«Но я-то люблю его. Я любила его многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие». Маргарет Митчелл, «Унесённые ветром»
В середине декабря во время последнего полнолуния в уходящем году наша компания Мародёров в полном составе отправилась в Запретный лес. Там мы бродили по отдалённым уголкам лесного массива, скрытого от любопытных глаз, выкроив возможность Лунатику от души порезвиться. Мы встретили кентавров, которые, хоть и были в некоторой степени настроены враждебно, но всё же благоразумно обошли нас стороной. Оказавшись далеко за пределами школьной территории, почувствовавший дух свободы Лунатик принялся веселиться, ловить снулых птичек, гоняться за Хвостом. Мы устраивали игры в салочки, в которых мне часто удавалось удрать подальше от своих менее расторопных друзей. В одном из конов я ускакал слишком далеко от Мародёров и чуть было не потерялся, оказавшись в глухой заснеженной чаще. Мне пришлось искать свои собственные следы и ориентироваться на нюх и звуки. Не знаю, сколько я бродил, но спустя некоторое время набрёл на какую-то заброшенную хижину. Она была ветхой и будто бы нежилой, но в один миг всё переменилось. Мои друзья во главе с Ремусом выскочили из кустов и принялись бегать вокруг небольшого одноэтажного домика. Лунатик истошно скулил, а затем стал драть когтями стены хижины. Обойдя её, он обнаружил дверь, начал ломиться в неё, игнорируя наши с Сириусом окрики. Что он там нашёл? Почему так стремился попасть внутрь? Я подбежал к другу и выставил рога, надеясь отвадить распалившегося Лунатика от двери, но он упорно лез внутрь, несмотря на преграду. Бродяга также тщетно тащил Люпина за хвост, но упрямый друг сопротивлялся, что было сил. Пит попискивал где-то в снегу, бегая у нас под ногами. В такой сумбурной обстановке я даже не сразу заметил, что дверь хижины отворилась, и из нее вышел грозный косматый мужик в весьма зрелых годах, держащий в руках дробовик, нацеленный прямо в голову Лунатика. Дело запахло жареным. Бродяга громко зарычал, смекнув, что к чему. Ремус оголтело пялился на потенциальную жертву, воя и скаля зубы, с силой колошматя меня и Блэка, чтобы наконец добраться до мужика. Раздался выстрел. Пуля угодила прямиком в плечо Лунатика, прежде пройдя насквозь через правую сторону моей шеи прямо аккурат под шкурой, отчего стало невыносимо больно, а тёплая бордовая жижа потекла на землю. Ремусу досталось сильнее, ведь пуля застряла в самом плечевом суставе. Питер запищал от ужаса и зарылся в снег. Выстрел несколько отрезвил пушистого друга, и он, поскуливая, отполз подальше от разъярённого мужика, оравшего «проваливать» с его территории. Я был всеми копытами за то, чтобы сделать ноги, но куда сложнее было увести от добычи друга-оборотня. Бродяга решительно тянул Лунатика в сторону Хогвартса, я, как мог, подсобил ему в этом, рогами толкая раненного Ремуса и подхватив на спину Хвоста. Кое-как за пару часов мы добрались до Воющей хижины, едва не застав по дороге рассвет. Как только Лунатик превратился обратно в Люпина, мы также приняли свой прежний облик и облегчённо выдохнули. Всё бы ничего, если бы в запале охоты за внезапно взявшейся добычей Ремус не подрал Бродягу, а мою шею не прострелил какой-то мужик. Я ощупал рукой рану и, найдя её болезненной и кровоточащей, попросил Сириуса наложить на меня обезболивающие чары, после чего, в свою очередь, наложил их на уставшего Бродягу. Едва Ремус очухался спустя час после превращения, Сириус также снабдил его порцией заклинаний и предложил отправиться к Эванс, чтобы подлатать свои раны. Я сказал, что мне помощь целителя не требовалась, и предложил Хвосту помочь Бродяге отвести Лунатика, с чем он, разумеется, согласился. Встречаться с Эванс, ещё и у неё дома, в мои планы не входило. Придерживая едва живого Ремуса, друзья побрели в зону, где была разрешена аппарация, откуда трансгрессировали в Коукворт. Спустя несколько минут, прибрав за собой, я тоже вышел из хижины.***
