Рожденные революцией

Карлайл еще около двух недель оставался с Вольтури - ровно до того момента, когда произошло нечто ужасное, вошедшее в историю человечества под названием «Сентябрьские избиения священников». Это и было то самое развлечение, которое Аро приготовил для Кая и заключалось оно в следующем: По свидетельствам очевидцев циничные и поражающие своей бесчеловечной жестокостью расправы над служителями культа вершились одновременно в нескольких местах Парижа: в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, в монастыре Францисканцев, в тюрьмах Ла-Форс и Сен-Фирмен. Впрочем, эти свидетельства уже никому не кажутся достоверными, а многие из них и вовсе слывут подделками, а все потому, что некто, по фамилии Майяр – кровавый трибун, вершивший это адово судилище, упоминался и там и там – а как, в самом деле, он мог присутствовать во многих местах одновременно? Многие историки посчитали, что этот факт полностью опровергает топографию событий, а иные решили, что этот Майар был поистине деятельным человеком – раз успевал везде. Эти последние были не так далеки от истины – для Аро быстрое передвижение не являлось проблемой. Отнюдь. Но он лишь созерцал. Улыбаясь мыслям о том, что эта невинная шалость, весьма кстати укрепит его положение как «Верховного существа». Лишив французов «духовных кормчих», он напитает их тем, чем следует. Всем же остальным в эту ночь, по праву, занимался Кай. Убийства продолжались 14 часов и закончились с первыми лучами рассвета. В сумраке, под бледным сводом утреннего неба смутно виднелись темные груды распростертых трупов. Высокие строения аббатства возвышались торжественные, молчаливые и равнодушные, бросая на эту картину свою холодную тень. Из-за длинной ограды аббатства виднелись деревья сада, раздавались безмятежный щебет птиц, шум их крыльев. На углу улицы Бурбон де Шато встретились две добрые соседки. Одна рассеянно прислушалась к странному, монотонному шуму, похожему на протяжные стоны из самой преисподней: - Что это? – спросила она. - Разве вы не знаете, что в тюрьмах кипит работа? Посмотрите-ка на ручей. - Ручеек был совершенно красным — он весь состоял из крови. Это была кровь несчастных, убиенных в тюрьме аббатства. Всего их было 270 душ. А в воскресенье 9 сентября открывалась ярмарка в Сен-Клу. Весь Париж толпою явился туда; никогда не бывало более веселого и блестящего празднества. В то время как там танцевали и кутили, могильщики уносили в каменоломни Монруж уже забытых мертвецов, огромные груды которых скопились во дворе старого аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Некоторые из них упокоились на кладбище Воржир, где сейчас стоит Часовня мучеников, а большую же их часть просто свалили в колодец аббатства и засыпали мусором, ибо могильщики утомились этой неблагодарной работой – сгружать и увозить растерзанные тела. Аро немного посокрушался по этому поводу, сетуя на бессовестную леность работяг - как многие жестокие тираны он был сентиментальным. Все это окончательно подорвало самообладание Карлайла. И он потребовал от Аро отпустить его. Старейшина долго и пристально вглядывался в пронзительные светлые глаза американца, пылающие, требовательные, почти сумасшедшие. Изливающие такую боль. Такую тоску, что тысячелетнему вампиру стало не по себе. Он не любил тягостных эмоций. - Что ж, я вижу, как тебе нелегко, Карлайл, - Аро расправил плечи, будто желая избавиться от нелепого, лишнего груза. Лицо его выражало легкое смятение и недоумение. – Ты можешь идти, – разрешил он, - но помни, это только мое решение и оно не окончательное. Кай и Марк еще должны сказать свое слово. А потому – ты вернешься. В Вольтерру. Скажем… лет через пятьдесят. - Благодарю, – выдавил из себя Каллен, и резко развернувшись на каблуках, спешно подался к двери. - О, не стоит, друг мой, – ласково пропел ему вслед Аро, - не стоит… Карлайл ушел. А кровавая драма во Франции продолжалась… Какое-то время он пытался отыскать следы Гаррета, но безуспешно. А затем понял, что не может больше оставаться в этой стране. На этом континенте. До конца 19 века Каллен, словно ища забвения и спокойствия, метался по всей Земле: он побывал в