остатья с луной

В рутине каждодневного пути на работу начинаешь выхватывать взглядом необычных, странных и потому привлекающих внимание людей. Это развлекает. Иногда сами собой вспыхивают яркие картинки и выстраиваются в историю жизни такого человека. Вот и этим днем глаз выцепил в суете остановки особенного, выделяющегося человека. Все остальные казались фоном для него. Хрупкий, даже болезненно субтильный подросток, одетый в стиле городской шпаны: многослойно и продуманно небрежно. Его можно было бы принять за персонажа анимэ или манги с постапокалиптическим сюжетом. Высокая тонкая фигурка в грубых незашнурованных ботинках и надетом поверх вязаной шапки капюшоне безразмерной кенгурухи обреченно смотрелась на поребрике остановки, как на краю небоскреба. Лица паренька из-за капюшона не было видно, но абрис профиля и вырвавшаяся из плена шапки прядь бесцветных волос интриговали. Любопытство интуитивно толкнуло меня подойти поближе к нему в ожидании какого-либо движения, чтобы уловить энергетику. Но парень был настолько же статичен, сколь спокоен. Мимо уже прошли все варианты городского транспорта, пронизывающий ветер загнал в пластиковые углы остановки продрогших граждан, а пацан все также парил над краем этого мира, даже не замечая его. «Наркоман? Девиант? Отчаянный отаку с обесцвеченными волосами и косплейным прикидом?» – мысли отплясывали танец неудовлетворенного любопытства, а разум что-то каркал по поводу сбоя привычной программы и ограниченного времени. Но так хотелось УВИДЕТЬ! И вот он момент везения: паренек поворачивает голову в мою сторону, вглядываясь по направлению идущего к остановке транспорта, и моему жаждущему взору предстает умопомрачительная картинка: порывом ветра с его головы срывает злополучный все закрывающий капюшон, открывая тайну его лица, фарфорово-бледного, утонченного, с удивительно прозорливым и напряженным взглядом небесных глаз. Быстрым движением изящных рук парень надвинул капюшон, скрывая прядь странных бесцветных волос, которые легко могли сойти за седые, если бы не столь юный возраст. И, что поразительно, я не рассмотрела его внешность, только профиль, пленивший меня своей изысканностью и дерзко подчеркнутый небрежным имиджем городского подростка. Но во мне была стопроцентная уверенность в том, что парень не просто привлекателен, а наделен какой-то особой, гармоничной красотой. В это время к остановке ловко припарковалась одна из тех дорогущих статусных машин, что демонстрируют не только положение хозяина, но и его отношение к жизни. Паренек грациозно юркнул на заднее сиденье, и пока дверца не захлопнулась, до меня благодаря порыву ветра донесся звук его голоса… «В этом и есть гармония», – грустно подумала я. Даже голос этого юноши был красив: густой, в меру низкий, с шикарным тембром. Прошла едва ли минута и я снова мыслями вернулась к притягательному образу: лунноволосый парень аристократической внешности, упакованный в оболочку юношеского протеста. Его утонченный профиль и изящные руки. Но вот лицо… Я не могла даже в этот момент поймать его цельный облик, словно он был заколдован или преднамеренно смазан отвлекающими от него деталями. «Я не узнаю его лица ни при каких обстоятельствах, если точно не будет воспроизведен этот имидж», – подумалось мне, – «Прекрасная мимикрия! Скорее всего, характерна для людей, которые находятся в центре внимания, но совершенно не желают его так много. Может актер или популярный исполнитель. Похож и на модных сейчас андрогинных моделей... Или вынужден скрывать свою сущность за оболочкой странного образа, раздражающего восприятие людей. Но зачем? Не проще ли быть самим собой? Но может это невыносимо тяжело? Или больно?» С этой мыслью я переключилась на раскручивание сюжета, что стал основой для этого рассказа и все возможные и невозможные совпадения с реальными людьми теперь можно расценивать