Дуэт для скрипки и альта

Он насаживал ее на себя, вбивался в ненавистное тело с остервенением, стараясь причинить максимум боли, выливая в простом и понятном физиологическом действии всю ненависть, все отвращение к той, что билась под ним. Он давно уже мог быть с кем-то только содрогаясь от омерзения, переходя за порог, когда отвращение было столь огромным, что хотелось вывернуть на нее весь желудок, если бы там было хоть что-то, кроме виски. Он ненавидел ее тело, распластанное под ним: ноги, похожие на куриные окорочка, ее тонкие пальцы, сладкий запах духов. А больше всего он ненавидел ее за то, что она не любила его, не смогла заставить себя его полюбить. Ее притягивала лишь оболочка, а не он сам: голый, одинокий, несчастный… Он вздрогнул последний раз и упал на нее, почти придушив и не заботясь об этом. Он плакал, практически рыдал на ее голой ненавистной груди, а она, как всегда, утешала, гладила по голове и говорила, говорила, говорила… Он был готов ее придушить, только чтобы не слышать этот голос. Сегодня был важный день, и он ждал известий, убивая застывшее время и развлекаясь с ней в постели. Он мечтал дожить до момента, когда его руки пережмут ненавистное горло и она, наконец, замолчит. Навсегда. Он наконец отлепился от ее тела, скатился с кровати и, плеснув виски в два стакана, потянул один ей. Свой он жадно проглотил, как умирающий от жажды, не почувствовав крепости и вкуса, и сразу налил другой. Человек вдруг вспомнил ту давнюю ночь, когда он впервые оказался с ней, в ней. Это было до всего: до ненависти и отвращения… Он никогда никого не любил, кроме себя, но тогда, единственный раз, был близок к этому — восхититься, отдаться целиком. Это захватывало и пугало. Это была идея Тома, гори он в аду, но он никогда не говорил с ней об этом, хотя оба знали, что именно им, его телом, его оболочкой, искалеченной душой, Том посадил ее на цепь и заставил подчиниться. Ее предыдущий любовник бросил ее унизительно и жестоко. Она пыталась вернуть его, умоляла, требовала, даже угрожала. Странно устроен бабий мозг: связавшись с самодовольным ублюдком ждать от него человеческих поступков. А уж он-то лучше всех, как никто больше, знал, каким ублюдочным уродом был тот парень. Он сам был таким, только хуже, гораздо хуже. Он вспомнил, как на каком-то сборище, где дамы были в вечерних платьях, а мужчины в смокингах, он подошел к ней со спины и прикоснулся к плечу. Тогда ее сладкие духи опьяняли, а не бесили до тошноты, до темноты в глазах. Она повернулась, и ее лицо на секунду стало счастливым, пока она не поняла, что он-не тот, кого она любила, хотела, ждала. Это разочарование, когда счастье сползало, сменяясь недоумением, удивлением, почти ужасом… Он смотрел ей в глаза, улыбался и молчал, приложив палец к губам, делая сообщницей. А потом просто взял за руку и вывел из шумного зала… Она была с ним, потом она всегда была с ним, уходя, всегда возвращалась. Но так и не полюбила его. А когда того, самодовольного ублюдка, не стало, они оба чуть не сошли с ума, только она оказалась сильнее и не свихнулась. Свихнулся он — окаменел на несколько месяцев, пил и ширялся, шастая по девкам и притонам, пока в один отвратительный день она не запихала его в психушку. И вот теперь он здесь. Осталось несколько недоигранных партий, в которых он намерен победить.