С того вечера, как я побывала в церкви, мне стало морально легче. Я взвалила на свои хрупкие плечи непростое будущее, в котором намеревалась в одиночку воспитывать ребёнка. На следующий же день я отправилась на консультацию к целителю-акушеру, где прошла первое полноценное обследование. Миссис Уингер, женщина средних лет, заверила меня, что срок достиг пяти недель, моей жизни ничего не угрожало, с ребёнком всё было в порядке. — Побольше бывайте на свежем воздухе, — с улыбкой советовала она. — Не забывайте об умеренных физических нагрузках. Налаживайте режим сна и питания. Что ж, касаемо физической активности, у меня её хватало с лихвой. Поскольку я вознамерилась до последнего скрывать своё положение, нужно было вести себя как обычно. Я ежедневно появлялась на работе, где возилась с пациентами, различными бумажками, периодически помогала мистеру Брайнсону с закупками зелий для отделения. В свободное от работы время я бывала в Ордене. В основном я действовала как целитель, а потому была в относительной безопасности. Приходилось постоянно лавировать между тем, чтобы не подставить себя под заклинания, и тем, чтобы не вызвать подозрений у товарищей. Это давалось непросто, но я догадывалась, что настоящие испытания начнутся гораздо позже, где я сразу же познаю, почём фунт лиха. Мое тело пока не претерпевало никаких изменений, что было вполне закономерным. Я жила как обычно, не ущемляя себя ни в чём. Почитать перед сном — пожалуйста, выпить кофе утром — на здоровье, принять ванну после тяжёлого рабочего дня — без проблем. Я иногда задерживалась у зеркала, пытаясь увидеть в отражении что-то новое, но не замечала решительно ничего необычного. Всё та же Лили Эванс, с теми же привычками и поведением. Единственной странностью, которая стала отныне мне присуща, была лишь необъяснимая жажда пялиться на Поттера при любом удобном случае. Он всё так же лишь здоровался со мной, не обращая особого внимания на мою скромную персону. Я тоже не удостаивала его вниманием, не утомляла своими речами, считая «привет» вполне достаточным для разумного сосуществования в стенах Ордена. Однако стоило только ему отвернуться во время беседы с Карадоком или летучки за большим столом, как мои глаза неизменно отыскивали его в группе волшебников. Я умоляла саму себя не таращиться на бывшего, поскольку несколько раз он поворачивался, и наши взгляды пересекались, а мне приходилось смущённо делать вид, будто я смотрела вовсе не на Поттера, а на кого-то другого. И всё же это было невыполнимой задачей для меня. Возможно, причина моего любопытства крылась в обручальном кольце, красовавшемся на его безымянном пальце, служившем свидетельством его женитьбы на Клэр. Каждый раз, замечая золотое изделие на его руке, я укоряла себя за отчаянный мазохизм, поскольку бессовестно таращилась на чужого мужа. А может, дело было в том, что Поттер преспокойно поживал, даже не думая о том, что последствия одной лишь недолгой, но очень страстной ночи стоили слишком дорого одному из нас. Посмеиваясь над шутками Блэка, он даже не подозревал, что являлся отцом человека, готового появиться на свет через семь с половиной месяцев. Я не торопилась извещать об этом «папашу», поскольку не собиралась разрушать его новую семью и давить на жалость. Однако, несмотря на все «против», на все те сложности, которые были связаны с Поттером, я продолжала исподтишка изучать его, пока он не видел. Мы встретились с Айзеком в тот же день, когда я сходила на первый осмотр и встала на учёт в Мунго, познакомившись с моей целительницей. Настаивая на том, что на улице было совсем не холодно, я предложила другу прогуляться на природе. Мы выбрали Хайд Парк, поскольку он был довольно большим и располагающим, при этом находился в центре Лондона, а потому до него можно было быстро добраться, не используя трансгрессию. Я по-прежнему любила общественный магловский транспорт, отдельным удовольствием было для меня посещение многолюдного метро. Айзек в нём прежде никогда не бывал, но с удовольствием совершил вылазку, восхитившись логичностью и практичностью обустройства тоннелей и самих поездов. Конечно, такой яркой реакции, как у Поттера, у него не было, однако я с улыбкой наблюдала за довольным другом, изучавшим маглов. Оказавшись на поверхности, мы