как шутку мироздания…   Остаться с луной Шаркая ногами, растрепанный со сна Стас вошел в комнату отдыха персонала и в очередной раз сочно чихнул. В отражающей поверхности шкафа проявилось недовольное, помятое лицо мужчины «среднего» возраста, веса и роста по определению самого Стаса. Хотя… Кое-кто рост и все остальное квалифицировал намного выше. – Ага. Понятно. Ночная романтическая прогулка, промокшая куртка, порыв северного ветра и… распухший сопливый нос Стаса… – со стороны дивана прозвучал слегка гнусавый, расслабленный сном женский голос. – Ну, вот зачем ты всю романтику романса убила, Ад? И чем? Моим носом. – Не поворачивая головы, отозвался Стас и заглянул в косо приспособленное над раковиной зеркальце. Тускло блеснул взгляд серо-зеленых глаз из-под невыразительных «мягких» бровей, сменив картинку на покрасневший от чиха нос. – А так хорошо все начиналось! Ночь, дождь, сивер… Только про Фила ты, Ад, забыла! – на мотив детской песенки пропел Стас и развернулся к коллеге. – Этот невыносимый собачий сноб вытащил меня таки из постели в самый разгар чудесного, полного эротических фантазий сна! И вот вам результат – сопли в канун такого дня! – Колись, какого дня? – Такого… Да, ладно, проехали… – Стас плюхнулся в кресло и откинул голову на его высокую спинку. – Вот кофе бы сейчас бы по любому бы… А, полдруга? – Вот, блин, Стас, достача! Выключи Масяню, зараза! Знаешь, ведь, за что зацепить, терапевт психов! – Ада рывком поднялась, но на миг зависла со вставанием. – Голова на месте. Так. Органы функционируют нормально. Включаем режим «утренний отжиг». Переходим в фазу «one». Кооооофе-кофе-кофе-кофе… – как «цып-цып-цып» протянула Ада и решительно взмыла с дивана. – О, мой персональный Ад! Люблю тя! Мне саааааамую большую кружку, полдруга! – замурлыкал Стас в предвкушении. – Ладн, сделаем. Ночь исчо та была! Нужна компенсация за испорченные лица: мое и моего полдруга. А у него сегодня день какой-то знаковый. А морда ни к черту и нос как у алкаша. И хлюпает энтим аппаратом как дошколота. – Под мерное ворчание Ада включила чайник, достала коробку с молотым кофе и огромные уродливые керамические чашки, напоминающие сжатые кулаки. – Ой, Адик, только не эту, только не эту! – захныкал Стас и капризно надул губы, глядя на монстро-чашку. – Вот не идет тебе эта мордаха, Стасик! Ни по чину, ни по возрасту, ни по как… – Уи, именно про «покак» я и думаю, глядя на эти «кулачки». Мама в детстве меня так тужиться учила при запоре: «Сожми кулачки крепко-крепко и толкай» – высоким визгливым голосом произнес Стас и насмешливо взглянул на Аду. – Ну, я и толкал на горшке по всему дому. – Вау, как все по Фрейду запущено! Вы бы, товарисч психов терапевт, полегче бы с признаниями. А то, я от тебя наблатыкалась всего лишнего, что давит на мой моск необычайно интенсивно и жить мне нормально мешает. И воспринимаю все ис-ка-жен-но, через приз-му… – протянула Ада и залила кипяток в пустые чашки. – Так что там про анальную стимуляцию? – Адик, полдруга, не порть день! – Стас сделал лицо просителя и сложил молитвенно руки. – Только не сегодня, ладн? – Шоколадн... – буркнула Ада, переливая кипяток в чайник и наполняя чашки ароматным порошком. – А это что, твой фирменный купаж*, да, да, да? – заворковал Стас, вскочив и теперь мельтеша за спиной коллеги. – Обожа. Сделай «экстра-макс»! – Стас, не юли и не мешайся под умелыми руками. Будет тебе «экстра», будет тебе и «макс»… Убойностасная смесь почти го-тооо-ва… Тадам! Сядай! Чашки-кулаки синхронно стукнули о столешницу. Ада примостилась на подлокотнике кресла, в которое порывисто плюхнулся Стас. – Ну, с кофепитием нас! – потирая ладони, произнес Стас и занес руку над чашкой. – Тэкс! Дежурка на выход! Подхватились и бегом. «Парный» на подходе. – Прорезался скрипучий голос из динамика оповещателя. – Что ж, ожидаемо! Блин горелый нашему кофе! – Стас