Пшеничный чай

      — …ещё раз повторяю, – просто вытяни руку по моему сигналу, ты понял? …Сяо Се! – титаническим усилием подавляя зевок, жрец рассеянно промычал и потёр левый глаз. Под веками словно хрустели песчинки, никак проморгаться не мог, – Не пытайся разжалобить меня, малолетний дурень. Именно из-за твоей глупости я сейчас пытаюсь вытащить твою тушку из дерьма.       — Вам-то всё равно весело. – не отдавая себе отчёта в словах, сонно промямлил Сехун сквозь новый зевок. По коже гусиными лапками прошёл холодок. Нервно выдавил смех неловкий жрец юный, глаза опуская к ступенькам. Резко дёрнуло руку нечеловеческой силой. Лун приоткрыл ладонью завесу, ткнув пшеничную макушку в проём. Шум площади отрезвил хлесткой плетью по перепонкам. Не успел Сехун подглядеть, не ожидал, и не видел прежде, тем более, рядом, такое количество людей. Тремор распространился от пяток к затылку.       Собрался весь цвет нации хань: шидафу, гуны и цины, ваны, гун, хоу, бо, цзы и нань, люди попроще, обычный народ.       — Мне-то может быть всё равно, человек. Того ли ты хочешь? – выдернув с места назад, что юноша повис телом в хватке, Вуу молниеносно поднял тыльную сторону ладони под взгляд, где метка чернеющая начала пузыриться, – Ну, как? Очнулся теперь? - металлом холодным резал голос густой, хуже прежнего рокотал меж ребер грудинных.       Сглотнул юный жрец, поджал губы.       — Вы правы. Тяжело с Нэпавин совладать, всю ночь волнов… – осекшись на слове, Сехун тряхнул головой, вспомнив наставления. Если уж сделал – неси голову гордо, не снисходя до объяснений причин. Твёрдо ответил взамен, – Вы правы, Вуу. Давайте начнём.       Хмыкнув, Лун отступил. Посмотрел сверху вниз с лёгким прищуром.       — Помни, по моему знаку.       Потёр в пальцах левую руку Сехун, глядя вслед могучей фигуре. Выдохнул, аккуратно смахнув пальцем каплю пота под сложной прической. Гул толпы приглушённо донёсся сквозь тяжёлую ткань. Хлопками сотен рук встретили люди Хранителя Третьего Императора Хань. Луна.       В смешанных чувствах остался жрец юный, ожидая момента выхода. Мастер Бэкхён не смог прийти, занятый работой, но обещал обязательно посмотреть и поддержать издали. Из-за подготовки к празднику их занятия сильно сократились и Сехун признался себе, что скучает. Свалившаяся же правда о том, кого стал считать другом... он не знал, что думать. Не мог поверить. Позволив поспать, Сухо-геге разбудил сам и перед выходом поцеловал в лоб, шёпотом подбадривая. Сказал, чтобы не волновался, и что всё получится.       Сехун обошёл шатёр, собранный у огромной площади, на которой раньше видел с высоты шестиярусной Сыхэюань Императора, выглянул с любопытством сквозь щёлку. Потёр шею, к мечам на тёмной подложке приблизился. Сверкали два булатных клинка рубиновыми глазами.       Прикоснулся пальцами, провёл по древку, вспоминая приятную тяжесть в ладони. Всё же помогла тренировка ночная. Сжал резко крепко он левую руку в кулак, поднёс к сердцу.       Море людское его удивило, но только растерян Сехун. Волнует, как первая встреча пройдёт в Его царстве, мире, земле… В груди мерно стучит сердце по рёбрам, считая секунды. Охватывать начало предвкушение. Ритуал, что предложил Вуу немного страшит, но отвечать за поступки готов он. И поселился мрачный в сердце прилив решимости – выяснить, что же случилось. Жестокий урок он усвоил.       — Господин, время… – склонённый слуга появился в проёме.       — Что ж. – выдохнул жрец, – Время пришло. Веди.       Музыка тысячи струн, цинь, пип, барабанов, заставляющих бурлить кровь, приближалась. Шёл по извивам крытого коридора Сехун, сквозь губы воздух выдыхал. В руках разминкой пару раз мечи крутанул.       Завеса открылась. Музыка взорвалась, барабаны лавиной ударили друг за другом последний раз и лишь одной тонкой нотой тянулась струна, пока Сехун изящно плыл в самый центр. Глаза туда, к высоким, толстым и красным колоннам с флагами разнообразными в изножье, поднять сил не нашлось… Барабаны вступили вкрадчиво и аккуратно, наращивая гул, чтобы вновь взорваться сумасшедшей дробью, когда Сехун вскинул меч. Кровь вновь забурлила, в первый раз танцует он в оглушительном вихре музыки… Он отдался во власть барабанов и струнных стонущих плачей множества пип.       Сехун успел сделать круг по всей площади… Гордая рыба скинула чешую и готова была показать когти, перерождаясь в первого Луна. С каждым шагом подходило время приблизиться к Вуу. Краем глаза на него Сехун покосился, вынырнув из пучины безотчётного танца… Левую кисть пронзила адская боль, древко в драгоценных камнях почти выскользнуло из пальцев. Сжав их, превозмогая себя, лишь крепче зубы сжал Сехун, с ужасом выхватывая взглядом дракона, когда удавалось.       Одежды его развивались не из-за ветра. Потемнело лицо Луна, потусторонней стихией хладнокровной жестокой, пугая. Плавно в воздухе проводил он руками, словно поток воды в них крутил в Инь и Янь. Гром и молния разрезали небо надвое. Вздрогнув, сбился с ритма Сехун. Успел вовремя развернуться, закрутился по оси, протыкая воздух мечами. Рукава длинные следом кружились и опали медленно, когда Сехун остановился. Рубиновые глаза сверкнули в свете череды новых молний. Поднял взор свой к небу жрец юный.       По толстому слою макияжа капля скатилась, затерявшись в реснице. Захлопал глазами Сехун, не смея скривиться, не способный взгляд отвести…       Небо, облака… Весь спектр цвета крутился воронкой вслед за руками Вуу. Хмурилось, освещаясь опасно смертоносными нитками молний, пустыми глазами смотрело с выси. Вскинул руку Вуу к нему навстречу, воронка дёрнулась и закружилась столь быстро, что муть бахнула в голову от просмотра, потянулась стихия медленно вниз…       Гикнул Вуу во всю грудь. Нечеловеческий голос волной пронесся по площади. Воронка рывком вытянулась, направилась на землю острым копьём. Люди отпряли, Сехун моргнул и очнулся. Стремительно побежал, выкинув руки с мечами назад по бокам. Смотрел прямо в глаза ртутные, приближаясь. Лун выкинул руку к нему, что тут же лапой когтистой обернулась. Крики раздались в толпе. Испуганный ропот…       От напряжения не замечал Сехун, забивших стрелами, капель дождя. Вуу сделал шаг, и сама Земля содрогнулась под преобразовавшейся лапой его, трещины разошлись по каменным плитам из-под когтей. Ловко развернувшись на подлете, Сехун повернулся, выбросил один за другим в небо мечи. Приземлился, прочертив ногой круг, остановившись ровно перед драконом. Левую руку бросил на протянутую лапу, не слыша ушами ничего, кроме гомона сердца. Воронка проглотила мечи. Сверкнуло всё небо, словно ослепляющие пульсирующие вены самой Тянь расчертили всё до горизонта. Остриё воронки приблизилось на расстояние человеческого роста.       Сехун сглотнул и ртом вдыхал хрипло. Расширенными глазами смотрел, как стягиваются, втягиваются молнии в воронку, желал сам увидеть конец… Свой, возможно.       