дошли до самого парка. Внутри него кипела жизнь. И взрослые, и дети бегали по снегу, катались на ледянках, санках и установленных горках. Я по-тихому, втайне от Айзека, слепила снежок и кинула в него, угодив прямо в спину. Встрепенувшись от неожиданности, он рассмеялся и, слепив свой снежный ком, бросил его в ответ прямо мне в плечо, после чего с ужасом подбежал ко мне и стал извиняться. Я растерянно смотрела на друга, не понимая, что такого трагичного и фатального было в несчастном снежке. — Прости меня, Лили, — с горечью проговорил Беллами, отряхивая мой пуховик от остатков снежных хлопьев. — Мне не стоило этого делать! Тебе же нельзя! — Что нельзя? — нахмурившись, спросила я. — Веселиться? — Это как раз обязательно нужно делать. А вот подвергать себя опасности — нет. Я разозлилась. Это ещё что за глупости? — Какой ещё опасности? — Вспыхнула я, скрестив руки на груди. — Можно подумать, снежок способен меня убить! К тому же если Айзек переживал за последствия аварии, то они практически прошли, благодаря целителю Хокинсу. Он мог быть спокоен. — Как ты не понимаешь, Лили? Попади я тебе в живот, мог бы навредить и тебе, и твоему ребёнку, — увещевательным тоном пояснил взволнованный Беллами. — Это не шутки. Я не стала говорить ему, что, по сравнению с участием в операциях Ордена, снежок был сущей ерундой, но искренне поблагодарила заботливого друга за осторожность и настоятельно попросила не трястись надо мной, как над больной. Айзек объяснил, что после пережитого опыта очень переживал за меня. Я с улыбкой слушала Беллами, а у самой на сердце разливалось тепло. Как же это здорово, когда за тебя кто-то переживает, пусть даже по пустяку! Это настолько бесценно, что я чуть не расплакалась посреди парка, но вовремя взяла Айзека под руку и пошла за ним подальше от веселившихся маглов. Мы бродили по заснеженным тропинкам, делясь друг с другом мыслями. — По правде говоря, хоть я и решила, что буду рожать, но перспектива быть матерью-одиночкой меня пугает пуще Сам-знаешь-кого, — тихо призналась я, глядя под ноги. — Я недавно была у заведующего моим отделением, спрашивала про декретный отпуск. Оказывается, оплачиваться он будет лишь три месяца. Всё остальное время я должна буду содержать и себя, и ребёнка сама. — Я уже и забыл об этих деталях, — задумчиво протянул Беллами. — Быть матерью-одиночкой не так уж и плохо. И помни, ты не одна. Я всегда тебя поддержу. Можешь на меня рассчитывать. Я благодарно прижалась к другу, а он лишь понимающе улыбнулся. — Однако вопрос бюджета стоит ребром, — напомнила я, отстранившись от Беллами. — Есть какие-то мысли? — Пока я обстоятельно обдумала только одну. — Я печально вздохнула, снова ощутив лёгкий приступ паники от грядущей неизвестности. — Поскольку у меня нет какого-то скопленного состояния, а от зарплаты существенных отчислений я делать не могу ввиду её небольшого размера, то придётся предпринять более радикальные меры. Скоро понадобится покупать множество всяких вещей для ребёнка, а это тоже большие затраты — игрушки, пелёнки, баночки, смеси… Я думаю, что дом в Коукворте мне становится слишком велик. Если быть совсем откровенной, он мне больше не по карману. — Ты уверена, что нет другого выхода? — вкрадчиво поинтересовался друг. — Выход есть всегда, но другие варианты меня не устраивают, — пояснила я. — Я всё ещё не отказала Ричарду в его предложении выйти за него замуж. Но я не собираюсь злоупотреблять этим, поскольку, будучи беременной чужим ребенком, это как минимум нечестно. — А Джеймс? — А что Поттер? Он женат, ему точно не до меня и моих проблем. Шантажировать его ребёнком, вымогая деньги, как это делают некоторые горе-матери, я не стану. — Есть ещё один вариант. Ты можешь пожить у меня, в доме всё есть. Я буду помогать тебе с малышом, ты будешь под присмотром. К тому же моя мама с удовольствием понянчит ребёнка, пока тебе нужно будет заниматься своими делами, работать. Моё лицо залилось предательской краской от смущения. Предложение Беллами было весьма соблазнительным и щедрым, но что-то подсказывало мне, что соглашаться на него не стоило. — Айзек, я очень благодарна