Bailar con El Toro (Танец с быком)

Залитые лучами закатного солнца, белые стены особняка в мавританском стиле в пригороде Баратильо были увиты плетями дикого винограда, буйно цветущей бугенвиллеей и клематисами самых разнообразных оттенков, а на плоскую крышу роняло листья и лепестки огромное, метра четыре в обхвате, тюльпановое дерево. В саду за низким каменным забором цвели жакаранда, апельсиновые деревья, оливы, мирт, гибискус и кусты граната. - По твоему саду можно изучать растительность Андалусии, - Кортес влетел на веранду, где его ждал хозяин дома, и плюхнулся в плетеное кресло. - Не ожидал, что матадор будет жить в цветнике. - А чего ты ожидал? - потягивая холодный херес, улыбнулся Рохас. - Серого каменного мешка без единой травинки? Я вырос в Аркосе-де-ла-Фронтера, я люблю цветы. - Да, я помню Белую деревню и замок маркиза. Мальчишкой лазил на ваши балконы за геранью - по дикому винограду так удобно лазить! - Зачем тебе была нужна герань? - Была у нас в таборе девчонка одна... Пепита. Ей и таскал. А бабка драла меня розгами за то, что обрываю цветы маркиза! - Расскажи об отце, - вдруг попросил Рафаэль. - Он все еще тебя ищет. Удивляюсь, что до сих пор не нашел - при твоей-то славе. - Благородному маркизу де Тамарону не могло придти в голову, что наследник такого славного рода может развлекать праздную толпу, убивая быков на арене. - Ты не собираешься возвращаться в Аркос? Твой отец не становится моложе... Рафаэль качнул головой, давая понять, что это - не тема для разговора. - Почему ты дома, а не ублажаешь нашу ненасытную герцогиню? - сменил тему Кортес. - Я слышал, тебя снова уносили с Маэстрансы на руках. Вряд ли она пропустила такое зрелище! - А я слышал, что Эль Фуэго танцевал фарруку на Пласа дель Альтосано, и там собралась чуть ли не половина Севильи. Герцогиня пропустила такую возможность показать всем, кому принадлежит лучший байлаор Испании? - Я цыган, Рохас, я принадлежу только самому себе. Поэтому сейчас я здесь, а не в опочивальне Алдонсы. - Тогда зачем ты задал мне такой глупый вопрос? - Прости, - синие глаза Кортеса смеялись поверх стакана с хересом. - Мне показалось... - Что тебе показалось, цыган? - мягкость в голосе матадора была обманчива, и танцор это прекрасно слышал. - Лучше скажи, зачем ты позвал меня? - Хотел посмотреть на то, что пропустил. Станцуешь для меня? - Станцую. Только прикажи развести огонь в камине. - Ты замерз? - Нет. Но мне нравится танцевать, когда горит огонь. Легкое движение пальцев - и возникший откуда-то из-за портьеры слуга склонился над камином. Спустя несколько минут в нем уже весело плясало высокое пламя. - Ты всегда танцуешь с огнем? - Меня зовут Эль Фуэго, - Кортес поднялся и сбросил на пол черную рубашку, оставшись в одних кожаных штанах, плотно облегавших стройные бедра и ноги. - И танцевать фарруку я учился возле цыганского костра. - Почему ты соглашаешься танцевать для меня? - Потому что мне этого хочется. Закат над Гвадалквивиром сегодня отливал красным и золотым - цвета корриды. Красная кровь на золотом песке. Красно-золотыми были проникавшие через стеклянные двери веранды лучи, красно-оранжевым было пламя в камине. И только силуэт Кортеса на фоне огня был черным. Тонкий, гибкий, стремительный и хлесткий, звенящий, как гитарная струна, Кортес танцевал без музыки - но Рафаэлю казалось, что он ее слышал. Она возникала в сознании как эхо танца. И ее слышал не только Рохас - огонь в камине танцевал вместе с байлаором, выстреливая языками пламени в такт его движениям. Рафаэль сполз с кресла на пол и теперь как завороженный смотрел на Кортеса снизу вверх горящими глазами. Цыган был жилист и сух, но не худ - под гладкой, чуть блестевший в неверном свете пламени кожей вздымались и опадали тугие мышцы, и Рохас не мог отвести взгляда от этих переливов. Поймал себя на желании ощутить их под своей ладонью, встал на колени, потянулся - и встретил пустоту. Кортес, смеясь, увернулся, обтек его, как ручей обтекает валун на своем пути, и, ни на мгновение не сбившись с ритма фламенко, шагнул через открытые настежь двери в сад. - Там нет огня, с кем ты будешь танцевать? - поднимаясь с колен и шагая следом, проговорил Рафаэль. - Мне хватит и этого, - цыган блеснул в сгущавшихся