Hey, Dad

— Насчет Питера. Ты должен поговорить с ним, — напряженно пробегая взглядом по строчкам в документах, нудно произносит Чарльз. На белоснежной странице на миг мелькает маленькое черное тельце залетевшей в кабинет мухи. — Он прогуливает мои лекции. Третью подряд. Я не то чтобы обижаюсь… Леншерр на секунду отвлекается от зажатой в его руках книги, без какого-либо выражения смотрит на телепата. — Питер? — моргает, будто старательно соображая, чего там от него вообще хотят и, помилуйте, почему он просто не может насладиться так удачно образовавшимся окном в расписании? — Чарльз, не думаю, что стоит так переживать. Ему просто скучно. Я тут не при чем. — Скучно, — Ксавьер поднимает голову. — Тогда я боюсь представить, что происходит, когда ему бывает весело. Эрик подавляет усмешку и с достоинством распрямляет плечи. Кажется, ему вообще нет дела до того, чего там себе бормочет Чарльз. Ведь все, что должен делать отец, Эрик добросовестно делает. По крайней мере, старается, а старание — ключ к успеху. К примеру, он будит Питера на утренние занятия, на раз рассекречивает заначки с алкоголем и травкой, щедро раздает отеческие советы (почему-то по мнению Чарльза, подробный инструктаж на тему того, как одним выстрелом прострелить человеку обе коленные чашечки — не есть отеческий совет. Но Питер был в восторге), а также стабильно порицает. В остальном же Леншерр пока что предпочитает не гнать, постепенно двигаясь в выбранном направлении, потому что… ну, не все сразу, да? Иногда нужно и отдыхать от порицаний. Отдыхать от Питера. Ведь давайте смотреть правде в глаза, все, что связано с Питером — чертовски удручает, раздражает, утомляет и мастерски убивает нервы. А нервы у Эрика и так ни к черту. Зачем испытывать судьбу? — Даже не думай, Чарльз. Не сваливай на меня свои проблемы. Воцаряется напряженное молчание, прерываемое лишь шелестом старых страниц. Чарльз вздыхает, стараясь сохранять невозмутимость. Ну. Он правда старается. Знаете, когда дело касается Питера, тут лучше не торопиться, как бы странно это ни звучало. И не нервничать. — Что, прости? К твоему сведению, это твой сын. — Да, но он же не ходит на твои лекции, — замечает Эрик, как ему кажется — справедливо. — Не думаешь, что дело в тебе? Ты его не заинтересовал. Чарльз в шоке открывает рот, чтобы непременно возмутиться, да так и не произносит ни слова. Только смотрит, долго и пытливо. А потом неожиданно приходит почти детская обида. Он вообще крайне обидчивый. Особенно, если дело касалось Эрика. Гребанный Эрик, чтоб его. Он настолько сволочной, что даже дети у него выходят так себе. Мания величия, дефицит внимания, пренебрежительное отношение к любого вида правилам — душка Питер унаследовал от отца только самое лучшее. И это далеко не полный список. — Эрик, — начинает Ксавьер, с ужасом слыша в своем голосе изобличающую дрожь. Спокойно, Чарльз. — Чарльз, — в тон ему откликается Леншерр, во взгляде которого безразличие ко всему просто зашкаливает. — О, какие страсти! Прям как ссора женатиков… так, а что насчет посуды? Бить будете? Если что — могу сгонять. Помогает выпускать пар, мама всегда так делала. Приятный холодок по телу, шевельнувшиеся занавески и бумаги, взметнувшиеся в воздух подобно белокрылым птицам. Секунда — и за столом, заложив руки за голову, а ноги без зазрения совести закинув на деревянную поверхность, сидит скоростной негодник. Серебристые волосы взлохмачены от непрерывного движения, темные глаза горят удивлением и озорством. — Питер, — Чарльз чуть ли не задыхается, он похож на рыбу, выброшенную на берег. Хочется от души выругаться, но все, на что его хватает — это поджать губы, наблюдая, как грязные кроссовки пачкают полированное дерево стола. — Что? — хлопает глазами Ртуть. — Кажется, вы малость не в духе. Что случилось? Мм? Мне интересно. Можете рассказать, я умею хранить секреты. Маленькие. И неинтересные. Ну ладно, не умею. Но вы все равно расскажите, мне ж интересно. — Прошу, Питер, не так быстро. — Ксавьеру кажется, что у него кружится голова. — Не мог бы ты убрать ноги с моего стола? Ладно. Окей. Питер, Эрик, грязь… это, конечно, было не