***
Сворачиваюсь клубком, прижав ноги к груди. Мне холодно, я кутаюсь в два одеяла – второе осталось после Клариссы – и лежу, глядя в стену напротив. За последние три недели я не разговаривал ни с одним человеком и, кажется, медленно схожу с ума. Тюремщик, который приносит еду, хранит упрямое молчание, да я уже и не пытаюсь его разговорить – после первой недели бесплодных попыток я отступился. Стены камеры давят на меня, вызывая приступы клаустрофобии, а от постоянно тусклого света нестерпимо болят глаза. Они слезятся… Именно из-за плохого освещения, уверяю я себя… «Причина не может быть в том, что я просто плачу». С каждым днем я все отчетливее понимаю, что из этой камеры мне не выбраться. Даже если я выйду отсюда, то лишь для того, чтобы в сопровождении охраны проследовать до места казни. Если бы меня намеревались спасти, уже бы сделали это. Таким одиноким и ненужным я, наверное, не чувствовал себя никогда. Мое тело исхудало: я практически не ем, последнее время аппетит отсутствует напрочь. В какой-то момент я даже решаю, что сделаю последнюю гадость Альме Койн – умру здесь, заморив себя голодом, но какие-то примитивные инстинкты выживания все-таки берут верх над разумом, и изредка я съедаю тарелку каши или зачерствелый бутерброд. Однажды происходит невероятное: я различаю чьи-то приближающиеся шаги, и поскольку еду мне сегодня уже приносили, то новых посетителей я не жду. Поворачиваю голову в сторону решетки и на мгновение теряю дар речи. Хеймитч собственной персоной. В руках у бывшего ментора ключ от моей темницы. Хеймитч открывает тяжелый замок и, сняв его с петель, проходит в камеру. Я приподнимаюсь на локтях и сажусь. Меня слегка пошатывает, но я стараюсь держаться уверенно. – Привет, парень, – произносит Хеймитч хорошо мне знакомым хриплым голосом. – Как ты тут? Первое желание – соврать, сказать, что у меня все прекрасно и мне не нужна ничья помощь. Однако я прекрасно понимаю насколько это глупо с моей стороны. Мне нужна надежда, луч света, который бы указал мне выход из этой клетки. Да и бессмысленно врать – мой изможденный внешний вид красноречивее многих слов. – Ты выпустишь меня отсюда? – дрожащим от волнения голосом спрашиваю я. Ментор отводит взгляд и засовывает руки в карманы штанов. Цокает языком. – Нет, Пит, не выпущу… – медленно говорит он, словно ему неловко передо мной. Обиженно поджимаю губы и отворачиваюсь. О чем тогда с ним разговаривать? Хеймитч делает вид, что не замечает моего холодного отношения к нему: подходит ближе, усаживается на край моей койки. Какое-то время мы оба молчим: ментор, наверное, не знает, как начать разговор, а мне просто нечего ему сказать. Наконец мне надоедает игра в молчанку, и я решаю, что чем быстрее выясню, зачем явился Хеймитч, тем лучше – он уйдет, оставив меня в покое. – Тебя прислала Койн? – спрашиваю я. Ментор оживляется, усаживаясь поудобнее. – Ну, тут как сказать, – произносит он. – Вообще, я давно порывался навестить бывшего трибута, да только он уж слишком набедокурил – к нему так просто не прорваться. – Что изменилось? – сухо спрашиваю я. – Суд, парень, – отвечает Хеймитч. – В следующий понедельник новый Президент устраивает, наконец, суд над тобой и Сноу. Я не буду тебе врать – шансов маловато… – Тогда ты рано, – не дослушав, огрызаюсь я. – Поминки еще не назначали! Эбернети пожимает плечами и, облокотившись на стенку, замолкает. Я все жду, когда он продолжит рассказывать, но этого не происходит. Мне становится все-таки любопытно, поворачиваюсь к нему, а ментор усмехается: видимо он этого и ждал. – Так ты будешь меня слушать или будешь и дальше демонстрировать, какие у тебя зубы острые? – интересуется Хеймитч. Я воспринимаю это как давление с его стороны, но все-таки киваю, соглашаясь придержать язык за зубами. – Китнисс сказала, ты видел запись своих пыток? – спрашивает ментор, как ни в чем не бывало, а мне кажется, что я внезапно получил удар под дых. Зрачки расширяются, а кровь приливает к лицу – я был не готов к подобному вопросу. – И? – выдавливаю из себя я. – Что ты по этому поводу думаешь? – спокойно продолжает Хеймитч, наблюдая за моей реакцией. Он что, издевается? Больше поговорить не о чем? – Какое это имеет отношение к суду? – пытаюсь сменить тему, потому что погружаться в воспоминания о пытках у меня нет ни малейшего желания. – Самое прямое, – говорит Хеймитч, но больше ничего не поясняет. Злюсь. – Какого