Ошейник для Лисицы

— …а я говорю — возьми с собой команду! Одной тебе не справиться! Ты не смо… эй! Стой! Да… да погоди же ты! Не в состоянии больше это терпеть, я развернулась и пошла прочь, твёрдо зная, что у меня всё получится. — Я с тобой разговариваю, между прочим! — отец бросился за мной вдогонку. — Это ведь очень опасно… Ну неужели ты сама не понимаешь?! Послушай меня… я не хочу снова за тебя волноваться, не хочу снова вытаскивать тебя из… Я развернулась, и мой папа наткнулся на меня. — А я хочу доказать ему, что я смогла пережить всё это. Если я снова приду с командой, то всё, что случилось год назад, может повториться. Я больше не хочу нести за кого-то ответственность! — Доченька, ничего не произойдёт! Пожалуйста, ты ведь едва оклемалась после всего этого! Удивительно, что ты вообще осталась жива! — Ты во мне сомневаешься? Отец опустил взгляд. — Не сомневайся во мне, папа. Я выкраду эту жемчужину, и мне не нужна ни помощь, ни прикрытие. Я всё сделаю одна, — я наклонилась и обняла своего отца. — С тех пор ты всё время одна… — Да. Теперь я сама по себе… Я снова развернулась и быстро пошла к выходу. Два арбалета с комплектами стрел оттягивали лапы, каблуки вязли в глине. Новый костюм, который я купила за полцены у одной эльфийки, оставлял неприятное ощущение. В нём явно было маловато материала. Длинные перчатки до середины предплечья создавали ощущение защищённости и комфорта. Кожаный, с металлическими вставками топ плотно облегал грудь и плечи. Открытый живот не вызывал неудобства — скорее наоборот. С коротенькой юбкой возникли небольшие проблемы. Её пришлось надеть совсем низко. Немного неудобно, но всё же лучше, чем демонстрировать всему миру прелести лисы-самки и фасон её нижнего белья! Можно было только позавидовать самцам: некоторые из них вовсе не носили одежды, пряча гениталии в густой шерсти. Но самые большие неудобства причиняли сапоги. Высокие, с расширяющимися к верху длинными голенищами. С лисьими лапами в них было очень нелегко ходить. Сделанная под человеческую ступню обувь не подходила лисам, но я пересилила себя и всё же надела их, надеясь на то, что вскоре моя стопа как-нибудь обомнётся. Я поправила металлическое кольцо на шее и ещё раз проверила оба арбалета. Оружие было новым, блестящим и отлично настроенным. Кузнецы клана сделали их специально для меня, под мою лапу. Главная прелесть этих механизмов заключалась в том, что они крепились прямо на лапы и при необходимости могли разложиться очень быстро — достаточно было просто резко крутануть кисть вправо для правой лапы и влево для левой. Стрелять такие арбалеты могли очень быстро, но не слишком далеко. Но меня они вполне устраивали. — Флёр! — донёсся до моих ушей голос отца, когда я уже подошла к проходу в защитном валу. Я обернулась. — Возвращайся… сама… но, если что, знай: я приду к тебе на выручку. Я улыбнулась и помахала ему лапой. Ночь. Никто не мешал мне покинуть территорию клана, хотя больше полугода меня из него не выпускали. С дерева на меня смотрели два изумрудно-зелёных лисьих глаза. Я помахала им, и ветвь дерева качнулась в ответ. *** Если лапы долго держать связанными, они затекут. Этот новый для себя факт я обнаружил, когда осознал, что мои запястья уже ничто не удерживает. Волк подошёл ко мне вплотную и выдохнул мне в морду густой табачный дым. Я не выдержал и закашлялся. — Ты должен мне… — произнёс волк. Из его пасти понесло ужасным смрадом. — Я ничего тебе не должен… — Однажды я спас твою шкуру. Теперь ты мне послужишь за это. — Я не буду работать на тебя. — Ты будешь. Я даже хорошо заплачу тебе. — Какой у меня выбор? — Никакого. — Тогда одно условие. После того как работа будет выполнена, я уйду и ты больше никогда не попросишь меня ни об одной услуге. — Договорились. — Говори, чего ты от меня хочешь… *** Удивительное выдалось утро. Я снова проснулся под городским мостом, в окружении грязи и сырости. Мелкая грязная речонка послужила мне умывальником и туалетом одновременно. Несмотря на то, что я был крупным феодалом, владел замком и мне принадлежала огромная территория вокруг