еще раз мысленно чертыхнулся и нетерпеливо отхлебнул горячую жидкость! – Стопэ, Стас! Режим «утренние спасайки». Отставить кофе и пошли, развлечемся. Мы же как бы дурка-дежурка же. – Ада спокойно и даже как-то механически подобрала волосы под шапочку, одернула халат и по-деловому засунула руки в карманы. – Идем-идем… Парные там или непарные, четные или не очень – разберемся. По коридору больницы шагали в сопровождении эха шагов и думали синхронно об утреннем вызове: скорее всего «рассветные» суицидники, да еще и пара – значит снова эти жуткие подростки… Санитары уже переложили с каталок два тощих тельца в темных одеждах. Стас с боку автоматически наблюдал за движениями Ады, рассматривающей глаза и лица этих двоих, и делал для себя кое-какие отметки. – Что, коллега, эти, как их… панки, нэ? Готы? – Адик, это – эмо! Панки – пахнут и все в рванине, готы – в таком прикиде, что нам такое предапартэ и не снилось. А это, как видишь, черно-фиолетово-розовые «эмочки»: фенечки, челочки, пирсинги и бусики. Губки бантиком, ушки трубочкой… – Угу. Помню, спасиб. Ну, общий мотив суицида вполне понятен, тем более парность. С причиной и поводом ты разберешься позже. Ну, что? Пишем на тебя? Твоя стихия – подростки с ароматом смерти и флером красоты неземной…И вернемся к нашему кофе – он уже как раз дошел до кондиции. – Погоди. Кто тут у нас кто? «Девочки? Очень хорошо! Мальчики – отлично!» – процитировал Стас* и нагнулся над лежащими. – Пошли, Стас. Мы пока по бумажкам пройдемся, а саниты наши по их телам. Деток уже вывернуло как следует, так что после промойки мы их и навестим. Помучаем, пока в форму не пришли, чтоб новая жизнь раем не казалась. С добрым утром, вас, детишки! Ада развернулась на пятках и, подхватив бумаги, плавно выплыла из приемного покоя. – «Коооооофе-кофе-кофе-кофе» эхом разнеслось по коридору. Стас еще немного постоял и, зафиксировав дежавю, мотнул головой. Почти так же было и с НИМ. Вот только черный – не его цвет… Он и тогда был весь в белом или около того, с фееричными алыми дорожками по краям одежды, словно с показа от дизайнера, двинутого на потере невинности… Неживой голубоватый свет «приемки», каталка, острый запах свежей крови…а еще свисающая бледная до восковости рука с почти прозрачными тонкими пальцами, отдающими неживой синевой. И волосы… Волосы «никакого» цвета. «Цвета луны» – определила тогда романтически настроенная Ада и заботливо поправила закрывающие глаза пациента пряди. «А ведь по правилам глаза у него должны быть красными или почти бесцветными, а, Стас?». И цинично развела веки пальцами. – «А радужка-то голубая! Глянь, Стас, какое лунное чудо у нас тут на пороге новой, не нужной ему жизни!». Вот только тогда ему было не интересно, что за чудо, что за лунный гость пришел по его душу. И забрал… Монотонно вышагивая по длинному коридору больницы, Стас мысленно прокручивал события двухлетней давности. Уже двухлетней. Но все еще так свежо в его новой памяти… *** – Станислав Леонидович, прошу вас, не нужно этого! – Женщина навалилась телом на стол и схватила его за руку своей холеной, почти хищной из-за остро отточенных искусственных ногтей рукой. – Это никому не нужно, поверьте! Ни мне, и Марку, ни тем более агентству. Я верю Ольге как себе! Вы не смеете так голословно утверждать о ее вине или причастности. На рабочем столе Стаса были рассыпаны фото. Много глянцевых, дорогих фото. И с каждого смотрело это лицо крупным планом – лицо печального ангела с прозрачными, цвета унылых небес глазами. Матово-бледная кожа с легкой фарфоровой синевой сосудов, бледные лепестки губ, подчерненные длинные ресницы, почти невидимые белесые брови и такого же цвета, точнее бесцветности волосы, откинутые назад или забранные в хвост. Глаза в глаза, взгляд сбоку, взгляд снизу вверх и сверху вниз, через плечо, сквозь пальцы… Но глаза все также строги и