черта?! – резко спрашиваю я. – С чего вдруг мне изливать тебе душу, а, Хеймитч? Мы не друзья и даже не приятели, так назови причину, почему я должен терпеть твое присутствие на своей территории? – Мне уйти? – ехидно интересуется ментор. Его ухмылка меня бесит. – Вали! – предлагаю я. – Не стоило вообще тебе приходить! Эбернети встает и, не спеша, направляется к решетке. Достает ключ, вставляет его в замок… Меня посещает шальная мысль о том, что можно попробовать сбежать: отобрать у ментора ключ и, открыв темницу, броситься прочь… В голове уже зреет план того, как мне миновать коридор, где подняться наверх – выше уровня камер, куда податься потом… Затея очень рискованная – наверняка Дворец кишит мятежниками, но это все же лучше, чем оставаться гнить в камере. Я встаю на ноги, делаю несколько шагов в сторону Хеймитча, намереваясь напасть, но меня останавливает его голос: – Не глупи, парень, ты не выберешься из этого места живым, если бросишься напролом. Сглатываю, вообще-то я надеялся, что двигаюсь бесшумно. – У меня есть идея получше, – добавляет ментор, оборачиваясь ко мне. – Я хочу помочь тебе, Пит. – С какой стати я должен тебе верить? – спрашиваю я. – В нашу последнюю встречу, ты наставил на меня дуло пистолета! – Крутые времена требуют крутых решений, – отмахивается Хеймитч. – Но ты прав, верить мне не обязательно. Зависит только от тебя – уйти мне или остаться. Так что думай – я не стану тебя склонять ни к тому, ни к другому решению. Отступаю назад, сажусь обратно на койку. Моя душа полна сомнений, но остатки логики подсказывают, что хуже все равно не будет. Койн в любом случае захочет убить меня, так, может, стоит все-таки использовать этот шанс, каким бы призрачным он ни казался? – Рассказывай, – говорю наконец я. Хеймитч удовлетворенно хмыкает и, вернувшись, пристраивается на койке, которая раньше принадлежала Клариссе. – Прямо сейчас госпожа-президент настроена весьма решительно, – из уст ментора «госпожа-президент» звучит как-то по-издевательски. – Я не собираюсь тебе врать, парень, – продолжает Хеймитч, – ты много где засветился, помогая Сноу и играя в его преемника. Твоя смерть будет такой же зрелищной, как и самого бывшего Президента. И крайне поучительной, – добавляет он. Невесело качаю головой. Зачем он рассказывает мне то, что я и так уже знаю? – Что бы ты там ни думал, есть те, кто готов тебе помочь, несмотря на твою съехавшую крышу, – произносит Хеймитч. Я кривлюсь от этого замечания, но предусмотрительно прикусываю язык, чтобы не сболтнуть лишнего. – Я спросил про то, смотрел ли ты мой подарок не просто так… – Это ты прислал диск? – перебиваю ментора на полуслове. – Я был уверен, что это презент от Сноу! – Ну, не только мой, – парирует Хеймитч. – Одейр и Риса тоже принимали в этом участие… Киваю, принимая информацию, и запоздало соображаю, что бывший ментор назвал Клариссу сокращенным именем. Я уверен, что они даже не были знакомы до того, как нас с ней упекли за решетку, тогда откуда Хеймитч знает про «Рису»? Однако мысли о странном поведении Эбернети быстро вытесняются сомнениями по поводу «подарка». – В чем смысл? – спрашиваю я устало. – План был в том, что посмотрев запись, ты сможешь по-другому взглянуть на вещи, которые произошли с тобой, – объясняет ментор. – Посмотрю и решу, что мне было не так уж больно? – начинаю злиться я. Хеймитч хмурится. – Не будь дураком, Пит, – говорит он. – Дело не в физической боли, а в том, как Сноу сумел всего за несколько недель превратить твои мозги в кашу. – Все нормально с моими мозгами! – рявкаю я. – Осознать, наконец, правду, еще не значит, что у меня в голове что-то не так! – Само собой, – издевается ментор. – Именно поэтому, ты решил прикончить Китнисс, хотя до этого носился с ней, как дурень со ступой! – Можно подумать, прежний Пит не был таким идиотом, каким ты сейчас пытаешься выставить меня! – я уже кричу. – Вы оба идиоты! – в тон мне кричит Хеймитч. И только чуть остынув, добавляет: – Истина где-то посередине, Пит. И если нам с тобой удастся добраться до нее – это, очень может быть, поможет тебе избежать казни. – Каким образом? – я тоже затихаю, ухватившись все-таки за шанс спастись. – Я уже говорил, – излагает новый план Хеймитч, – суд состоится в понедельник. К тому времени мы – ты и я – должны разложить по тарелкам все, что скопилось в твоем котелке. Если получится и ты сумеешь доказать, что