то, что сейчас волновало его. По правде сказать, у него были некоторые проблемы с аккредитацией. Но знать этого никто не должен был. Питер продолжает удивленно хлопать глазами, недоуменно пялясь на свои ноги. Повисает всеобщая тишина, и только муха с задорным жужжанием медленно проплывает по воздуху. Питер тактично откашливается, а после глядит на отца, который вообще решил на весь день притвориться предметом мебели, всем своим видом предупреждая, чтобы его оставили в покое. Чуть подумав, похмурившись, помявшись, Ртуть в момент оказывается возле Эрика. Наклонившись ближе, он доверительно шепчет, опрометчиво думая, что Ксавьер не слышит: — Эй, пап. Что это с ним? Леншерр не спешно перелистывает очередную страницу и только потом позволяет себе отвлечься, чтобы посмотреть на сына: — Думаю, он огорчен тем, что ты прогуливаешь его лекции. — Оу. Профессор, я не знал, что вы воспримете это так близко к сердцу, — подумав, Питер неуверенно продолжает: — Вы такой чувствительный. В голове Леншерра незамедлительно слышится отборный мат. — Я совсем не… черт. Вы оба, — телепат массирует виски и вздыхает. — Может, пойдете и займетесь чем-то полезным? У меня куча дел. Питер, у тебя, насколько я помню, дополнительные занятия у Логана. Ты опоздаешь. — Не, Логан типа сегодня не в форме, — со знанием дела отмахивается Ртуть. — Отсыпается старина. Происходит почти целая минута недолгого молчания, Питер даже успевает серьезно заскучать, растерять весь интерес к разговору, свалить в собственные мысли и всерьез подумывает, а не сгонять ли до магазина за парой новых пластинок? И только он намылился, как Чарльз медленно отнял подрагивающие руки от головы. — Логан что… напился? — задушено хрипит он. Немного запоздало, правда, понимает, что прозвучало это не очень-то по-директорски. Ну, он пока что работает над этим, ладно? Питер как-то сразу сдувается, точно воздушный шарик, опускает плечи, почти застенчиво шаркая ножкой по ворсистому ковру: — Не, выпил, — и спешит добавить: — Немножко. Реально немножко. Капельку. Чуточку. Там прям почти выветрилось все сразу. Это ж Логан, профессор. Его и ящик не свалит. Просто устал человек, вымотался. Знаете, по секрету, поход с мелкими в лес не очень-то его обрадовал. Они его жутко достали. Нужно же было чуваку пар выпустить. — Между прочим, поход был по учебной программе, — уязвлено реагирует Чарльз, который самолично составлял оную. — Дети должны познавать мир вокруг себя. Я думал, Логан не против. Логан, конечно, был не против. Его, собственно, никто и не спрашивал. Втихую вывешенное поутру расписание мероприятий на учебный год — вот он усовершенствованный метод от Чарльза. Правда, потом приходится разгребать ворох жалоб, но это ничего, прорвемся. — Если его кликуха Росомаха — это не значит, что он постоянно в лесу тусуется, — справедливо замечает Питер. — Облажался чувак. И забыл орешки. — Он моргает, делая страшные глаза, однако не получая ожидаемой реакции, сокрушенно качает головой, походя на умудренного жизнью старца в окружении непроходимых тупиц. — Орешки. Понимаете? Для белочек. Нет? О, Господи! Ну серьезно что ли? Без них и в лес-то соваться без толку. Я Логану говорил, чтоб собрал пакет в дорожку. А он как всегда забил на все. Ну так и что в итоге? А? Мелкие разнылись, потому что не смогли покормить белок… кажется, кидались в него чем-то, — увлеченно делится эмоциями Питер, в руках которого невесть откуда взялось мороженое. — В общем, полный отстой и задница. Как тут не напиться. — И где же он взял алкоголь с утра пораньше? Да еще в школе? — это все, что может спросить или сказать Чарльз. Из цезурного. — Эй, часовой пояс, — Ртуть давит ухмылочку. — Не везде сейчас утро. — О, смею предположить, это ты ему притащил. — Что? Нет! — машет руками парень, энергично разбрасывая по воздуху подтаявшее мороженое. Чарльз кривится, чувствуя на щеке липкую массу, закатывает глаза. — Это так, мысли вслух. Ну, хотя я не отрицаю, что мог бы сгонять, если бы Логан попросил. Я не могу отказать Логану. Это же Логан. У него мотоцикл. И когти клевые. Он вообще весь крутой. Вы видели сколько ему валентинок задарили? Кто