печальны, а губы невыразительны, словно были не важны на этом лице. – Вот, посмотрите, последний показ в Милане. Марек единственный, кто попал туда из славян. Наших там не очень-то принимают и приветствуют. Но он же не русский, прошел как поляк. Збышек, мой муж и отец Марека, вообще все это не понимает и далеко не приветствует. Но…Ольга мне больше чем подруга, она мне как сестра. Она заметила и продвинула Марка. С четырнадцати лет он в агентстве… и столько труда, столько усилий… «Эта Анжелика – такая Анжелика! Без короля… в голове» – подумал Стас, невольно отстраняясь от стола. Деловитая трель телефонного звонка прервала этот бессмысленный и в который раз повторяющийся поток слов. – Да, Аделаида Сергеевна, беседуем. Можете подойти. – Стас устало выдохнул в трубку и поднял глаза на безупречно ухоженное лицо посетительницы. – Анжелика Германовна, сейчас подойдет психиатр. Я сопровождаю вашего сына, точнее я осуществляю терапию его психического состояния. Диагноз, лечение и все остальное, в том числе и юридические аспекты, – в ведении лечащего врача. Не мне отменять эти правила. Я вижу то, что я вижу. Состояние Марка не критическое, но весьма тяжелое. То, что снаружи – дистрофия на фоне нервной анорексии и нарушение сна. Он спит только чуть ли не под наркозом. И я так и не услышал его голос. А это уже вторая неделя. Итак, резюме: отказ от еды, отказ от общения, отказ от движения. Еще немного и он умрет из-за отказа от самой жизни. Это ли не повод найти причину происходящего? Не фото мне нужны сейчас, поймите! Марку до работы сейчас как до луны. Вы его глаза сегодня видели? Какого они цвета? – Си… голубого, как обычно! Но, что вы хотите этим сказать, Станислав Леонидович! Ему становится хуже? Нужны дополнительные лекарства? Может мы переведем его в другую клинику? – Не голубого, а белесого. Это – раз. Хуже – не бывает: он не живет, а терпит. Это – два. В другую клинику – где? Лучше нашей – только рай. Это три. – Станислав Леонидович, не перегибайте! – В кабинет плавно вплыла черноволосая с острыми живыми чертами женщина в докторском халате, очень даже не скрывающем точеную фигуру. – Здравствуйте, Анжелика Германовна! Я лечащий доктор вашего сына – Аделаида Сергеевна. Станислав Леонидович прав и еще раз прав. Но… Не так все трагично, как он представляет. Можно и пожестче. Кормимся через зонд, витаминизируемся через инъекции, спим принудительно, физиотерапия посредством массажа. Да? Мальчик молчит – будем провоцировать. – Ну, что вы, Аделаида Сергевна? – Стас решил прервать этот хорор-монолог* для тупых. – Нам еще электрошока не хватало. Нам нужно другое. Нам… Мне нужно понять, что же поспособствовало этому состоянию. Вот. Жил милый мальчик Марк восемнадцати лет. Поступил в престижный вуз, на престижный факультет. Стал почти звездой подиума. И вдруг ни с того, ни с сего режет вены почти профессионально, как заправский хирург. Не оставляет ни записки, ни смс-ки, ни намека, ни следа. А после откачки просто игнорирует жизнь. Вес в минус-минус, смотрит, но не видит, слушает, но не слышит. Препараты его «глушат». Он теряет собственную личность. Или хочет потерять? Мне нужна причина. Дайте мне ее. За что можно уцепиться? Но Анжелика Германовна мне не позволяет. И сама не говорит, и к другим обратиться не дает. Что будем делать, Аделаида Сергевна? – Будем ждать, Станислав Леонидович! Что-то должно произойти. Либо Анжелика Германовна дает добро на сбор информации, либо через пару-тройку дней мы выходим на новый виток болезни и констатируем угрозу жизни пациента. И тогда… – Но… Это же будет огласка! Это же все разрушит! Как же его карьера? Его ведь не будут ждать вечно! Нужен результат! У Марека скоро показ… Дом Казари… – Почти истерично и бессвязно выкрикивала женщина. Резкий жест – и фото со стола цветными пятнами рассыпались по полу кабинета. Стас устало присел на корточки