Икс-драбблы

Чарльз стал нервным, он теперь всё время дёргается. Сначала Рейвен не понимала, злилась, сочувствовала, пыталась выяснить, в чём дело, снова злилась. Она никогда раньше не видела брата таким. Чарльз мог быть мягким, настойчивым, строгим, мог ввязаться в авантюру, мог отчитать за оную, но он никогда не был раздражительным, злым – или озлобленным. А теперь он именно такой, хотя и старается держать себя в руках. Со временем Рейвен смирилась, хотя и не начала ничего понимать. Однажды она поделилась этим с Эриком. Не то чтобы тогда она ему уже доверяла – но хотела. – Вот как, – только и сказал тогда Эрик и ушёл в свою спальню. Конечно, это было глупо – спрашивать его. Леншерр и так всегда молчит, если только не готов жёстко и в ультимативной форме сообщить, чего хочет от других. Почему она решила, что он вдруг поддержит беседу? Наверное, ей просто казалось, что он понимает. Он ведь правда понимал. Он принимал её синей, и оттого ей казалось, что он поймёт вообще всё, особенно учитывая, как они с Чарльзом подружились. Потом, конечно, Рейвен избавилась от этой иллюзии. – Я надеялся, что ты мёртв, – это было первое, что Эрик сообщил Чарльзу, как только они оказались одни в каюте. На Эрике уже была одежда одного из матросов, а Ксавье кутался в одеяло и вытирал волосы. Чарльз изогнул бровь, глянув на Эрика из-за упавших на лицо влажных прядей. – Не за что, – отозвался он, совершенно не обидевшись, и озорно улыбнулся, ласково скользнул даром по краю сознания Эрика. – Даже не думай, – всё так же спокойно предупредил Леншерр, и Чарльз резко отшатнулся, больно ударившись затылком о стену каюты. Эрик мысленно лязгнул огромными металлическими ставнями, они съехались так резко, что у Чарльза заныл кончик носа, как будто его прищемили. Куда уж доходчивее. Ксавье выпутал левую руку из одеяла и полотенца, протягивая к Эрику ладонью вверх. – Ты же видел… – Я видел. И я всегда надеялся, что ты мёртв, – Леншерр не скривился, не улыбнулся, вообще ничего не сделал, но черты его лица стали неуловимо жёстче, острее. Первое замешательство прошло, прошло и первое облегчение от того, что он не один такой, и теперь от Эрика веяло ледяной яростью. Чарльз не мог отключиться и отгородиться полностью, при всём желании не мог. У сгиба его локтя мелкой вязью теперь было выведено имя чужой души, которая была частью его собственной. Эрик натянул рукава чужого свитера на самые ладони. Рейвен видела, как Чарльзу тяжело, видела, что с ним что-то не так. Она была рада, когда брат отправился с Эриком ездить по стране, искать мутантов. Считала, что путешествие пойдёт ему на пользу, что он развеется. Когда Чарльз вернулся, у него под глазами залегли синие тени, а сам он стал улыбаться раза в два реже, чем обычно. Он даже стал забывать добавить молоко в чай, как будто ему было уже всё равно, что пить. Рейвен сама наливала ему молоко. Чарльз и чай с молоком – это было правильно. Это ещё поддерживало иллюзию того, что всё нормально. – Ты не избавишься от этого, – Чарльз резко перехватил Эрика за руку и задрал рукав его водолазки. Леншерр как раз наливал себе мартини в бокал. Тонкая стеклянная ножка хрустнула в его пальцах. – Поэтому я и надеялся, что ты мёртв, друг мой, – Эрик говорил спокойно, но Чарльзу даже слушать не нужно было, чтобы понять, сколько угрозы, пока что скрытой, образовалось вокруг него. Ладонь жгло, как раскаленными углями, но Чарльз не отпускал, сжимал руку Эрика до побелевших пальцев. – Но я не мёртв, мать твою, видишь, стою здесь, ебу тебя в мозг, – отчаянно выплюнул Ксавье. Он старался не расплескать эмоции, не вылить на Эрика их ушат, но всё равно смотрел, не моргая, зло и как-то диковато. – Ты не сможешь убежать, это как твои магниты – это закон физики. Бог видит, Чарльз всё делал, чтобы облегчить их положение. Он положил документы с делом Шоу на видное место, он позволил Эрику к ним подобраться. А потом сам же не выдержал и побежал к выходу его останавливать. И ещё раз не выдержал, ввязался в это дело с поиском мутантов. Они два месяца, чёртовых два месяца провели в одной машине, спали через стенку, а то и вовсе в одной комнате, завтракали, обедали и ужинали вместе, вместе надирались и вместе играли в шахматы, и это было невыносимо хорошо и невыносимо кошмарно. Чарльз пару раз порывался что-то сделать с этим, но неизменно проваливался. А Эрик не делал ничего, как ему