Девятое послание

Попытавшись вернуться к тексту после разговора со Шрамом, я принялась писать о возвращении героев в Кэндлкип. С характером героини мне, как я понимаю теперь, не очень-то повезло. Не поймите неправильно: любила я Шеди очень, а пока писала текст, осмыслила собственное взросление; но испуганная, потерявшая отца девчонка не хотела шляться по лесам, сражаться, и тем более — кого бы то ни было убивать, хотя в конце первой книги ей, конечно, предстояло канонично поджарить Саревока ибн Баала магией. Шеди плохо вписывалась в сюжет первой игры, да и первую игру я, признаться, любила куда меньше, чем «Тени Амна», и, работая над десятой главой, уже с нетерпением думала, как стану писать о встрече Шеди с Айреникусом и перепалках Аномена с Эдвином у костра. Возможно, из-за этого мои черновики к «Теням Амна» написаны подчас толковее и читать их интереснее, чем наброски к концовке «Девятого послания». Так или иначе, была не была, — магический камень уюн, который героям передал Шрам, действительно переносил Шеди и ее спутников в родную крепость Кэндлкип. Оцарапанные при падении ладони саднили и пахли травяным соком. Пустая шкатулка валялась рядом, и, не успела Шеди испугаться за чародеев камень, как он тут же нашелся под растрепанным кустиком цветущего зверобоя. Моря не было видно - только уходящая вдаль дорога, обрамленная тополями, да поросшие разнотравьем поля, - но где-то рядом волны с мерным рокотом накатывали на берег, словно билось огромное сердце исполина. Поднявшись, она кое-как отряхнула платье и обернулась. Больше тысячи лет назад Кэндлкип сменил меч и лук на книгу и свечу, но все равно походил больше на вышедшего в отставку вояку, нежели на книгочея. Внешняя стена из светло-серого камня с легкостью взмывала вверх, закрывая собой добрые полнеба и зияя щербатыми прорезями бойниц, на ней не нашел зацепки даже золотой плющ, известный умением обживать отвесные прибрежные скалы. За стеной пять библиотечных башен устремлялись к небу, как копья, и на центральной из них, прозванной без затей Свечной, полоскалось светло-коричневое знамя; не зная, что на нем свиток – не разглядишь. Шеди с облегчением подумала, что Кэндлкипу не были страшны ни войны, ни чума, так что какой-то Риелтар ему будет нипочем. А вот им самим... - К чему эта спешка? – в голосе Джахейры радости вовсе не было. – Надо было взять шкатулку и хотя бы вернуться в «Три бочонка» за мечами, а теперь мы безоружны, если придется сразиться с отрядом Риелтара! - Он разве посмеет напасть? - возразила Аймоэн. – В Кэндлкипских стенах все складывают оружие! - Риелтара вряд ли заботят чужие законы. Кроме того, Халид мог к нам присоединиться, а если нет – знал бы, куда мы отправились и зачем. Шеди понимала справедливость упреков, но почти не чувствовала за собой вины. Сделанного не воротишь! Что уж теперь, когда они идут вдоль Кэндлипской стены, приминая подошвами мышиный горошек и подмаренник. Слабый соленый ветерок лишь изредка притрагивался к щекам, примолкли стрижи и чайки, а на юге, над Облачными горами, собирались тучи, но непонятно было, разразится ли гроза или пройдет стороной. Шеди чувствовала себя почти дома, почти счастливой. - Видишь ту крайнюю башню? Это Горелая, - с гордостью рассказывала Аймоэн Ксану. – Там глобусы с тебя ростом, карты мира на стенах и карта звезд – на весь потолок! На воротах, открытых для пешего и конного, стояли незнакомый стражник из временного гарнизона и Халл, судя по красному носу – хлебнувший кружку пивка с утра пораньше. Завидев Аймоэн, он заулыбался во весь рот и хлопнул ее, как мальчишку, по плечу. - Кто пожаловал! Вот старик Винтроп порадуется! Каждый вечер заводит: «Как там моя девочка», как да как, всю душу