Nothing Lasts Forever

      Иногда жизнь кажется тебе полной сюрпризов и приключений; каждый день преподносит тебе что-то новое, захватывающее, необычное. Чаще это происходит в детстве и отрочестве — другими словами, в то славное, злосчастное, но вместе с тем экстраординарное время, когда ты ходишь в школу. Ты ненавидишь это место, мечтая обложить его динамитом на выпускной, чтобы отплатить за все свои страдания; тебе кажется, что школа — это каторга, тюрьма, сдерживающая твою свободу, и, может быть, ты в чём-то и прав, когда так думаешь — но, навсегда выходя за её ворота, ты ещё не знаешь, что взамен этой каторги получишь серую и унылую последовательность одинаковых дней серьёзной взрослой жизни. Ты вырастаешь. Ты становишься другим человеком, человеком, которого ты, вероятнее всего, не понимал, когда был подростком — строгим, чопорным, с серьёзными целями и определёнными планами на жизнь, таким, что называется, «цельным». И все те сумасшедшие мысли, что постоянно рождались в твоей голове когда-то, вдруг кажутся до смешного глупыми, как и твоя первая несчастная любовь, и тебе становится стыдно, и в итоге ты просто стараешься не вспоминать об этом. Ведь ты уже взрослый.       Но в глубине души ты знаешь, что это время было самое счастливое. Особенно если тебе выпало счастье иметь школьного друга. Мне выпало это счастье.        — Дарья, милая, надеюсь, ты не сильно изводишь себя работой? — проворковал мамин голос в трубке. Мои мысли были всё ещё в химической лаборатории, где я проводила свои будни уже три года, поэтому мне стоило немалых усилий сконцентрироваться на том, что говорила мне Хелен. Она совсем недавно вышла на пенсию, потому что здоровье уже не позволяло ей оставаться в офисе допоздна, а работа вполсилы её точно не устраивала; мама была трудоголиком, и эту черту характера переняла у неё и я. Поэтому теперь она звонила мне довольно часто, ведь ей просто нечем было заняться дома.        — Всё в порядке, мама, — отчеканила я своим дежурным холодным тоном.        — Мы с папой гордимся тобой, ты же помнишь об этом? Ты добилась действительно больших успехов в науке, доказав всем, чего стоят Моргендорфферы… Как у вас дела в семье?        — Всё хорошо. Кажется, Тома ждёт повышение.       «Очередное», — мысленно усмехнулась я. Связи Слоанов делают своё дело, и мой муж — Том Слоан, тот самый мальчик, с которым я целовалась в те безумные семнадцать лет в разбитой машине — уверенно продвигается вверх по карьерной лестнице.        — О, я так рада за вас! — я прямо слышу, как она закатывает глаза на этой фразе. — Ну что же, раз у вас всё прекрасно, пойду приготовлю ужин… — в трубке слышится непонятное шипение, стук и приглушённый раздражённый голос матери: — Джейк, я же просила тебя не готовить, чем мне теперь заниматься целый вечер?!       Приглушённый оправдывающийся голос отца. В доме Моргендорфферов никогда ничего не меняется, это так забавно, что я даже улыбнулась краешком рта.        — А, Дарья, чуть не забыла, — вернулась к телефону Хелен. — Тут на наш адрес пришло приглашение на встречу учеников Лондейла. Правда, замечательно снова увидеть старых друзей! — последнюю фразу она сказала таким елейным голосом, что мне тут же пришлось ответить с привычным цинизмом.        — Да уж, интересно, они так же скучали по мне, как и я по ним?        — Думаю, тебе стоит сходить. Всё-таки именно тогда вы с Томом познакомились, помнишь? Тут написано, восемнадцатого марта в полдень, в кабинете истории. Заодно, может быть, заедете к нам? Я испеку клюквенный пирог, если, конечно, твой отец меня не опередит.        — Хелен! — послышался издали отчаянный крик отца.        — Мы приедем, — коротко ответила я и положила трубку, не желая быть свидетелем очередной родительской стычки.       