Египте, Амазонии, Ирландии, Великобритании, России, Румынии, Германии, много где еще. Менялись места, декорации, страны, языки, но одно оставалось неизбежным – его бессмертие. Его одиночество. И его совершенная память… как проклятье. Вольтури, кажется, забыли о нем… А Гаррет? Он уходил, но каждый раз возвращался, наблюдая за жизнью Тони и Луизы издалека. Когда, через семь месяцев, после ее спасения у них родился сын, Гаррет исчез из Франции на целых два года, убеждая себя, что так, видит Бог! так - лучше. Он просто обязан был так поступить. Но что-то, жившее в груди – терзающее его, воющее, скребущее когтями, тянуло его туда. И в конце концов, он подчинился. Убеждая себя в том, что делает это только ради их безопасности. Какая, к черту, безопасность? Ты сам представляешь самую страшную угрозу для них! Он старался держаться поодаль. Молодая семья Демеран, получала нежданные денежные вспомоществования, которые оказывались всегда к месту. А еще - Лу скрывала это от мужа – ей приходили письма, в которых, пожелавший остаться неизвестным, доброжелатель, предупреждал ее о… да обо всем на свете – о прохудившейся крыше, об арестах – о том, что так или иначе, могло угрожать их жизни и спокойствию. Благодаря этому анониму, они даже переехали в более спокойную провинцию, покинув привычный Аррас. Но письма приходили и после. Лу, прижимала их к груди и тихо плакала, ей казалось, что она понемногу сходит с ума… а как иначе объяснить то, что она читает весточки с того света? Конечно – это был ЕГО почерк. И ничей больше. Ведь за полгода их переписки она изучила каждую крошечную завитушку… Антуан ушел из жизни в 1812 году. Хороший возраст. Хорошая жизнь – в которой была любимая женщина и обожаемый единственный сын. Он ушел тихо и легко - в полной уверенности, что взял от жизни все – везение никогда не отворачивалось от Демерана. За исключением одного единственного раза. Он и сыну всегда говорил: - Бог любит меня, Демьен. Определенно. Столько раз бывал я на волосок от смерти – и ни одной царапины! Именно тогда – после похорон, Гаррет и увидел его. Мальчика, на которого сознательно старался никогда не смотреть. Мальчика, который вырос. И стал молодым мужчиной. Демьен получил двухдневный отпуск в военной Академии, что бы проститься с отцом. Он смотрел на мир такими знакомыми, серыми, как ноябрьское небо, глазами… Гаррет оцепенел и совершенно оглушенный наблюдал, как юноша поддерживает под руку свою мать – Луиза была по-прежнему красива и стройна, «вьероуз» - как сказали бы ценители женского очарования. Увядающая роза. Конечно, еще не старая, но уже и не бутон… Гаррет не замечал ее мелких морщинок, слегка потускневших волос – она всегда оставалась для него ЕГО ЛУ – самая прекрасная. Единственная. Родная. Он смотрел вслед - отмечая, как эта утрата ссутулила ее плечи, и она с охотой принимала помощь сына, опираясь на его руку, неспешно ступая на подгибающихся, неверных ногах. Эти двое медленно удалялись по узкой тропинке от фамильного склепа. А Гаррет… он никогда так остро не чувствовал своего и ИХ одиночества. Никогда… Всегда. Теперь это будет с ним всегда. Демьен воевал. Много. И страшно. А вернувшись, неожиданно, решил стать католическим священником. Он верил, что его Ангел-хранитель не раз спасал его, отталкивая от рвущегося снаряда, закрывая от шальной пули. Ему казалось, что он даже видел его… однажды. Лу скончалась в 1846 году. Упокоилась. Гаррет надеялся, что там, где она сейчас. Где бы она ни находилась. Луиза действительно обрела покой. Вечный. О чем он не мог теперь и мечтать. Демьян ушел из жизни на тридцать лет позже матери. Из-за принятого обета безбрачия, потомства у него не осталось. Аристократический род Де Вержи. Прекратил свое существование. Прервался. Если не учитывать того факта, конечно, что один-единственный его представитель… не умрет никогда. Иногда Гаррет приходил к фамильному склепу семьи Демеран, и опираясь на холодные каменные плиты надолго застывал скорбной статуей. Разговаривал с ними. Но никогда не заходил внутрь. Не мог заставить себя. Смотреть на гробы. Представлять, что в них находится. Не хотел думать – что от тех, кого он ТАК любит остался лишь жалкий