вымотал, итить его налево! - Правда? – это был один из тех редких моментов, когда Аймоэн с трудом находила слова. - Как на духу правда: вымотал! Беги к нему, порадуй старика! - Стойте! – второй стражник хотел красиво загородить проход копьем, но чуть не подцепил Ксанов плащ, сконфузился, смутился и попытался встать в стойку, не зная, куда девать злополучное оружие. Юное безусое лицо было усыпано веснушками. - Скажите сначала, кто и откуда. Полагается. Халл смотрел на Шеди и хмурился, будто силясь что-то сообразить, и, казалось, на его лице вот-вот расцветет ухмылка: мол, как я же, растяпа, тебя-то сразу не признал! Он и правда ухмыльнулся, а потом ткнул Аймоэн пальцем под ребра: - Эй, егоза, а Шедьку ты где потеряла? Повинуясь мимолетному озорному порыву, - а может быть, с досады, - Шеди выступила вперед. - Она осталась во Вратах Балдура. А мы из Эверески. Теперь можно пройти? В послеобеденный час монахи и обитатели крепости возвращались к своим обязанностям, посетители - к книгам, а Улраунт, верный застарелой привычке, совершал неторопливую прогулку по внешней стене, обходил свое королевство. Сад был тих и пуст, если не считать рыжый кошки, что кралась вдоль тропинки по своим делам. Заслышав чужие шаги, она оглянулась – да так и застыла с поднятой лапой, настороженно глядя на гостей. - Кис-кис-кис, - ласково позвала Шеди и протянула руку, но кошка дрогнула, скакнула в клумбу и оттуда зыркнула одичалыми глазами, думая, что ее никто не видит. - Кис-кис… - но кошки уже и след простыл, только пушистые астры покачивались, будто на ветру. Шеди вспомнила, что в ту ночь, когда они с Аймоэн бежали из дома, бутоны только-только наливались соком. Глаз невольно подметил и другие перемены: осыпались алые пионы, сирень отцвела и казалась непристойно нагой, зато набирал силы и готовился благоухать жасминовый куст. По обе стороны от дорожки высились стрелы волчьего цветка: белые, розовые, аметистовые, голубые, шафрановые. Жимолость, прильнувшая к «Свечному огарку», лишилась слабых и сухих веток, похорошела – не иначе как Винтроп спохватился, что лучше поздно, чем никогда, и взялся за топорик - и нависала над крыльцом, бросая тень на порог. - Имми! – Винтроп схватил Аймоэн и прижал ее к своей широкой груди, а мгновением спустя притянул к себе и Шеди. В нос ударил запах кухни, пота и кориандрового масла, которым Винтроп наивно надеялся перебить предыдущие, - уютный, знакомый с детства запах, и у Шеди ком вдруг встал в горле. Когда объятия наконец-таки разжались, Аймоэн шмыгала носом, а Винтроп шумно высморкался в фартук и принялся бестолково их ругать: - Бессовестные вы! Ни письма, ни весточки. Я-то весь, дурак, испереживался, как вы, что вы. Из набросков видно, что знакомство с Винтропом Ксану по душе не пришлось: - Ты же знаешь, в «Свечном огарке» для вас всегда найдется место у огонька. Для вас и друзей ваших тоже. Лучшие комнаты отведу – как раз давеча пол скоблил. У меня-то все поумытей эльфийского зад... Замка! – и, не сдержавшись, Винтроп расхохотался, запрокинув голову. - Не могли бы мы оставить в стороне вопросы эльфийской гигиены? – сухо спросил Ксан. С помошью камня юун Шеди и ее товарищам удалось опередить Риелтара, выехавшего из Врат Балдура рано утром — пусть и на лошадях. Это давало Шеди фору: она могла спокойно поговорить с Улраунтом, зайти в пустовавшую отцовскую комнату и навестить свою, столкнуться с новым магом крепости Аркионом, на редкость подозрительным товарищем, и встретить старого приятеля, послушника Пиато. В черновиках — лишь отрывистые указания на это: Она поднималась по ступенькам крепости и чувствовала, как с каждым шагом все сильнее болит, ноет старая рана. Так бывает, когда начинаешь отдирать