Нелепости летнего Уотердипа.

      ЭПИЛОГ              Зрелище ночного Уотердипа, усеянного тысячами разноцветных огней, оказывало на нее практически успокаивающее действие. Отсюда, куда не доносился шум толпы, она даже слышала шум моря, и, пожалуй, вполне входила во вкус пребывания в городе теплом, громком, пропитанном свежими и дурманящими одновременно запахами южной ночи. Она почти ощущала себя живой.       Веска обожала наблюдать за людьми. Это времяпровождение забавляло ее и одновременно приносило доход – разумеется, она прекрасно осознавала, что выманивать из простодушных жителей деньги – нехорошо, и, тем не менее, с удовольствием этим занималась. Хотя бы потому, что чем нелепее были ее предсказания, тем сильнее им верили. Ну, разумеется, не считая тех мимолетных озарений, которые действительно были настоящими предсказаниями, но уж эти она всегда отличала от других.       Она сидела на огромной каменной стене, свесив ноги и болтая ими в воздухе, будто девчонка, даже наслаждаясь звяканьем и шуршанием собственного нелепого одеяния. Здесь было в самый раз – достаточно близко, чтобы наблюдать, достаточно далеко, чтобы оказаться подальше от людей. Ее ворон откуда-то успел утащить жирную мертвую мышь, и теперь с наслаждением ковырял добычу, стуча по ней клювом.       Веска вздохнула почти умиротворенно. Рядом с ней, в густом от аромата листвы и цветов, ночном воздухе, появилась фигура мужчины – он как будто выступил из воздуха, развеяв вокруг себя облачко летучего сизого дыма, и с мальчишеской легкостью опустился на стену рядом с ней. Его кожа в свете луны казалась свинцово-темной, будто у водныхдженази.       – Тебе еще здесь не надоело? – скучающим тоном произнес он.       Вместо ответа предсказательница фальшивого будущего откинулась назад, почти повиснув на стене, и хихикнула:       – Я развлекаюсь, Ганн. Ты же знаешь, что я обожаю дурачить людей, – она произнесла это почти капризным тоном. – Можно подумать, ты по-другому развлекаешься.       Мужчина рядом с ней фыркнул, усмехаясь.       – О, и вправду я позабыл, как моя прекрасная спутница любит превратности глупостей.                     Он шел по улице к дому, чувствуя себя не в своей тарелке. Ричи сотни раз преодолевал этот путь – узкая улочка, нависшие друг над другом дома, оранжевый, как свеча, фонарь, шорох большой старой яблони, неведомо как выжившей во дворике, где и втроем было тесно.       После сегодняшнего дня в его голове копошились странные мысли об этом паладине. И ведь за целый день не устал искать свою жену!        «Ну и как у него вообще что-то могло получиться с такой? Ну?!»       Он дулся на самого себя, на этого паладина, которого целый день водил по улицам, но почему-то думал вовсе не о сегодняшнем дне, а о Мелани, работавшей в его пекарне.       «Может, он и правда так уж ее любит?..»       Он вздохнул.       Мелани была красавицей, и Ричи то и дело засматривался на то, как ловко она мешает цветную массу, которой потом рисует всякую ерунду на том, что ей приказывал сэр Хриат – печенья там какие-нибудь, или пряники. Руки у нее были ужасно ловкие, и Ричи думал, что никогда не смог бы сделать так же – плавно, как будто ласково, чтобы оп – и корабль получился. Или ангел. А всего-то кисточка нужна была, да крем, а с виду и ничего больше. А как она улыбалась – ей-богу, ее одну сэр Хриат ставил за прилавок вместо себя в самые серые дни, и как-то ей удавалось приободрить всех, кто к ним приходил. Да и она была одной, на кого он не кричал никогда, и дурой никогда не звал.       Ему нравилось думать, что если бы сэр Хриат когда-нибудь посмел бы закричать на нее, он бы храбро возразил, и спас бы ее от унижения, и принял бы весь удар на себя. Именно так! А потом… кто знает. Может, она бы даже его в щеку поцеловала.       Он всегда думал о том, что наверняка у нее есть парень. Ну, или если ему повезло еще меньше – муж. Кто вообще понимает, замужем эти девчонки или нет?! Он слышал, что вон некоторые благородные вообще с рождения уже все знают! За кого кто выйдет, и вообще…       Ричи грустно вздохнул, оглядываясь по сторонам на привычную улицу. И почему ему вообще пришла в голову мысль, что он станет хорошим вором? И что это легко?       