казалось. Он только говорил, как сильно эта связь душ ему мешает, как связывает по рукам и ногам, как он хотел бы, чтобы его соулмейт был трупом. Но всё равно садился рядом с Чарльзом и заводил мотор автомобиля. По сути, все попытки Чарльза вырваться имели тот же эффект, что и бездействие Эрика. Просто, наверное, Леншерр оказался умнее и не тратил силы попусту. По приезде в Уэстчестер у них имелась какая-никакая команда, у Эрика – новые солнечные очки, а у Чарльза – невроз. – Я не мёртв, – повторил Чарльз и вскинул подбородок, стиснул зубы. – Пока. Ты же хочешь труп, так в чём проблема? Ты же можешь это устроить. Эрик вырвал у него руку и натянул обратно рукав, отвернувшись. Чарльз рыкнул и было замахнулся на Леншерра, но только бессильно опустил руку. Он щедро налил себе виски и рухнул в кресло. Спиной к Эрику, лицом к камину. Если закрыть глаза, то на веках будут плясать красные пятна огня, это немного отвлекает от постоянного присутствия Эрика. Леншерр не стал расставлять фигуры на шахматной доске, как планировал – это обычно тоже отвлекало. Он встал рядом с креслом Ксавье, тоже глядя на камин. Сухой мартини в его бокале в этот раз оказался особенно сухим. Чарльз вслепую нашарил его ладонь своей и сжал пальцы. Эрик тоже сжал. Руки у Чарльза были холодными, как у большинства невротиков, и он чуть потёр чужую ладонь в своей, согревая. – Я так устал. Эрик, я так устал, – Чарльз прижался к их сплетенным рукам лбом и закрыл глаза. – Эрик… Леншерр подумал о том, что ножка у его бокала сломана, а он до сих пор сжимает её, удерживая вместе стеклянные осколки. Испорченный бокал отправился в камин, а Эрик присел на ковёр и взял обе руки Ксавье в свои. Рейвен – теперь Мистик – почти не плакала, хотя ей было можно. Она сделала свой выбор. Она скучала по Чарльзу и по-прежнему любила его, он по-прежнему оставался её братом. Но она не плакала. И когда Эрик пропадал на день или ночь – чаще ночь, – она молчала, хотя знала, где он бывает. Не просила взять с собой, не сбегала навестить Чарльза сама. Это было… не так. Не так, как у Эрика. Ей можно плакать, хотя она этого и не делает, а ему – нельзя. – Где снова Магнито? – Эмма скрестила руки на груди и выжидающе посмотрела на Мистик. Та безразлично скользнула по Фрост взглядом. – На разведке. – Как будто наркоман за дозой, – Чарльз даже улыбнулся. Он уже почти свыкся с таким положением дел. Привык, что в какой-то момент Эрик снова оказывается в особняке, а потом исчезает так же резко, как появился. Чарльз привык, что когда его начинает болезненно скручивать и лихорадить – изнутри, в голове, в душе, – тянуть прочь из Уэстчестера, тянуть бежать, ехать, да хоть убивать, чтобы найти – тогда Эрик появляется. В первые минуты они просто смотрели друг на друга, и Ксавье даром ощущал: душа Эрика точно так же, как его собственная, судорожно хватает призрачный несуществующий воздух несуществующим ртом. – Как будто наркоман, – согласился Эрик и поджал губы. Он не хотел, чёрт возьми, блядски сильно не хотел, но всё равно подходил ближе. Чарльз тянул к нему руки, и Леншерр отвечал, всегда отвечал, прикасался, и они оба закрывали глаза. «Это не может длиться вечно. Тебе проще убить меня». Эрик попытался лязгнуть металлическими створками, как сделал это тогда, давно, вместо благодарности за спасение. У него ничего не получилось. Они сверлили друг друга взглядами, Чарльз тяжело дышал, а у Эрика припекало челюсть от неожиданного удара. Что-то было не так, совсем не так, и Эрик понял, что душа Чарльза больше не пытается насытиться его, его собственным эфемерным аналогом кислорода. Он этого не чувствовал. Но вместе с тем всё вернулось. Магниты, между которыми были километры перегородок, слиплись наконец. Кривые, искорёженные магниты, которые никогда не подходили ни по размеру, ни по форме, но имели нужные полярности, вот и всё. Только позже, когда Мистик уже сорвала с него шлем, а Чарльз снова сел в инвалидную коляску, Эрик ощутил, как захлебывается в нем чужая душа, и как его собственная корчится, тянется ближе. – Это не может длиться вечно! – простонал Чарльз, пряча лицо в ладонях. Эрик молча опустился на пол у его коляски. Он насильно отнял ледяные руки Ксавье от лица и сжал в своих, тёплых, удерживая всё так же силой. Секунд через двадцать пальцы Чарльза бессильно расслабились. Он закрыл глаза и склонил голову, медленно прислоняясь лбом ко лбу Эрика.