присохшую повязку от раны – слой за слоем. - Прошу прощения, - сказал Именователь и хотел было пройти мимо, но кинул взгляд на Шеди и остановился. Несколько мгновений они так и смотрели друг на друга, удивленные. - Пиато? - Шеди! Поняв, что пропустила церемонию Именования Пиато, Шеди загрустила: она ушла, а жизнь в крепости без нее продолжила бежать своим чередом. И еще: Когда она была маленькой, деревья казались гигантами, ловящими тучи сетями своих ветвей, а чтобы посмотреть на папу, нужно было запрокидывать голову, как будто хочешь посмотреть на небо. И еще: Море, как и небо, казалось безмятежным, ветерок был слабым и теплым и лишь изредка притрагивался к щекам, припекало мутноватое солнце, и помалкивали птицы. Тучи на юге уже собрались в линию и выползали из-за Облачных Гор, и в воздухе витало предчувствие грозы, тревожное и беспокойное, как крик пролетающего низко над землей стрижа. Помню, я все не могла сообразить, каким же именно образом главные герои узнают о сущности Саревока и о том, что Шеди — его сестричка по отцу. Поначалу, кажется, я хотела, чтобы Шеди нашла в комнате Горайона незаконченное письмо, заложенное между страниц. Поздно вечером должен был приехать Риелтар, и Шеди должна была застать его разговор с Аркионом в темной библиотеке, в котором маг и раскрыл бы карты: скоро, мол, уже скоро ваш сын станет единоличным правителем Врат Балдура и начнет победоносную войну с Амном. А Риелтар переспросил бы, дергая уголком рта: мой сын? Баалово отродье. (Тут мне кажется, что часть моих черновиков пропала без следа: по-моему, в свое время я записывала эту сцену, но теперь не могу ее найти ни в одном файле.) Из разговора Риелтара с Аркионом было ясно, что отношения у первого с приемным сыном не самые лучшие. И не зря: под покровом ночи маг Аркион, перекупленный Саревоком, убивал Риелтара и сваливал вину на Шеди: Она думала, что в Кэндлкипе больше нет скорпиона; а вот же он, свернулся в тугой клубок, только и выжидает момент, чтобы извернуться и вонзить в ее руку серповидную иголку хвоста. Лжец! Вся ругань, которую Шеди знала, вертелась на языке, и так хотелось плюнуть ей в это холеное лицо. Из-за этого в Кэндлкипе разыгрывалось сражение, — наши герои против Аркиона и мечников Риелтара, — и даже Улраунт не оставался в стороне: Улраунт вскинул руки, и Шеди некстати вспомнила, что он был магом до того, как стать служителем библиотеки. Слабым, говорят, магом, который отказался от своего дара, чтобы собирать знания, и теперь, говорят, не мог бы зажечь и свечу. Но поза у него в этот момент была такая величественная, полная достоинства и внутренней мощи, словно Улраунт готовился призвать на головы их по меньшей мере бурю. В общей неразберихе герои успевали использовать камень уюн, чтобы поскорее вернуться во Врата Балдура, и оказывались в разграбленном кабинете Шрама. Пробиваться на улицу им пришлось бы с боем, — главой гильдии «Пламенный Кулак» стал Анжело, ставленик Саревока; Халид, потрепанный, но живой и невредимый, должен был подкараулить героев в какой-то подворотне. «Железный трон» перекрывал бы все входы и выходы из города, маги Саревока перехватывали бы всех птиц, несущих письма; в городе слышалось все больше разговоров о грядущей войне с Амном и о том, что Вратам Балдура нужен сильный лидер — Саревок, опытный военачальник, прекрасный воин и теперь, после смерти Риелтара от руки некой Шеди Серословой, безутешный сын. В это время заклинание иллюзии, наложенное на Шеди магом Талессиром Трантом, начинало развеиваться. Однако дом великого иллюзиониста оказался наглухо заперт, окна — запечатаны; поняв, что маг уехал или не желает показываться на глаза, герои повернули бы обратно, но в следующие пять