Hey, Dad

— Ты мой старик, — протяжно тянет Питер, и Эрику чудятся в его голосе откровенно издевательские нотки. — Магне-е-ето. Магнето — мой старик. Вот же дерьмо! Это офигенно! Точно же, да? В детстве я думал, ты типа ковбой и живешь где-то на Диком Западе. Все ждал, что ты как-нибудь заскочишь к нам в гости. Ну, знаешь, на коне, с кобурой и в крутой шляпе. С барсуком на ужин. Эрик прикрывает глаза и благоразумно отмалчивается: все так чертовски неправильно. Сколько раз он уже пытался начать этот идиотский и абсолютно бессмысленный разговор? Он уже потерял счет, а Ртуть каждый такой раз выглядит одинаково готовым на любую чушь, что сморозит его отец, выглядит почти окрыленным, сияющим, он такой до тошнотворного позитивный, точно неожиданно очутился в большущем магазине сладостей. — Грабануть Пентагон? — тем временем безмятежно болтает себе Питер — как обычно на своей волне. — Пфф, да как нефиг делать! Кто бы от такого отказался? Точно не я. Окей, это уже потом, немного погодя мама рассказала, что… эм, знаешь, тот странный чувак, поехавший террорист, несостоявшаяся звезда ТВ — прикинь, и это все ты! — типа мой отец. А эта твоя речь «давайте захватим мир, братья-мутанты»? Ну блеск. Короче, не суть. Вообще, думаю, я догадывался, отчасти. Мы и похожи. Ты сидел, я был близок к этому, у нас непревзойденное чувство стиля и реальные проблемы с самоконтролем, ты вроде не урод, а я вообще очаровашка, а еще мы оба большое мамино разочарование. В общем, потом я даже обрадовался. Ты классный. Немного жуткий, но кто без недостатков? Уже почти люблю тебя, чувак. А ты типа правда убил президента? Эрик смотрит на мальчишку долгим, неопределенным взглядом, припоминая их короткую встречу в лифте. Что ж, отличное первое впечатление, Эрик, просто отличное. Питер быстро забывает о своем вопросе, задает еще десять других — Эрик едва ли запоминает хоть один — продолжает улыбаться, кажется, его нисколько не расстраивает почти что показательное равнодушие Леншерра, склоняет голову к плечу, а затем испускает этот свой благоговейный вздох (очередной) и пялится так, точно перед носом у него корзинка с круглыми слюнявыми щенками, ну или на худой конец — витрина шоколадных конфет. — Ты мой стари-и-к, — усмехается он, тянет гласные — насмешливо, будто поддразнивая. Ерзает на мягком ковре, вытягивая ноги в грязных кроссовках. — Так что? Я типа уже могу звать тебя «папа»? — Я так не думаю, — чуть ли не шипит Эрик, и лицо Питера вытягивается, улыбка сменяется обиженным выражением. Но, впрочем, лишь на какую-то секунду. — Ладно, с этим повременим. В воздухе простирается затяжное молчание, которое приносит с собой и странную неловкость. Эрику не комфортно, он чувствует необходимость занять руки хоть чем-нибудь и поэтому крутит в длинных, шершавых пальцах уже давно опустевший стакан. На Питера не смотрит — не может. А тот, напротив, продолжает пялиться. Эрик кожей ощущает на себе пристальный взгляд и, Боже, до чего же это раздражает. — А, знаешь, ты ничего такой, — слышит он далекий голос Ртути. — Мама вот говорила, что ты полный... — Она имеет право злиться, — от чего-то морщится Леншерр, потирает пальцами переносицу. — В смысле, что ты мудак. Конкретный. Вообще… ну, чувак, ты типа здорово облажался. — Я тебя понял. Когда Эрик все же отрывает взгляд от собственных рук и смотрит на Питера, то ожидаемо видит знакомую ухмылочку на живом, подвижном лице. От нее у Эрика зубы сводит, а внутри ворочается нехорошее предчувствие, которое ему не нравится ничуть. Очень сильно хочется быть где угодно — Пентагон? Почему нет? — но только не здесь. — Насчет твоего прорыва на ТВ, — в очередной раз тишину разрывает громкий голос Питера. Он потягивается, ерзает, со скучающим видом оглядывается вокруг: — Скажу откровенно, в камере ты смотришься так себе. Не обижайся, ладно? Кто тебе еще правду скажет? А шлем этот зачем напялил? Понимаю, ты чувак на стиле, все дела, но блин… приятель, телек — это явно не твое. Может, попробуешь радио? Эрик прикрывает глаза, едва заметно качает головой. Он действительно старается отыскать хоть какую-то нормальную тему для разговора с сыном… ну, или пути незаметного отступления. Впрочем, вопреки его желанию, ни того, ни другого не находилось. Эрик знает: подобное всегда крайне неловко и раздражающе, такие разговоры не приводят ни к чему, они лишены какого-либо смысла, но почему-то совершенно необходимы на взгляд Питера (и