Рожденные революцией

      Он упал на колени, зажимая слабеющей рукой рану на животе. Сочившаяся сквозь пальцы кровь окрашивала темно-красным, расползающимся пятном кипенно-белую батистовую рубашку, объемные рукава которой были уже изрядно потрепанными и посеревшими от пыли. Длинные пряди растрепавшихся русых волос неопрятным каскадом упали на лоб, застилая глаза, щекоча ноздри.       Перед угасающим взором все плыло, и юноша был вынужден схватиться свободной рукой за дощатую стену сенного сарая, вгоняя под кожу ладони острые иглы сухих древесных заноз.       Горячая кровь пропитала уже и его синий плотный жилет, и облегающие брюки, и теперь, струясь по ногам, стекала к коленям, образовывая изрядную лужу, которая, впрочем, быстро впитывалась в землю, припорошенную сухой соломой и хрупкой остроконечной листвой, облетающей с кроны старого каштана раскинувшейся над сараем       «Как рано в этом году опадают листья…» - мелькнула неуместная мысль. И Гаррет, с трудом превозмогая боль, вложив все оставшиеся силы в последний отчаянный рывок, заполз в сарай и рухнул на колкое, пыльное сено, зарываясь лицом в пахнущую прелым разнотравьем подстилку.       Гаснущее сознание продолжало улавливать далекий шум: залпы орудий, рев обезумевшей толпы…эта устрашающая какофония сливалась в монотонный протяжный звук, похожий на тот, с которым грозный штормовой океан, грохоча и стеная, атакует неприступные скалы.       Народ буйствовал: «бешенный»* сброд и санкюлоты*, опьяненные призрачной свободой, жадно поглощали боль, страх… смерть – и своих и противников – всех без разбору, и никак не могли насытиться этим кровавым, изуверским зрелищем.       Там, у стен осажденного замка Тюильри, где предки Людовика XVI повелевали миром, вершился страшный суд над абсолютизмом.Но Гаррет Клод Де Вержи уже не надеялся узреть агонию королевской власти. Хотя и стремился к этому всей душой, обуреваемый диким желанием ЖИТЬ. Жить, что бы дышать свободно, в свободной стране, с равноправными счастливыми гражданами, жить, что бы… любить.       Но он знал, что умирает. Что ему не суждено больше сорвать украдкой, сладкий поцелуй с нежных трепетных губ его возлюбленной… его Луизы… А тем временем, эти самые граждане, за чье безоблачное будущее он заплатил столь непомерно высокую цену, все стекались и стекались ко дворцу: по улице Сен-Никез, по Малой Карусели, по набережной Сены, влекомые неуемной жаждой расправы. Толпа прибывала как прилив, и все новыми и новыми волнами обрушивалась на стены Тюильри.       Наконец, когда король с семьей покинул дворец, изможденные голодом и разрухой простолюдины, мятежники и смутьяны, отчаянные головорезы и мародеры, вся эта пестрая, разношерстная толпа, гордо именовавшая себя «патриотами», возликовала от предчувствия скорой победы, и ворвалась в галереи дворца.       За несколько минут толпа наводнила покои – патриоты сновали повсюду, они осматривали крыши, коридоры, кладовые, целенаправленно грабя дворец и попутно убивая уцелевших швейцарцев – разбитых наголову армейцев короля, а также замешкавшихся слуг из свиты. Их, несчастных и обезумевших от страха кололи пиками, рубили наотмашь саблями, выбрасывали живыми в окна… несмотря на плач и мольбы.        Не щадили никого – ни женщин, ни придворных мальчишек. Набив карманы, чем только можно, бандиты ринулись, естественно, на кухню. Маленького щуплого поваренка, не успевшего убежать от извергов, затолкали в котел с кипящей водой и поставили на горящую печь… а затем «патриоты» набросились на припасы съестного. Каждый завладевал тем, что было под рукою: один тащил вертел с дичью, другой – окорок, третий – огромного рейнского карпа.       Погреба, где хранились вина и ликеры представляли собой неописуемое зрелище: пол там устилал толстый слой битых бутылок, на котором вперемешку с трупами побежденных, валялись мертвецки пьяные победители. Мужчины и женщины, захлебываясь в диком восторге, собирались целыми сотнями в вестибюле у южной лестницы замка и плясали - грязные, полуголые, сумасшедшие, среди потоков вина и крови.       Во дворе адское пиршество тоже приобрело садистский размах – там, озверевшая голытьба на кострах палила тела убитых при штурме швейцарцев, отплясывая вокруг чадящих останков дикую сарбанаду.       Пепел и лебединый пух, из распоротых саблями перин, витал в раскаленном августовском воздухе.       Стекла звенели, под ударами разящих пик… взламывались столы и секретеры, разбивались драгоценнейшие фарфоровые вазы, безжалостно крушилось все, что невозможно было унести: неимоверной красоты часы, украшавшие консоль, статуи, барельефы, срывались портьеры и гобелены. Растаскивались и исчезали в бездонных, кажется, залатанных грязных карманах: золото, ассигнации, столовое серебро, украшения, книги из библиотеки, свечи и канделябры, белье… Столько сокровищ, неожиданно попало в их загребущие руки…       Добрались и до постели королевы, из которой бесстыдное глумливое стадо, сделало арену для самых мерзких, пьяных непристойностей… 10 августа 1792 года. День, который готовился кануть в лету, унеся при этом с собою многие сотни человеческих жизней, перемалывая их в беспощадных жерновах революции.       Та же участь была уготована и Гаррету, который, шумно вбирая в легкие воздух, еще цеплялся за ускользающее, как песок сквозь пальцы, сознание. Он верил, что ЕГО жизнь прошла не напрасно. Но, это был еще далеко не конец. Гаррет и не подозревал, что еще долгие годы его многострадальную родину будут терзать пожарища внутренних противоречий и внешних агрессий, не думал, что чехарда сменяющих друг друга республик и империй положит на плаху самые светлые головы. А изобретенная дьявольская машина для убийств – гильотина, обезглавив монархию, в лице королевы Марии-Антуанетты и ее супруга - Людовика XVI, во времена последующего террора, будет исправно уничтожать народ, надсадно поскрипывая и быстро перерубая шейные позвонки жертвам, к вящему неудовольствию толпы, жаждущей «хлеба и зрелищ», а именно – мучительной и долгой агонии приговоренных к смерти.       Что народ, развратиться подобными вакханалиями настолько, что женщины, до того слывшие добродетельными матерями и супругами… эти женщины до того огрубеют и проникнутся животными страстями, что во время массовых убийств открыто будут пить вместе с убийцами кровь еще трепещущих жертв. И даже получать плату за издевательства над осужденными на смерть. Что в ожидании следующей казни, в бесконечной кровавой череде, они будут сидеть вокруг гильотины с вязанием в руках, коротая недолгий скучный промежуток времени за любимым рукоделием.       Гаррет Клод Луи Де Вержи, чьи светлые идеалы вполне выражались тремя короткими и объемными словами: «Свобода, Равенство, Братство», не мог себе даже вообразить подобного… Пока…