минут Шеди предстояло потеряться в толпе: людской поток подхватил бы ее, как волны — щепку, и понес прямо ко дворцу, в котором проходила инаугурация Саревока. В воздухе витало предчувствие грозы, тревожное и беспокойное, как крик пролетающего низко над землей стрижа. В зале повисла тишина, такая густая, что хоть топор вешай, тревожная, словно в ожидании первого громового раската. Кто-то дышал Шеди в затылок, кто-то пихался локтем, но все молчали. И тут, хотя ничего не происходило, пронесся шепот по людской массе. Так бывает в лесу перед самой грозой: ветра нет, а деревья вдруг начинают непонятно отчего волноваться, шелестеть, показывать изнанку листьев. «Идет!» - «Латандер нас помилуй!» - «Ну наконец-то!» - «Идет, идет!» - «Ох, не к добру это!» - «Да здравствует Саревок!» - «Идет, идет, идет!» - Да здравствует Саревок! – крикнул срывающийся юношеский голос в толпе, и другие голоса подхватили: - Да здравствует! Распахнулись двери, и в зал тяжелой, но мягкой поступью хищного зверя вошел мужчина. Саревок был, должно быть, лишь немногим старше Шеди, но возраст, что для полуэльфа – почти еще отрочество, для человека может быть зрелостью, особенно если жизненные обстоятельства заставили повзрослеть раньше времени. Он был богатырского сложения – высок, широкоплеч, силен, - и брил налысо голову, отрастив, впрочем, бородку. Шеди отвела взгляд, и на какую-то секунду ей показалось, что она уже никогда не сможет набрать в себе достаточно смелости, чтобы посмотреть на этого человека. Была там и любовница Саревока, Тамоко: красота ее была как гибкий, с холодным свинцовым наконечником хлыст. После инаугурации Шеди, потеряв прочих в толпе, бродила по городу, празднующему равноденствие, провожающему мужчин на войну; шарахалась от хороводов, пугалась влюбленных парочек, боялась, что вот-вот слезет ее маскировка. Откуда-то из толпы вылетел молодой человек, ловко ухватив Шеди за талию. Он был нахальный, раскрасневшийся от танца, и Шеди пахнуло духом алкогольного веселья. Должно быть, он просто увидел симпатичную эльфийку и решил сделать с ней круг по площади, думая, что ей тоже будет весело и приятно. Но девушка вдруг отшатнулась, и в лицо ему полетел сноп магических искр, горячих, как угли. Больше испугавшись сама, чем напугав парня, Шеди юркнула в ближайший проулок, прошмыгнула мимо веселой компании девиц, чуть не врезалась в продавца булок с добрым лицом и почти сбила его поднос. Мелькали лица и окна домов, но в них не было ничего угрожающего – веселые девушки, веселые молодые люди, занавески в цветочек и горшки с цветами на подоконниках. Шеди остановилась только на втором или третьем перекрестке, окончательно поняв, что никто за ней не гонится в этой праздничной круговерти. И потом: Она вздумала, наконец, спросить дорогу у маленькой девочки, но та расплакалась, и появившаяся мать крикнула: «Оставь в покое моего ребенка, дроу!» Но даже так, со слетевшей маскировкой, Шеди поздно ночью находила путь назад, в таверну «Эльфийская песнь», где ее ждали Имоен, Джахейра и Халид. Там, в таверне, героям предстояло провести некоторое время, потому что улицы, начиная со дня инаугурации, патрулировали солдаты «Железного трона» и стражники из «Пламенного кулака». Остались черновики, из которых понятно, как герои проводили время, пытаясь найти хоть какой-то выход из ситуации. Так, Шеди снились сны: Во сне Шеди снова видела огневок, которые слетаются на нее, как на свечу в темноте, золотую пыль, отравленное одуванчиковое вино, окровавленную пуповину, статуи мужчин и женщин со сколотыми лицами и, наконец, погоню. Холодный воздух обжигал легкие, оглянуться бы назад – но сердце сковывал ужас, и оно так отчаянно билось в груди, что, казалось, вот-вот