стал более или менее адекватным – есть шанс, что Койн не станет тебя убивать. В конце концов, ты возле Сноу всего несколько месяцев, ну да – натворил делов, но с кем не бывает. Тем более после охмора... – Что такое охмор? – перебиваю его я. – Пошли вопросы? – ухмыляется Хеймитч. – Это можно рассматривать, как согласие сотрудничать? Недовольно кривлюсь, где-то внутри противясь необходимости подчиняться тому, кому я не доверяю. Однако другого выхода у меня, похоже, нет. – Ладно, давай сделаем это, – соглашаюсь я. – Когда-то ты вытащил меня с Арены, и пусть это было всего лишь, чтобы порадовать Сойку, я не могу этого отрицать. – Не особенно похоже на признание в любви ко мне, ну да ладно, – посмеивается Хеймитч. – Итак, у нас всего неделя. Теперь тебе придется быть со мной откровенным, будто я твоя мамочка… Я морщусь, ощущая злобу, смешанную с давящей пустотой внутри. Моя мать не была той, с кем я мог бы делиться секретами, но ее все равно теперь уже нет в живых. Из-за Сойки-пересмешницы… – Ладно, неудачно пошутил, – извиняясь, говорит ментор. – И все равно… Начали?***
И мы действительно начали… копаться в моей голове. Процесс шел сложно, я интуитивно оборонялся, проклинал ментора за то, что тот так и норовит спросить о самом неприятном, но все-таки шаг за шагом мы продвигались вперед. Хеймитч рассказал, что в уколах, которые делали мне в плену, содержался яд ос-убийц. Он и сам по себе вызывает галлюцинации и припадки, а в совокупности с видеороликами, показанными с экранов, действие яда оказало серьезное влияние на мой рассудок. Ментор называет это «охмор». Он утверждает, что практически все мои негативные воспоминания о Китнисс – ложь. Я иногда киваю, делая вид, что согласен, но чаще злюсь и посылаю Хеймитча куда подальше – даже для него чересчур заявлять мне, что я – псих, не способный отличить настоящие воспоминания от поддельных. На третий день в моей камере появился видеопроектор и копия диска все с той же злосчастной записью… Посмотреть все видео целиком я смог только через несколько дней. За это время я разбил в кровь кулаки, когда пытался в приступе разрушить одну из стен; серьезно поранил Хеймитча, который оказался не готов к моей бурной реакции на повторную трансляцию соития Китнисс и Гейла; разбил несколько тарелок, со всей силы запустив их в дальний угол камеры. Все было бы проще, окажись рядом Сойка – я убил бы ее, и дело с концом… Приступы были такими же сильными, насколько горьким было осознание того, что Хеймитч прав – я не понимаю, где заканчивается реальность, и начинаются ложные воспоминания. Долгими разговорами и уговорами мы все-таки пришли к тому, что я не мог видеть близость Китнисс и охотника нигде, кроме как на экранах в комнате пыток. С помощью логических доводов ментор убедил меня, что те съемки – подделка: Сноу просто неоткуда было взять достоверного видео. Только вот хотя вслух я и согласился с этой частью, сомнения все-таки остались. То, что показал мне Сноу – ложь, но это не исключает того, что между Сойкой и охотником есть любовная связь. Моя семья. Тут я почти поверил в то, что Китнисс не имеет отношения к их гибели. В тот момент, когда случилось несчастье, Сойка была еще в тяжелом состоянии после отмены кантаридина – возбуждающего средства, которым Президент опаивал ее. Не все в этой части истории мне ясно, но Хеймитч утверждает, что у Китнисс не было причин убивать моих родных. В этом я ему верю. День за днем ментор возвращается, чтобы провести со мной бесконечные часы, обсуждая события, которые в моей памяти связаны с Китнисс. Мы коснулись и детских воспоминаний, и того, что происходило на Арене, и ночей, которые я провел с Сойкой во время Тура победителей, когда своими объятиями спасал ее от кошмаров… Постепенно, пережив несколько тяжелых приступов, я обнаружил закономерность – те мои воспоминания, с которыми не спорит Хеймитч, подтверждая их истину, невзрачные, серые и тусклые. А те из картинок, которые вызывают во мне бурю эмоций и негатив, направленный на Китнисс, – ложь, по словам ментора – отличаются яркостью, сочностью красок и блеском, почти болезненным, до боли в глазах…***