и стал медленно их собирать. – Результат будет. В любом случае. Важно уточнить какой вы ожидаете. Что вы хотите для своего сына сейчас? Жизни или смерти? – Спокойным шепотом произнес Стас. – Что, все так плохо? – Таким же задушенным шепотом переспросила Анжелика Германовна. – Я вам про это уже второй час распрягаю. Но вы меня не слушаете, как я ни стараюсь. Марку нужен стимул. А я его не нахожу. И даже не вижу. И вы мне не помощник. И помощников этих мне не сдаете. Если залечим мальчика – он уже не станет прежним, и даже нормальным не станет. Это понятно? Ни карьеры, ни работы, ни нормальной жизни… Все в… закат. Вот так. Или вы мне доверяете и даете информацию, или я отказываюсь от пациента. Стас автоматически, не глядя перетасовывал в руках стопку фотографий. Мелькало бледное миловидное лицо с глазами цвета белесого неба, полуоткрытые или в полуулыбке губы, бесцветные словно выбеленные брови. И вдруг Стас поймал себя на мысли, что он не видит общего контура лица! Глаза отдельно, рот отдельно, даже разлет бровей – и тот словно жил сам по себе! А это привычное «выражение», что дает первое впечатление… Оно ускользало, не давалось как цельная картинка. Как бы образ есть, но его НЕТ! Определенно нет! – Какого года эти фото? – равнодушно спросил Стас. Но это равнодушие далось ему с трудом, внутри уже разгорался азарт поиска и пульс участился: «нашел-нашел-нашел». – Это… года полтора назад делали портфолио для Италии или Франции. Но эти фото не пригодились, неформат. Это фотограф увлекся, а им не нужен был крупный план, только в полный рост. – С удовольствием тарахтела Анжелика. – Рост у Марека 185, почти проходной. Но при его субтильности он смотрится тонким и хрупким. Но он крепкий, мускулистый. У него образ такой: вроде как уязвимый, утонченный, даже андрогинный, но стойкий и упрямый. Вот видите рот такой харАктерный – тонко сжатые губы, подчеркнуто сжатые, видите? А ведь у него не тонкие губы, вовсе нет! Даже пухлыми могут быть… За всем этим словесным потоком Стас снова ухватил мысль – образа нет. Человек – вот он, а что он – этот человек, не понятно… – Анжелика Германовна, а ВСЕ портфолио можно посмотреть? Ада вопросительно вскинула брови и сложила руки на груди, принимая стойку «училки». «Что ты задумал Стас?» – говорил весь ее вид. «Кудахтающая» Анжелика потянулась к сумке и скоро в ее руке уже поблескивала стразами гламурная флешка. – Вот, все исходники за все годы. Папка «Марк» в корне. Стас с невольным уважением взглянул на Анжелику и взял протянутую флешку. – Я на всякий случай ношу с собой все его портфолио. Ну, если потребуется… вдруг… для работы…– голос Анжелики сам собою угас и перешел в шепот. Стас скопировал папку на рабочий стол и протянул вынутую флешку: – Спасибо, Анжелика Германовна! Надеюсь, мне это каким-то образом поможет разобраться. Если мне НУЖНА будет еще информация, я могу прибегнуть к вашей помощи или обратиться к Ольге? Глаза Стаса пристально следили за выражением лица Анжелики. – Ко мне – да, обращайтесь. К Ольге… А можно без Ольги? Ей сейчас не до …Ну, она занята… Может не в стране… Кажется она выехала…У них там показ где-то в Европе… – Анжелика словно глотала слова, а руки суетливо теребили сумку. – Ну, я пойду. Если что – звоните, мой номер у вас есть… – Если что – это что? – переспросил Стас. – Ну, если понадобится. – Вывернулась Анжелика и выскользнула за дверь. – Стас, что за манеры? «Распрягаю», «сдаете», «закат»… Фу, отдает этим… – Да, ладно, студенчеством это отдает. Пообщаешься как я со студиозусами – сама рэп зачитаешь! – И, взглянув мельком на выразительную стойку Ады, – Нет, ты не зачитаешь! Ты непобедимый классИк, Ад! – Стас, я так поняла, что ты что-то проинтуичил, да? Что нашел, колись! – Ада приобняла Стаса за плечи и буквально воткнула в рабочее кресло. Открыв одну из скинутых только что папок, Стас стал прокручивать