Икс-драбблы

– В лазарет, несите его в лазарет! Разойтись! – Хэнк фактически бежит – насколько ему позволяет узкое пространство коридора. Все, кто есть там, бросаются врассыпную, стараются забиться в ближайшие помещения, чтобы уступить дорогу. Хэнк бежит, сосредоточенно стиснув звериные клыки, а на руках у него Эрик, и у Эрика совершенно безумные глаза. Когда Чарльз видит это, у него внутри всё холодеет. Он не может определить, безумие это или Эрик умирает – не может добраться хоть до одной адекватной мысли в его мозгу. А ещё Чарльз боится, потому что стены в их бункере облицованы металлом, и безумный металлокинетик может запросто погрести здесь их всех. Вероятно, всех тех, кто остался в живых вообще, успел спрятаться в бункере под особняком Ксавье. Бункер удалось значительно расширить и укрепить, и во многом благодаря Эрику, а теперь он мог бы всё это разрушить. И умереть. Хэнк укладывает Эрика на койку в небольшом помещении, которое отведено под лазарет, и сразу начинает рыться на своем столе – ищет шприц и вакцину. Чарльз делает всем жест ждать и въезжает в лазарет тоже. Леншерра будто скручивает изнутри, он едва дышит от напряжения, лицо его застыло и покраснело, а на лбу бьется жилка. Он замер на койке в неестественной позе, а плечо его разворочено чьими-то зубами. Чарльз знает, чьими, и от этого внутри холодеет еще больше. Ксавье силится сглотнуть, и не может. Наконец Хэнк вкалывает Эрику свое лекарство, и тот медленно расслабляется. Но Леншерр по-прежнему не моргает и ничего не говорит. Пока МакКой ставит ему капельницу, Чарльз занимается тем, что промывает и перевязывает рану на плече. Точнее, плечом это назвать сложновато – куски мяса. Чарльз понимает, что весь бункер мелко вибрировал, только когда он перестает, а Эрик закрывает глаза и засыпает под действием снотворного. Хэнк опускается прямо на пол и обхватывает голову руками, ероша синюю шерсть на загривке. – Хэнк… – Я не доработал вакцину, Чарльз, она не готова, – отчаянно и как-то глухо отзывается МакКой, и Чарльз бессознательно, нервно сжимает ледяные пальцы Эрика. – Нас не должны были зацепить сегодня, не должны, мы не ходили далеко, с маршрута не сбивались… – бормочет Хэнк, и Ксавье не выдерживает, касается пальцами виска и внушает Хэнку спокойствие и сонливость. Ему правда стоило бы поспать, и поспать не вскакивая каждые десять минут от беспокойства и кошмаров. Чарльз знает, что такое «зацепило». «Зацепило» – это значит, что на поверхности на них с Эриком напали твари, которым даже изобретательная Рейвен названия пока что не придумала. Дети ядра, новые жители поверхности Земли, которые расплодились после ядерной катастрофы. Мутанты, такие же, как те, кто спрятался здесь, в бункере. Мутанты с ядовитой слюной, которая тоже способна вызывать мутации, но вовсе не «симпатичные», как называл их когда-то Чарльз. Мутации, которые все теперь видят в своих кошмарах, и которые делают людей безумными. То есть, совершенно – лишают разума, превращая в агрессивное животное. Чарльз перевёл взгляд на Эрика и сильнее стиснул его пальцы. – Чарльз, – это было первое, что Эрик сказал вслух за последнюю пару дней, и Ксавье, который дежурил в лазарете, тут же встрепенулся. До этого до него только долетали обрывки мыслей Эрика. Леншерр с трудом разлепил сухие потрескавшиеся губы, которые приобрели земляной оттенок, как и все его лицо. Глаза сильно запали, а вены на шее вздулись. Эрик был почти похож на зомби из старых фильмов, особенно учитывая незаживающую рану на плече, повязку на котором Чарльз менял сам лично. «Не напрягайся», – мягко прозвучало в голове Леншерра, и тот медленно моргнул, чуть повернув голову. – Ты обещал не копаться в моей голове, – прозвучало очень тихо, но всё равно очень уверенно. В этом был Эрик. Яд мог разъесть его тело, но не железный стержень. – Я не