сумерках улыбкой и показал рукой на заросли гранатовых кустов, густо усыпанных сочными крупными ярко-оранжевыми цветами. - Чем не костер? А танцевать я буду с тобой... Сбежавший по полукруглым ступенькам Рафаэль обнаружил себя вплотную с Кортесом. Байлаор замер, тяжело дыша, и при каждом вздохе его обнаженная грудь касалась груди матадора, а вспотевшая в танце кожа оставляла на белом батисте рубахи темные влажные следы. - Ну что, Эль Муэрте, потанцуем? - Ты снова бросаешь мне вызов? - Я приглашаю и спрашиваю согласия. - На что? - Вот на это... Сначала губ Рафаэля коснулось жаркое дыхание, потом - горячие сухие губы. Он на мгновение замер в замешательстве, не зная, как поступить. Но, почувствовав, что Кортес пытается отстраниться, не пустил, обхватив руками за плечи. Тот замер, и Рохас вдруг облегченно вздохнул, засмеялся и погладил раскрытыми ладонями спину. - Когда ты танцевал там, перед камином, ужасно хотелось до тебя дотронуться! Это какое-то цыганское колдовство? Я помню твою бабку Хунис - про нее говорили, что она ведьма. Кортес приник теснее, ответил на объятие, одновременно спуская с плеч Рафаэля рубашку. - Это колдовство действует только на тех, кто сам готов ему поддаться. Густая трава под жакарандой была щедро усыпана опавшими лепестками цветов, образуя сплошной нежно-фиолетовый ковер. Мягкий, прохладный и обволакивавший тонким, едва уловимым ароматом. Рафаэль не помнил, как оказался лежащим на спине на этом ковре под развесистым шатром спускавшихся почти до земли ветвей. Он не помнил, куда исчезла его одежда и одежда Кортеса. Он помнил только прикосновения рук и губ, поцелуи, терпкие и чуть горьковатые на вкус, как его любимый херес. Он их распробовал и теперь упивался, обхватывая Кортеса ладонями за затылок и шею, вплетая пальцы в жесткую гладкую гриву, притягивая ближе, не позволяя отстраняться до тех пор, пока перед зажмуренными глазами не начинали кружиться мириады цветных искр. Ласки Кортеса были незнакомыми, странными, волнующими, совсем не такими, к каким он привык с женщинами. - Где ты этому научился? - Я байлаор. И я танцую фламенко. Меня хотят все. И женщины. И мужчины. А тебя разве нет? - Я - матадор дель торос, тот, кто убивает быков, - едва слышная усмешка, - мало кто из мужчин захочет разделить постель с убийцей... - Почему тогда ты позвал меня? - Ты похож на огонь. А я люблю играть с огнем. Кортес улыбнулся. - Что ж... Лежи. Я сделаю все сам. Он наклонился, щекоча распущенными волосами лицо, быстро поцеловал и отстранился. Рафаэль зароптал и попытался поймать его за шею, чтобы продолжить поцелуи, но Кортес перехватил его руки. Завел за голову, чуть прижал к земле. - Я сказал - лежи. И заскользил телом по телу. Вниз. Заставляя наливаться тягучей обжигающей тяжестью пах. Влажно поцеловал живот, который мгновенно свело под его губами, на мгновение зарылся носом в заросли волос на лобке, заставив Рафаэля покраснеть - и до крови прокусить губу, когда вобрал в рот набухшую головку возбужденного члена. - Дьявол! - он вцепился пальцами ему в волосы, теряясь в ощущениях и как следует не понимая, хочет ли он остановить этот настойчивый жадный рот, оттолкнуть - или прижать еще ближе, вонзиться в него еще глубже, так глубоко, как только возможно. Кортес поперхнулся, выдрался из захвата, поднял голову: - Ты хочешь снять с меня скальп? Тебе что, никогда не отсасывали? Рохас издал странный звук, нечто среднее между рычанием и смехом, поймал болтуна за длинную прядь и снова потянул вниз, побуждая продолжить. - О, нет, радость моя. Этого с тебя хватит. Он оскалился и слегка цапнул за запястье удерживавшую его руку. Рафаэль охнул от неожиданности и выпустил пленника. Освободившийся от его хватки Кортес тут же оседлал его бедра. Стоявший торчком, истекавший смазкой член матадора оказался точно в ложбинке между его ягодиц, а не менее возбужденный член Кортеса улегся на грудь Рафаэля, почти касаясь головкой правого соска. Цыган чуть откинулся назад, приподнялся, развел ягодицы руками и плотнее устроил между ними пульсировавший от приливов крови орган. А потом опустился. И снова привстал. И снова опустился, слегка сдвигая половинки. У Рафаэля зашумело в ушах. Но он не желал оставаться в долгу. Член Кортеса при каждом