прах. Почти ничего. Не хотел. Не мог. До яростно зажмуренных глаз, до сжатых в крошево зубов. А потом, очертя голову, бросался в самую гущу борьбы. Все происходящее он теперь воспринимал совершенно иначе – Любой город, в любой стране казался ему пыльным ветхим сундуком, забитым до отказа поломанными куклами. Да. Куклами. Совсем новыми и потрепанными, средней степени изношенности – со скрипящими, но еще крепкими шарнирами и основательно побитыми молью. Всех их объединяло одно – прочные, похожие на стальные тросы, нити, прошивающие запястья, ступни, голову… Всего лишь куклы. Все, без исключения. Просто сваленные в беспорядочную кучу, перепутались-переплелись своими веревками. В один клубок. И дергают-терзают друг-друга… наивно полагая, что обладают властью. Но Кукловод один. Истинный. Страшный. Он главный антагонист в этом театре абсурда. И Гаррет знал его имя. Его проклятое имя. Но ведь, если есть Зло, должно быть и Добро? Возможно ли, перерезать эти стальные путы, что бы как в сказке – исчезло все ненужное, наносное и деревянная кукла вновь стала человеком? Гаррет верил в это. Теперь его целью было остановить это безумие, которое от Франции начало медленно, но верно расползаться по всему миру, достигнув своего апогея в России в 1917 году. Видимо у итальянцев и здесь объявились какие-то свои интересы. Попутно Гаррет уничтожал «падальщиков» - вампиров, питающихся на полях сражений. Он терпеть их не мог. Ненавидел. Первая мировая… гражданские войны… вторая мировая… Гаррет отчаянно искал возможность избавить людей от кровавых прихотей «серого кардинала», который стоял за спиной каждого деспота, проливающего реки крови. Направлял. Гаррет олицетворял сопротивление. Контрреволюцию. Извечную оппозицию правящему клану вампиров. Но, силы были, явно неравны. Люди, отчего-то быстрее проникались фальшью, идеями о превосходстве одной расы над другой или же развращающими призраками Свободы. С превеликим удовольствием купаясь в крови. Окуная Землю в разрушительное, адское безумие. Почему? Ответа на этот вопрос Гаррет не знал. Может быть, Каллен знает? С Карлайлом он больше не встречался, хотя знал, что ему, вроде, удалось создать свой клан. Значит, Он ушел-таки от Вольтури. Смог. Единственный, кто пришел на помощь. Друг? Свидетель его смерти. Его любви. Его истории. Гаррет был уверен, что когда-нибудь – когда боль хоть немного отпустит, он найдет в себе силы для встречи с ним. Но не сейчас. 2012г. Штат Вашингтон. Окрестности г. Форкс. Особняк Калленов. 48 часов до прихода Вольтури. -Значит, союз человека и вампира, все же возможен? – спросил Гаррет, и Карлайл уловил невероятное напряжение в его голосе. - Да, но обращение Беллы было непреложным условием Вольтури. Гаррет замер на ступеньке, на полпути к кабинету Карлайла. Его рука сжала изящные кованые перила до металлического скрипа, а глаза приковались к большой картине в золоченом багете. - Проклятые итальяшки! – прошипел он не сводя, пылающих ненавистью глаз, с надменных фигур, изображенных с невероятной натуралистичностью. За огромным панорамным стеклом, позади него, прямо на лужайке перед домом, Эдвард разговаривал о чем-то с этим огромным индейским парнем. Тот сосредоточенно хмурил брови, прижимая к себе маленькую девочку, которая удобно устроилась на руках этого великана, доверчиво обнимая его мощную шею. Гаррет оглянулся и вдруг произнес: - Знаешь, Карлайл, а ведь у меня был сын. Демьен. Каллен застыл у двери. Его совершенная память мгновенно воскресила то непонятное состояние Луизы, которое он опрометчиво принял за аритмию. Теперь он осознал, что этот странный сердечный ритм – перебиваемый быстрыми, легкими толчками - будто трепетом невесомых крыльев крохотной пташки – было ни что иное, как новая, зарождающаяся в ее теле жизнь. - Вот как? – Карлайл улыбнулся, но улыбка эта вышла печальной. Он не нашелся что больше сказать… Что это самое большое счастье – продлиться в собственном ребенке? Это несомненно… Но что может быть страшнее осознания того, что ты, однозначно, переживешь свое дитя? Увидишь, как плоть от плоти твоей – стареет и угасает? Умирает? - Да. – Гаррет тоже улыбнулся, все же это воспоминание было для