фото одно за другим. – Вот, мой персональный Адик, глянь! Как тебе это? – Ух, ты, красиво! От, эту оставь в рубашке. Ага. И эта ничего. Темное ему явно не идет. Хмммм… В костюме вроде, вообще, как не он. Какой-то недо-Уорхал. В джинсе тоже никакой. Манекен. А вот в светлом – прям ангельский лик. Хамелеонская личность какая-то. Просто идеально для лепки образа: что хочешь, то и нарисуешь… Гримеры называют это отличной фактурой. – Вот! В тему! И мне торкнуло – образа нет! Лицо – вот оно, а образа нет! Словно и личности нет. Ад, такое в его возрасте преднамеренно может быть? Ада поморщилась и потерла лоб пальцами: – Ну, все может быть! Не исключаю, что парень может быть просто пустышкой или… прятаться! Знаешь, для многих это свойственно: в обыденной жизни человек как человек, а на фото – что-то отдельное от себя, словно кокон одевает или защиту. Просто другое лицо! А ну-ка открой что-нить более древнее, лет пять назад. Анжелика же пела, что, дескать, он с 14 лет в бизнесе. Давай посмотрим на первые фотки. Стас кликнул по первой папке. – Уффф… Это что, он??? Да, ладно… Ни разу не похож… Такие глаза яркие! Это что – линзы? А улыбка! Мама моя! Офигеть!!! Ну, просто ангельский чертенок! Столько задора и обаяние прет на всю катушку. Так это что же получается? В этом году наш мальчик сущий обаяшка и полон нескрываемой жизнерадостности. Так. Смотрим через год… Все то же… Мило, открыто, цветет и ароматы распускает…Тэкс. Еще один год… Стоп! Адик! Мне это не показалось? Стас остановился на фото в полный рост, где Марк обнимает себя за плечи, пряча подбородок в ворот толстовязанного свитера. С фото в упор смотрели глаза зрелого, уставшего от жизни человека. – Все, Адинька… Свет выключили, мальчик повзрослел и посерел. Словно перегорела вся эта энергия. Солнышко угасло. – Да, похоже… Взгляд совсем пустой и ни на одной фотке нет этой задорной поддразнивающей улыбки… Смена образа? Возможно. Сколько ему здесь? Семнадцать с хвостиком… Ага. Вот, смотри, а это совсем что-то интересненькое! Ада увеличила размер фотки и подвела курсор мыши к сложенным на груди рукам Марка. – Глянь, какое палево! А под браслетом часов-то кровоподтек! И… исчо увеличим! И это не просто ушиб или царапина – это явные следы от жесткого связывания или… наручников! – Балииин! Я фигею с этих маделек! – Выдохнул Стас, но в груди почему то ухнуло и лицо залило краской. – Это что же получается… Мальчик у нас балуется садо-мазо? – А почему бы и нет? Смотри, как все стройненько выходит: учится в школе за границей … – Ну, Адик! Курица не птица – Польша не заграница! – Не перебивай, мысль пошла! Маменька – «Анжелика» в полный рост! Папенька – весь в делах и не при делах. Мальчик хороший и милый, доверчивый и яркий. Солнышко! Попадает в агентство «Ольга»… – Уточняю! Не попадает, а маменька приводит своею собственной рукою и вручает Ольге, которая как сестра… – Угу! Два года он просто в стайке, яркий и наивный Буратино с улыбочкой. А потом… Потом что-то, где-то, как-то происходит и…Вот он уже со следами насилия на руках… – Ада стала прокручивать фото дальше, время от времени увеличивая те, где руки были в поле зрения. – Аха! Вот, глянь-ка, Стасик! Сессия уже другая. Стрижка не та, волосы длиннее, что ли, или уложены по другому… Но руки он держит так же, и часы те же, и выглядит эта хрень на руке почти как тень от браслета. Но… Видно же! Как это пропустили! Это что, все видели? Или только мы с тобой удостоены такой чести? – Во-во! И я этой мамаше про то же! Вот это, Адик, хорошо бы проверить. Но мы с тобой не детективы. Хотя… Анжелика сказала, что это исходники. Значит, в само портфолио это могло и не попасть. И это точно не попало. Иначе мы бы нашего мальчика нашли бы… Мысль внезапно ударилась о догадку, и Стас, судорожно скопировав фотку, закинул ее в странной формы поисковик. – Фу… Пронесло…Нету тут нашего