вообще может сказать ему «нет»? Чарльз протяжно выдыхает: от бесконечного мельтешения в голову как будто втыкают раскаленные иглы. — Эрик, твой сын спаивает преподавателей. — И нет, он никогда в жизни не признается себе в том, что эта фраза прозвучала до страшного несолидно, он почти открыто нажаловался. — Чарльз, ты преувеличиваешь, — миролюбиво парирует Эрик, не отрываясь от чтения. Он пышит спокойствием и внутренней гармонией, создавая разительный контраст с пыхтящим от раздражения Чарльзом. Чарльзом, который, глядя на него, вообще не понимает, чего это он тут распинается? — Преувеличиваю… — телепат показательно хлопает себя по карманам штанов. — К сведению. У меня бумажник пропал. Ртуть чуть не задыхается от обиды: — Это не я. Как вы могли так подумать? Я же никуда не выходил, с места не двигался. Прям тут и сидел. Хэй, ну вот зачем он мне нужен? Там одна мелочь. И фантики. Ну и папина фотография. — Он мимоходом показывает отцу два больших пальца: — Кстати, старик, фотка зачетная, ты на ней как будто совсем ни разу не вселенское зло. — … — О, ладно. — Чужой бумажник с тихим стуком приземляется в руки Ксавьера. — Я думал, хиппи не жадные. — Чарльз, я говорил тебе, подстригись. И сбрей ты уже бороду. — Профессор, а вы на гитаре играть умеете? — Нет, — машинально вырывается у Чарльза, который не успевает прикусить язык. Продолжая отвечать, он только лишний раз подначивает Ртуть, а это совсем не то, чего он хотел добиться. — Вау. В смысле, вау, — мальчишка аж застывает на месте впервые за все время. — Вы типа хиппи без гитары? Но это все равно что Логан без бакенбардов. Все равно что отец без своего я-круче-всех-шлема. Короче, отстой тот еще, весь образ нафиг сливается! — он осекается и тут же машет руками: — О, нет, я не в том смысле, что вы отстой! Просто… ну… хотя, конечно, выглядите вы так себе… — Питер, прошу тебя, перестань сыпать комплиментами и ответь мне… — массирует виски Чарльз. Ладно, иногда он всерьез жалеет о том, что парнишка не поддается телепатическому воздействию. Это, конечно, непедагогично, но усмирять его тогда было бы куда проще. — Хотите, я вам одежды фирменной натаскаю? — не унимается Питер. Появляясь то с одной стороны от Ксавьера, то с другой, он придирчиво подцепляет пальцами подолы его пиджака. — Какой у вас размер? Я все достать могу. — Питер, завязывай. Что твоя мама говорила тебе о воровстве? — ни на что особо не надеясь, просто спрашивает Чарльз. Да к черту. Эта маленькая заноза выматывает его до предела лишь за пять минут. У телепата чувство, что это скрытая суперспособность Ртути. — Не попадаться? — предполагает Питер. — Очаровательно, — вставляет свое весомое Эрик, но кому какое до него дело вообще. Чарльзу тоскливо и грустно, ему неожиданно сильно хочется, чтобы в этом кабинете не осталось никого, помимо него и этой маленькой мошки, что перебирает крылышками на потолке. — Хэй, пап, может, тебе тоже хиппарем заделаться? — Питер на мгновение исчезает, но тут же возвращается, сменив палочку на яблоко. — Не, серьезно. Я все придумал! Раскурил бы с людьми косяк дружбы. Хиппи, они ж за мир. Текилла, девочки там, посиделки на траве. И хаэр длинный. Вообще прям… о! Рубашки в цветочек. У них вроде все в цветочек. Ты же любишь рубашки? Эрик вдруг поднимает взгляд от книги, устремляет его куда-то в стену, смотрит настолько отрешенно и рассеянно, что Ксавьер делает предположение: в этот самый момент друг очень живо представил свою столь весьма радикальную смену имиджа. Ну. С властного предводителя мутантов на хиппующего парня в брюках клеш. О, очаровательно. Питер шально ухмыляется и, вмиг оказываясь возле отца, протягивает к нему свою липкую от яблочного сока лапку, благоговейно гладит мягкие темные волосы. — Круто будет, — с придыханием произносит он. — Представь, ты был бы, как этот чувак из той стремной книжки… который под флейту уводил у предков их детей. Мог бы звуками гитары призывать мутантов на свою сторону. Эрик моргает, молчит, и молчание это нехорошее, жуткое. — Мне надо выпить, — высказывается Чарльз, и никто не в праве воспрепятствовать. Наскоро плеснув себе в стакан виски, он