него, в своём любимом городе я снова спал под мостом, словно нищий. Я снова не вернулся домой, к жене и детям. Я опять пытался что-то своровать, но меня постигла неудача. Немного болел помятый со вчерашнего дня бок, но это не ухудшало общего настроения. После того как я умылся и более-менее привёл свою шерсть в порядок, я с бодрым видом, серьгой в ухе и сумкой через плечо вышел на улицу. В царстве животных теперь правила сила. У кого есть оружие — тот и живёт лучше остальных. Раньше это были львы. Сейчас их вытеснили волки. Почти вся королевская гвардия состояла из волков, и её главарь Изенгрин диктовал условия королю. На улице царил разбой и хаос. Хорошо вооружённые и одетые в чёрные доспехи волки собирали дань с мелких уличных магазинчиков. Всех, кто пытался сопротивляться, чаще всего жестоко избивали. Мелкие продавцы бедствовали: волки забесплатно забирали их лучший товар, не оставляя ничего добросовестным покупателям. К несчастью, я не относился к добросовестным. Я был вором. Но при таком раскладе дел на улице я ничего не мог своровать, поэтому со спокойным и уверенным видом направился по улице, ведущей в сторону королевского замка и рынка. Мой новый трудовой день начинался. Если сегодня опять не удастся спереть что-нибудь на рынке, то придётся снова наведаться в королевскую казну, хотя этого мне откровенно не хотелось делать… В последний раз, когда я туда проник, меня поймали и хотели повесить. Тогда меня спасла моя жена, вытащив буквально из петли, после чего я пообещал ей, что больше не буду воровать оттуда деньги. Но никакое честное слово не могло меня остановить: если у меня не останется выбора, мне придётся снова туда залезть… Я шёл мимо всевозможных ларьков и палаток, осматривая лежащий на прилавках товар. Заметив на одном большую спелую грушу, я щелчком пальцев отвлёк внимание продавца, а другой лапой стянул фрукт с прилавка. Приём совершенно глупый, но почти все продавцы на него попадались. Ну вот, теперь у меня есть завтрак. Груша оказалась вкусной, я ел и присвистывал, опытным взглядом изучая своих потенциальных жертв. Вот осёл сторожит своё добро так, будто оно золотое. Но стоит подлезть снизу — и он ничего не заметит. Вот ещё козёл стоит, явно зажиточный. Возможно, это благодаря арбалету, который лежит у него под прилавком. Ха! Но арбалет… это всё же серьёзно… нет, лучше на него не покушаться. А вот милая кошечка торгует всевозможными приправами, и вид весь такой бедный, так и хочется подать ей грошик! Но тут же мой намётанный взор замечает у неё на боку тугой кошелёк, набитый явно не грошиками. Мне нужны были любые деньги, поэтому я умело срезал его. Жалко её, конечно, но мне же тоже надо что-то есть! Поэтому я купил у неё какой-то острый горчичный порошок, заплатив двойную цену, проявив искреннее сострадание, когда она хватилась своего кошелька. Некоторое время я сопереживал вместе с ней, потом протянул ей ещё немного денег со словами: «У вас будет сегодня очень удачный день, я уверен», — и удалился прочь, виляя хвостом. Это был древний инстинкт, оставшийся у нас, животных, — заметать следы. По дороге я пересчитал то, чем поживился, и остался доволен. Золота не было, но и серебра хватало. Но тут дорогу мне перегородили двое волков… — Ренар… Этого я знал ещё до того, как он стал охранником. Служба явно испортила его, очень испортила… — Что это ты тут шатаешься с довольным видом? — А что такого? Солнце блестит, небо ясное, погода отличная. — Хватит мне тут мозги накручивать про погоду и солнышко. Опять воруешь? У нас за это вешают. — Я ворую?! Да вы что? Я честно хожу вокруг, выбираю, что съесть на завтрак, командир! — Кто же ходит по рынку без денег? — А почему это вы решили, что я без денег? — Потому что у тебя никогда нет своих денег, Ренар. Только чужие… — он подошёл ко мне вплотную. — И если ты не хочешь, чтобы та киска узнала про то, что такой щедрый клиент на самом деле обокрал её, то лучше отдай мне её кошелёк. Ничего не оставалось делать, как вытряхнуть содержимое небольшого мешочка в ладонь волку. Тот криво улыбнулся и удалился, оставив меня