тебе за заботу! Я не знаю, что бы делала без тебя! — Я нахмурилась, словно от боли. — Только я не могу принять твоего предложения. Я не могу позволить себе стать содержанкой и пользоваться твоим радушием. Нужно самой обустраивать свою жизнь. Я поговорю с Петуньей и, думаю, выставлю дом на продажу, а сама подыщу себе что-то поближе к Лондону и поменьше. Беллами по-доброму улыбнулся и сжал мою ладонь в знак поддержки. Я едва сдерживала слёзы. Мне стоило большого мужества признаться в своих финансовых и личных проблемах, и я не могла выразить, сколь сильно была обязана доброте и мудрости моего друга. — Я уважаю твой выбор, Лили. Если тебе нужно будет пожить какое-то время, пока подыскиваешь жильё, либо потребуется любая помощь, вплоть до того, чтобы посидеть с ребёнком или сходить в магазин, я всегда к твоим услугам. Мы ведь друзья, а друзья должны помогать друг другу. Крепко обняв Айзека, я пообещала, что непременно буду привлекать его для помощи в делах, чему он только обрадовался. Пока мы гуляли по парку, я наблюдала за резвившимися ребятишками и думала о том, что если сделаю всё правильно сейчас и решу вопрос с бюджетом, то мой ребёнок также будет бегать по зимнему парку и играть с другими малышами, не думая ни о чём. Решимость возобладала над волнением, и я приняла решение не откладывать поездку к старшей сестре. Я прибыла на пятичасовой чай в Литтл-Уингинг через два дня, заранее согласовав свой визит с миссис Дурсль. Вернон задерживался на работе, так что в доме мы были одни. Петунья заботливо разлила горячий чай, поставила на стол корзинку с булочками и тарелку с пирожными. Я принесла ей пакет апельсинов в качестве добровольного взноса в фонд витаминов для моего будущего племянника. — Что говорит цели… — я осеклась, вовремя поправив себя, поскольку боялась своими магическими «штучками» разрушить хрупкое равновесие, воцарившееся в наших взаимоотношениях. — Врач? Какие прогнозы? — Малыш в полном порядке, — ответила разомлевшая от внимания к её персоне сестра. — Со мной тоже всё хорошо. Только токсикоз иногда не даёт плотно позавтракать. Я разочарованно вздохнула. Если Петунья не будет питаться, то станет совсем прозрачной. Я надеялась, что беременность пойдёт ей на пользу и она хоть немного поправится, но не тут-то было. — Это прекрасно, — подбодрила я сестру, улыбнувшись. — Я слышала, при токсикозе помогает отвар из мяты. — Да? — удивилась миссис Дурсль, словно я открыла ей самую большую тайну. — Надо попробовать. Я рассчитала, что нащупала тот самый момент, во время которого стоило бы затеять разговор о пополнении и доме, а потому не стала откладывать рассказ в долгий ящик. — Петунья, послушай… — в горле предательски пересохло, и я спешно глотнула чай. Петунья настороженно наблюдала за мной, но, слава Мерлину, молчала. — Я беременна. Сестра подскочила со стула с воплем, ошарашенно взирая на меня и задыхаясь от возмущения. Я дернулась от неожиданности, но вставать не стала. — Ты беременна?! Лицо сестры надменно скривилось, и я поняла, что в Петунье снова проснулась старая злоба. На что? На то, что я посмела забеременеть в одно время с ней? Я сделала это не специально, она должна была понять. — Да, — как можно спокойнее ответила я, намереваясь сгладить ситуацию. — Присядь, пожалуйста, я всё объясню. Видимо, не найдя в моих словах ничего страшного и провоцирующего, Петунья всё-таки села и даже поинтересовалась: — Каков срок? — Почти шесть недель, — робко ответила я. Пристальный, слегка высокомерный взгляд сестры смущал меня, но я старалась держаться с достоинством, поскольку не ощущала за собой какой-то вины. — И кто отец? — Мой бывший. Джеймс. Мой голос дрогнул, а глаза наводнили слёзы, но я моргнула и довела фразу до логического конца: — Мы не вместе, и он не знает о ребёнке. — Боже, Лили! — Петунья жалостливо всплеснула руками. — Это же ужасно, быть одной и с ребёнком! Я говорила вам, что моя старшая сестра тот ещё мастер поддержки и заботы? — Как ты собираешься из этого выкарабкиваться? — лицо миссис Дурсль преобразилось, изменив гримасу с презрительного на холодное. — У нас с Верноном, как