После этого разговора я долго думала о том, стоит ли ехать. Я, конечно, уже согласилась навестить маму и папу, но ведь всегда можно было сослаться на тотальную загруженность на работе — даром, что ли, я являюсь сотрудником научного института, разрабатывая новейшие лекарства? Но, немного поразмыслив, я решила, что мне не помешает небольшой экскурс в прошлое. Конечно, у меня были не самые тёплые отношения с одноклассниками и учителями — по правде говоря, и те, и другие замечали меня только тогда, когда им что-то было надо. Как, впрочем, и родители. И сестра. Словом, все, кроме одного человека. Я не смогла сдержать грустного вздоха, вспомнив это имя. Джейн Лейн. Мой верный товарищ, сделавший школьные годы весёлыми и полными разнообразных событий, мой первый друг. Пожалуй, первый и последний. По крайней мере, после неё ни с кем у меня не было такой душевной близости. Окончив школу, мы обе продолжили образование в Бостоне — я в Рафте, она в художественном колледже — но со временем наша связь стала прерываться. Что-то пошло не так, совсем не так, как мы думали. Вероятно, причиной этому было то, что теперь мы общались в разных кругах: она проводила время в мире сумасшедших разгильдяев вроде её брата, а меня окружали серьёзные и целеустремлённые будущие учёные. И те, и другие были неплохими людьми, но между нами, двумя лучшими подругами, выросла невидимая стена; вдруг стали до неприличного бросаться в глаза наши очевидные различия, которые раньше были незаметны и казались несущественными. Другими словами, после окончания школы оказалось, что нас ничего, кроме этой самой школы, и не связывает; неприятный сюрприз, не правда ли? Это было больно для меня — каково это было для Джейн, не знаю, она исчезла из моего поля зрения и, подозреваю, из города, на втором курсе. И я бы, наверное, страдала и мучилась от этого, как обычно сохраняя маску равнодушия на лице, если бы ко мне не вернулся Том. Это случилось так неожиданно и будто бы вернуло меня к жизни — совершенно другой жизни, осмысленной, без иллюзии о том, что в этом мире есть что-то вечное, будь то любовь или дружба. Я не верю в судьбу, но он появился именно в тот момент, когда Джейн пропала, ничего мне не сказав, оставив меня с разбитым сердцем (это был как раз тот момент, когда я поняла, что у меня есть сердце), вот как раз тогда и появился Том Слоан. Старый добрый Том. Мы быстро вновь начали встречаться, и на этот раз наши отношения были куда более спокойными и тёплыми; Том утверждает, будто это потому, что я повзрослела, я молча соглашаюсь, но на самом деле это оттого, что я уже не требую от него ничего. Я просто благодарна ему за то, что он терпит мой сарказм и сухость — поверьте, немногие были бы способны даже на это. Он хороший парень, с ним есть о чём поговорить, хотя я уже и не испытывала к нему тех восторженных чувств, как в старших классах, но, как я уже сказала, я стараюсь не вспоминать то время. Мы поженились. У меня началась моя новая жизнь, которая, надо сказать, имела свои плюсы в виде отсутствия любимой сестры Квин и родителей в моём доме, мне уже не нужно было спорить на деньги, потому что у меня их вполне хватало, и я уже не беспокоилась о своём будущем. Я решила: произошло то, что должно было произойти. Я перешла на новый уровень, повзрослела; переросла свой зелёный пиджак, сменив его на элегантное синее платье с глухим воротом, а вместе с ним я переросла и Джейн.       Всё изменилось. В моей жизни больше нет места тому, что раньше было неотъемлемой её частью.       Том с неожиданным энтузиазмом согласился поехать в Лондейл со мной. Возможно, потому, что он хорошо ладил с моими родителями, и его радовала предстоящая встреча с ними. Мы ехали несколько часов на его новенькой машине — он купил её, готовясь к новой должности, которую вот-вот предвкушал получить. Я смотрела в окно, мимо которого проплывали знакомые пейзажи. Я не была тут года два или три, уже успела забыть дорогу к родительскому дому. Собственно, мне вполне хватало длинных ежедневных телефонных разговоров с Хелен, но чёрт дернул меня поехать сюда. Впрочем, когда мы уже подъезжали к полукруглому зданию школы Лондейла, с патриотично развевающимся американским флагом на высоком шпиле, меня стало одолевать столь не свойственное мне обычно жгучее любопытство. Всё-таки было интересно, что случилось с этими людьми, окружавшими меня на протяжении двух лет обучения здесь. Конечно, вполне вероятно, что некоторые из них вообще не придут; я и сама удивлялась, что я сейчас снова в этих стенах, пахнущих свежей краской, под руку со своим мужем, ведь все эти сентиментальности и приступы ностальгии — это точно не про меня, верующую в торжество разума и практичности. Но тем не менее, я здесь. В школе наконец-то сделали ремонт: видимо, мисс Ли прижали к стенке спонсоры, иного объяснения я найти не могла. Впрочем, может быть, мисс Ли уже не директор школы? Будто бы в ответ на мои мысли из динамиков заорал знакомый до боли голос с японским акцентом, от которого я даже вздрогнула:        — Встреча выпускников состоится через пять минут в кабинете мистера де Мартино, поторопитесь!        — Вспомнить бы ещё, где это, — пробормотала я.        — Кабинет мистера де Мартино находится на втором этаже, если вы уже успели забыть родную школу, которая потратила столько средств на ваше образование, неблагодарные дети.        — О, кажется, на подслушивающие устройства тоже не поскупились, — снисходительно усмехнулся Том.       Мы поднялись на второй этаж. Я думала о том, что если кабинет всё ещё носит славное имя нашего неуравновешенного учителя истории, то логично предположить, что он сам всё ещё преподаёт. И как только моя нога переступила порог кабинета, то я поняла, что новым ученикам школы Лондейла, скорее всего, достаётся от историка ещё больше, чем нам в своё время: карта на стене висит, кажется, ещё с тех незапамятных времён, когда Бритни и Кевин крепили её на стену, покрытую всё той же оранжевой краской вместо обоев, только более облупленной; старенький глобус и порванный потёртый линолеум; видимо, ремонт, который был проведён во всём здании школы, не коснулся кабинета истории. За столом восседал мистер де Мартино. Он ещё больше поседел, а его глаза по-прежнему в любую секунду готовы были выскочить из орбит, стоит только кому-то сказать не то, что желает услышать суровый историк. Когда он повернул голову в сторону меня и Тома, услышав, как мы вошли, я увидела, как он постарел. Наверное, это из-за нервов. Ещё бы, как человек, который ненавидит свою работу, он, должно быть, постоянно испытывает стресс, да ещё и алчная мисс Ли решила сэкономить на ремонте его кабинета. Я открыла рот, чтобы поздороваться с ним, но он грозно нахмурился и рявкнул:        — Я помню тебя! Как я мог забыть… чёртов футболист! Одетый в дорогой костюм, сверкаешь своей голливудской улыбкой, зарабатываешь за год столько, что я и за всю жизнь не смог бы со своей жалкой учительской зарплатой!       Он смотрел вовсе не на меня, его глаза буквально вцепились в моего мужа. А Том в ответ лишь растеряно моргал.        — Мистер де Мартино, вы, похоже, перепутали меня с Кевином?       Я не смогла сдержать обречённого вздоха. Как меня раньше не замечали, так и сейчас ничего не изменилось.        — Ты хочешь сказать, что ты не этот идиот Кевин Томпсон, который не знал, что Уотергейтский скандал никак не связан с фильмом «Звёздные врата»?        — Э-э-э, нет, вообще-то я Том Слоан, а в этой школе училась моя жена — Дарья.        — Здравствуйте, — сухо поприветствовала я и, не дожидаясь ответного приветствия, села за свою старую парту. Мистер де Мартино пялился на меня в течение почти минуты, прежде чем воскликнуть:        — Да, я помню тебя, Дарья Моргендорфер! Твоё присутствие вызывало у меня мигрень не так часто, как всех остальных.       «Точнее, моё присутствие оставалось для вас незамеченным,» — добавила я про себя.       Том уселся рядом со мной, и я почувствовала какую-то поддержку. Он явно был в приподнятом настроении и ободряюще улыбнулся мне. Я попыталась улыбнуться ему в ответ, но у меня это всегда плохо получалось — показывать свои эмоции. Поэтому я поспешно отвернулась и принялась рассматривать тех, кто успел прибыть заранее.       Парочка гордых афроамериканцев Мака и Джоди, сидевшая за соседней партой, выглядела очень представительно и солидно, они приветливо кивнули мне. Я была рада их видеть.        — Ух ты, Дарья, ты хорошо выглядишь! — искренне удивилась Джоди.       «Ну да, а вы наверно ожидали, что мои очки-велосипеды будут со мной всю жизнь», — тут же пронеслось саркастично в моей голове, но я промолчала, лишь поправив на носу квадратную оправу, которую, по правде сказать, приобрела не так уж давно.        — Том, я помню тебя! — продолжала тем временем Джоди, не дождавшись ответного комплимента, — Как здорово, что кто-то ещё, кроме нас, встречается со школьной скамьи.        — Да, я тоже рад, — вежливо улыбнулся Том.        — А как же Кевин и Бритни? — поинтересовалась я.       Мак в ответ лишь усмехнулся и кивнул на заднюю парту. Все повернули голову в указанном направлении и нашему взору предстал бывший самый популярный и невероятно тупой полузащитник школьной команды. Кевин сидел за партой один и выглядел довольно потрёпанным, за просторной спортивной футболкой уже давал о себе знать пивной живот, однако на руке сияли в лучах солнца дорогие часы как пошловатый признак показной роскоши и успеха, так же, как и его широкая глупая улыбка, обращённая к нам. Оказавшись в когда-то родных стенах школьной аудитории и под привычным когда-то всеобщим вниманием бывших уже одноклассников, мистер Томпсон вновь загорелся горделивой самонадеянностью и нагловато подмигнул.        — Привет, Кевин.        — Привет… Э-э-э-э-э-э…        — Дарья, — я и не рассчитывала, что он меня вспомнит.        — А, точно, Дарья! Ты же Дарья Моргендорффер? Такая ботанка… была.        — Слоан, — поправила я, скрывая раздражение, и тут же отвернулась от Кевина к куда более милым моему взору МакКензи. Те понимающе улыбнулись.       Мак неловко кашлянул и резко сменил тему.        — Слышал о том, как возросли акции твоей фирмы. Ты делаешь потрясающие успехи, в чём твой секрет? — обратился он к моему мужу.        — Секрет на то и секрет, что не стоит о нём рассказывать. Если, конечно, мы не сидим где-нибудь в баре и ты не угощаешь меня хорошим виски, — привычно пошутил Том в ответ.        — Хм, знаешь, а что вы с Дарьей делаете после обеда?       Раздался общий смех, который явно стоило бы поддержать, будь я просто женой Тома Слоана, которая воспитывает его детей и моет посуду. Но я по-прежнему была Дарьей, хоть и сменила фамилию, а это значит, что светская болтовня вызывает у меня скуку. Впрочем, Джоди была иного сорта и с удовольствием присоединилась к разговору о процентных ставках, валидности, поиске спонсоров и о том, как правительство не даёт дорогу малому бизнесу. Из их разговора я узнала, что Мак и Джоди основали собственную юридическую фирму, скорее всего, довольно успешную, если судить по их уверенным улыбкам, но, присутствуя в качестве хозяйки на всевозможных званых ужинах, я усвоила главное правило так называемого «высшего общества»: как бы ни обстояли дела на самом деле, все должны думать, что твоё солнце в зените и удача буквально ломится в двери каждое утро. Сначала это вызывало у меня отторжение, поскольку расходилось с моей политикой абсолютной честности и объективности, но со временем я приняла это главное правило игры, тем более, это в чём-то совпадало и с моими приоритетами: что бы ты ни чувствовала внутри, сохраняй маску спокойствия и равнодушия. Вот и сейчас я сидела с совершенно каменным лицом, с каким все привыкли меня видеть со школы, занятая своими мыслями. Это были мысли о том, что в очередной раз всеобщий восторг вызывают достижения моего мужа, половиной которых он, несомненно, обязан знакомству с нужными людьми, а обо мне (хотя ведь именно я выпускница Лондейла) даже никто и не вспомнил. Я обвела взглядом класс. Мистер де Мартино яростно заполнял журнал (он даже это мог делать яростно), иногда поднимая глаза, полные злости, на присутствующих, но не вызывал ничего, кроме жалости. Я проследила за направлением его взгляда. Конечно, под его прицел попадал прежде всего Кевин, развалившийся по-хозяйски за партой, будто бы смотрел любимый футбол на диване. Он перекидывался шуточками с высоким худощавым рыжим парнем, который искоса поглядывал по сторонам, будто бы выискивая добычу. Его рука приобнимала такую же высокую и тощую девушку неопределённого возраста — возможно, из-за слоёв косметики, с точностью грамотного инженера нанесённой на лицо, чтобы придать ему максимальное сходство с пластиковой куклой. Я с трудом узнала в рыжем Тошнотика. Тот, надо сказать, судя по его виду, добился немалых высот, к моему удивлению, и даже мог себе позволить слегка небрежным тоном разговаривать с бывшим самым популярным парнем в школе. Ох уж эти превратности судьбы! Никогда не угадаешь, кто в итоге окажется её фаворитом. Спустя несколько минут мне удалось установить и личность спутницы Чарльза Руттгеймера-младшего — ею оказалась ни кто иная, как Тиффани, подружка моей сестры из модного клуба.       «Да уж», — это единственное, что мог ответить мой разум на сложившуюся ситуацию.       Всё это было мне совершенно не интересно, так же как и оживлённая дискуссия Мака, Джоди и Тома. Я пришла сюда ради одного человека, и я не видела её здесь.        — Хэй, Дарья.       Я вздрогнула, услышав до боли знакомый хрипловатый голос чуть ли не у самого уха.       Я оглянулась и тут же встретилась взглядом с насмешливыми голубыми глазами, смотревшими на меня всё с тем же знакомым прищуром. И уголок губ, накрашенных тёмно-красной помадой, совершенно знакомо был чуть приподнят в вечной ироничной усмешке Джейн Лейн. Она осталась такой же. Совсем не изменилась! И это так неожиданно и сильно обрадовало меня, что я несколько секунд просто моргала, уставившись на старую подругу. Но, конечно же, самообладание вернулось ко мне очень быстро.        — Ты меня напугала. Или это была часть перформанса?        — Да. Ты уловила мою идею, Дарья.        — Этому вас учили в Бостонском колледже искусств?        — Если бы, — протянула она, — тогда я, может быть, оттуда не сбежала бы.       К худощавой фигурке в свободных чёрных одеждах тут же прилипли взгляды всей нашей небольшой компании. Том пытался скрыть свой заинтересованный взгляд, то и дело опуская глаза на свои начищенные ботинки, а Джоди и Мак всё так же натянуто-приветливо улыбались, что выглядело довольно нелепо. Эта реакция на внезапно появившуюся мою школьную подругу была вполне объяснима — никто ничего не знал о том, где она и чем занимается, никто не думал, что она вообще придёт, а главное — никто не знал, что после школы мы практически не общались. Но Джейн была невозмутима. Она спокойно, даже несколько небрежно уселась за соседнюю парту.        — Джейн Лейн! — завопил мистер де Мартино.        — Вы меня помните? — брюнетка удивлённо приподняла бровь.        — Конечно, помню! Никто не красил двери моего кабинета лучше тебя, когда я не хотел ставить тебе тройку.        — А. Точно, — в голосе Джейн было слышно разочарование.        — Думаю, использование неквалифицированной рабочей силы учеников — это единственное, что помогает этому проклятому месту не рухнуть, похоронив меня под своими руинами, — в голосе де Мартино слышалось отчаяние вперемешку с негодованием, и он в сердцах стукнул кулаком по своему старому столу. Ему определённо не нужно было этого делать: с грохотом покатился на пол потёртый глобус, раздался оглушительный треск, и древняя, рассохшаяся столешница дала кривую трещину. Весь класс молча уставился на неё, на несколько секунд повисла гробовая тишина. Мистер де Мартино сжал кулаки и зажмурился, стараясь держать себя в руках, но на виске его запульсировала синяя жилка, и было видно, что его начинает трясти. С пронзительным криком он с силой пнул и без того шатающийся стол, от которого тут же отлетело две ножки, а столешница окончательно развалилась на две части.        — Всё! Катись оно всё к чёрту!       Весь красный, он вылетел из кабинета, угрожающе-бессильно размахивая руками, мне даже показалось, что в глазах его блеснули слёзы. «Бедняга, — с искренним сочувствием подумала я, — у него будет новый приступ истерики, когда мисс Ли предъявит ему счёт за сломанный стол». Тут же послышался громкий гогот с задней парты — бывший звёздный полузащитник хватался за живот от смеха, сотрясая парту.        — Вы видели, нет, вы видели? Старый хрен раздолбал свой собственный стол, ха-ха-ха-ха! Вот это лицо!       Тошнотик, точнее, Чарльз (навряд ли школьное прозвище теперь ему подходило) снисходительно улыбался рядом с Кевином, очевидно, сознавая его глупость. Тиффани рядом с ним продолжала хлопать глазами. Я отвернулась от этого довольно противного зрелища и краем уха слышала, как Кевин, не встретив поддержки, прекратил свой смех, что-то недовольно бормоча под нос.        — Так ты бросила художественный колледж, Джейн? — спросила тем временем Джоди.        — Я получила там всё, что мне было нужно, и отправилась в свободное плавание. Так все великие художники делают, ну и чем я хуже? Поездила по штатам, слетала в Индию, наблюдала за дикими джунглями в поисках вдохновения…        — О, звучит неплохо! Я всегда знал, что ты многого добьёшься, — улыбнулся Том.        — Ага, поэтому меня бросил, — тут же парировала Джейн, одной фразой заставив бедного Тома снова уставиться на ботинки.        — А где ты сейчас? Чем занимаешься? — поинтересовался Мак.        — У меня своя небольшая галерея в Бостоне. Там я выставляю свои картины, а ещё картины моих друзей, в основном поздний символический экспрессионизм…        — Звучит довольно интересно. Мы обязательно заглянем.        — Конечно, — пожала плечами Джейн, на миг отведя глаза в сторону, — Буду очень рада вас видеть.        — Может, тоже сходим? — обратился ко мне Том, — У Джейн ведь замечательные картины были.        — Уверена, они и сейчас такие, — я усмехнулась и взглянула на свою бывшую подругу. Она нервно покачивала ногой, и губы её были плотно сжаты, но на её лице всё также была невозмутимая улыбка. Выдержав недолгую паузу, я добавила:        — Просто это передвижная галерея. Сегодня в Бостоне, завтра в Питтсбурге, послезавтра в Антарктиде, и нужно очень постараться, чтобы застать её в своём городе. Джейн Лейн не любит сидеть на месте.        — Так точно, — кивнула юная художница с еле слышным вздохом облегчения.        — В таком случае, вот тебе наша визитка, — Мак протянул картонный прямоугольник, — позвони мне или Джоди, когда…       Новый взрыв грохота заставил Мака замолчать и вздрогнуть, как и всем остальным в нашей компании. На этот раз причиной послужила старая скрипучая дверь кабинета, ударившаяся о стену, оставив на ней вмятину от металлической ручки. Кто-то очень разъярённый толкнул её, желая войти. Я ожидала увидеть в дверном проёме вернувшегося мистера де Мартино, но мне пришлось немало удивиться, потому что на пороге стояла хрупкая блондинка с декольте, спорящим по своей глубине с Марианской впадиной. Блондинка была настроена очень решительно — об этом говорили её сдвинутые аккуратные брови и сжатые пухлые губки, но то, как она хлопала огромными голубыми глазами с длинными ресницами, было до боли знакомо.        — Б-Бритни? — заикаясь, тихо проговорил бывший звёздный полузащитник с задних парт и весь вжался в сидение.       Победоносное выражение на лице блондинки давало понять, что он не ошибся.        — Так и знала, что увижу тебя здесь, Кевин. Что, надеялся ухватить кусочек былой славы? Надеялся, что хоть здесь тебя помнят как красивого, популярного и успешного? — её голос так и сочился ядом, а на Кевина было просто жалко смотреть: он весь сжался, и его глаза будто бы тщетно молили о пощаде со стороны бывшей подружки.        — Почему ты так жестока со мной? — пролепетал он еле слышно, не сводя глаз с приближающейся Бритни.        — Ты ничтожен и жалок. Все это знают.        — Неправда! Я был в школьной футбольной команде!        — Ты был самым тупым в классе. Все смеялись над тобой. И сейчас смеются. И всегда будут.        — Не говори так! — голос Кевина уже срывался на истерический крик. Я хорошо знала, чем это может закончиться, поскольку это очень походило на моего отца, когда он вспоминал о детстве в военном училище.        — Я пришла отдать тебе вот это, — Бритни швырнула перед ним листок белой бумаги, — Ты уже полгода не платишь алименты нашим детям. Думаешь, им мало того, что их отец — неудачник, там они ещё и должны остаться без гроша?       Кевин медленно взял лист и пробежался глазами по строчкам. А я тем временем поражалась, как сильно изменилась его бывшая, судя по всему, жена. Я помнила её как простую, эгоистичную, но слишком глупенькую, чтобы быть злой, девочку, которая постоянно говорила «И-и-и-у» и так мило накручивала свои локоны на палец. «Видимо, жизнь с Кевином оказалась настолько травматичной для её характера, что ей пришлось превратиться в мегеру», — подумала я и повернулась, чтобы поделиться своим умозаключением с Джейн — прямо как раньше, в школе, — но вместо неё сидел скучающий Том. Я повернула голову, осмотрев весь класс, но Джейн не было. Я снова её потеряла, засмотревшись на скандал, устроенный Бритни. Нет, это не должно было случиться. Я подскочила и вышла из класса, стараясь, чтобы моя походка не выдавала моего волнения.