Оглушительный рокот грома подкосил всё живое, раздавался вибрациями по телу. Сехун перевернул потряхивающую руку проклятой меткой вверх.       — ПРЕКРАТИТЬ!       Острие воронки набухло, трещало, жгло глаза людские невыносимым светом. Сехун испуганно смотрел слепыми глазами в пустоту. Сердце резало. Желчь подступила к горлу. Грохот резко усилился стократ. Свет вспыхнул искрами. Треск совсем рядом раздался, словно касался, сотней иголок вонзался в нежную кожу по всему телу.       — Отец!!!       Внезапно по руке ударила чужая и затем накрепко сжала. Боль пронзила насквозь и разом всё стихло. Тепло шквалом по телу прошлось, оживляя. Срубленный слабостью под коленями, чуть было не рухнул Сехун наземь. Под локоть удержан. Повис он, возвращая медленно зрение.       Перед глазами шальные чужие, испуганные до глубины. Цвета любимого зелёного чая с терпким нама-веск. Тяжёлое дыхание Императора колышет выбившиеся на лицо пшеничные пряди.       Щёки ошпарило жаром невозможным. Сердце дрожью сжалось и кинулось дробью грудную клетку выдавливать. Хапнул ртом Сехун воздуха, глазами бегая по прекрасному лицу. Впитывая каждую морщинку, волнение. Чувства живые, без масок, вранья. Беззащитные в своей простоте.       — Смотрите. – густой нечеловеческий голос вырвал в мир реальный.       Сехун не хотел. Потянулся вперёд за разорванным взглядом. Выдохнул рвано, дыханьем дрожащим, себя раскрывая. Моргнув с усилием, взгляд поднял, снова вдохом открывая рот…       Острие воронки больше не острым копьем, а сферой спустилось ниже спокойно, медленно. Лун убрал лапу, оставив лишь две руки – одна в другой. Разводы небесных цветов неспешно переливались внутри сферы. Слабо светилась она голубым рассветом и красным закатом. Нежно коснулась их кожи, щекоча волоски. Объяла обе руки и исчезла с хлопком.       Гром ударил тотчас, и хлынула с неба вода словно сами Тянь отметили Пошуйцзе, опрокинув черпак. Темно стало тут же. Сехун задрожал, покачнулся под тяжестью, ощущая, как тело трясёт, как он ослаб…       Подушечка пальца большого потёрла ласково по косточкам пальцев его. Сжалась крепче хватка на локте, ближе притягивая. Поднял глаза Сехун, и пропал… Только сейчас отдал отчёт, осознал, что… Прикосновение рук. Голой кожей к коже, большой грубоватой ладони к длинной и тонкой, побелевшей в отсутствии работы. По пальцам пробежала искра, уколола нежные подушечки и рассыпалась бить грозами по телу, хваталась коготками в волосах и вонзила сонмы иголок в ноги. Перед глазами сверкнули звёзды. Сехун вздрогнул, машинально дёрнув руку, но крепко держали сильные пальцы. Сердце отправилось вскачь носиться по рёбрам.       Сехун неуверенно пробежал глазами под открытым взглядом Императора. В толще падающей воды они словно одни в этом мире. Нет ничего, ничего не видно, не слышно… Только лицо и глаза, отражающие душу. Холодную, гордую, упрямую. Спрятавшуюся за этими доспехами, несчастную. Одинокую. Недоверчивую.       Сехун хочет сказать так много, столько слов вьётся в голове, что он согласен с Ним, что слишком слаб ещё, но желание поддержать и защитить искренне горячо бьётся внутри. Что теперь можно выдохнуть, что Сехун может… так хочет помочь, отогреть, успокоить, избавить от льдистой корки горя. Печалей, волнений, пережитых страданий. Под кожей бьётся сердце лишь… но это так сложно, когда… так близко.       