ты знаешь, своих забот полно. Не рассчитывай на нашу помощь. Это прозвучало очень хлёстко, больно ударив по моим сестринским чувствам. Я знала, что Петунья не особенно жаловала меня, но чтобы впрямую заявить о том, что мои проблемы касались лишь меня, а её ни капельки не трогали!.. — Я и не претендую на вашу помощь, — ощетинившись, заявила я. — Я сама справлюсь. Я не делала это назло тебе, Петунья, пойми. Так вышло. Сестра слегка оттаяла и снова принялась пить чай. Я тоже сделала глоток, а потом продолжила: — Я намереваюсь продать дом и переехать из Коукворта. Если ты не имеешь претензий, я выставлю его на продажу. Памятуя о том, что, переезжая к мужу, сестра увезла с собой весьма ценные семейные реликвии в виде посуды, украшений, я надеялась на какие-то остатки совести и понимание к моей сложной ситуации. — Мне никогда не нравилась эта дыра, — задрав нос, ответила Петунья. — Продавай сколько душе угодно. Так и быть, я возьму лишь десять процентов от суммы. Десять процентов? Она из ума выжила? Я ошалело таращилась на миссис Дурсль, подыскивая цензурные слова. Будь я на её месте, не была бы такой сухой и прижимистой, а напротив, ещё бы отдала всё, что смогла. — Я думала, ты забрала свою долю с приданым. Вдобавок у вас с Верноном и так есть свой дом и хороший доход. Зачем тебе эти десять процентов, когда я намереваюсь продать дом, чтобы не умереть с голоду? Сестра сделала оскорблённый вид и, отведя глаза в сторону, пояснила: — Это не мне. Это подарок ребёнку от бабушки с дедушкой. Они ведь не дожили. Интересно, а что бы придумала моя безумная сестрица, если я не собралась бы продавать наше семейное гнездо? Я растерянно моргала, не веря своим ушам. — Но мне же не хватит на новое жильё… — Если соберёшься жить в Лондоне, то да. А на любой другой город хватит. — Этот дом не стоит больших денег, — упорствовала я. — Я и так выручу очень мало, а ты хочешь от этой суммы отнять ещё. — Я могла бы потребовать пятьдесят процентов, но я слишком добра для этого, — съязвила Петунья, ясно давая понять, что отступать не намерена. — Это справедливо. — Тебе виднее, — зло буркнув, я встала из-за стола. — Спасибо за чай. Как улажу дела с домом, дам знать. Сестра любезно принялась накладывать мне пирожных с собой, словно ничего и не случилось. Я неистово злилась, а потому долго отказывалась принять из её рук пакет. Петунья всё-таки настояла на своем и, обняв меня напоследок, смущённо сказала: — Я надеюсь, с домом всё решится, и ты без проблем переедешь. Я не могу поднимать тяжести, так что помощь свою не предлагаю. По правде сказать, я и не собиралась привлекать своих малочисленных родственников к переезду, просить у них какую-то помощь, а потому машинально кивнула и отправилась домой. Едва я вошла в дом, как плюхнулась на диван в гостиной и разрыдалась. Все эти семейные дрязги с сестрой усложняли и без того непростую жизнь. Мне очень хотелось получить обычную поддержку от сестры, а она лишь вила из меня верёвки, показывала свой противный характер и строила из себя праведницу. С тех пор, как профессор Макгонагалл побывала в этом доме, сестру будто подменили, и добрым отношениям с прежней любящей Туни пришёл конец. От души посетовав мысленно на сестру и несправедливость, связанную с тем, что я должна была отдать целых десять процентов от суммы, вырученной за продажу родного дома, всё той же Петунье, я заплакала пуще прежнего. Возможно, во мне просто накопилась огромная усталость, от которой я таким образом избавлялась. Мне приходилось справляться со сложностями, о которых я раньше даже не подозревала. Я разлеглась на диване в полный рост, и мой воспалённый мозг услужливо напомнил, как когда-то на этом же диване я целовала Поттера, а его сильные руки блуждали по моему телу. Прошло столько месяцев, Поттера давно не было со мной, но и я была не одна. Впрочем, в какой-то степени Поттер и здесь отметился, поскольку это его ребёнок развивался где-то внутри меня. Я положила руку на плоский живот, а затем снова разревелась. Впервые за всё время, прошедшее с известия о беременности, я глубоко и по-настоящему осознала, что стану