Чарльза). Питера, который просто не отлипает от него каждый день, таскается всюду навязчивой тенью. Он ведет себя так, будто находится на чертовой экскурсии, увлекательной и с одним единственным экспонатом за стеклом, выспрашивает, делает какие-то пометки в крохотный блокнотик, тычет пальцем, фотографирует. И ладно, если это не самое странное, то что тогда? Сам Питер, похоже, и вовсе не испытывает никакой неловкости. То есть, вообще никакой. Он расслаблен, выглядит до смешного искренним, смотрит на отца глазами ребенка из ясельной группы — открыто, с интересом. Вальяжно развалившись на ковре подле дивана, на котором в напряженной позе восседал Эрик, парень без конца подкидывает в воздух маленький шарик для пинг-понга. А на лице все та же развязная ухмылка. — А ты Титаник знаешь? Знаешь Титаник? — хихикает он, затем разминает затекшие от долгого сидения мышцы (десять минут — це-е-елая вечность). — Это легенда, чувак. И он типа на дне атлантического океана. Так что… сможешь поднять? — совершенно неожиданно, без всяких плавных переходов с вызовом бросает парень. — Нет, серьезно, слабо? Эрик в замешательстве, хотя на лице не отражается ни единой эмоции. Он вскидывает брови и смотрит на Питера как-то на удивление снисходительно, почти ласково — пожалуй, так смотрят на особо буйных, стараясь не провоцировать их даже взглядом. Нет, постойте, его что, только что просто-напросто взяли на слабо? Вообще-то, нет, Эрику, конечно, было вовсе не слабо, вы не подумайте. Он даже мог представить вытянувшееся лицо Питера, случись тому увидеть Леншерра в деле. Титаник — позвольте, это мелочь. Но эти откровенно ставящие в тупик — незаконные — пристрастия малолетнего сына радости не вызывали. Хотя ладно, Эрику ли рассуждать о чьих-то пристрастиях. — Мы не будем поднимать Титаник со дна, — ровно отвечает он. Никогда раньше он не произносил что-то столь противоречивое вслух. — Да тебе просто слабо, — со скукой отмахивается мальчишка. — Или намекаешь, что это слишком уж легко, м? Хэй, да мы мелко плаваем, старик. Тогда как насчет… — Нет, Питер. — Эрик сводит брови к переносице, устремляет на сына долгий, предостерегающий взгляд, который, как ни странно, тут же имеет нужный эффект: Питер как-то сразу сдувается, закатывает глаза, послушно тянет: — Окей. Я-то думал, ты отчаянный. О, просто очаровательно. Фантастически очаровательно. Эрик едва сам удерживает себя от того, чтобы закатить глаза к потолку и только выдыхает. Однако губы его дергаются, за каким-то чертом почти растягиваются в кривой усмешке. — Бэтмен или Супермен? — неожиданно выдает Питер, во взгляде — поразительная серьезность. Так. Что?.. Эрик упорно молчит, он вовсе не собирается вестись на нечто подобное. Это глупый вопрос, и он даже не знает, о чем вообще там спрашивает мальчишка. Впрочем, спустя пару минут он все же зачем-то дает ответ — с некоторой осторожностью, будто ступает на тонкий лед: — Супермен? — Супермен сосет, — безжалостно бросает Ртуть, и лед под ногами Эрика незамедлительно трескается, отправляя его под воду. — Ты не очень знаком с комиксами, да? Эрик больше ничего не говорит и, как кажется Питеру, смотрит с глубокой обидой в серых глазах. Но, может, это только игра света. — А какая тебе музыка нравится? Эрик неопределенно хмыкает, со всем интересом созерцая кусочек стены поверх головы сына. И вот он снова на тонком льду. Снова готов провалиться в холодную воду. — Хэй, ты завис или что? Прием, — Питер в момент оказывается рядом с Леншерром, трясет рукой перед его лицом до тех пор, пока взгляд не становится хоть немного осмысленным (и пока случайно не тыкает пальцем в глаз), после мигом возвращается на насиженное место. — Пинк Флойд? Роллинг Стоунз? — По мере перечисления брови Питера вздымаются все выше и выше, теряются где-то в серебристой челке, но он не оставляет надежду: — Блэк Саббат? Дэвид Боуи? Что ты любишь? Какой у тебя любимый альбом? Эрик хмурится от нескончаемой болтовни и пульсирующей боли в затылке. Питер слишком раздражающий. И вряд ли он когда-нибудь привыкнет к такой скорости во всем и везде. Сейчас Эрик почему-то вспоминает о его матери и мысленно просит у нее прощения. — Я не знаю и половины из них, — наконец коротко отвечает он. Питер давится воздухом, в глазах читается нагое осуждение. Он недоверчиво пялится на неприлично долго хранящего молчание Эрика, который даже не смотрит в ответ. Взгляд его серых глаз направлен куда-то в пол, теряется