мальчика… – Оу! Стас! Что это было? Что за… – Адик! Это сугубо мой мужской пор… тал… – И это хорошо, Стасик! Я никому не скажу, даже не намекну, что муж, отец и просто психотерапевт Стас Хмхмский занимается обычным мужским делом – имитирует личную, можно сказать интимную жизнь на очччччень непростом порносайте. – Да, ладн, Ад! Этой мой аккумулятор, батарейка, зарядка… и разрядка… Ну, Адик мой персональный, будь полдругом, забудь, а? – Нет, ну куда катится этот мир, если лучший психотерапевт всех времен и народов на щелчок выходит в порнореальность даже на работе? – Заметь, Адик, именно на работе! Не дома, не в клубе, не в транспорте, упаси меня господь, а в рабочем кабинете, где нет доступа к моей машине ни-ко-му! А! Каково! – Блестяще! Все, проехали. Адресок мне потом сбрось в личку, интересно же, чем увлечен мой друг… Так, молчи, без коментов тут мне… Поехали дальше… Мальчик наш не в порно. Хорошо. Он учится. Где? Стас, где он учится? – Маменька говорили в универе, на каком-то престижном факультете… – А не судьба посмотреть на каком? Стас зашуршал бумажками на столе и выдернул журнал записи пациентов. Пролистав, нашел данные и присвистнул. – Нормально, он же на психологии учится… Где я это… пер… преподаю. Нихренась! Не помню я такого кадра ни разу! – Вот с этого места, Стасик, будем думать подробненько. Напрягись, препод дурной. Этот мальчик учится второй год, второй курс. Дневное. Поток большой? – Ну, человек семьдесят. С первого-то курса десяток отчислили, а набор в прошлом году, если не вру, был восемьдесят. И конкурс шальной. Платников я всех знаю – исчо те пройдохи. А вот бюджетников… Ну, спортсменов там не узнаю, точно… Но вот такое чудо я бы точно узнал на раз! И снова в груди сжало и толкнуло где-то под сердце, а на лицо выплеснуло краску. – Стас, ты чевооо…Запал на эту белесую прэлэсть? – Ну, Аделаида…, вы, блин, Сергеевна… совсем! Давай-ка пойдем-ка покурим-ка… – Стас, твою мать, только не это!!! Выключи, убью! Еще раз врубишь Масяню – дам в глаз! – Стоп! Ада! У меня мысль! Точняк, у меня же есть фотки со дня студента этого года набора! Ну, уж на первом-то курсе мы его вычислим. На экране замелькали смешные названия папок, курсор остановился на «первач_хх» и Стас открыл первую по очереди фотку. – Стас… Ты – дурандас… Надо же так лохануться! Ты вообще над этим досье работал? Ты хоть прочитал, что записал на автомате? Ты работал или имитировал… в портале… своем мужском! – Ад, ну, не надо так! Это как лежачего… Ну, признаю, я – Лох, Повелитель воды*. – Ты мне тут не ерничай! Ты парня чуть не проморгал! А он вот, рядом с тобой на фото, придурок! Чуть ли не за руку тебя держит! Ну, очечки, да! Зачетные, кстати. Ну, волосы под шапочкой, не видно совсем ни цвета, ни фактуры. Ага, и пуловер такой серенький на рубашечку в клеточку, совсем как я люблю. Ну, что сказать… Визуально – ботан и задрот, пусть и видок хипстерский такой. Но безликий какой-то… Прям жуть берет! Сюжетик из американского ужастика про психопата-невидимку. Все. Тайм-аут. Думаем! Что молчишь, терапевт психов? Стас вглядывался в фото, увеличивал и менял разрешения, но делал это чисто механически, пытаясь вспомнить. Но образа не было. И он, наверняка, не помнил эту ситуацию. Да, окружен студентами-первоками. Как всегда. Почему? Потому что… раздает проспекты о волонтерстве в больнице. Так. Распрягает как это нужно и интересно. Рассказывает о своей работе. Несет какую-то пафосную пургу о психологах-практиках, о медицинской психологии и психотерапии. Но этого парня он точно не помнит… – Эй, ты здесь? Стас, прием, ответь земле! – Я здесь, полдруга, но я по факту этого ангелоподобного не помню. Фигня какая-то! – Эта фигня называется мимикрия. Парень просто спрятал себя, психолог хренов! Вот и все! Поэтому ты помнишь не его, а странного ботана в очках и шапчонке. Чудаковатого и тусклого. А ты