В воскресенье вечером Хеймитч пришел ко мне не один, а в сопровождении пяти совершенно незнакомых мне мужчин. Они были одеты в форму солдат Тринадцатого, и мне не составило труда догадаться, что это своеобразная комиссия, которой предстоит завтра – в понедельник – рассказать на суде обо мне все, что удастся выяснить. Они задавали бесконечное количество вопросов. Обо всем. Начиная от того, где я чистил зубы, пока жил во Дворце, и заканчивая моим присутствием на разборах завалов после взрыва телецентра. Я отвечал, стараясь тщательно подбирать слова, и судя по легким кивкам, которые порой позволял себе Хеймитч пока никто из комиссии не видел этого, мои ответы были в рамках того, что должно было спасти мне жизнь. Все резко изменилось, когда к концу беседы пожаловал Хоторн. Появление соперника было настолько внезапным и беспокоящим меня, что спровоцировало очередной приступ. Когда Гейл по просьбе одного из мужчин уселся рядом со мной на койку и по-братски положил мне руку на плечо, я сорвался – кинулся в драку... Как написал в своем отчете мужчина с бородой и густыми черными бровями, «подозреваемый П.Мелларк без видимых причин напал на солдата Г.Хоторна, нанеся ему телесные повреждения легкой степени тяжести».***
Сегодня вечер понедельника. Я мучительно жду, когда придет Хеймитч. Какое решение вынес суд? Есть ли у меня шанс все-таки выйти на свободу? Предоставленный сам себе и своим мыслям, я пытаюсь осознать, как много поменялось во мне за прошедшую неделю. То, что я считал непреложной истиной еще семь дней назад, теперь делится для меня на два типа: яркое или тусклое. Хотя это не решает всех проблем: знать, что воспоминание ложное и не реагировать, когда оно проникает в твой разум, – совершенно разные вещи. Сегодня у меня были новые кошмары – я убил Китнисс и, лишь почувствовав на руках ее кровь, понял, что не желал ей смерти. Проснувшись от собственного крика, я обнаружил, что плачу во сне… Сейчас я жалею, что копаясь в нашем с Китнисс прошлом, я ни разу не спросил у Хеймитча, как у нее дела сейчас. Стоило расспросить его об отношениях Сойки и Гейла… Побольше узнать о том, нет ли осложнений в протекании беременности… Да уйма вопросов, которые стоило задать, но я промолчал… Стараюсь не думать о том, что сегодня в зале суда, куда меня не пригласили, Койн и ее люди уже приняли решение жить мне или умереть. И только я до сих пор остаюсь в неведении… В самом начале Хеймитч говорил, что «…если я стану более или менее адекватным», то Койн, вероятно, сохранит мне жизнь. Только вот я сам думаю, что моя адекватность ей не нужна. Альма Койн хочет моей смерти. Кто сумеет ей помешать? Я настолько погружен в свои мысли, что не слышу шагов ментора по коридору. Вздрагиваю, когда он молча отпирает замок, проходит в камеру и садится рядом. Я не дышу. Боюсь услышать приговор. – Мне очень жаль, – говорит негромко Хеймитч. – Ничего не помогло. И тебя, и Сноу приговорили к смертной казни. Завтра в полдень… Молчу. Мои глаза закрыты. Вот и все. – Мне очень жаль… – извиняясь, словно моля о прощении, тихо добавляет ментор. Наивно было надеяться. Шанс был почти нулевой. Не вышло. ... ... ... Завтра. В полдень. Я умру. Вот и все… – Я могу увидеться с Китнисс? Попрощаться? – глухо спрашиваю я. Не узнаю собственный голос. Страшно. Умирать совсем не хочется. Я еще не сказал Китнисс, что многое вспомнил… Я еще не подержал на руках нашего с ней ребенка… Я еще так много не сделал… Но, вот и все… – Не думаю, что это хорошая идея, парень, – помедлив, отвечает Хеймитч. – Почему? – глупо интересуюсь я. Она не хочет меня видеть? Я ей настолько противен, что она не может даже попрощаться со мной? – Китнисс настояла на том, чтобы убить Сноу, – медленно, будто слова с трудом даются ему, говорит ментор. Я помню, она обещала, что убьет его… Говорила, что отомстит ему за то, что тот сотворил со мной… – Койн любезно разрешила Сойке прикончить Сноу, но… есть еще кое-что… – Хеймитч мнется, не может произнести что-то вслух. – Что еще? – повторяю я за ментором. Он молчит. Только смотрит на меня с сожалением. – Приказ, которого Сойка не может ослушаться… Койн умеет быть убедительной… – Хеймитч никак не подберет нужных слов. Я смотрю на него, слишком взволнованный, чтобы говорить, и наконец ментор решается. Набрав в легкие побольше воздуха, Хеймитч произносит: – Китнисс убьет и тебя тоже. Мне очень жаль, парень…И... мы оказываемся на моменте, когда судьба Пита зависит исключительно от меткости Сойки-пересмешницы... Кто там говорил, что Мелларк заслужил, чтобы Китнисс его ненавидела?.. Мысли материальны... Оставляйте отзывы и жмите "нравится", если вам действительно нравится :)