***

Вечер после визита Пайка был довольно мрачным. Джейн понимал, что Тереза изо всех сил старается держаться ради него, увидев тот, первый его взгляд, когда он вошел и обнаружил Лисбон потерянной и растерзанной. Взгляд, в котором явно сквозило безумие. Он знал, чего она боится и пытался оставаться нормальным и не уходить в себя. Не вспоминать, не связывать события и ощущения, не спрыгнуть с ума. Всем было больно. Обнадеживало, что она не просила его уйти, не пряталась в свою скорлупу, а, пусть и натянуто, по большей части молча, старалась быть вместе. Джейн был почти в отчаянии: перелет из счастья в кошмар был быстрым и болезненным. Они разбирали какие-то коробки, оставшиеся наверху, развешивали одежду, немного говорили, но, главное, они были рядом. Тереза категорически отказалась выпить снотворное и уснуть и продолжала возиться с какими-то мелкими делами, отвлекаясь и думая о своем. Джейн вспоминал, как она заплакала, лежа в ванной, когда он смотрел на полоски сорванной кожи на ее груди, на синяки на ребрах, руках, ногах. Он ненавидел Пайка, ненавидел так, что мог бы и задушить, освежив навыки по уничтожению ублюдков, но Тереза… Ради нее он не мог себе позволить даже думать об этом. Закончив с бесполезными делами, он все-таки уговорил ее что-то съесть и еще раз попросил рассказать, что конкретно происходило здесь и повторить точные слова взбесившегося урода. Лисбон была профессионалом, а не слезливой барышней. Она все понимала. Джейн слушал ее и картинка не складывалась. Агенты ФБР тоже люди, но сумасшедших среди них мало. Лисбон явно хотела что-то ему сказать и не решалась.  — Тереза, когда ты говоришь словами, а не мыслями, я понимаю лучше…  — Джейн… пообещай, что в этой ситуации ты обойдешься без своих обычных фокусов. Помолчав немного, и осознав, что правда требует определенного усилия, он вздохнул и сказал совершенно бесцветным голосом, лишенным эмоций:  — Я не могу этого обещать… Если мне понадобиться защитить тебя, а мне понадобится, я сделаю все для этого. Я могу обещать, что постараюсь понять и предусмотреть все возможные варианты, я обещаю быть осторожным. Обещаю, что не исчезну и что ты не будешь меня стыдиться. Я просил бы об ответной услуге: береги себя. Мне не пережить еще раз… Если что-то случится с тобой… Прежде, чем ответить, она поморгала, прогоняя непрошенные слезы.  — Хорошо. После разговора с Эбботом мы примем решение. Я не хочу впутывать в это посторонних, но я обязана доложить. Он подошел к ней и прижал, сильно, смертельно боясь потерять. Ему необходимо, жизненно необходимо было прикоснуться к ней сейчас, ощутить тепло, прислушаться к стуку сердца.  — Прости меня. Я снова приношу несчастья. Если бы я не был трусом и не молчал так долго… — Тереза перебила его, прижимаясь еще крепче:  — А я не врала себе так долго… Оба хороши. Это — не твоя вина. Ты не можешь винить себя за каждого свихнувшегося ублюдка. Это Пайк свихнулся, а не ты! Что ты думаешь обо всем?  — Думаю, что тебе надо поспать…  — Патрик! — упоминание его имени возымело нужное действие.  — Возможно, это не только он… — Джейн смотрел, ожидая реакции на слова и заранее зная, какой она будет.  — Стоп. Он мертв, Джейн. Шериф мертв. Ты не будешь сходить с ума и все сводить в одну точку.  — Не буду… — он успокаивал, обнимая и поглаживая волосы. — Люблю тебя… Джейн обнимал ее, пока Тереза не уснула, а потом, тихо встал с кровати, нашел ключи от ее машины и неслышно закрыл дверь. Тереза проснулась и прислушалась к тишине. Джейна рядом не было. Страх накатил мгновенно: липкий, разъедающий. Быстро одевшись, прихватив Глок, она искала ключи от машины, уже понимая, что искать их бессмысленно, и вышла из дома. Кошмар, начавшийся со звонка Пайка прогрессировал, разрастался и было понятно, что дальше будет только хуже. На улице было прохладно, но Лисбон не чувствовала ни ветра, ни холода. Дом Пайка был не так уж и далеко. Она вспомнила, как их это радовало поначалу — такое удобное совпадение. Было темно, и она старалась рассмотреть дорогу, внимательно прислушиваясь ко всем звукам вокруг. Было тихо. Несколько