лопнет. А по пятам, не отставая, скользил кто-то бесшумный, неотвязный, словно тень, может, и не опасный вовсе, но – Шеди чувствовала это – чужой, чужой, чужой. И недаром: согласно плану, в это время ей должна была прилететь птица, посланная отцом около месяца назад, когда он был еще жив. Потрепанная, маленькая, грязная малиновка села бы перед Шеди на стол и превратилась бы в письмо, написанное рукой Горайона, а в том письме говорилось бы, что Шеди — Баалово семя, как и Саревок. Шеди показалось, что она бежит, несется вниз по лестнице, и мелькают встревоженные лица монахов и равнодушные лики Огмы. Сердце колотится о ребра, будто птица, рвущаяся на волю, пересохшие губы ловят горячий воздух, болят ноги, а бесконечная вереница ступеней уходит вдаль, и нельзя, нельзя, нельзя даже на мгновение остановиться, чтобы передохнуть. (Это был неудачный ход, с запоздавшим письмом-то. Я думаю сейчас, что Шедино происхождение вообще стоило бы держать в тайне до второй части, до встречи с Айреникусом, но какая теперь разница.) Она мучилась самоопределением, а чистокровный эльф Ксан довольно четко дал знать, что не считает дроу-полукровку «своей». - Ксан! – когда Шеди подняла голову, глаза ее сияли, как звезды. - Мы как-нибудь приедем к тебе в гости, ты разрешишь? - Сожалею, Шеди, но это вряд ли возможно, - ответил Ксан со свойственной ему прямотой. – Эвереска не любит чужаков, даже эльфийской крови. Человек может беспрепятственно пройти, только если заслуженно носит булавку Арфистов или за него поручится один из жителей, но для полуорков, дварфов и – прости меня – дроу вход всегда закрыт, вне зависимости от целей визита. Он старался говорить мягко, но слова все равно царапнули Шеди по живому, и она с горечью поняла, что в глазах чистокровного Ксана у них нет ни капли общего. Впрочем, чего она ждала? Ее темные предки откололись от своих лунных, солнечных и прочих собратьев и закопались под землю в таком далеком прошлом, что за давностью лет перестали быть даже тем уродом, без которого, как известно, в семье не обходится, а превратились в лютого врага, и с тех пор две стороны, кроме взаимной ненависти, почти ничего и не связывало. Воспитание ей дано было человеческое, и что Шеди могла противопоставить этому – заостренные ушки? Пару эльфийских слов, которые, впрочем, на языке у каждого, кто слышал песнь о королеве Алустриэль, а не слышал ее только глухой? Белые башни, утопающие синих листьях, рассыпались пеплом. Ксан вообще, к слову, считает, что противостоять Саревоку — не его забота. Люди должны сражаться с людьми; боги с богами. Пусть брат и сестра по Баалу, Саревок и Шеди, сражаются между собой, мы не должны вмешиваться. Пусть победит сильнейший. В конечном итоге кто-то сдавал Шеди стражникам, и отряд наемников «Железного трона» под предводительством Тамоко нападал на таверну «Эльфийская песнь». Шеди убивала солдата, который поднял руку на Имоен. Тамоко отказывалась убивать безоружных девчонок, пока те не возьмут мечи в руки и не «покажут зубы»; Шеди должна была оглушить ее боевым заклинанием. Халида ранили в схватке, и он умирал на руках у Джахейры вскоре после того, как героям удавалось убежать из таверны и спрятаться в канализации: - Все будет хорошо, - сказала ему Шеди. Халид ничего ей не ответил, только улыбнулся и прикрыл глаза. И дальше: Эльф пожал плечами и, закрывая глаза, словно сильно утомился, пробормотал: - П-просто хотел сказать... Все-таки девочку. - Халид, прекрати... Халид? Ну что она его тормошит, с неожиданным раздражением подумала Шеди. Дала бы отдохнуть. - Халид! Халид, нет... Нет! Я... Я ваши черные сердца вырву! Халид! После смерти Халида Джахейра была похожа на осу: злая, стремительная, полная