него светлым и радостным. Похоже, он многое пережил и осознал в своем бессмертии. - Расскажешь мне о нем? – Карлайл гостеприимно распахнул двери своего кабинета, приглашая Гаррета войти, - у нас есть еще немного времени. - Конечно. А потом он увидел ЕЕ. И бесконечное, черное отчаяние, которое выжимало из него все силы, оставляя лишь непомерную, дикую усталость – вдруг отступило. Не совсем, конечно. Оно все еще колыхалось за его спиной, будто чужая тяжелая мантия, оттягивающая плечи, но он понял, что есть что-то в этом взгляде, в этом непринужденном жесте, с которым она поправляла волосы чуть более светлые, стекающие на хрупкие плечи как расплавленная платина… в НЕЙ самой, есть что-то, в чем он остро нуждался, последнее время… очень долгое время. Просто необходимое. Гаррет почувствовал это всем своим сердцем. Каждой клеточкой, бессмертного, черт побери, тела. Такое нужное. Прямо сейчас. Он наполнялся чем-то, как пустой сосуд. Пустота. Ее просто больше не было. Она перестала существовать в нем. Кейт застыла, сцепив перед собой руки. Гаррет протянул к ней ладонь: - Говорят, ты можешь уложить вампира одной левой? – несмотря на предостережение Эдварда, он решительно подставился под удар. Девушка улыбнулась: - Могу. Любопытно? Мощный разряд тока встряхнул его, выбивая из подсознания, словно пыль из старого ковра, то самое очевидное – что он помнил всегда. И не собирался забывать… - Что вы себе позволяете?! – звонкая пощечина обжигает щеку. Гаррет столбенеет от неожиданности, и пригибается, уворачиваясь еще от одной оплеухи. Синие, до невозможности, синие глаза строго и немного испуганно впиваются в него, проникая под кожу, навсегда меняя его жизнь, и … Воспоминания накрывают. Больно выворачивают наизнанку. Ослепительный свет разгорается под сомкнутыми бледными веками, поглощает яркие образы прошлого, взрывается ошеломительной, поглощающей вспышкой и… гаснет. Гаррет открыл глаза и встретился взглядом с золотисто-медовыми настороженными, несмотря на демонстративную усмешку, глазами Кейт. - Ух ты! - Неужели понравилось? – скептически поинтересовалась светловолосая нимфа. - Я не мазохист. Но впечатляет. – искренне признался Гаррет. Девушка открыто и дружелюбно улыбнулась ему. Хотя поводов для улыбок, в сложившейся ситуации почти не оставалось. А ему стало тепло и солнечно… Вдруг. Красные мундиры наступают. Наступают. – он качнулся и загородил своей спиной Кейт. Вольтури выступали даже не торжественно – помпезно. А Гаррет чувствовал, как в нем поднимается бешеный, несокрушимый протест. Словно раздирает изнутри, заставляя стиснуть зубы до каменного скрипа, заставляя сжиматься кулаки до треснувшей кожи на костяшках. Он скользил взглядом, налитым кровью, по бледным, высокомерным лицам, пока не споткнулся о Феликса. Рычание вырвалось из груди, вибрирующей болью сводя ребра. Чёрт! Гаррет еще не вполне осознавал, что сегодня он защищает не только Карлайла и его семью, не только иллюзорную свободу всех бессмертных, но и тот хрупкий, крошечный росток чего-то - того, что так настойчиво пробивалось в его душе, наполняя жизненной силой. Но он уже знал - На этот раз все будет иначе. Лживые твари! Кейт уже перестала биться в истерике, после гибели Ирины, Но он все еще крепко сжимал ее в объятьях, во рту стоял металлический привкус после электрических ударов, все равно не отпущу – он бросал на нее быстрые встревоженные взгляды. - Все в порядке, Гаррет. Отпусти меня. – горький шепот. Ей больно. И эта боль раздирает его изнутри. - Они… Клянусь Кейт! Они за все заплатят! – сбивчивые клятвы в распахнутые янтарные глаза, - Клянусь! – и желание защитить ее. Яростное, сумасшедшее. От которого хочется взвыть. Кейт доверчиво прижимается к нему, пряча лицо у него на груди. Помоги мне! Верь мне! Ты в безопасности… — Безопасно только то, в чем мы уверены. Только оно приемлемо. Неизвестность… чревата. – Аро обернулся к свите, словно ища поддержки своим словам. Гаррет шагнул вперед, выпуская руку Кейт. Слова Старейшины насквозь пропитанные ложью, снова и снова звучали в голове – как убийственный, раскаленный набат. СУКА! Кай расплылся в зловещей ухмылке. — Ты убедителен, Аро, — глухо произнес