блаженно вливает в себя чуть ли не половину, чувствуя, как по венам медленно ползет тепло. Улыбка, осветившая его лицо, возвещает о том, что алкоголь — верный помощник — усердно трудится, выполняя возложенную на его плечи задачу. Питер же появляется то в одном углу комнаты, то в другом, что-то вертит, трогает, ищет, роняет, засовывает в карман… и тогда Чарльзу думается, что, в общем-то, он не такой уж и плохой. И с ним можно поладить. Имея при себе пару бутылок. Чего-нибудь покрепче. — Так почему ты прогулял мои лекции? — Это не было запланировано, — пожимает тот плечами, даже отдаленно не напоминая раскаявшегося в проступке. — Но это было массово. Странно, что вы не знаете, младший курс типа тоже прогулял. — Что? — поперхнувшись, восклицает Чарльз, едва не роняет стакан. — Хорошо, скажите мне, кто в этой школе директор? Подозреваю, у нас разные сведения на этот счет. — Да ла-а-адно вам, — пренебрежительно машет ручонкой парень с видом бывалого прогульщика. — Они же маленькие, у них и без уроков столько интересного впереди. Переходный возраст, работа, оплата по счетам. Кидание в них камней и крики «уроды!». Прочие прелести жизни. Эрик вдруг неожиданно сужает глаза, пристально смотрит на Питера. — Чего? — смеется тот и передергивает плечами, будто дело шло о чем-то само собой разумеющимся. — Все через это проходят, в меня вот кидали. — Назови, — цедит Леншерр, — имена. Голос его, стальной, звенящий от скрытого гнева и проскальзывающих угрожающих ноток, словно наэлектризовывает воздух. Пуф, и напряжение. Высокое. Чарльз ежится. Питер кашляет. Муха продолжает бестолково биться об потолок с монотонным жужжанием. — Да ладно, пап, не парься. Мне лет тринадцать тогда было. Це-е-елая вечность прошла. Но Эрик не реагирует, вообще, он выпрямляется, прожигая сына каким-то кровожадным взглядом, и подается вперед. Потом откладывает книгу. Ох. Откладывает. Книгу. Чарльз нервно одергивает воротник рубашки: в комнате становится неожиданно душно. — Эрик, нет. Возьми обратно книгу и успокойся. Лампа на столе скрипит, идет рябью, ненавязчиво двигается в сторону. Металлические вставки на окнах трещат. Питер предпринимает жалкую попытку исправить ситуацию: — Я уворачивался. — Эрик, нет, — ерзает в кресле Чарльз, уже предчувствуя что-то жуткое. — Держи себя в руках. По крайней мере, у меня в кабинете. Когда же несчастная лампа таки валится на пол, а в затылок Ксавьера врезается небольшой ржавый гвоздь, Ртуть пораженно выдыхает, оглядывается и, под шумок в мгновение ока предпочитает ретироваться из кабинета, запоздало чувствуя, как металлическая пряжка его ремня изгибается пополам. Спустя долю секунды, правда, возвращается, ловя в кулак бедную муху, опасаясь и за ее здоровье тоже. Она слишком невинна для такого. Уже в саду он замирает, позволяет себе расслабиться и выпускает ее на свободу, долго махая на прощанье. А в кабинете меж тем тишина, немая сцена — неуютная, затянувшаяся. И только Чарльз успевает за это время моргнуть, а в следующую секунду издать тихий вздох, полный праведного возмущения. — Это… — немного отойдя, говорит он, прикладывает пальцы к вискам. — У меня даже слов нет. Что ж, ладно, вообще-то Эрик на его взгляд выглядел непозволительно мило — такой жестокий, мрачный, но одновременно переживающий, готовый бороться за своего ребенка. Волшебно. Чарльз, естественно, растрогался — глубоко в душе и почти незаметно. Он хотел растянуть это мгновение, был готов смотреть на это часами — редкое явление как-никак. Питер вот всегда действует на Эрика как-то односложно и каждый раз по-разному. Но одинаково мощно. Хотя, можно, сказать, что вполне положительно. Если забыть, что на всех остальных, к слову, он действовал лишь крайне отрицательно. Даже негативно. Но это детали. Эрик хмурится, ощущая, как жгущее нутро раздражение понемногу отступает, с секунду отсутствующе глядит на валяющуюся у края ковра лампу, затем легко поводит пальцами в воздухе, возвращая ее на место. Чарльз качает головой, незаметно плескает себе очередную порцию алкоголя. Мигрень подкрадывалась незаметно, хотелось хоть как-то отвлечься, хоть ненадолго. Делая