готовности ужалить насмерть, даже если это принесет смерть ей самой. Вскоре Шеди предстояло сражаться с Саревоком. Как обыграть схватку в тексте, я не знала — собиралась подумать об этом ближе к тринадцатой главе. Мне кажется, правда, у нее были все шансы пройти так же, как и в игре: огромный, упакованный в доспехи Саревок бегал бы за маленькой Шеди по всему залу, отплевываясь от магических искр. Шеди стала молиться Мистре, исступленно и горячо, стискивая пальцы и повторяя про себя просьбу – «помоги, дай мне силы, дай мне силы» - пока ей в голову не пришла мысль: а что может богиня Мистра, если в поединке сражаются два других бога? Она попыталась закрыть глаза, не думать, снова сосредоточиться, но молитва рассыпалась как четки, из которых выдернули нитку. Она пыталась молиться Латандеру – но чем ей поможет страдающий бог? Расскажет, на каком пыточном инструменте лучше страдать? Следующий отрывок намекает на то, что Шеди все-таки шла сражаться с Саревоком по своей воле: Страшно было – до слабости в ногах, до сердца, в ужасе бьющегося где-то у горла, до того, что перехватывало дыхание. И, что самое ужасное, бороться с этих страхом Шеди по-прежнему совершенно не умела, или не знала, как. Тогда она привалилась к влажной стене прохода и позволила страху заполнить себя целиком, как сосуд наполняется водой. И сразу стало легче – хотя можно ли говорить легче? – но будто бы даже немного спокойнее. Ноги подогнулись окончательно, но зато все силы, которые уходили на бесполезную борьбу со страхом, теперь ушли на то, чтобы сделать шаг вперед. И еще. И еще. На нее должен был напать доппельгангер с лицом Горайона и один из стражников Саревока; первого Шеди бы убила без промедления, а из второго выдавила бы жизнь, взяв холодной рукой за горло. Похожая судьба ожидала и самого Саревока ибн Баала: На это мощное тело, которое еще несколько вздохов назад хотело жить и сражаться, напал прожорливый тлен. Истлевшей дорогой парчой расползалась кожа, обнажая розовато-золотистую плоть. А плоть испарялась, как вода в жаркий день, и показывались белоснежные первозданные кости. А те, в свою очередь, истончались, превращаясь из массивного скелета хищного зверя в хрупкий полупрозрачный костяк, ломались с тем же тихим хрустом, с которым начинает ломаться лед в апреле – тонко, нежно, сладко, страшно. От Саревока осталась только горстка теплого золотистого пепла, да и она таяла на глазах, превращаясь в ничто. Бог Убийства забирал одного из лучших своих детей к себе. После этого сражения дела в городе шли, как можно догадаться, на лад. Герцог Элтан вставал с постели, и наши герои с помощью Тамоко, оставившей любовника перед его битвой с Шеди, успешно доказывали вину «Железного трона» и Саревока лично: Тамоко была как мертвая. Она будто перерезала все жилочки, связывавшие ее сердце с лицом, и что бы ни творилось у нее на душе – иссушающая засуха, или, наоборот, неукротимая буря, после которой все живое пустится в буйный рост, - лицо ее было застывшим и почти ничего не выражавшим. Лишь так, иногда, вздрагивали ресницы. Ксан, выполнивший и перевыполнивший свое задание, уезжал обратно в Эвереску. Джахейра, став вдовой, собиралась вернуться в родные места, где ее воспитывали друиды. Что до Имоен и Шеди, то они ехали домой: Небо, голубое, как кусочек смальты, с легкими перышками облаков, покачивалось перед глазами. Краем глаза можно было разглядеть справа и слева бортики повозки, а иногда над ними возникали и проплывали мимо верхушки растущих по обочине деревьев. Шеди покачивалась, как в колыбели, лениво думая о том, что есть, должно быть, какой-то закон для путешественников – о том, что «обратно» всегда быстрее и проще, чем «туда». Пахло летом в