристроили к толстой кухарке Анне, помогать перетаскивать тяжёлые горшки и котлы со снедью. В полутёмном помещении было душно, красное мясистое лицо Анны мелькало то над столом, то рядом с камином, проявляя ещё и необъятный замызганный фартук. Поварёшка на её поясе, вся чёрная от частого использования, иногда угрожающе постукивала по окружающим предметам, словно ещё раз напоминая, кто здесь главный. Выбившийся из сил Гил, позёвывая от усталости и пережитого нервного напряжения, доковылял до казарм, и повалился на жёсткую, грубо сколоченную лавку, указанную Варином, готовящемуся к вечернему обходу. "Наверное, это и будет мой дом", - про себя решил паренёк прежде, чем провалиться в крепкий и здоровый сон без сновидений. *** - Знаешь, я скоро умру, - покачивая тёмное вино в кубке, проговорил мужчина в потрепанном охотничьем костюме, сидя напротив фогта. - Ты так спокоен. Почему же? Ты бессмертен, разве нет? - возразил тот. - А если я умру, то кто-то примет мой дар, - не обращая внимания на вопросы собеседника, продолжил мужчина, - и этот кто-то - мой сын. - И что ты мне предлагаешь, Герм? Мои люди не примут... этого. - Примут. Примут и понесут его на руках. Просто побереги его, ладно? - Легко тебе говорить, - проворчал фогт в ответ, - и постригся бы ты, а то и у женщин волосы короче. - Мне уже слишком поздно стричься, - горько усмехнулся тот, - слишком, знаешь ли. Ладно, прощай, друг, - он отставил кубок и пожал руку собеседнику. - Приходи ещё, у меня остался отличный кувшинчик вина, - бросил вслед управитель. - Обязательно приду, - обернулся мужчина. - Только ты ко мне не приходи, хорошо? - Хорошо, - ответ в пустоту. На полу остался пыльный росчерк дорожного плаща. Сквозь узкое окно, почти бойницу, неправильным прямоугольником падал неяркий лунный свет. "Не умирать значит? Хороший совет. Только маршал уже отдал приказ. Скоро встретимся, Герм".