раз недалеко проезжали автомобили, раздавались пьяные крики подростков. Она не могла объяснить себе куда и зачем спешит. Встречаться с Пайком, заходить в его дом было самоубийственной глупостью. Стоять рядом и прислушиваться, искать признаки того, что Джейн находится там и ему нужна помощь? Джейн не был идиотом, но его способность попадать в непростые, мягко говоря, ситуации была ужасающей. У нее был Глок и это немного успокаивало. Дом Пайка был темным, без признаков какого-нибудь движения в нем. Все было тихо. Она обошла вокруг, захватывая довольно большую территорию, но ни машины, ни Джейна не обнаружила. Собравшись было позвонить ему, она передумала и решила вернуться. Все счастье последних дней было разрушено. Тоска и отчаяние накатили мгновенно. Она снова была одна. Джейн скатился в прежние привычки пугающе быстро. Именно сейчас, когда она так нуждалась в нем, она не могла верить ему до конца, сомневалась…, но теперь Тереза точно знала, что любит его и от этого было еще сложнее понять, как жить дальше. На подходе к своему дому она заметила машину, припаркованную на привычном месте. Впервые за последние дни ей хотелось ударить Патрика Джейна неожиданно и больно. Он сидел на диване в пустой гостиной и напряженно смотрел на нее.  — Мне надо спросить, где ты был? — она сама содрогнулась от того, как прозвучали ее слова.  — Ездил, думал. Прости, не хотел тебя будить…  — Ты обещал…  — Я не сделал ничего, кроме того, что сказал.  — Хорошо. Ты был у Пайка? — их дуэт бесцветных голосов становился все напряженнее. - Нет. Ясно, что он или псих, или играет в психа. Мне незачем на него смотреть. Джейн поднялся с дивана и обнял ее, но Тереза не пошевелилась, стояла, как каменная. Он опустил руки…  — Я слишком привык к одиночеству. Сейчас все иначе, я знаю. Мне просто надо было подумать… Зачем ты выходила?  — Решила, что ты что-то понял и промолчал. И пошел к нему. Я испугалась. Страшно, когда есть что терять. Я всегда за тебя боялась, но сегодня… я тебя поняла. Столько лет в аду… Я почувствовала всеми нервами и кожей страх за другого человека. За тебя…  — Я знаю… — он говорил мягко, с болью и тоской. — Я хорошо помню, что я тогда испытал, когда ты пошла в тот дом… где убили Партриджа… твое лицо, разрисованное кровью… Прошлое никуда не уходило. Оно просто пряталось все это время и вылезло при первой возможности. Они оба были измучены, эмоций и желания говорить не было.  — Джейн… Он понял, о чем она. Сразу понял. Но, запутавшись в своих мыслях, ощущениях, эмоциях последних часов, думал, что это — не выход: лечить проблемы любовью. Как можно мягче он произнес:  — Тебе надо отдохнуть, Тереза.  — Я не прокаженная и меня не изнасиловали, а просто избили… Он знал, что окажись они сейчас в постели, она будет не с ним, подсознательно будет продолжать свою битву с Пайком, используя тело Джейна как обезболивающее. А потом, когда все закончится, ей будет стыдно за это отчаяние, за то, что она использовала его так очевидно…  — Я люблю тебя. Просто сейчас тебе надо отдохнуть, а мне — подумать. Джейн заваривал на кухне чай, думал и молчал, а Тереза упала на кровать, пытаясь хоть немного времени не думать ни о чем. Ровно в семь утра раздался телефонный звонок и Эббот лаконично потребовал, чтобы они срочно явились в офис. День начинался не лучшим образом. В здании ФБР было тихо и безлюдно. Охранник проверил документы, а несколько агентов, что работали ночью, не обратили на них внимания. В офисе никого еще не было, только Эббот разговаривал по телефону и жестом попросил подождать. Они молчали, почти не разговаривая со вчерашней ночи. Это угнетало. Джейн улегся на диване и прикрыл глаза, Тереза приготовила кофе и пыталась занять себя, разбирая документы на столе. Появилась сонная Фишер, затем Уайли. Чо опаздывал. Эббот, наконец, закончил свой разговор и вышел из-за стеклянной перегородки. Босс обвел всех взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, скривился и произнес:  — У нас дело. Поганое. Этой ночью был убит агент Маркус Пайк… В гробовой тишине был слышен только звук упавшей на пол чашки Терезы.