злиться на весь свет. Эти наглые волки снова оставили меня без денег, которые мне так были нужны! Через два дня у моей жены день рождения, и если я не сделаю ей подарок, то она решит, что я о ней совсем забыл. Конечно, можно было отделаться обычными поздравлениями, но мне хотелось преподнести ей что-то особенное, например какое-нибудь украшение или красивое платье. Можно было их украсть, но я не хотел, чтобы потом у моей жены возникли из-за этого проблемы. Надо было купить всё по-честному и желательно побыстрее. Честно говорю: не хотелось мне сегодня этого делать, но мне не оставили выбора… придётся рискнуть ради своей любви… Единственным местом, где я мог хорошо поживиться, была королевская казна. Она обычно не пустовала, и денег там было столько, что никто и не заметит пропажи пары сотен монет… Проникнуть на территорию королевского замка смог бы даже ребёнок… Я перепрыгнул трёхметровый забор и прижался к земле, прислушиваясь к происходившему вокруг. Тихо. Меня никто не заметил, и, прижимаясь к стенам, я направился туда, где находилось деньгохранилище. В первый раз у меня ушло больше получаса, чтобы определить подходы к нему, а сейчас я мог добраться до него за две минуты. Но в этот день мне не везло. Я трижды натыкался на охранников и, затаившись, терпеливо ждал, пока они уйдут. Один раз мне даже пришлось отвлечь двоих волков камешком, который я бросил в соседний коридор. Когда они повернулись в сторону подозрительного звука, я бесшумно проскользнул за их спинами. Пройдя самое опасное кольцо наружной охраны, я перевёл дух и, двигаясь теперь куда более спокойно, добрался до мощной, обитой сталью двери. Ну, это вы зря думаете, что я как бы напрягся: на левом запястье я всегда носил с собой небольшую и тонкую, но очень прочную заколку жены, незаметно закреплённую под мехом Такой инструмент взлома никогда меня не подводил, да и как надо обращаться с этой дверью, я уже знал. Войдя внутрь, я притворил за собой дверь и начал быстро отсыпать в свою сумку золото из огромной кучи. Мне не нужно было всё золото сразу: я вполне могу прийти за ним тогда, когда оно снова мне понадобится. Набрав достаточное количество золотых, я тихо вышел из сокровищницы и запер за собой дверь. Вокруг всё было спокойно, а сумка приятно оттягивала плечо. Теперь осталось самое простое — убраться отсюда. Ещё раз оглянувшись, я уже двинулся было обратной дорогой, но вскоре услышал приближавшиеся мне навстречу шаги… Слиться со стенкой я не мог, поэтому, тихонько вернувшись назад к ведущей к несметным богатствам двери, спрятался в небольшом соседнем коридорчике. Позвенев ключами, в помещение казны зашли двое волков, но третий остался стоять на страже. Некоторое время я ждал, что они вскоре уйдут, но через пятнадцать минут понял, что путь отрезан. Скорее всего, эти двое были счетоводами и могли просидеть там не один час, а это значит, что и охранник будет стоять там же. Оставаться и ждать было бы безумием. Даже иголку на дне океана — и ту можно найти, если она будет лежать на одном месте. Рано или поздно в этот коридор заглянет охранник, и всё… Поэтому мне ничего не оставалось, как спуститься вниз и пойти через подвалы. У меня не было никакого желания туда идти: там располагалась тюрьма, с которой мне уже однажды пришлось познакомиться… Но, похоже, придётся туда вернуться: другого пути назад не было. Придерживая сумку с монетами, чтобы они не звенели, я спустился в подземелье и побрёл между тюремных решёток, — слава богу, пустых. Ужасный и вонючий подвал отталкивал и вызывал желание бежать, хотелось покинуть это место как можно скорее. Но бежать было нельзя, иначе звон золота мог меня выдать. Я мягко ступал по холодным сырым камням пола, осторожно двигаясь вперёд. После очередного поворота я замедлил шаг… Мне вдруг стало нехорошо: сердце забилось чаще, на лбу выступил холодный пот… Стены темницы словно давили на меня и сжимали сердце. Сумка стала необычайно тяжёлой, слух обострился как никогда, и, пройдя ещё несколько шагов, я начал различать доносившиеся откуда-то множественные стоны… Казалось, что