Пшеничный чай

      Спустя почти три месяца с приезда, наконец-то было приказано представить юного жреца императорскому двору. Близился Пошуйцзе, пришедший из маленькой провинции Дай, установленный Императором Первым праздновать повсеместно, торжество Луна, восхваляющее Царя Тянь, властителя стихии воды. Люди принесут дары, уповая на мудрость, силу и добродетель Дракона и в следующем году, дабы не оставил он их без своего благословения. Рядом с Вуу будет безопаснее ввести юного жреца в главный дворец. Под его покровительством и присутствием проще же будет и обряд провести становления Мешиновы.       Рядом c Сехуном, возбужденным из-за предстоящего, разительно равнодушный Вуу честно и скептично фыркал. Его роль – лишь показать пару фокусов перед людьми. Что б не забывали, память хранили о силе Царя Неба, о величии нынешнего Императора, чья кровь и духовная часть души хунь столь сильны, что очеловечили покровителя семьи и вернули на Землю. По мнению уязвленного Луна, для демонстрации силы лучше подходит приказать Хуанхэ расступиться, вызвать шторм, бурю, торнадо иль смерч, сметающий всё на пути, а не вот это всё. Жалкие фокусы. Юный жрец часто скрывал улыбку в кулак: Сухо-геге день за днем бился с Вуу, чтобы не было на празднике никаких лишних эксцессов.       От непонятных и смущающих вечерних уроков мастера Бэкхёна он уставал, чувствуя себя после каждого выжатым сморщенным мешком без сил. Только не спалось по ночам, все думы занимали о предстоящем. Возбужденное состояние не покидало его, мешая падать в глубокие объятья Непавин. Выходил в сад вдохнуть воздуха чистого, полного расцветающей весенней природой. И тренировался потом до изнеможения, пока колени не начинали трястись от слабости.       Чаще стал выбираться сквозь бамбуковый сад к пруду фейерверков, как прозвали они его с Тъёном. За душевными разговорами отводил жрец душу, успокаивался и легко так становилось. Он всё больше проникался к юноше, и то другие были чувства, нежели чем к наставникам. Возраст играл или же схожесть, но Сехун мысленно тихо-тихо стал называть того другом, слушая иногда совершенно отличные, даже неожиданные высказывания Тъёна.       Однажды, одним жарким днём, изнывающим от жгучих лучей солнца, Сухо-геге возвратился неожиданно хмурый. У Сехуна в самом разгаре был урок по боевому искусству. Взволнованный видом учителя, он пропустил много ударов и пал навзничь прямо в песчаную пыль. Вуу дернул губами нервно, выдохнул и махнул рукой, позволяя ненадолго прервать занятие.       Кинулся юный жрец к глубоко задумчивому учителю, легко прикоснулся, желая вернуть того в реальность, узнать, что случилось. Лун подошёл неслышно сзади, распорядился низким рокотом подать чаю на террасу и встал перед ними словно статуей недвижной, могучей, даря собой тень спасительную. Сухо-геге поднял взгляд лишь тогда, скользнул по ажурным сеням деревьев, не достававших ещё по малолетству до резной галереи тенью.       — Вновь весна нас радует цветением персиков. Сотни веков заменили друг друга, а в мире царит всё тот же хаос. Несчетные образы мира сменяют друг друга с веками. Персик, сияющий весенними цветами, каждый год напоминает нам об этом.       — Что случилось, Шифу… – не способный от волнения спокойно следовать этикету, тихо напрямую молвит Сехун свои мысли, ближе к нему притираясь. Взгляд пытался поймать, заглянуть в глубину.       — Долгие годы печали, и кажется, будто несчастья уже не отступят. Все на Земле должны жить в мире и согласии и передавать свою мудрость потомкам. – за него Лун отвечает, сверлит мрачного Сухо-геге глазами.       — Почему так получается вечно, что о том мы забываем. – печально поднимает глаза Сухо-геге, пойманный розовый лепесток в пальцах перетирая, – Вуу, решено было, что Сяо Се будет исполнять танец с мечами.       — Зависти будет много. – склоняет голову Лун, не отводя взгляда. Сехун растерянно поводит бровями, приникая ближе:       — Что за танец, Шифу? Объясните, иначе не пойму, отчего столь грустны вы. Печальный взгляд ваш волнует меня.       — На третий день праздника, перед выходом Луна, что покажет силу свою, традиция бытует исполнять танец. Почётная возможность показать высокое положение, представить людям ритуал, идущий корнями из древних, тёмных времен, символизирующий воплощение драконов, становление их в этом мире.       — Тогда… в чём же сомнение? Не вижу ничего я плохого, это лучше, чем если бы заставили меня приоткрывать времени завесу перед всеми… Я… Вы знаете, пока я не…       — Дело не в том. – мягко опровергнул Сухо-геге, слабо качнув головой. Грустно взглянул на жреца, но снова ответил бесхитростно Лун, будучи более прямолинейным:       — Мы хотели, чтобы под моей защитой ты представлен был ко двору, не вызвав лишних споров. Но теперь же всё по-иному. Зависть жгучую вызовешь, огонь на себя. Лишь самые знатные в праве исполнять этот танец, показывая неувядающий цвет ханьский. Сам наследник или же, если нет его или же ещё слишком молод, – сын или дочь ближайшего по родству к Императору вана.       Хладная волна по спине жреца окатила, начал он понимать.       — Так… как помню, наследник у Императора есть. Он слишком молод? Я займу место сына ванна?       — Расклад не в нашу сторону. – покачал головой Сухо-геге, – Наследник как раз в этом году покинул грань отрочества, юности, – одного возраста вы. Он долго готовился к празднику. – перевёл глубокий взгляд на Вуу, – Выступив, злость он получит самого нежеланного всеми врага.       — Ох… – побелел враз Сехун, подумав худшее, – Неужто… Император? Не будет ли…       — Нет, это как раз распоряжение Лу-шана. – мотнул головой Сухо-геге. Волосы на ветру его тонкими нитями мёда перелились. Сехун нахмурился пуще, не понимая.       — Ладно, брось. Он под моей защитой, – всё обойдётся. – пожал плечами Лун, теряя интерес в разговоре, но не слышал в густом нечеловеческом рокоте Сехун должной уверенности.       — Не будь так беспечен! – невольно сорвался Сухо-геге, мягкий голос его рассыпался неподдельной тревогой. – подсел ближе Сехун, тише спросил:       — Как же так получилось, Шифу?       — За все года страны Поднебесной ты – первый Мешинова, полученный Властителем ханьским. Ученые-боши поддержали решение Императора. После него теперь ты стоишь первым, возвышаясь даже над ванами.       Потянуло запахом трав заваренных. С нежным звоном за спинами их опустился низкий лаковый столик. Появление слуг прервало разговор, а потом он и вовсе перет`к в другое русло. Сухо-геге качнул головой и взял себе одну воду горячую. Сехун видел, как тот волновался. Как тонкие пальцы белели, сжимаясь на чашке, как неизменен был взгляд, смотрящий внутрь – в тяжёлые думы.       С тех пор мастер Бэкхён с присущей ему заразительной энергичностью принялся учить танцу. Изводил так, что пот ручьями тёк, оставляя следы от ног на половицах. Сухо-геге, как учитель, стал напирать ещё пуще. Неистовствовал, готовый вбить знания в голову жреца юного буквально обо всём и любым методом. Дисциплины расширились до полноценной лю и. Лун молчал, лишь чаще неодобрительно поводил глазами, глядя на неспокойную суету.       Пока Сехун, высунув кончик языка, пытался вывести широкой кистью в пальцах и вытянутой рукой иероглиф, Сухо-геге в сотый раз повторяет информацию о каждом из знати и его родне. Сехун чертыхается дрогнувшей руке, сминает бумагу и пробует заново. Отвесив слабый подзатыльник, Шифу дивился всё сильнее, откуда появляются бранные слова в запасе жреца юного?       Никак не находил случая юный жрец рассказать о редких встречах с Тъёном, а потом эта новость о танце…       — Надлежащий образ выражения мыслей и эмоций – главные основы, положительно влияющие на концентрацию внимания. – строго выговорил Сухо-геге и продолжил повторять, перебирая имена и детали о каждом ване, гун, хоу, бо, цзы и даже нань. Сехуну стало казаться, что заочно он знает даже самого жалкого евнуха из дворцовой касты, потому долго и картинно вздыхает, смотрит грустно и мычит через надутые губы протяжно:       — Шифу…       Отчего-то это сродни волшебному слову. Под интересный рассказ о зарождении праздника и традициях, его ритуалах, каллиграфия спориться стала намного быстрее.       