Ричи уже было решил поразмышлять о жизни, но любая мысль об этом почему-то навязчиво вытеснялась идеей, что у него достаточно денег, чтобы что-нибудь подарить Мелани. Или на худой конец, просто позвать ее погулять. В конце концов, в городе всю следующую неделю собирались отмечать что-то-там-он-понятия-не-имел-что, а значит, все небо будет покрыто яркими змеями огненных цветков. Красивыми, большими букетами искр (он понятия не имел, как они называются, и почему от них никогда не горят дома).       Он думал, что Мелани бы понравилась заколка с большим желтым цветком, которую он как-то видел. И клубника, которую продавали на углу двух улиц. Она очень любила свою желтую юбку, постоянно носила ее, и наверняка могла бы носить такой цветок вместе с ней, и надевать его, когда особенно серо, чтобы люди в пекарне думали, что у них есть свое собственное солнышко.       «Не, не стоит. Она точно меня отошьет».       И ведь жила же на соседней улице, прямо рядом с ним. Он даже знал, где ее дом. И каждый раз тешил себя мыслью, что вот бы свернуть на перекрестке, и просто спросить ее, а не хочет ли она как-нибудь сходить с ним погулять. Даже сейчас мог бы спросить, сможет ли она завтра! Ведь темно же, но не так, чтобы ужасно темно, и не так, чтобы неприлично!       «А вдруг дверь ее муж откроет? Ну и что тогда?»       Он остановился на чертовом перекрестке. Один поворот вел домой. По второму было нужно сделать всего несколько шагов, чтобы оказаться перед дверью Мелани. Он даже знал, как она выглядит – темно-красная, чуть потрескавшаяся, с керамическим цветком и железным фонарем наверху.       «Ну? Ты что, так и будешь сидеть? Заколку ей подаришь потом…»       Он тяжело вздохнул и все-таки сделал то, что должен был сделать давно, хоть и еле заставил себя постучать в чуть облупившуюся красную дверь под цветком.       «Черт возьми, а если у нее и правда есть муж?! Он меня побьет и…»       – Ричи?.. – Мелани так удивленно посмотрела на него, что он растерял все мысли и слова. – Ты что здесь делаешь?       – Ну, – у него моментом пересохло в горле от вида ее пушистых русых волос, подсвеченных со спины теплым домашним светом, и округло-мягких рук. – Я… так. Я тут живу рядом, – он чувствовал, что краснеет, и заставил себя вздохнуть, а потом выпалить хоть что-нибудь, чтобы она поняла его мысль – хотя бы, чтобы она не закрыла дверь прямо перед его носом. – Я подумал, что сейчас праздник, и хотел пригласить тебя погулять завтра вечером! – Выпалил он.       – Мелани, дорогая, кто там? – он чуть не подпрыгнул от звука этого голоса, пусть и голос был женский.       – Все в порядке, мама! – она обернулась, через плечо. – Это Ричи!       Она закусила розовую губу, глядя на него, и улыбнулась так, что он чуть не растаял.       – Я завтра днем работаю. Ты не опоздаешь к пяти на часовую площадь? К ратуше.       Он энергично замотал головой, едва не подавившись воздухом.       – Ни за что, – голос почему-то прозвучал страшно сипло. – А ты придешь?       – Обязательно, – она улыбнулась ему еще раз, на этот раз блеснув ровными белыми зубами. – Ну, до завтра?       – До завтра, – пробормотал он, чувствуя себя совершенно оглушенным.       «И что, вот так вот просто?! Вот так? И никакого мужа, только ее мать?..»       Ричи шел домой и чувствовал себя совершенно счастливым – настолько, словно счастлив был не только он, но и каждый человек в городе. Он сам не понимал, чего боялся, и почему не сделал этого до сих пор, и что так мешало ему в каждый из десятков дней до этого.       Одно он знал точно – весь абсурд и безумие прошедшего дня изменили что-то очень важное, чего он сам еще не понимал.       Но если бы кто-то много лет спустя спросил Ричарда Стомпфри, владельца одной из лучших кондитерских Уотердипа, какой день оказался лучшим за всю его жизнь – он назвал бы именно этот.