вой, скулёж и невнятное бормотание доносились отовсюду. Я был будто окружён толпой нищих и немощных, просивших у меня помощи… Я вздрогнул и огляделся. Никого… Но нельзя стоять на месте! Надо идти вперёд. Теперь шаги давались куда тяжелее. Казалось, что всё здесь стало тяжелее, чем на поверхности. Даже литая серьга так сильно оттягивала ухо, что я опустил уши. Хвост волочился за мной как верёвка, хотелось бежать, но я не мог. Некоторое время я думал о том, что можно повернуть назад и проверить: может, волки уже ушли? Но эту мысль я отбросил: они там явно надолго. Я успею пройти этот подвал, прежде чем они закончат свои дела. Надо было идти вперёд… И вдруг до меня неожиданно дошло, что голоса мне уже не чудятся. Я поднял уши и напряг слух. Голоса действительно доносились из следующего коридора. Заключённые? Это плохо… хотя они не смогут причинить мне вреда, но при следующем обходе кто-нибудь из них может, рассчитывая на лишний черпак баланды, сообщить охране, что тут проходил какой-то лис. Изенгрин тут же догадается, кто был этим лисом, ведь в этой стране я единственный, кто может ходить в сокровищницу как к себе домой… Придётся импровизировать. Вид у меня, конечно, не очень воинственный, и на охранника я не очень смахиваю, но попробовать стоит… Быстренько соорудив мерзкую улыбку, я принял уверенный вид и твёрдым шагом свернул за угол, но, как только я увидел первого заключенного, весь мой маскарад мгновенно испарился… Это был медведь. Но не такой, какими я привык видеть медведей. Тощий, с выпирающими буграми коленей и острыми локтями. Сильно поредевшая бурая шерсть словно поседела от старости. Его лапы сковывали наручники, на ногах были кандалы. Вся голова почему-то была обвёрнута бинтами. Смотрел он в стенку, поэтому его глаз я не видел… Я тихонечко подошёл к решётке и взялся за неё. Несмотря на то, что медведь не шевелился, я видел, что он не спит, и подумал: что же это могло с ним случиться, что у него вся голова забинтована? Некоторое время я колебался, думая, не окликнуть ли мне его, но так не решился. Лучше всего было оставить его в покое, поэтому я отступил назад, чуть потянув на себя дверь решётки… И сразу же пожалел об этом… Дверь скрипнула и открылась. Никаких запоров на ней не было. Медведь обернулся на звук… и от ужаса у меня подкосились ноги. Я рухнул на землю, но тот же ужас заставил меня тут же подняться. У медведя не было морды. Только кровавое месиво. Это было не то, что остается после драки, нет. Не было ничего в принципе. Не было носа, пасти с зубами, не было ушей и глаз. Всё это было отрезано каким-то изувером, а потом тщательно перебинтовано, чтобы сохранить медведю жизнь. То, что осталось вместо рта, было ужасной дыркой в плоти, которая была зашита проволокой и из которой торчала небольшая металлическая трубочка. Наверно, для кормления… Что было сил я рванул по коридору, стараясь не заглядывать в камеры. Но они выходили на звук. Безмордые… почти у всех было одно и то же. У некоторых были отрублены лапы. У некоторых ноги. У некоторых не осталось совсем ничего — только жизнь. Мучительная, бессмысленная жизнь без лап, ног и всех органов чувств… А ещё был разум. Они все уже были сумасшедшими… Не останавливаясь, я бежал вперёд, но у меня хватило времени разглядеть труп, лежавший у стенки… Этот медведь сам убил себя. У него были целы лапы, и их длинные когти так и остались в страшной ране, в которую превратилось его горло и нижняя часть головы… Пробежав весь коридор, я остановился и, бессильно повиснув на решётке последней камеры, начал жадно хватать воздух широко открытой пастью, пытаясь перевести дух… и невольно заглянул в камеру. На этот раз не было ни страха, ни удивления. Только жалость. Здесь были лисы… Четверо. У одного были те же признаки, что и всех: не было морды. У другого лисёнка были отрезаны лапы. Третьего я просто не могу описывать… А четвёртой была лисичка. Она была абсолютно цела. Она сидела, прижав колени к груди, и что-то бормотала… Своих сородичей я не мог бросить. Тем более таких юных. И я вошёл внутрь… Никто из них не обратил на меня