движении цыгана скользил по его груди, оставляя на коже влажные дорожки, и он накрыл его ладонью, прижимая плотнее. Кортес охнул, сбился с ритма, невнятно выругался и засмеялся. - Ты быстро учишься, Эль Муэрте! Продолжая двигаться, он поднес ко рту руку, поплевал на пальцы и, изогнувшись, запустил их себе между ягодиц. Замер, напрягся, зашипел что-то сквозь зубы, уперся свободной рукой в плечо Рохаса, зажмурился и задвигал кистью туда-сюда. - Что... ты делаешь? - Вряд ли тот, кого в народе зовут Эль Муэрте, позволит взять себя как женщину. У тебя поблизости есть какое-нибудь масло? - На веранде кувшин с оливковым. Зачем тебе? - Сейчас покажу! Он проворно соскочил с Рафаэля и скрылся на веранде, сверкнув голой задницей. Ничего не понимающий Рохас приподнялся на локтях, думая, что, наверное, надо тоже встать, но не успел. - Куда ты собрался? - Кортес бесцеремонно ткнул его в грудь, роняя обратно на ковер из лепестков. - Тебе было сказано - лежи! Он снова уселся верхом. Рафаэль был настолько возбужден, что член распирало от прилившей крови до боли. Поэтому когда Кортес вдруг поймал его в ладонь и вылил сверху что-то прохладное и вязкое, чуть не заорал от переизбытка ощущений. - Не вздумай кончить! Кортес быстро смазал его член, снова запустил руку себе между ягодиц, а потом приподнялся и, придерживая стоявший колом, увитый взбухшими венами орган, медленно опустился на него сверху. Когда головку сжало кольцо мышц, перед глазами Рафаэля взорвался фейерверк. Его член оказался плотно зажат в чем-то обжигающе горячем, тесном, шелковистом и скользком. - Погоди минутку, - прерывающимся голосом пробормотал Кортес и уперся ему в грудь обеими руками. - Погоди... Не шевелись. Дай... вздохнуть. Рафаэль не очень понимал, о чем его просят, в голове звенело, перед глазами плавало красное марево, и шевелиться, если честно, он был не готов. Несмотря на то, что так и подмывало подбросить вверх тазом. Ему казалось - если он сейчас дернется, ему оторвут член, так тесно и узко было внутри Кортеса. Наконец цыган пришел в себя, пошевелился, поерзал - оба в унисон зашипели, и шлепнул любовника по груди: - Так и будешь лежать бревном? - Кто-то, - слова давались Рафаэлю с трудом, - говорил - лежи... я... сделаю... все сам. - Ты, правда, хочешь, чтобы я еще и сам себя оттрахал? Рохас вцепился пальцами в бедра Кортеса, что-то промычал и так поддал вверх, что цыган, прикусив язык, чуть с него не свалился. Он откинул назад голову и что-то нечленораздельно замычал. Рафаэль сделал так еще раз - цыган закусил губу, застонал, зажмурился, яростно, до синяков сжал его запястья. И Рохас замер. - Почему... - Кортес задыхался, - почему ты остановился? - Я причиняю тебе боль... - голос Рафаэля звучал едва слышно. - Боль?... - У тебя такое лицо... - матадор осторожно приподнялся на локте и, едва касаясь, провел пальцами по скуле, очертил контур губ. - Тебе больно. Я не хочу причинять тебе боль... Поняв, наконец, о чем толкует любовник, Кортес расхохотался. - Я сказал что-то смешное? - Ш-ш-ш... - байлаор наклонился, упершись ладонью в грудь и положив палец на припухшие искусанные губы. - Прости. Я забыл, что ты еще девственник. Это не боль, amante, это наслаждение. Там, внутри меня, есть место, когда ты дотрагиваешься до него, я вспоминаю, почему меня называют Эль Фуэго... Во мне огонь, когда ты делаешь так, - Кортес чуть приподнялся, крутанул бедрами, сжал внутренние мышцы; Рафаэль не смог больше лежать и, подхватив его под ягодицы, поддал снизу, цыган захлебнулся словами и, чтобы не упасть, уперся лбом в лоб любовника. - Да-а-а... Когда ты делаешь так, мне хочется орать во всю глотку. - Почему же ты молчишь? - к Рафаэлю вернулся привычный сарказм. - Потому что, - выдохнул Кортес прямо ему в губы, - если я закричу, сюда сбегутся все твои эскудеро, а я не готов танцевать еще и для них. Рафаэль рассмеялся и смял податливый рот поцелуем. - Смелей, мой матадор, я не из хрусталя и не рассыплюсь. И пожалуйста - не останавливайся больше... - Смелей?! Ты говоришь, что я чего-то боюсь? - Рафаэль рыкнул и укусил Кортеса за губу. - Лучше молчи, а то пожалеешь! - Я... никогда... ни о чем... не... жалею... - в такт движениям вбивавшегося в его тело члена простонал Кортес. Рафаэль