матерью. Не просто поняла, а всецело приняла. Ну почему все эти приятные, а порой и пугающие моменты я должна была переживать одна? Чем я провинилась в жизни, чтобы оказаться в таком положении? Разумеется, я помнила про то, как сначала оттолкнула от себя Поттера, а затем переспала с ним за спиной у его невесты. Эти мысли привели меня в чувства и мгновенно отрезвили. Успокоившись, я прошла на кухню, где умылась и выпила стакан воды, чтобы усмирить икоту, а затем отправилась в гостевую комнату на первом этаже. Я придирчиво осмотрела её, намереваясь потихоньку освобождать квартиру от ненужных вещей, а нужные заранее разложить по коробкам. Однако прежде нужно было найти агента, который смог бы продать мой дом по хорошей цене и подыскать мне замену поближе к Лондону. Я взяла несколько магловских газет, накопившихся на журнальном столике в гостиной, и там же принялась их скрупулёзно изучать. Обведя карандашом несколько объявлений, я принесла телефон, забралась на диван и стала звонить по указанным номерам. Я твёрдо вознамерилась найти своего агента, несмотря на то, что часы показывали уже восемь часов вечера. На половину звонков никто не ответил. Двое риелторов сообщили о высокой занятости, в связи с чем спросили мой номер и обещали связаться, когда график станет свободнее, что я восприняла как неявный отказ. Ещё одна женщина на другом конце провода откликнулась, но честно сказала, что с таким индустриальным городом, как Коукворт, работать не будет. Я устало потянулась, убрала телефон, выпила чаю с бутербродом и стала думать, где мне искать агента. Меня совершенно спонтанно озарила мысль. А что, если у Ингрид были какие-то связи? Из моих знакомых она была самой общительной, и, кажется, у неё был кто-то из друзей или родственников связан с недвижимостью. Я взяла перо, чернильницу, пергамент и, усевшись на кухне, стала придумывать, что написать. Вариант «Ингрид, я беременна, мне срочно нужно продать дом, чтобы не умереть в будущем от голода» отметался сразу же. Тогда я просто спросила, есть ли у неё знакомые, которые смогут помочь продать дом и купить новый, упаковала скромное письмо и отправила его с моей рыжей совой. Потом села посмотреть фильм, но спустя двадцать минут уснула прямо на диване в гостиной. Разбудил меня не будильник, с которого обыкновенно начинался мой день, а громкий стук в дверь. Устремив взгляд на настенные часы, я удивилась. Кому понадобилось искать меня в полшестого утра? Я насторожилась, ведь времена были неспокойными, а потому, прежде чем разгадать эту тайну, вооружилась волшебной палочкой и только после этого прошла в прихожую и открыла дверь. За ней стоял смущённый Питер и весьма уставший Сириус, а между ними, повиснув на плечах друзей, как на опорах, едва держался на ногах измотанный и раненный Ремус. Поттера с ними не было, но его отсутствие почему-то повлияло на меня скорее отрицательно. На душе стало невероятно тоскливо и одиноко, словно кто-то очень важный покинул меня в самый ответственный момент. Собственно, он ведь отныне счастливо женат, а потому ему не имело смысла искать моего общества, теперь о нём было кому позаботиться. Мне не требовалось объяснять цель визита Мародёров, ночью я и сама прекрасно видела полную луну, взошедшую над городом. Поздоровавшись и велев нести Люпина внутрь, я закрыла дверь и прошла на кухню, откуда достала аптечку. — Снова оборотни напали? — осведомилась я, когда вернулась в гостиную с лекарствами, успев предварительно с помощью палочки привести себя в порядок после сна. — К счастью, оборотней не было, — без намёка на иронию ответил Блэк, снимая с себя куртку, а затем плюхнулся в кресло, слегка поморщившись. — Только наш собственный. — И мужик с ружьём, — неловко встрял Питер, подойдя к лежавшему в полуобморочном состоянии Ремусу. Я будто в прострации села на краешек дивана и живо принялась с помощью палочки снимать с друга рубашку, предполагая, что где-то за ней пряталась коварная рана. Я была бы бесконечно счастлива обнаружить свою неправоту, но вместо этого увидела ранение в плече Люпина, в котором к тому же засела огромная пуля. — Ремус, ну как