внимания, даже та малышка. Они лежали и сидели всё так же неподвижно. Я попытался растормошить лисичку, но та продолжала что-то бормотать. Я потряс её сильнее. Бормотание вдруг прекратилось, и я услышал её тихие слова: — Убей нас… убей нас всех. Я знаю… ты не охранник, ты не такой жестокий. Ты хочешь освободить нас, но нам уже ничем не поможешь. Если ты хочешь помочь нам, подари нам смерть… Лисичка подняла голову… и я понял, что сделаю это. Глаз у неё не было. Только пустые зияющие провалы глазниц… Была только одна проблема: я не носил с собой никакого оружия, больше полагаясь на свою природную хитрость и интуицию. Я пообещал лисичке, что сейчас вернусь, и пошёл дальше, ища хоть что-нибудь острое, чтобы можно было убить… Убить… Мне стало страшно от того, что я пообещал убить. Причём пообещал тому, кого убью. Убить своего сородича, причём совсем юного. Беззащитного и слабого. Но смерть была лучше такой жизни… Я нашёл пустовавшую комнату охраны и отыскал там старый, но всё ещё острый меч. Мне не хотелось этого делать, но я обещал… и я вернулся. Девочка сидела в прежней позе. Только голова её теперь была поднята. Я старался не смотреть в её пустые глазницы, хотя существует ужасная традиция: перед тем как убить ребёнка, женщину или старика, надо посмотреть жертве в глаза и попросить у неё прощения. Мне было страшно смотреть в эти два тёмных провала… и я только извинился перед ней… И приставил острие меча к её шее. За секунду перед смертью лисичка подняла голову… и я увидел на её мордочке улыбку, а её губы прошептали: — Спасибо… Я напрягся — и лезвие меча вошло ей в тело наискось, разрубая её позвоночник и рёбра, разрывая лёгкие… Только когда меч был в ней уже по рукоятку, я почувствовал, как он вонзился в её сердце и оно остановилось. Смерть была для неё спасением… Я подошёл к ужасно изуродованному лису и убил его так же. Затем безлапого. Последним безмордого… Сжимая в лапах окровавленный меч, я подумал о том, что будет, если кто-то узнает об этом… Меня уже никогда не будут называть прославленным вором. Берсерк и детоубийца — вот как меня тогда будут называть. Получить такое звание равносильно смертному приговору. Ты становишься изгоем, и даже твоя семья отвернётся от тебя. За тобой сразу начинается самая жестокая охота, как за диким животным. Уйти от этого невозможно: твоя дурная слава пойдёт впереди тебя и, куда бы ты ни пришёл, везде тебя будут встречать оружием. Ты становишься изгоем, везде на тебя будет вестись охота. И, когда какой-нибудь удачливый лучник наконец пристрелит тебя, твоё тело даже не закопают, а просто сожгут на месте смерти. И никто не пожалеет, никто не будет оплакивать твою смерть. И даже в аду детоубийце не будет прощения. За то, что ты когда-то совершил самое подлое преступление в своей жизни. Убил будущее… Кровь с меча потекла по моим лапам, и я с омерзением отбросил его прочь. Нет, я не убийца! Я не убивал, я всего лишь подарил смерть тем, кто в этом нуждался. Им нужна была именно она. Они просили меня об этом, и я понимал, что помочь им могла только она… Но в народе за такое меня убьют. И поэтому я никогда и никому не выдам эту тайну. И никто не выдаст. Идеальное преступление… Я ещё раз посмотрел на четыре изуродованных трупа, и меня вдруг затрясло от ужаса — я вдруг испугался, что они могут вернуться… Страх наполнял тело, дёргал мышцы… И я бросился бежать. Я сожалел о том, что из-за тяжёлой сумки не могу бежать на четырёх лапах, ведь так было бы гораздо быстрее. Я задыхался, но продолжал нестись так, словно за мной гнались все королевские охранники разом… Я промчался по каменным ступеням — и вдруг оказался на поверхности, под лучами яркого солнечного света… Птицей взлетев на забор, я рухнул с него, как мешок с картошкой, и снова оказался на краю рыночной площади, но теперь у меня на боку висела сумка, полная звонких золотых монет… Отдышавшись и немного придя в себя, я поспешил убраться с площади, стараясь не привлекать внимания охранников. Единственным моим желанием сейчас было оказаться подальше от королевского дворца и его страшного подземелья…