Карлайл. — Друг мой! — вкрадчиво ответил старейшина. — Не будем торопиться. Рассмотрим вопрос со всех сторон. В этот раз все будет иначе! — Хотите, подкину вам точку зрения? – Гаррет изо всех сил пытался сдерживаться, не сорваться на рычание. Он должен быть убедительным! — Да, кочевник, — подтверждая кивком, разрешил Аро. Гаррет вскинул подбородок. Глядя в упор. Распахнутый плащ. И распахнутое же настежь сердце. Разверзнутое, истекающее ненавистью, выпадающее из развороченных ребер. Обнаженная сущность. Неприкрытая злость… Один. Против Вольтури. Против незыблемой силы. Тем не менее, он казался неуязвимым в своей уверенности, в своей отчаянной уверенности: - Вы пришли сюда не для того, что бы вершить правосудие. Будьте свидетелями! - Он перевел взгляд, полный пылающего гнева за спины старейшин, обращаясь к пришлым, настороженным вампирам. - Как они изворачиваются, и лгут, ища оправдание своей подлинной цели — уничтожить вот их семьи. — Гаррет обвел жестом Карлайла и Таню. На лице Аро отражалось лишь вежливое любопытство. Он как будто ждал, когда же закативший истерику ребенок поймет, что его ор никому не интересен. Взгляд Гаррета снова вонзился острой тонкой иглой в кроваво-мутные, подернутые пеленой зрачки Аро: - Я пришел как свидетель. А остаюсь как боец. Смерть ребенка для Вольтури пустяк. Вы хотите большего — смерти нашей свободы! Так давайте же! Перестаньте пичкать нас лживыми сказками! Откройте свои истинные цели, а мы откроем свои. Мы будем бороться за свободу. Вы покуситесь на нее или не посмеете. Выбор за вами, а свидетели пусть увидят, о чем на самом деле идет спор! Тишина повисла над заснеженным полем. А снег все падал. Осыпая застывшие фигуры белыми, невесомыми хлопьями. Покрывая мощные пушистые спины оборотней льдистой сединой. - Кто вами правит, кочевники? – Гаррет снова обращался к свидетелям Вольтури - Перед кем вы в ответе, кроме собственной совести? Вольны ли вы идти своим путем, или за вас решают Вольтури? Гаррет окинул взглядом толпу, всматриваясь поочередно в каждое лицо. Его слова никого не оставили равнодушным. — Присоединяйтесь! Если вы думаете, что Вольтури позволят вам разбрестись по свету, рассказывая о сегодняшнем дне, вы жестоко ошибаетесь. Может, нас всех перебьют, — он пожал плечами. — А может, и нет. Может, они недооценивают наши силы. И, может, Вольтури, наконец, встретили равного противника. Однако, одно я знаю точно — если погибнем мы, вам тоже не жить! В рядах свидетелей возникло явное замешательство, граничившее с всеобщей паникой. Аро ответил улыбкой. — Великолепное выступление, сразу видно революционера! — Революционера? Кого же я хочу свергнуть? Вы мне кто? Король? Хотите, чтобы я назвал вас господином, как лизоблюды из свиты? – хриплое рычание вырывалось из глотки толчками, отчего голос становился почти неузнаваемым. — Тише, тише, Гаррет! — терпеливо успокоил Аро. — Я намекал исключительно на время твоего рождения. Ты все такой же патриот. – слова, полные злой иронии больно цепляли нутро. Гаррет сжал зубы, ощущая, как жесткие желваки уперлись в скулы. К черту! Он припал к земле и ощетинился, как… как огромный рыжий волк за его спиной. Он чувствовал ровно такую же потребность вцепиться зубами в глотку Аро, как и оборотень. Давайте же! Суки! Но Вольтури… ушли. Отступились. - Они сейчас в смятении, но наступит время… - Эдвард, кажется, был уверен в том, что старейшины все равно не оставят их в покое, - скорее всего нас перебьют поодиночке. Кейт сжала руку Гаррета, а он в ответ лишь погладил большим пальцем, выпирающие, под гладкой, прохладной кожей, костяшки. И это ощущение… нежного прикосновения, от которого сбилось дыхание, наполнило его ликованием. Непривычно. Сильно. До краев. - Пусть попробуют! – беспечно рассмеялся он, привлекая девушку к себе и зарываясь лицом в мягкое облако платиновых волос. -Элис предупредит, если Вольтури задумают новый поход, — с уверенностью возразила Шивон. — И мы соберемся вновь. Ведь наступит же время, когда наш мир сможет обойтись без их «услуг». - Когда-нибудь, — согласился Карлайл. — И если оно наступит, мы встанем плечом к плечу. - И победа будет за нами! – уверенно заключил Гаррет.