Долгий путь к дому

— Я предупреждала тебя, дочь. Этот Аид — негодяй и мерзавец. Ты бы могла выйти замуж за бога врачей или бога докторов, но не-е-е-е-ет. Тебе совершенно необходимо было съесть тот гранат.(c)

- Спасибо вам всем за всё, - открыто улыбается Белль и на её щеках показываются ямочки. - Только благодаря вашей доброте я всё-ещё жива и могу продолжить своё путь. Белль пролежала в Доме Милосердия три дня, понемногу приходя в себя. К ней часто наведывалась Эмма, безуспешно пытающаяся определить личность девушки. Как шериф ни пыталась доказать, что при первом знакомстве беглянка представилась Персефоной, последняя ничего подобного не помнила и с извиняющейся улыбкой попросила называть себя Белль. Эмма упорствовала, каждый раз пытаясь подловить Белль-Персефону, но подопечная монахинь держалась искренне, а глаза её источали такой внутренний свет, что усомниться в её словах мог только последний дурак. Так что Эмме пришлось смириться, к тому же ни Белль, ни Персефоны никто не разыскивал. - Но постойте, - растерялась монахиня, - куда же вы пойдёте?! - Туда, где меня ждут, - уклончиво ответила Белль. Она хотела уйти ещё утром, чтобы не привлекать к себе внимания и не тратить время даром. Но уйти просто так, не поблагодарив за доброту, Белль не могла. - Вы что-нибудь вспомнили о себе? Подождите, я хотя бы позову настоятельницу! Белль внутренне взвыла от негодования. Всё в ней желало покинуть этот дом как можно скорее, как бы хорошо к ней тут ни относились, это совершенно не то место, в которое она хотела попасть. Белль прекрасно понимала, что в том месте, откуда она сбежала её уже хватились, а значит ведутся поиски. Она, однако, совсем не знала как её будут искать. Есть ли у них досье на неё? Знают ли они её имя, которая она сама позабыла? Белль знала одно - нужно действовать быстро, иначе её снова схватят, и она так и не успеет узнать ответы на свои вопросы. - Зачем тебе понадобилась именно я? - Хм, мне было скучно. Пока Белль была погружена в собственные мысли к ней подошла настоятельница. - Уже готовы покинуть нас, дорогая? - участливо спросила женщина. - Да, я кажется начинаю вспоминать кое-какие детали и думаю, что, прогулявшись по городу, вспомню всё окончательно. - Вам не стоило бы отправляться за ответами в одиночку, - Белль вздрогнула, ей показалось, что монахиня знает о ней всё. - Но, к сожалению, я не могу вам послать кого-либо в помощь. Белль облегчённо улыбнулась. Настоятельница приняла это за сожаление. - Сегодня мы ждём одного очень важного гостя, - скривилась настоятельница. - Поверьте, я бы с радостью сама отправилась с вами, лишь бы не находиться в одном обществе с этим, кхм, гостем. Но ответственность, возложенная на мои плечи, не позволяет мне потакать слабостям. - Я всё понимаю! - быстро сказала Белль. - Не стоит обо мне волноваться. - Конечно-конечно, дорогая, но вы всегда можете вернуться к нам, если не найдёте то, что ищите. Лицо Белль мгновенно потеряло все краски, а глаза в ужасе уставились одну точку. - Нет, - сказала она севшим голосом. - Я найду. Настоятельница, озабоченная только прибытием своего гостя, не заметила, как сильно исказилось лицо Белль. Они сердечно распрощались у самых дверей. Белль уходила в своё самое смелое путешествие, которое она когда-либо помнила. Девушка уже потянулась к ручке, с твёрдым намерением любой ценой найти и собрать воедино кусочки своей жизни, как вдруг, в дверь постучали. *** В сердце мистера Голда навсегда поселилась зима. Точнее она поселилась в том холодном раскромсанном камне, который находился у ростовщика где-то в левой стороне груди. Люди называли это сердцем. Он шёл вверх по улице, с сожалением провожая зиму с улиц города. Голду нравилось, когда погода его сердца хоть немного совпадала с настроением природы. Хотя никогда ещё в городе не было так холодно, как того требовала бы полная идиллия Голда. Морозный ветер завывает удручающие мотивы, кругом так бело и чисто, что впору ослепнуть, но небо темно и склоняется низко-низко, грозясь раздавить. Пустынно и холодно, всё заснуло вечным сном. Барханы снега плывут туда-сюда, подгоняемые вьюгой, в дали вырастают ледяные скалы, нанизывающие угнетающе-чёрную небесную гладь. Мистер Голд усмехается, в такой зиме никому бы не нашлось места. Мистер Голд обошёл грязную лужу, потопив тростью бумажный кораблик. В след ему донеслись возмущённые детские вздохи, но никто не отважился сказать ни слова вдогонку. Ростовщик скривил губы в улыбке и неспешно продолжил свой путь. Голд ненавидел зиму, но весну не любил больше. Так что, испытывая в душе двояко-мерзкое ощущение, он шёл собирать долги. Впереди его ждал крупный куш. Самое сладкое и самое холодное блюдо, которое он так оттягивал, чтобы продлить удовольствие. Месть. Приближаясь к Дому Милосердия, его улыбка становилась резче, будто росчерк ножа на лице, а глаза призрачнее. Как страшное чудовище дорвавшееся до добычи. Шаги его гулким эхом отсчитывали сколько осталось стоять Дому Милосердия. И час расплаты настал. Мистер Голд вежливо постучался в двери, отсчитывая стуком ещё пару секунд отсрочки его страшного суда. Ему незамедлительно открыли и мистер Голд вдруг понял, что впервые за бесконечно долгий срок к нему пришла Весна. В сердце, оказавшееся не мёртвым камнем, а всего лишь потухшим углём, пришла... - Персефона. В глазах девушки замерцали слёзы. Пара слезинок прокатилась по её щекам и Голд поймал их в ладонь, протянутую в сторону девушки. Он никогда не мог бы подумать, что эта влага разбудит в его сердце давно угасший огонь. - Да, - ответила девушка. - И я вас, кажется, знаю. И Мистер Голд заключил её в объятья.