внушительный глоток, он вдруг обращает внимание на шарящегося в своих карманах Эрика. — Чертов клептоман, — сухо выдает тот, не обнаружив ничего, кроме пустоты. И в ответ на вопросительный взгляд Чарльза, цедит: — Мой бумажник. *** — Он посетил твои лекции, — улыбается Леншерр, в задумчивости рассматривая расставленные на шахматной доске фигуры. — Да, — кивает Чарльз, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. — И даже сидел спокойно. Правда, насчет тех моментов, когда я отворачивался к доске, не уверен. — Он одобрительно глядит на металлокинетика. — Я рад, что ты услышал меня и поговорил с ним. — Я не говорил, — небрежно отвечает Эрик. Без всяких ужимок и совершенно бессовестно. — Я вообще его с утра не видел. Похоже, его задела твоя истерика. — Эрик, — раздраженно прикрывает глаза Чарльз и трет пальцами переносицу. — Я не устраиваю истерики, к твоему сведению. Я был слегка не в духе. Все из-за Питера. Он ужасно шумный. И у него никаких манер. И, к слову, это не очень-то прибавляет мне любви к нему. На твоем месте я бы озаботился этим, но, впрочем, какое мне дело. Хотя взгляд его, если откровенно, так и кричит: Эрик, озаботься этим немедленно, озаботься немедленно и прямо сейчас, в противном случае, ты рискуешь умереть страшной смертью. — Не принимай на свой счет, Чарльз, — тактично хмыкает мастер магнетизма. — Но почему бы тебе не прекратить вести себя как чертова мамочка моего сына? — О, да, — язвительно отбривают в ответ. — Очень смешно, да. У тебя еще есть совесть шутить? Я веду себя, как человек, у которого скоростная заноза в заднице. — Он немного шебутной, — соглашается Эрик, мановением руки двигая коня на клетку вперед, затем поднимает глаза на Ксавьера и капитулирует: — И да… с ним непросто. — Какое верное замечание, — гипнотизируя шахматную доску, покровительственно машет рукой Чарльз. — И я бы посочувствовал, если бы ты хоть отчасти стремился изменить это. Но все, что ты делаешь, это закрываешь глаза на выходки Питера. Поведай, каким образом ты собираешься чему-то его учить? Он мне скоро школу по кирпичикам разнесет. — Чарльз недовольно фыркает: — Ох, нет, подожди, прости. Ведь ты еще доверяешь ему оружие. Серьезно, Эрик? Имей в виду, об этом мы еще поговорим. А в этот момент Эрику кажется, что сейчас телепат действительно смотрит на него, как чертова мамочка его сына. — Чарльз, я могу воспитывать его. Тот снисходительно улыбается. — О, Эрик, брось. Дешевые трюки по завоеванию расположения малолетнего клептомана. И когда я говорю о трюках, мы оба знаем, что я имею в виду. Я бы на твоем месте избрал иной способ сближения с сыном. — Твои предложения? — Глупо сейчас говорить о его проблемах с законом. Если честно, я подозреваю, это что-то наследственное, — Чарльз усмехается как-то нехорошо. Голубые глаза буквально пригвождают Леншерра к месту. С громким стуком Ксавьер водружает ладью на новую клетку и энергично восклицает: — Однако! Эрик складывает руки на груди в ожидании. — Однако, может, уже прекратишь прятаться от копов, что ошиваются здесь чуть ли не каждый день? Так, к сведению. По-твоему, совершенно нормально, что именно я имею дело с ними? И это я молчу о бесконечных залогах. У меня на это пол зарплаты уходит. Такое ощущение, что Питер больше времени проводит за решеткой, нежели на моих лекциях. О, не отворачивайся и не делай вид, что ты меня не слышишь. Это твой сын, помнишь? Приложи хоть какие-то усилия, Эрик. — Это не проблема, Чарльз. Магнето выйдет из тени, — пожимает плечами Леншерр, тон его так и пронизан узнаваемой иронией. Он завороженно наблюдает, как ферзь неумолимо ползет по шахматной доске прямиком к королю. Мат. — Могу разобраться с этим в ближайшее время. Он склоняет голову набок, прищуривается, почти откровенно злорадствует. О, он-то разберется, как же. Так, что потом придется не один месяц разгребать последствия. Ну какой же сволочной, думает Чарльз. Он искренне надеется, что Питер и вполовину не вырастет таким же сволочным. Что ж, кажется, Эрик Леншерр и его очаровательный отпрыск на самом деле превращаются в личную головную боль Чарльза Ксавьера. Но вряд ли он был против.