зените, и свежескошенной травой. По пути они останавливались на ночь в таверне «Дружеская рука», в которой им предстояло познакомиться с Аджантисом, молодым рыцарем Ордена Сияющего Сердца. Это должно было аукнуться во второй книге: Шеди пошла бы в Орден просить у рыцарей помощи в спасении подруги. Те, наслышанные про Шеди в том числе от Аджантиса, посочувствовали бы, но в качестве подмоги выделили бы ей всего-навсего сквайра, еще не посвященного в рыцари: Аномена. Но я забегаю вперед. Вернувшись в Кэндлкип, Шеди должна была стать магом крепости, как до нее — Аркион, а до него — Горайон. Занять эту должность ей — полукровке, ребенку мстительного бога убийства, — предложил бы сам Улраунт: Сухая ладонь дернулась было лечь ей на плечо, но в последний момент Улраунт сдержался. - Надо поговорить. - И прибавил, как будто уронил камень в воду: - Дитя Баала. Шеди чуть не задохнулась от возмущения. И тут ложь! И тут обман! - Так вы знали.. Вы знали! - Всегда. Горайон писал тебе девять раз, сказал бы Улраунт, все хотел сказать, кто твои родители — и не мог; комкал бумагу, жег письма. Улраунт чуть наклонил голову к плечу, смотрел пристально и непроницаемо, похожий на птицу. На ворона. - Он пытался сказать тебе восемь - если я не ошибаюсь - раз. На десятилетие. В ту зиму, когда тебе приснился кошмар о чудовище, которое залезло тебе в сердце. На двенадцать лет, когда ты чуть не спалила Свечной Огарок. Каждый раз писал черновик, думая, как лучше подобрать слова. И каждый раз передумывал. Сидел в этом самом кресле, где ты сейчас, и жаловался мне на свою мягкотелость. Улраунт помолчал, поиграл желваками. - Значит, девятое послание все-таки не отправилось огонь. Таким образом я пыталась оправдать название, данное тексту в честь нравившейся мне в то время композиции: Message #9. Тут сказочке и конец, но не совсем: Шеди поставила на полку книгу с историей о Мертвой Троице, — Баале, Миркуле, Бейне, — напоследок проведя пальцем по теплому корешку. Помолчала, разглядывая змеистую вязь. Сказала шепотом, почти одними губами: - Отец. И тут же поморщилась. Нет, не ложилось это слово на язык, так и хотелось сказать его скороговоркой, побыстрее выплюнуть изо рта и забыть. Да хотя бы книги были ей родителем получше, чем этот самозванец и убийца, настрогавший детишек, чтобы те утопили мир в крови. Но что-то все же заставило ее сказать это слово, а потом - когда она осталась одна и заперла за собой дверь, - повторить, осторожно и горько: - Отец. Что-то - любопытство и бесстрашие ребенка, подбегающего к самому краю, чтобы заглянуть в пропасть: что там, за пределом? Чтобы потом легко попрыгать по осыпающемуся краю, заигрывая с бездной: я тебе все равно не достанусь! Вчера ей снилось святилище: огромный круглый зал, в котором не было ничего, кроме вырубленных в стенах алтарных ниш, и в каждой – по скульптуре белого мрамора. Это были мужчины и женщины всех рас, о которых Шеди знала и когда-либо читала; больше всего было, конечно, людей, но нередки были стройные эльфы, полурослики, казавшиеся ребятишками рядом с прочими фигурами, и коренастые дварфы. Рядком стояли поджарые люди-змеи юань-ти, за ними – полуорк с руками толстыми, как бревна, а для великана ниша была слишком мала, и он скорчился в ней, как младенец в утробе. Они были обряжены в доспехи, пышные одежды, рясы священников, плащи, обноски – кто во что горазд, но вместо лиц у всех были неровные сколы, словно ваятель, выточив до мелочи ложбинки на шее и складки на ткани, решил, что и так сойдет. Шеди остановилась перед одной фигурой и долго думала, почему та кажется ей знакомой – простое платье, тонкая коса, ворох книжек, нелепо прижатых к груди – пока не сообразила, что это она и есть. TBC