Водопад небесный прекратился, лишь редкими каплями бережно падая на белоснежную кожу лица Правителя.       Солнце вышло. Скользнуло лучами золотистыми. Теперь Сехун тянулся взглядом прямым за глазами прячущимися. Отвел Он взгляд. Сощурился в лучах Император, сузился зрачок его. Выдохнул несдержанно Сехун, подавшись вперёд, сжал невольно руку, и взгляд снова поймал. Неловко дернул губами в улыбке, глядя, как зрачок расширился, раскрывая глубины души снова. Естество всё в Сехуне тянулось, пытался он передать всё, что есть. Все чувства раскрыть без утайки. Боялся голос подать, чувствуя хрупкость мгновения. Боялся, что лишь так Император будет с ним честен. Боялся обнять, как хотел. А верные стыд и неловкость жарили щёки ещё пуще…       Император дёрнул руку, неуверенно провел пальцами по тыльной стороне ладони, пощекотал кожу. Нахмурился… Капризные губы раскрылись мягко на вдохе, желая сказать…       — Отец!       Отдёрнулся резко Правитель. Пальцы выскользнули из его руки. Нить порвалась.       Печаль поселилась в сердце, горьким комом встала на языке. Сглотнув, Сехун протолкнул её дальше тлеть тихо в грудине. Скрывая то, как затряслась челюсть, он обернулся. Ёкнуло сердце под тяжёлым взглядом чёрных, словно ночь непроглядная, глаз. Леденящей жутью потянуло воспоминание…       — Сехун… – криво улыбнулся Тъён.       — Вы знакомы? – удивленно звучал высокий голос Правителя, нахмурился Он. Тъён улыбнулся ярко, просияв, словно забыв обо всём.       — Конечно, нет. Откуда мне знать очередного нового жреца. – Сехун задохнулся. И почувствовал скорее, чем услышал, пренебрежение в голосе, – Мне стало любопытно пока он танцевал, и, конечно, всё я узнал… Представление было… хорошим. Вполне, но тебе не кажется, что я намного лучше бы… – резко вскинул ладонь Правитель.       — Даже наследный принц не в праве разговаривать так с Мешиновой. Тем более со своим Императором. – холоден голос был, столь равнодушный для разговора с собственным сыном, – Чжень, не буду тебя казнить повешением за неуважение к Императору, как принято в Поднебесной, но повторится ещё раз такое бу сяо, значит, решение забрать тебя было преждевременным. Отправишься в Гуанъян ты обратно.       — Да, От… Простите. Мой Император. – побитой собакой сжался Тъён на месте.       Неслышно переступая среди разрушенных мокрых плит площади, рядом появился Вуу, и неожиданно к Сехуну обратился, протягивая кулак:       — Кажется, это твоё. Должно быть, слетело во время танца. – с ужасом Сехун узнал то кольцо, но увидел в глазах ртутных намёк. Не чувствовалось гу больше в нём. Аккуратно приняв и одев, поблагодарил тихо Сехун. Перевёл молча глаза на Тъёна, что загнанно вытаращился, словно язык проглотив.       — Неужто… Это ещё что! – резко подняв к глазам руку с кольцом, Император больно сжал пальцы Сехуна, – Кольцо бабки Доу! Откуда у тебя оно? – поморщился Сехун, от неловкости и взбеленившихся по щелчку чувств, руку вынул. Глянул в глаза Тъёна… и едва слышно выдохнул, уголок губы поджав.       — Мне… мне его подарили.       — Смотри на меня, когда говоришь! Бабка Доу зарыта вместе со всеми псами в общей могиле, как предатель и кольцо это было при ней. Как тогда, скажи мне, и кто мог тебе его подарить? Тебе, закрытому в дальних покоях! Отвечай немедленно и честно. Иначе пеняй на себя. – положил руку на древко ножен, – Я сам расправлюсь с тобой тут же.       