подхватил его под спину, приподнял и опрокинул на ковер из фиолетовых лепестков, наваливаясь сверху и продолжая - уже не сдерживаясь, свободно и яростно, - терзать наслаждением распластанное под ним тело. Кортес, закинув длинные ноги ему на плечи, кусал губы, мотал головой, царапал пальцами землю, комкал в кулаке нежные лепестки жакаранды и на каждое движение отвечал своим, безжалостно выдаивая Рафаэля при каждом толчке. Чтобы не закричать, матадор вцепился зубами в плечо танцора - и оба кончили. - Так быстро... - пробормотал обессиленный цыган. - Прости, - Рафаэль скатился с тела любовника и поморщился, когда влажный член с чмоканьем выскользнул из задницы. - Обычно меня хватает на дольше... Кортес тихо рассмеялся, обнял, вплел пальцы в волосы, потянул: - Это самый потрясающий комплимент, который я когда-либо слышал. Я, простой андалусийский кало, свожу с ума самого маркиза де Тамарона! - Герцогиня Медина-Сидония тебя уже не устраивает? - Женщина! - отмахнулся Кортес. - Она - женщина. Ее желания удовлетворять слишком... легко. - И чем же, по-твоему, мои желания отличаются от ее? Байлаор посерьезнел. - Она хочет власти. Хочет владеть. Тщеславие и похоть - вот что движет ею. Удовлетворить похоть легко, еще легче создать для нее иллюзию власти. Тебе не нужна власть - ты ищешь любви. Любви и равенства, основанного на страсти. Я не угадал? - Уже не ищу, - Рафаэль убрал влажную черную прядь со лба Кортеса и усмехнулся, увидев залегшую при этих словах между бровями тень. - Просто потому, что кажется мне - я нашел... Обещай мне... - Что?... - Что в следующий раз ты покажешь мне то место, которое рождает огонь. Оно ведь есть и во мне? - Рафаэль... - Кортес зажмурился. - Ты понимаешь, о чем просишь? - Вполне, - матадор усмехнулся и провел пальцами по промежности и между ягодиц, коснувшись чувствительного еще кольца мышц - Кортес зашипел и дернулся. - Хочу чувствовать то же, что чувствовал ты... Цыган оскалился - белым влажным жемчугом блеснули в свете луны зубы, в мгновение ока опрокинул любовника на спину и навис над ним, щекоча дыханием губы: - До утра еще много времени. Можем попробовать прямо сейчас. Обвел языком крупный темный сосок, чуть прикусил, заставив Рафаэля выгнуться и застонать, тут же поцеловал, прихватывая уже губами и посасывая. Поиграв с одним, переключился на второй, а рука тем временем ласкала еще не опавший член, перебирала яйца, пальцы гладили промежность, скользили дальше, к плотному кольцу мышц. Рафаэль снова терялся в ощущениях. Было и жарко, и стыдно, и любопытно. Он кусал себя за губу, чтобы не стонать слишком бесстыже, гладил рукой влажную спину Кортеса, выпиравшие крыльями лопатки, пробегал пальцами по позвонкам, сжимал упругие ягодицы, скользил по плоскому животу, щекотал пальцем головку члена, обводил уздечку, вены на стволе, касался тяжелых яиц. Хотелось ощутить этот член в себе - и было страшно, и этот страх странным образом подогревал и делал еще более нестерпимым и острым сжигавшее его желание. - Долго ты будешь со мной возиться? - Долго. Для тебя это впервые, это может быть больно... - Не больнее, чем удар рогом в живот, я думаю. - Что? И тут Кортес увидел. Уродливый грубый шрам, тянувшийся от паха через край живота к правому подреберью. Замер. Посмотрел исподлобья. - Это из-за него ты стал Рафаэлем? И наклонился, чтобы коснуться изуродованной кожи губами. - Можно? Рохас задохнулся. - Я никому не позволяю трогать свои шрамы. Кортес тут же выпрямился и провел вдоль отметины пальцами. Не касаясь. Рафаэль поймал его руку и прижал к животу. - Но тебе разрешаю. - Почему? - Никто до тебя не спрашивал разрешения. Он трепетно и нежно целовал след этой страшной раны, что-то шептал по-цыгански, поцелуи согревали старый шрам, дыхание холодило влажную кожу, черные волосы щекотали живот и грудь, и наконец Рафаэль поймал прядь, намотал на палец и со смешком потянул: - Ты не забыл, что собирался лишить меня девственности? Ночи в Севилье короткие. Кортес тихо рассмеялся. - Будет больно. Не так (он коснулся губами края шрама в подреберье), но все же... По-прежнему хочешь? - Хочу. Ты ведь терпел эту боль. Ради удовольствия. - Маленькая боль - и в награду большое удовольствие. - Ну так подари мне и то, и другое...