же так! — расстроено всплеснула руками я, с сожалением осматривая дыру, но всё же спешно принялась за дело. — Это не он, а Лунатик, — поправил меня Сириус. — Слишком далеко ушли от Хогвартса, не ожидали, что он почует человека в какой-то отдалённой хижине. Я посмотрела на серьёзного Блэка со смесью ужаса и непонимания. Разве в Запретном лесу обитали люди? Если подумать, я ведь толком никогда его не посещала и не была осведомлена о том, что происходило внутри, чего нельзя было сказать о Мародёрах. Они бывали там с завидной регулярностью, наверняка изучили лес вдоль и поперек. Навряд ли парни отправились бы туда, где жили люди, во время ночных прогулок с Лунатиком. У меня не было причин не верить Сириусу, что всё это вышло абсолютно случайно, а не из-за их неукротимого желания влипнуть в неприятности, а потому я с горечью заключила: — Хорошо, что ранение несерьёзное. Несколько дней покоя и приёма лекарств, и всё будет в полном порядке. Ремус послушно кивнул, и я принялась колдовать над ним. Пока я залечивала его плечо и отпаивала друга зельями, после которых он почувствовал себя гораздо лучше, Пит по моей просьбе принёс всем чаю. — Лили, у тебя всё в порядке? — прохрипел пришедший в себя Люпин, наблюдая за моими манипуляциями. — Тебя ничего не беспокоит? Сказать, что я была порядком удивлена, — не сказать ничего. О моей аварии я просила Марлин и Алису никому не сообщать, и маловероятно, чтобы подруги нарушили данное пустяковое обещание. К чему был этот вопрос Ремуса? Неужели он что-то подозревал? Как человек весьма проницательный и наблюдательный, Люпин часто видел то, чего не замечали другие, а потому мог о чём-то догадаться. — Всё отлично, спасибо, — как можно увереннее ответила я, даже улыбнувшись для достоверности. Однако зревшего в корень Ремуса мои слова нисколечко не убедили. Он пристально осмотрел меня, а после снова задал вопрос: — И ничего не болит? Я с непониманием смотрела на друга, не зная, что ответить. Может, он научился прожигать людей рентгеновскими лучами и делать осмотры, как это делают врачи? Делать было нечего, и я честно призналась: — Голова иногда болит, но это нормально после такого ушиба. — Какого ушиба? — вклинился оторопевший Сириус, вглядываясь в мой лоб, словно пытался найти в нем ответы. — После аварии, — сдалась я, понимая, что против натиска Мародёров идти было бессмысленно. — Рассказывай, что произошло, — требовательно сказал Блэк, приблизившись ко мне. — Когда это было? Честно признаюсь, такое любопытство со стороны Сириуса было для меня в диковинку. Мне всегда казалось, что моя личность нисколько ему не интересна, что он здоровался и изредка общался со мной только из вежливости и из-за того, что Марлин была моей близкой подругой. Теперь же я отчего-то думала, будто он спросил не ради любопытства, а, возможно, даже из сострадания ко мне. Как бы там ни было, мне было приятно внимание, особенно со стороны людей, которых я уважала, а Сириус и Ремус определённо были такими. Питер молча слушал нашу беседу, периодически громко глотая чай. Мне тяжело было раскрывать душу перед незнакомыми людьми, особенно когда разговор касался моих слабых мест, однако я училась относиться ко всему проще. — На прошлой неделе меня сбила машина по дороге на работу, буквально у Мунго, — спокойно говорила я, вкладывая в голос всё своё самообладание, чтобы он так предательски не дрожал. Ребята внимательно слушали меня, а я, чтобы не выдать волнения по поводу того, что могла вот-вот проговориться о своём интересном положении, вручную делала перевязку Ремусу. — Я пролежала пять дней в больнице с сотрясением, сломанным бедром и ушибом кисти. Сейчас всё хорошо. — Почему ничего об этом не сказала? — с некоторым упрёком спросил Люпин, хмурясь. — Мы бы пришли и навестили тебя. Я чуть не устроила потоп после этих слов, поскольку никогда не рассматривала Мародёров в качестве близких людей и искренне верила в то, что им со мной было неинтересно. Где я, простая девушка, и где они — главные заводилы Хогвартса, покорители женских сердец и борцы с преступностью. А тут такие признания! Я растерянно смотрела на