в ворсе ковра, плечи чересчур напряжены, да и вообще весь его вид умело наводит жуткую тоску и желание просто свалить от него подальше. Питер качает головой. Они действительно родственники? Серьезно, как это он, такой милый и очаровательный, вообще получился у этого мрачного чувака? Хотя ладно, так или иначе, это определенно было круто. У него типа есть папа. И этот папа — Магнето. Конечно, он всегда был его папой, даже до этого дня, но теперь-то тот знает, что он его папа. Короче, это было круто. — Эм, — мнется Ртуть и выглядит так, будто его только что оскорбили до глубины души. — В смысле, эм. Офигеть, чувак. Реально прям? Вот дерьмо. Тебе нужно заняться своим музыкальным образованием. — Как насчет классики? — немного запоздало пытает счастье Эрик, с неудовольствием отмечая, как вытягивается лицо сына при его словах. — Я тебе только что ее назвал, старик, — прифигевший Питер смотрит на него, как на полного идиота. — Классика рока. Эти ребята невероятные… да офигенные просто! Ты обязан с ними познакомиться. Отстой. Не думал, что у тебя все настолько фигово, знаешь. Как долго ты проторчал в тюрьме? Когда тебя повязали, Битлз уже выступали? Хэй, смотри, ты типа такой супер-крутой террорист с дерьмовым музыкальным вкусом. И в итоге что? — Что? — машинально реагирует Эрик. — Да ничего хорошего, — Ртуть с нарочито важным видом передергивает плечиками. — Ты же Магнето. Ты должен быть идеален во всем. Стиль, лицо, черный пояс по каратэ, музыкальный вкус… все на уровне. Все должны тебя хотеть, — Питер драматично кивает. — Так и что делать? — Что? — Эрик хочет ударить себя по лицу. — Отличный вопрос. Начнем с чего полегче. Питер широко улыбается и тихонечко подплывает ближе. — Крутые парни слушают крутую музыку, да? Короче не парься, все будет в лучшем виде. И если ты потом решишь заделать свою рок-группу на полставки, ну, знаешь, всякое может быть, деньги всем нужны, то я в банде, окей? Запомнил? Я забил сразу. Все, что хочешь могу. На гитаре играю, пою, танцую, я вообще разносторонняя личность. Многофункциональная, если угодно. — Питер сидит рядышком и старательно распутывает связанные в три узла наушники. Затем неожиданно исчезает из комнаты, сопровождаемый серебряным вихрем, но тут же, спустя лишь долю секунды объявляется вновь с парой кассет в руках. — Это последний альбом, вот. Крутой. Хэй, тебя та-а-ак вставит, отвечаю тебе! Эрик не успевает возразить, да даже моргнуть — Ртуть уже в мгновение ока бесцеремонно нахлобучивает ему на голову тяжелые наушники, которые эффектно отрезают все посторонние звуки и мысли. Эрик молчит и смотрит на сына рассеянным, пустым взглядом. Лицо Питера сияет, он сидит почти вплотную, жмется к теплому боку и увлеченно возится с плеером, как всегда улыбается, чему-то хихикает, тыкает по кнопкам. Он — одна сплошная энергия, осознает Эрик. Одно сплошное движение. — Питер. — Т-ш-ш, — шикает Ртуть, прикладывает палец к губам. — Расслабься, ладно? Не думай ни о чем. И Эрик почему-то еще очень долго не может прекратить смотреть в эти темно-карие глаза напротив, в которых так отчетливо плещется веселье, которые горят молодостью и почти что детским задором. Таких глаз у мутантов Эрик не видел слишком давно. Это увлекает. Тишина вновь воцаряется в воздухе и хозяйничает до тех пор, пока ее не нарушает тяжелый вздох. В конце концов, Эрик медленно откидывается на мягкую спинку дивана, приходя к разумному выводу, что зачастую разговоры в подобных ситуациях, может быть, бывают даже излишними. Особенно такие до абсурдного странные. Он просто положится на этого шумного парня, ведь тот, похоже, вовсе не заморачивается так сильно. Ведь он, похоже, знает, что делает. — Просто слушай, пап. Эрик улавливает слова сквозь наушники и только приподнимает брови в легком удивлении. Он знает, не сейчас, но потом это обязательно будет звучать у него в ушах знакомым громким голосом еще очень долго, безжалостно вплетая себя в мысли. Он почему-то не хочет слышать это когда-нибудь снова. А вот Питер, в общем-то, и не замечает ничего, даже не задерживает внимания, продолжает переставлять кассеты, нажимать на кнопки — едва ли он контролировал все, что вылетало из его рта. С Питером непозволительно легко, понимает Эрик. И ощущает, как в районе ребер, может, чуть повыше, неприятно тянет, сдавливает наглухо. Он не доверяет этому чувству. Питер придвигается ближе и спустя мгновение жмет кнопку «play». — Просто слушай.