Дни в ожидании летели стремительно – молниеносными птицами, запинаясь о краткие провалы в сон. Сехун прилежно учил танец с мечами и надеялся, что обойдётся без чанов воды в лицо. Считалось издревле, что чем симпатичнее человек, тем больше на него нужно вылить воды, дабы привлечь небесное благословение и удачу.       Танец дракона включал в себя ритуал призыва дождя, но главной целью его было – представить, как рыба превращается в дракона – повелителя одной из стихий. Зачем рыбе мечи – сложный вопрос, на который он так не нашёл ответа ни у мастера Бэкхёна, ни у Вуу и даже в пыльном архиве. Сехун представлял себе, что в начале это острые иглы, а после перерождения – когти. Ифань после первого просмотра надолго замолк, а потом так же надолго расхохотался, даже утёр потом он слезу. Мастер Бэкхён оскорблённо фыркнул и пообещал, что его ученик заткнёт ещё всех за пояс.       После долгих репетиций, в последний день Сухо-геге после просмотра, стоя напротив, качал головой, глядя глазами с медовыми искорками, и обнадёжил, что не уйти ему сухим с выступления. Мастер Бэкхён, сложив руки на груди, стоял поодаль и довольно кивал.       — О тебе начали ходить уже слухи. – улыбнулся хитро с личной гордостью он, – Говорят, что шестьдесят ветряных мельниц вращаются при каждом взмахе ресниц, а глаза твои даже чище вод Нефритового Потока... что будет, когда увидят вживую этот прекрасный филей...       Сехун не нашёлся что ответить, лишь чувствовал неистовую краску, хлынувшую в щёки кровь, натягивающую жилки на шее. Неловко он перебирал пальцами по древкам обоих острых мечей, блестящих опасными гранями в палящих лучах полуденного солнца.       — Самая весёлая часть праздника с массовыми обливаниями на улицах и площадях происходит, как раз на третий – заключительный день. Не надейся остаться сухим. – мечтательно тянет низким рокотом Лун, бросая короткие хитрые взгляды на Сухо-геге. Мастер Бэкхён фыркнул и закатил глаза.       — Сдается мне, мы не наши пристрастия обсуждаем. – Вуу угрожающе рыкнул, но мастер Бэкхён лишь показал язык и заинтересованно принялся разглядывать ногти.       — Не волнуйся, во время танца обливания запретили. – со смешком парировал Сухо-геге, опустив взгляд на драгоценный трофей – пару индийских булатных мечей в ладонях тонких Сехуна, полученных в одном из военных походов подвигом ратным. Впервые держал настоящие мечи в руках юный жрец, лишь сегодня Сухо-геге принёс их из оружейной для тренировки последней. Раньше с простыми бамбуковыми палками занимался, и разница была велика. Мечи оказались очень тяжелы.       Вечер принёсся ласковым подзуживающим ветром в волосы, кучерявыми облаками на сиреневом небосклоне. Ночь пришла в мгновение ока, словно опрокинули плошку резко с чернилами, стало темно. Не смог он заснуть. Ворочался с боку на бок в резной сычжучуан, не мог объятья Непавин вернуть. Тихо выскользнув из-под покрывала, он взял два меча и вышел наружу. Оглядываясь боязливо, прокрался мимо покоев наставников и побежал с мечами подмышкой. Достиг поляны среди бамбуковой рощи, и только там выдохнуть смог. Взял в ладонь каждую по древку и глаза немного прикрыл, сверкал страшно металл в холодном серебряном свете луны.       Сделал шаг в сторону, выпад, кружился, как сказано было, как выучил, но чувства вложил… Как слаб ещё, пусть, но горд перед судьбою склоняться. Непоколебимый дух взрослеет, и… Неожиданно кожу ошпарил взгляд чей-то. Неловко крутанувшись на месте, оглянулся Сехун, хмуря брови, вглядывался среди нескончаемых голых стволов. Прислонившись предплечьем к бамбуку, сложив руки, сверлил тяжёлым взглядом Тъён, незнамо, как и сколько стоящий тут.       — Привет. – аккуратно улыбнулся Сехун, заталкивая глубже волнение. Что-то в лице благородном сегодня пугало. Почему-то мелькнул страх внутри на секунду, но тут же Тъён улыбнулся, всё стихло. Сверкая глазами весело, он подошёл и с восхищением оглядел мечи в руках жреца юного, – Давно не виделись.       — Откуда… – Сехун резко отдёрнул руку с мечом, когда Тъён потянулся, и укорился своему инстинктивному движению. Чужие пальцы в воздухе задержались и сжались в кулак. Лицо Тъёна окаменело, было не прочесть его чувства. Он обошёл жреца кругом, смотрел, словно впервые видел, – Так это ты будешь завтра исполнять танец с мечами…       — Как ты узнал? – нахмурился Сехун, оборачиваясь всем телом на месте за чужим взглядом.       — Какой же ты глупый! – высоко рассмеялся Тъён. Покачал головой, глядя исподлобья, – Я видел его в прошлый год и запомнил. – опустил он на мечи странно блестящий, жаждущий взгляд. Сехун же взглянул исподлобья, пряча за спиной руки. Волнение чуть ускорило сердце, не понимал он, что происходит.       — Почему-то ты пугаешь сегодня меня… – совсем тихо прошептал юный жрец, – Что-то случилось?       Звонкий смех раскатом перетёк в тихий хмык хриплый, споткнулся воздухом в горле и стих.       — Да знаешь… много было потрясений. Обидели меня неожиданно… Сильно.       — Как же… Что же! – воскликнул Сехун, видя непритворную горечь.       — Я разберусь. – сквозь усмешку хмыкнул Тъён, от улыбки его прошёл холодок по спине. Не понравилось совсем жрецу юному, но в чужие дела научился не лезть.       — Надеюсь… всё завершится хорошо. – неуверенно пожелал, уголки губ дёрнулись в искренней улыбке, – Я не хочу, чтобы тебя обижали.       Тъён резко вскинул глаза свои чёрные, заглядывая, словно в душу. По губам его медленно прошёлся язык, прежде чем тише спросил. Вкрадчиво, небезразлично:       — Почему? – Сехун дёрнул плечом, невольно вперёд подаваясь:       — Нехорошо. – Тъён прыснул, но не стал перебивать, ожидая, – Ты такой хороший, весёлый, уверенный, яркий… Как кто-то мог подумать тебя обидеть, ты…       Юноша, не отводя взгляд, отклонился назад, к голому стволу спиной прислонился. Вновь сложил на груди руки, на пальцах в лунном свете что-то сверкнуло. Взгляд его стал твёрдым, словно ищущим…       — И правда, зачем…       — Ты мой друг! Первый и единственный. – горячо выдохнул Сехун, впервые пробуя это слово на языке. Тёмный взгляд снова обратился к нему, изучая:       — Что же не сказал тогда мне ты, друг… Что не смотритель за Фэн-хуан, а Мешинова? Ты врал мне. – широко распахнул глаза Сехун, растерялся. Сердце взволнованно прыгнуло.       — Так я… не знаю. Ты спросил о фениксах – я и ответил, однажды ведь видел я их в Чёрных горах…       — Ты мне не доверял. – склонил голову юноша, лениво растягивая губы капризные. Криво усмехнулся, окидывая глазами целиком, – Не доверяешь и сейчас.       — Да послушай же! Услышь ты меня! – воскликнул Сехун, слыша, как ускоряется горячо сердце, – Я же… Просто… Разве это важно? Сколько мы были вместе, сколько обсуждали, сколько я тебе рассказывал, как нам было хор…       — Хватит! – резко вскрикнул Тъён, теряя напускное спокойствие. Заметил Сехун, как пальцы его сильно сжались на предплечьях, прежде чем он продолжил глубоким голосом спустя мгновение, – Ты прав. Да. Было…       — Ты простил меня?       — Я не обижался. – улыбнулся жгуче-тепло, – Завтра. Тяжёлый день, волнуешься?       Вдохнул глубоко, долго Сехун, не заметив, когда успел дыхание затаить. Легче легкие наполнялись воздухом, противное чувство отступило. Искренне ответил:       — Волнуюсь. Не страшит меня перед множеством людей выйти, но ошибиться и кинуть тень на решение самого Императора… – жрец невольно вспомнил о нём, о фантазиях странных, посещающих его иногда в темноте. Покраснел… Пристально глядел Тъён, сощурил глаза, повёл подбородком.       — Ну-ка… Ты. Влюбился что-ли?       Расширил глаза Сехун. Испугался, неужели услышал что-то в голосе его он? Вместо ответа кровь раскрасила его щёки алым огнем. Тъён хмыкнул криво и неожиданно весело рассмеялся, подлетел близко, сжал в объятьях.       — Ой, иди сюда, ещё один влюблённый нашёлся…       — Ещё?       — Да при дворце каждый вздыхает по-о… нему втихаря. – Сехун дёрнул бровями. Он поднял взгляд внимательный, когда юноша отстранился, продолжая то и дело весело хмыкать. Не мог взять в толк Сехун отчего слышит тогда в чужом голосе горечь.       — Знаешь, – задумчиво протянул Тъён, массируя пальцами костяшки руки, я помогу!       — В чём?       — Бери, – сняв массивный перстень, он протянул его. Большой, со сложным узором цветочным. Пять лепестков держали алый крупный камень в середине. Словно красный цветок сливы сверкал острыми гранями.       — Н-нет, я не могу… – словно завороженный смотрел Сехун в алую сердцевину, отступал слепо спиной. Виски крепко сдавило. Он мотал головой, словно пытаясь сбить морок, не мог понять, что такое… почему потянуло леденящей жутью могильной. Часто моргая, он цеплялся взглядом, но не мог укрепиться, – землю мерно выбивало из-под ног. Резко жрец вскинул последним рывком глаза, взглянул в тёмные Тъёна. Тот был серьёзен, следил, придавливая тяжёлым взглядом.       — Бери, не волнуйся. Всегда так поначалу действует. – осветился улыбкой Тъён, просияв.       — З…зачем? – только и мог выдавить Сехун.       — Ты сильный. – ненадолго оставил Тъён ещё внимательный взгляд и сунул перстень прямо в руку. – Я хотел проверить. Он поможет тебе.       — Подожди, но у тебя-то тогда отк…       — А вот это, мой драгоценный друг, я оставлю в секрете. У нас обоих они есть, но завтра, точнее сегодня, чуть позже всё разрешится, будь уверен. – сжав своими пальцы чужие, Тъён подмигнул и резво скрылся среди неисчислимых высоких стволов.       Руку ужалило. Насквозь прожигало огнём. Спешно разжав ладонь, с которой скатилось под ноги кольцо, Сехун с ужасом смотрел на темнеющую метку. Черной паутиной въевшийся в белоснежную кожу след.       Ветер взволнованно поднял руки к нему. Мимо шелестом пролетел жухлый подлесок, укрыл перстень с глаз. Природа вокруг насторожилась, тревожно затрепетала, противилась… в словах ветра было лишь одно, многократно множась, повторяясь.       …Гу…

***

      Удивление скользнуло в ртутных глазах неподдельное. Мрачно ещё раз посмотрел вначале на перстень, затем поднял твёрдый суровый взгляд на него Вуу. Сложив руки, вскинул он в ожидании брови. Сухо-геге, завернутый во все перины, боялся и нос красный выказать, – смущён до предела ночным неожиданным гостем, поймавшим их вместе.       Сехун потупил взгляд, снова руку потёр машинально, провёл до предплечья да там и оставил на локте. Глаза вернулись к тлеющему медленно бурому листику, что несколько мгновений назад был сорван с ветки ярко изумрудным. В нём завернут перстень тот алый, грани его кроваво сверкают сквозь прожжённое бурое полотно.       Стало страшно.       — Во что успел за ночь вляпаться ты, юноша... – процедил дракон, по коротким бледно-жемчужным в предрассветной дымке вихрам рукой провел он устало.       Лишь глубоко в пол потупить взгляд по силам было Сехуну, губа задрожала, предвещая…       — Не смей мне тут плакать!       — Ифань… – с укором выглянул Сухо-геге из объемных перин и одеял.       — Ащ… Небеса. – рыкнул Лун, спустя тишину, ответил вполне ровно, смягчился, – Хорошо, плакать можешь. При нас, но больше – нигде. Нигде! Ясно? Иначе сожрут. Самообладание… тебе нужно больше самообладания! Это то, что любой во дворце должен иметь. Ты должен запомнить, ты должен выжечь это на своём сердце. Ты меня понял?       — Я не буду… – дрожащим голосом сорвался Сехун на едва слышный шёпот. Сморгнул пару выступивших капель, они упали с ресниц. Грубо утёр рукавом всё и взгляд поднял решительный. Лишь тихие вздохи издавал часто, сопли текли с носа без спроса.       — Итак…       — О-он… же. Мой… друг.       Ухмыльнулся криво, хмыкнул дракон. Вытянулся Вуу, словно до потолка, лицо заострилось хищно. Склонил голову, любознательно вглядываясь, с неподдельным восторгом:       — Ох, балда ты, дурья башка-голова. Невинная же ты простота… Во дворце нет, не было и никогда не будет друзей. Бились мы – бились, что толку… Подсунуть кольцо Доу Мей... ах, крыса! Ладно, дурень... Иди. – вздохнул тяжело, – Иди-ка ты спать. Выспаться тебе… нужно. Было.       — А как же…       — Как и хотел тот твой друг, – особенно едко он выделил слово, – как часть ритуала устроим им настоящее представление. Повеселее будет, чем в разы прошлые… – азартный огонёк сверкнул в глазах ртутных шальной искрой. Сухо-геге уже выбрался по самую шею, сверкнув возмущенно глазами:       — Ифань!       — Что сразу "Ифань"? Теперь выбора нет. Эту дрянь надо убрать. – Сухо-геге усталый взгляд на него вернул. Сехун скорбно переминался на пороге, – А ты - бегом спать!