копался, – вздохнул Чарльз, мягко накрывая руку Эрика своей. Жест за эти дни стал уже совсем привычным, но Ксавье не был этому рад. Эрик тяжело вздохнул, снова закрывая глаза. Пальцы его чуть дернулись в попытке сжать руку Чарльза. – А теперь послушай меня внимательно, друг мой, – голос Леншерра был тихим, сипел, как будто кто-то нажимал на клавишу фортепиано, но ни одна струна не была задета. Или как будто голос припорошило пылью. – Убийство, как бы тебе это ни было противно, придётся совершить. Рано или поздно. Я стану тем, что сможет убить не только тебя, но и всех мутантов здесь. Я знаю, что ты хочешь меня перебить, но и ты знаешь, что я прав. Так вот, если тебе… – Эрик прервался, резко глубоко вдохнул, очень хрипло и с явным усилием, как будто его легкие сжимались. А у Чарльза скрутило желудок, глаза противно защипало. – Если тебе слишком противно, будь добр, выйди, я всё сделаю сам. Будто в доказательство серьезности намерений Леншерра тихо звякнул скальпель в баночке с физраствором. – Хэнк доработает лекарство и все будет хорошо, – выдавил из себя Чарльз. – Ты сам в это не веришь, – Эрик даже сделал попытку криво усмехнуться. – Я умираю, Чарльз, чтобы родиться чудовищем худшим, чем сделал из меня Шоу. Такого быть не должно, – Леншерр приоткрыл один глаз. – Будешь плакать – вырублю чем-нибудь по затылку, – беззлобно сообщил он. Ксавье улыбнулся, но плакал всё равно. – Может, выедешь из лазарета? – Нет. Эрик снова вздохнул, и скальпель медленно поплыл к нему. Чарльз опустил голову. «Извини, друг мой». Пальцы коснулись виска, и скальпель упал, а Эрик расслабился, заснув. – Хэнк? – голос Ксавье звенел от напряжения. Может быть, Эрик возненавидит его потом, но эти сутки он спал. В отличие от самого Чарльза и Хэнка. Ксавье следил, чтобы Леншерр не проснулся и ничего с собой не сделал, а Хэнк сидел над микроскопом, что-то смешивал… – Я работаю, – отозвался МакКой, обернувшись. В его желтых глазах была видна сетка мелких полопавшихся сосудов. Нервы, напряжение, недосып. Чарльз мог поспорить, что его глаза выглядят не лучше. – Он меняется, Хэнк. Я слежу за состоянием его мозга, и в нем появляются образы, которых там быть не должно, – Чарльз провел по лицу дрожащей рукой и откинул волосы со лба, нервно облизываясь. – Или сейчас, или потом это должно быть не лекарство, а сыворотка, которая может обращать тех тварей в людей, понимаешь? – Я не готов, Чарльз. И лекарство не готово, – покачал головой Хэнк, сжимая и разжимая кулаки. – Я не могу так рисковать. – Я тоже. А Эрик всегда мог. Это он всегда рисковал, чтобы выиграть, – Чарльз по привычке закусил губу, вспоминая их игры в шахматы. – Нам есть, чему у него поучиться. – Я… кого-то… убью. Чарльз рассмеялся, уронив голову на руки – так смеются законченные истерики. Хэнк невольно вскрикнул от неожиданности и чуть не смахнул со стола микроскоп, в котором все еще наблюдал за клетками зараженной крови. Они вкололи лекарство Эрику час или полтора назад, и только сейчас Ксавье ушел из его разума. Хэнк почти начал бояться, что когда Эрик изменится совсем, Чарльз испытает всё, что и он. Это было бы… Хэнк не знал, как это было бы, но явно хуже, чем смерть. Хэнк почти не верил. А Чарльзу ничего больше просто не оставалось. – Я готов пожертвовать собой! – наконец произнёс он хрипловато, вытирая глаза и нос прямо рукавом. – Да… ты будешь первым, – Эрик шевельнул пальцами и сложил их в кулак, показывая его Чарльзу. Хэнк задумчиво убрал скальпель подальше. – Снова сделали из меня лабораторную крысу? – Леншерр даже усмехнулся, хотя глаза пока так и не открыл. – Неплохо получилось, да? – Чарльз подъехал ближе к койке Эрика и положил голову на его руку. Тот приоткрыл глаза. Желтые глаза, почти такие же, как у Рейвен. Её кровь воистину могла бы стать лекарством от всего. «Самая удивительная кровь», – вздохнул Хэнк.