ребят, не в силах что-либо произнести. — Лунатик прав, Лили, — поддержал друга Блэк, вперившись в меня взглядом, прямо-таки говорившим о моём небольшом уме, — мы ведь не посторонние. Ты член Ордена, знаешь о нашей самой большой тайне. У нас столько общего, а ты нас сторонишься. — Не привыкла сваливать свои проблемы на всех вокруг, — удручённо шмыгнув носом, я всё-таки расклеилась и спешно стёрла проступившие слёзы ладонями. Я почувствовала, как чьи-то тёплые руки заботливо заключили меня в объятия и прижали к себе, окружая запахом терпкого мужского парфюма. Подняв голову, я обнаружила рядом с собой по-доброму улыбавшегося Сириуса. Он подмигнул мне и усмехнулся. Ремус сел на кровати и с широкой, невероятно понимающей улыбкой наблюдал за нами. Питер подошёл поближе к нам. — Эванс, вылезай уже из своей скорлупы, — улыбнулся Блэк, по-братски обняв меня за плечи. — Друзья на то и друзья, чтобы подставить плечо, когда небо падает на голову. Я снова стерла непрошенные слёзы и крепко обняла Сириуса, который теперь казался мне старшим, всезнающим братом. И действительно, мы столько прошли вместе. Разве мы не могли быть друзьями? Я проклинала свою дурацкую привычку взваливать всё на себя и не просить помощи без лишней необходимости. Ремус накрыл меня и Блэка своими длинными руками, к нашей куче-мале присоединился и скромный Питер. Мы смотрели друг на друга и заливисто хохотали. Когда я закончила с Лунатиком, выяснилось, что помощь нужна была и Сириусу. Он, конечно, держался бодро, но от моего профессионального взора такие увечья, как раны и ссадины, скрыть было сложно. Друг шутил и безобидно подначивал подлатанного, повеселевшего Ремуса, рассказывая об их вылазке. Порезы быстро заживали на теле Блэка, и после нескольких капель бадьяна он был в полном порядке. Пит сказал, что в этот раз не пострадал, лишь попросил бодрящего зелья для того, чтобы не уснуть прямо на работе. Когда ребята засобирались домой, я попросила их задержаться в прихожей, а сама отправилась на кухню, чтобы взять несколько склянок. Одну я вручила Питеру, наказав не увлекаться, ещё две отдала Ремусу, чтобы он быстрее поправился после трансформации и ранения, велев принимать зелья дважды в сутки в течение трёх дней. Сириусу помощь не требовалась, однако и ему я протянула склянку с бадьяном. Он вопросительно взглянул на меня, и я сбивчиво пояснила: — Это на случай, если ещё кому-то понадобится лечение. Эти слова дались мне даже сложнее, чем признания в том, что я стала жертвой наезда какого-то сумасшедшего водителя. Сириус прекрасно понял, о ком шла речь и кому конкретно предназначался экстракт. Заметив моё волнение, от которого меня буквально трясло, хоть я и старалась не выдать своих чувств, Блэк кивнул и забрал баночку. Обняв меня по очереди, друзья покинули мой дом, а я осталась стоять у открытой двери, глядя в темноту раннего зимнего утра. В глазах всё поплыло, в носу засвербело, но не от легкого мороза, а от вновь появившейся печали. Если так можно выразиться, я добровольно села в калошу и чуть в ней не утонула. Я поняла, как часто и упрямо во многом ошибалась. Это ведь было моим решением — оттолкнуть от себя любимого человека, предпочтя собственные идиотские принципы любви всей своей жизни. Теперь я потеряла его и осталась одна, с каждым днём ощущая всё большую тоску. Я буквально физически чувствовала зияющую дыру в районе сердца, в которой теперь не было ничего, кроме пустоты. Что ж, отныне мне было категорически запрещено даже мечтать о Поттере. Довыделывалась. Судорожно втянув воздух, я захлопнула дверь и отправилась пить Умиротворяющий бальзам.***
Я должен был отправиться в Годрикову впадину, чтобы подремать пару часов, а после отправиться на тренировку, но прямо по дороге в Хогсмид, откуда я собирался переместиться домой, вдруг ощутил неизъяснимое, жгущее чувство, словно что-то сосало под ложечкой. Меня неотвратимо тянуло присоединиться к друзьям, несмотря на всё, что я себе говорил. Но ведь там Эванс, а я клялся и божился даже близко не приближаться к ней и, тем более, её дому!.. Я послал всё к черту и трансгрессировал в Коукворт.