Столь хлёсткие и ужасающие были слова, столь жутко звучал ледяной высокий голос, что невольно отпрянул Сехун. Губы тряслись, жуя слова в невнятную кашу. Растерянно смотрел, как за спиной Императора ухмыляется Тъён, и глаза невольно наполнились обжигающей влагой. Резко нагнул его за предплечье к себе Правитель, рыча:       — Чжень сказал тебе смотреть на меня, когда отвечаешь!       — Сяо Лу! – одёрнул его твёрдо Лун.       — Не суйся! – яростно Правитель отмахнулся.       Вокруг стал собираться народ, шепотки волной тихой прошлись. Сморгнул Сехун, с ресниц скатились крупные слёзы. Не верил он тому, что слышал. Поднял взгляд. Глаза в глаза снова. Смотрел в непроницаемо кристальную льдистую гладь. Не верил… Губа тряслась так, что пришлось закусить. Невольно вырвался всхлип.       — Не слышу!       — …подарили… – выдавил еле слышно Сехун, опуская глаза.       — Ты!       — Отпусти его, Тяньцзы. – нечеловеческий рокот усилился. К тому же Лун жёстко схватил руку Его, заставив разжать. Правитель поднял не верящий взгляд. Вуу понизил голос, – Собираются люди.       — Что, если жрец – один из… – Он будто не слышал. Сехун чувствовал, что старая рана начала кровоточить… Мог бы понять, но чувства… сердце немело, разрываясь на лоскуты.       — Очнись! – рыкнул Вуу утробно, теряя терпение, – Он не имеет, и не может иметь к тому отношение! В своё время я сделал тебе очень ценный подарок, пойдя против своих убеждений и…       — Не всех ты поймал, а мой Отец…       — Лу-шан, хватит. По крайней мере, не сейчас. – обернулся Лун и рыкнул громко, пугая челядь и знать, – Благодарим, что смотрели наше представление, надеюсь вы им насладились. Слуги проводят вас к столу.       Император упрямо выдвинул челюсть, отвернулся, шумно дыша сквозь ноздри. Хватка руки скрипнула на стальном древке ножен.       — К тебе это тоже относится, Тъён. – вкрадчиво промолвил Вуу, улыбнувшись предельно вежливо. Сехун вскинул голову, сглатывая с усилием, желваки напряглись. Губы невольно скривились, дрожа. Взгляд поймать не смог, Тъён бегал своим и нервно мялся на месте, к отцу постоянно возвращая глаза, полные слишком большим количеством чувств чтобы поверить. – Но ты должен быть во дворце, выезжать запрещаю.       — Вуу… – обернулся Правитель тут же со взглядом, полным недоумения, но фыркнул и проглотил фразу. Промолчал.       Поднял голос Лун лишь тогда, когда принц скрылся в решётчатой тени галереи, смотрел ему вслед, задумчиво хмурился. Сехун стоял сгорбленный тихо, еле заметно трясся, пытаясь с собой совладать.       — Кроме кольца больше ничего не удивляет, Лу-шан?       — Об этом я хотел спросить с тебя позже, но раз ты сам пришёл, – хорошо. – Он хотел добавить что-то ещё, но Лун продолжил.       — Например, что никто кроме нас с Сухо-гуй не в курсе о нём, а Принц у кого-то узнал даже имя? И не удивляет, что именно я принёс ребёнку кольцо?       — Ты прав, Фань. Лучше всех ты знаешь. Ближе всех, так как мог проглядеть… – осёкся Правитель, спустя мгновение взятой паузы, сумев совладать с чувствами и вернуть разум холодный, – О…хо… Так. Потрудись объяснить, что происходит?       — Случилось так, что подставили Мешинову, а скоропалительным выводом повёлся и чуть собственноручно не убил сокровище своей жизни… – Император сорвался дыханием, кинув пронзительный взгляд на дракона, – …ты, Сяо Лу. И очень обидел.       Сехун не смог поднять взгляда с земли, предательские капли солёные сглатывая. Закачал головой слабо.       — Н-нет… нет. Вовсе…       — К тому же, сокровище Поднебесной – истинный ангел. Защищал он настоящего преступника, боясь боль причинить. Заботился о своём Повелителе, даже если это значило смерть. – внезапно обратился напрямую к нему Лун. Приблизился, подняв пальцами за подбородок, заставив в глаза ртутные посмотреть, – Как он представился тебе, ребёнок? – попытался отвести он взгляд, заметив Императора, смотреть на которого не мог больше, но нечеловечески сильные пальцы было не сдвинуть.       — Я-я…       — Сяо Се, забыл ты все мои наставления? – твёрже спросил Вуу. Прикрыл веки Сехун, едва слышно выдохнув.       — Тъён… но не из-за Императора только, Тъ… – осёкся, продолжил сквозь горечь, – Наследный принц… всё же, другом мне… был. Первым... единственным.       Страшился Сехун глаза раскрыть и увидеть Правителя. Как больно должно быть Ему… сильнее боли, что поселилась в грудине жреца. Не ожидал он, что потеплеет голос Императора, распахнул мокрые ресницы. Поймал взгляд, что сам стал тянуться… и сожалеть. Ещё печальней стала зелень зрачка, словно дебри серого леса, не знающие света в чёрной тени гор Кунлунь, где незнающий сгинет бесследно.       — Запомни, мой Мешинова. С этих пор у тебя лишь три друга есть. Лишь с нами ты можешь и должен быть всегда честен предельно.       — Это всё, что хотел сказать мой Император? – вкрадчиво пророкотал Лун. Правитель кашлянул, пяткой притопнув.       — Чжень, не хочу, чтобы повторилось подобное. Не знаешь совсем реальной жизни ты в мире этом… Посему приказываю говорить всегда только правду: Мне, Вуу и Лао Сухо. – изо рта Сехуна вырвался хриплый вздох. Грустно глаза опустил он к земле, молвил тихо:       — Слушаюсь, …Хуан Шан.       Лун выдохнул долго, с невероятным укором.       — Лу-шан, извини мою дерзость, но…       — Не извиняю!       — …Невинно обиженным людям обычно молвят иное, Тяньцзы. – твёрдый голос отрезал сурово. Вуу надоело играть во всепонимание и примирять гордыню упрямую, смущённую непозволительной вспышкой эмоций.       — Прекрати. Всё, что хотел Чжень сказать, уже прозвучало. При тебе больше с ним говорить я не буду. Сейчас, прежде всего, нужно всё обсудить. Мешинова, можешь идти в свои покои, Чжень… Я приду к тебе. Позже.       Вуу кинул на него взгляд, вздёрнул брови и губы поджал, прежде, чем следом за Императором устремиться. Сехун молча смотрел вслед фигурам, крепко стиснув зубы, чтоб не тряслась челюсть и правой рукой левую сжал. Кожу обдавал стылый холод… без грубоватой, шершавой, но тёплой руки.       — Значит, твои подозрения вновь подтвердились. Поздравляю.       — Это лишь доказывает, что найденный жрец – твой Мешинова.       — Думаешь… Слухи о Гуанъяне правда?       — ...сложно пока говорить наверняка.       У Сехуна не было сил обдумать донесшиеся слова, ужасаться всем разрушениям. На слабых ногах, спотыкаясь, перепрыгивал вырванные из земли мокрые плиты каменные, трещины между ними. Скользил по грязи, упал пару раз, измаравшись.       Слух выцепил топот, звонко отдающийся из-под каблучков.       — Стой... Мешинова... подожди же... – Сехун зажмурился, припустив ходу, – да стой же ты!       Он смог бы скрыться, если бы не скользкая слякоть, оставленная стихией дракона. Нога резко сползла по грязи в расщелину, и Сехун мешком рухнул наземь. Подняв голову, он сплюнул жижу, скрипевшую песком на зубах. Обтёр глаза и уткнулся взглядом в белоснежные носочки, обхваченные цветными ремешками сандалий.       