таких не видишь, так, Стас? А голос его можешь вспомнить? Может он тебе вопросы задавал? Надавить на тебя, Стас? – Неа, Адик мой, мне только твоего гипноза не хватало… Пойду-ка я подумаю… Стас медленно вышел из кабинета и бесцельно пошел по коридору клиники. Иногда такие ритмичные вышагивания рождали интересные ассоциативные ряды, а затем и какие-никакие умозаключения. Мысль словно была уже внутри как куколка, но не хотела оформляться в нечто предметное, физическое. – Исчо не созрело. Зеленое оно исчо. Еще совсем незрелое, но уже можно идти. Зеленый свет. Свет вокруг – сплошная зелень. Как такому зеленому и незрелому можно такое… Это подчинение, это рабство, эта зависимость, но не доверие, нет. Там все проще. Сказать никому нельзя, приходится врать и прятать. Но на фото – это провокация. Он знает, что эти следы видны и не прячет их. Врет всем. Кому? Анжелике? Отцу? Ольге? Всем-всем? Или есть кто-то, кто правду все же знает? Тогда зачем эта провокация со следами? Это же палево чистой воды! Кому он хотел это показать? Или уже показал… Стас остановился и огляделся. Совершенно неожиданно ноги принесли его к знакомой палате. Ошалело уставившись в дверь, Стас лихорадочно подбирал формулировки. И с порога: – Марк, во что ты играешь? мне нужен ответ… – И тут же, сдавленным шепотом: – Зачем, малыш? Не нужно этого… поверь мне… Марк стоял на подоконнике, держа в руке перекинутую через трубу отопления петлю самодельной веревки. Сердце Стаса ухнуло вниз, когда он встретил глаза парня – отчаянно синие, бездонные, обалденно красивые и предельно честные глаза. Тоскливый понимающий взгляд без надежды на ответ. Дальше все как в плохом кино с нарочито замедленным движением: рывок Стаса, его руки на худеньких лодыжках паренька, он с силой тянет вниз, и мальчик валится ему на руки. Стас не выдерживает этого нечаянного давления, и они вместе падают, нелепо застревая между окном и кроватью. Инстинктивно Стас хватает парня за спину и притягивает к себе его тощее тело. – Как ты? Ничего не сломано? Где-нибудь хрустнуло? Вообще-то должно было – ты один сплошной костяк! Такое ходячее учебное пособие мэйд ин Бухенвальд, живой скелетон с модельной наружностью. Таких не вешать, таких спиртовать надо и выставлять напоказ, чтоб остальным неповадно было. Так все тихо было, хорошо и гладко. Ты молчал, я слушал твое молчание. Хоть бы разок услышать какой у тебя голос. Ты бы мне бы сказал, я бы тебе ответил. Сказал бы, что хочешь попрыгать, – попрыгали бы. А так… Редчайший случай в моей практике: показательные выступления по синхронным прыжкам с подоконника, мужские двойки. Ну, как же так – без подготовки. Неудача стилизована под репетицию, следующая тренировка в моем кабинете завтра… Стас нес всю эту чушь без остановки, зная, что молчание сродни проигрышу, а руки рефлекторно гладили спину парнишки, лежащего на нем сверху. Не осознавая своих действий, Стас медленно и очень нежно проводил руками по худеньким плечам и лопаткам, пальцами перебирал волосы на затылке, бережно заправлял за ухо длинные, закрывающие лицо пряди. И говорил, говорил, говорил. Что-то о необходимом ему отдыхе от таких вот падуче-приставучих пациентов, о морском побережье, которое плачет-не-дождется его Стаса бледного незагорелого тела, о морском прибое, уносящем все проблемы-беды-горести, о влажном соленом ветре и голодных чайках-вымогателях… Что-то теплое покатилось за воротник рубашки Стаса и судорожный то ли вздох, то ли всхлип жарко выдохнулся в его шею, мгновенно покрывшуюся отчаянными мурашками. Тело парня, до этого момента собранное и легкое, стало оплывать и тяжелеть, а рука, неловко подвернутая на животе Стаса, вдруг потеряла тонус. – Хей-хей! Не спать! На мне исчо нет ценника за использование как матраса! Я вредоносный и ни разу не ортопедический. Хотя, ладно. Спи на здоровье. Тебе можно. Даже нужно. Спи, милый…