Сехун неспешно поднялся, равнодушно скользнув взглядом по весьма соблазнительной изящной девице в сексапильном платье, подчеркивающим сумасшедшим декольте пышную грудь. Отвернувшись, он поплелся прочь, прихрамывая на подвернутую ногу.       — Стой! Куда!       Подбежав, девица цепко схватилась за предплечье, прижимаясь отнюдь не девичьими прелестями, и заглянула в лицо. Прекрасные, аристократически благородные черты лица не портили искривленные хмурые бровки. Сехун сцепил зубы, смело и с предупреждением злобно встретил открытый взгляд. Девица ни разу не смутилась, наоборот – посветлела и словно бы преобразилась.       — Ну, точно! Это ты перепугал нас на пруду! Ну и натерпелись же мы из-за тебя! – Личико, подобное полной луне, капризно сморщилось. Сехун поджал губы, вздыхая. – Как отвечать будешь?       — Отпусти. – тихо выдавил он на одном дыхании.       — Чт! – задохнулась девица, охватываясь жгучим возмущением. Щёчки её охватил румянец, – Я хотела засвидетельствовать своё почтение новому жрецу, а ты! ...Ты ведёшь себя совершенно неподобающе. – и в довершение теснее сцепила пальчики, вонзаясь коготочками в кожу предплечья. Сехун почувствовал дрожь по всему телу и лишь после глубокого вздоха смог подавить в себе импульс и грубо откинуть девушку. Хотелось домой. Запереться в комнате навсегда и никогда не выходить. Вежливо отцепив пальцы, он коротко кивнул головой и быстро, насколько позволяла ноющая нога, зашагал прочь.       — Нахал! Да чтоб ты знал! Я – Янь Шэнляо из великой аристократической семьи Яньдзы, что засияла чище солнца в зените ещё при правлении Чжоу. У тебя желчный пузырь переполнен, раз столько отваги, чтоб меня игнорировать? – девица ненамного была старше, но вела себя настолько высокомерно и самоуверенно, что сомнения не оставалось – избалованный ребёнок привык получать всё, что захочет.       — Премного благодарен за высокую оценку знатной семье Яньдзы. – не изменившийся безразличный тон был вежлив и учтив, но девице того было явно недостаточно. Очаровательно надувшееся лицо и потемневшие карие глаза выдавали крайнюю степень обиды. У Сехуна даже губы дрогнули, но он поспешил скрыть улыбкой, дабы не вызвать на себя больший огонь. Но сдержаться полностью и удержаться от шпильки отчего-то не вышло: – Это всё?       — Да чтоб тебя! Невоспитанная мартышка. – топнула ногой Янь, но, стоит отдать должное тут же взяла себя в руки. Прищурив подведённые красивые глаза, она бегло окинула его взглядом, всмотрелась в лицо, и разжала пухлые губы, – Не играй с наследным принцем, ты ему не ровня. – Сехун потемнел и отвернул голову. Конечно, куда ему... Развернувшись, он продолжил было идти, но рукав мягко потянули, – Ты меня не понял... Наследный Принц, о-он... – замявшись, девушка отдёрнула руку и сцепила пальцы меж собой. Взмахнула ресницами, от чего у многих мужчин сердце надолго бы замерло, – У него на всех есть... что-то. Не буду вдаваться в подробности, но из-за этого никто ему слова поперёк не скажет.       Развернувшись со вздохом, Сехун подошёл к ней вплотную и склонился к лицу. Глаза остро пронзали её, взгляды схлестнулись. Насколько он помнит, семья Яньдзы – потомственые дань*, следующие дань дао со времен присоединения к Империи киданей, называясь по оригинальному названию народа - ци-дань. Испокон веков тесно связаны со жрецами, обмениваясь эликсирами, печатями и, чего греха таить, он в курсе, что даже вместе разрабатывали некоторые бомбы и горючие смеси во время войн. Один вопрос, какие цели она преследует?       — Зачем говоришь это мне?       — Я всё видела... – потупила взгляд Янь. – Я... Мы... Не приближайся к Наследному Принцу.       Сехун горько скривил губы улыбкой. Повстречал бы её раньше – послушал? Вуу и Сухо-геге было мало? Мрачнея на глазах, Сехун ровно ответил:       — Не знаю, зачем тебе это... Спасибо, девица Янь. Но не стоит больше утруждать себя. Если хотела в чём-то использовать – я тебе не помощник. И верно отметила... Ты тоже... Держись от меня подальше. – отступив, словно от пощёчины, Янь сложила на груди ладони и только немо приоткрывала рот. Глаза её очаровательно заморгали.       — Н-но... Я... Мешинова! – пол-лица её нервно задёргалось от объявшей злости, – Ты от меня не отделаешься! Так и знай. Я хотела просто помочь. Ты... горячный мальчишка! – девица топнула ножкой, веером взмыли грязные капли и пара осела на белоснежном носочке.       Сехун круто развернулся, взмахнув широкими рукавами своего ханьфу, словно крыльями, и спешно пошёл прочь.       — Поздно по волосам убиваться, коли голова с плеч! Слышишь? Ладно! Твоя взяла. Мы, мы поможем друг другу! Коль вернёшь холодный разум – приходи. Я буду ждать тебя! На том пруду, слышишь...       …Сехун не помнил, как достиг спальни и рухнул навзничь лицом.       Не слышал шепчущихся за стенами дома. Не слышал, как ближе к ночи Сухо-геге выслушивает усталую отповедь Вуу, не слушал, как следом Шифу вычитывал ему… Не реагировал на откровенные поглаживания знакомой, по-женски изящной ладони и грустный вздох. Только жмурил теснее глаза и проваливался куда-то далеко между миром и сном. В серое небытие существования, ведь что мир без красок, без запахов, звуков любимой природы. В равнодушии без малейших эмоций. За все дни, что он провёл здесь, комната стала казаться ему неприступной крепостью...       Сколько дней так минуло – не знал. Лежал недвижно, к еде не прикасаясь, отвечая на всё – молчанием. На позднем закате лишь выбирался на балкон. В клубке покрывал в углу меж пузатого низкого столика и пинфэн, оплетённым клематисом, смотрел на тонкий белёсый пар над чашкой. Обжигающий зелёный чай напоминал Господина, погружал в негу, мираж, будто Он рядом. Сехун засыпал. Забывался сном, убаюканный колыбельными ветра, нимф и минни-вава, с миражом пушистых ресниц и зеленых глаз… таких же, как и его любимый чай.       … Он не пришёл.

***

      Облетающий свои владения, Кивайдзин замер. Улыбнулся устало, глядя на страдающее дитя. Вернул полу-распахнувшиеся покрывала и погладил по развевающимся на ветру волосам. Невдомёк было знать человеческому ребёнку. Ночью, серебрясь льдисто в лунном свете наблюдали глаза, о которых мечтает. Их человек совершает ошибку за ошибкой, барахтаясь в сети. Вздохнул Бог ветра Фэн Бо, отчего с шапок цветущих деревьев взмыл в небо вихрь лепестков. Он мог бы нашептать о визитах, но ему неподвластно растопить ледяные глаза, не ему лечить слабое сердце...       — Глупые смертные... – покачал головой Кивайдзин, с грустью глядя на человеческое дитя и своего ласкового сынишку, которому он полюбился.       Махнув рукой, он отогнал холод от дома, поцеловал сына в макушку, и унесся прочь, дальше – по своим, ветряным, делам. Это их жизни и их решения, их ошибки, на которых ещё предстоит учиться...