~ ~ ~
- Н-не выспалась? – с участием спросил Халид поутру, заметив Шедины сонные глаза и зевки украдкой. Ответ, и без того неразборчивый, потонул в утренней суматохе: кто сядет рядом с Ксаном? А что будет на завтрак? Здорово, а еще вы обещали рынок и Зал Чудес! Перед прогулкой по городу Шеди надела серое платье послушницы, показавшееся нарядным после замызганных походных штанов, и заплела из пяти прядей косу, красивую, пусть и немного кривую: плела-то спросонок. Имоен наконец-то достала свои розовые туфли. Когда Джахейра заметила, что бисер и банты из шелковых ленточек не очень-то подходят к наряду путешественницы, Имоен парировала: - А если не надевать, зачем я тогда их с собой брала? Ходить по городу в штанах пристало только мужчинам, и Джахейра, у которой не было платья, вышла из положения остроумно и со вкусом: повязала на бедра оливкового цвета платок с вышитыми на нем осенними листьями. Ночью она расплела бронзовые жгуты блестящих, как у лесного духа, волос и теперь отпустила их на свободу, на волю прохладного ветра и Халида. А что до Ксана, то он сменил пурпурную рубашку на новую, такую же яркую, как и предыдущая, с паутинкой серебряных узоров на воротнике и манжетах. - Если на улицах этого города нас подстерегают опасность и даже смерть, почему бы не встретить ее в красивой одежде? – пожал он плечами, когда Имоен попыталась над ним подтрунить. Шеди постаралась улыбнуться, хотя ее снедало беспокойство. А вдруг кто-то узнает меня? – задавалась она вопросом, и тут же отвечала себе: Но ведь никто не знает моего лица! Все ищут полудроу, которой больше нет. А если браслет соскользнет с руки? – Значит, надо следить за ним получше! А если что, рядом будет Ксан, он... Он поможет и что-нибудь придумает. Да и, потом, Джахейра не слова ни сказала против прогулки, значит, она не считает эту затею опасной... А на улице было сухо, почти жарко, и ветерок лишь изредка теребил волосы да цветастые подолы проходящих мимо девушек; таких дней Подъем Лета обычно припасает с избытком. На подоконниках распахнутых настежь окон разлеглись кошки и, щурясь на солнце, провожали взглядами редких наездников, чьи кони – цок-цок, цок-цок – размеренно и лениво трусили по мостовой. Все старались держаться в тени, а улица тянулась прямая, как струна, пока не упиралась в большую неправильной формы площадь. На ней стоял дворец, чьи четыре – по количеству герцогов, правящих городом – башни виднелись еще издалека, возносясь над волнами крыш. Давным-давно, когда холм на месте города усеивали только небогатые хижины и рыбацкие лачуги, Бальдуран вернулся из своей первой экспедиции победителем и богачом, открывшим щедрую землю в водах Бесследного моря. На эти-то деньги и вырос вольный город, нынче известный как Врата Балдура. Жители не хотели видеть правителем никого, кроме своего морского героя, но море было ему милее трона, и, снаряжая вторую экспедицию к берегам Анхора, Балдуран наказал четырем доверенным лицам править Вратами Балдура по своему разумению, мудро и с любовью, покуда он не вернется. Провожал его весь город, но корабли, скрывшись за чертой горизонта, так и не вернулись, кто знает, почему. Может, он не умаслил сучью королеву Умберли, и та, разгневавшись, бросила его корабль на скалы; пурпурный кракен подкараулил судно в глубоких водах, или морские эльфы невзлюбили чужаков. Правители, волей судьбы превратившиеся из временных в постоянных, в шутку стали называть друг друга «Ваша Светлость», это прижилось, и с тех пор «герцогской» во Вратах Балдура стала выборная должность, а не титул, переходящий от отца к сыну. - Дворец построили уже п-позже, в неспокойные времена, - пояснил Халид. – Тогда город был еще не так велик, и в случае осады все население м-могло в нем укрыться. И правда, герцогский дворец был похож на угрюмую крепость, а не на замок из сказки. Его обнесли внешней стеной, створки выходящих на площадь ворот были стиснуты, как зубы, и запечатаны засовами; все, что видно снаружи – возносящиеся вверх серые стены с узкими бойницами окон и строгие квадратные башни. Одна – старому вояке Элтану, главе наемников Пламенного Кулака; правда, в последнее время поговаривают, что волк-де стареет и теряет былую хватку, и предпочитает рычать, когда стоило бы вцепиться в горло. Вторая башня – старшему магу города Лиие; ее побаивались, но за глаза повторяли, что ждать от нее особо нечего, ведь женщина непредсказуема, а уж женщина-маг капризна и непредсказуема вдвойне. Третья башня – Белту, главе городской стражи; но его осторожность и осмотрительность в военных делах принимались народом за нерешительность и, что для воина оскорбительно вовсе, за трусость. Четвертая башня – Энтару Серебряному Щиту, самому богатому жителю Врат Балдура; но он, должно быть, родной город продаст, успевай только золото ему в карман сыпать. - Народ недоволен п-правлением герцогов, но и все, - подытожил Халид, который в ожидании Джахейры сам собирал все эти слухи, домыслы и мнения: прислушивался к прохожим на улице, знакомился с мужчинами в тавернах, болтал с другими наемниками во время долгих ночных дежурств. – Д-дальше разговоров дело не идет. - Но ты допускаешь, что может зайти? – живо переспросила Джахейра. – Я не знаток истории, особенно истории Врат Балдура, но, по-моему, горожане несколько раз заставляли неугодного герцога покинуть пост, а его место занимал народный ставленник. На площади супруги отделились: Халид взял Джахейру под руку и повел в сторону самого старого района, где притиснутые друг к другу дома насчитывали по несколько сотен лет, на кованых решетках распускались клематисы, а садики, разбитые на балконах, благоухали розами. Даже издалека видно было, что полуэльф, одного с женой роста, наклонился к ней и что-то увлеченно рассказывает. - Какие-нибудь дела Арфистов, как думаешь? – шепнула Имоен. - Да нет... – задумчиво ответила Шеди, глядя супружеской паре вслед. – Наверное, им просто хочется погулять вдвоем. Мне бы на месте Джахейры хотелось... Но тут уже Имоен подхватила подругу под руку и повлекла навстречу резким голосам зазывал и цветным флажкам, полоскавшимся на ветру. Ксан, опечаленный тем, что согласился сопровождать девочек в их сумбурном путешествии по городу, едва поспевал следом. Рыночная площадь завертелась перед глазами, как пестрое лоскутное одеяло. Куда ни глянь, везде рядами стояли деревянные столы, сундуки, поставленные один на другой; один прилавок был полон пузатых мешочков с южными приправами и разными сортами табака, и в нагретом воздухе стоял пряный, экзотический дух, перемешавшийся с городской пылью и едва заметным солоноватым привкусом моря. Чуть поодаль расположились продавец шелковых шарфиков – уникальный товар, прямо из Тэя! – и его конкурент, торговавший недорогими ювелирными изделиями оттуда же. А за ними высились ряды и ряды растянутых палаток и навесов, продукты сменялись кухонной утварью, посуда – хлопковыми полотенцами и скатертями, ткань – принадлежностями для шитья, нитки – стеклянными бусинами и полудрагоценными камнями, мишура – фруктами и овощами, уложенными в ящиках ровными рядами, пучками зелени в горшках с водой... Если бы Имоен не тянула за руку, Шеди наверняка застыла бы на месте, ошеломленная этой круговертью. - Осторожно, здесь легко потеряться, - заметил Ксан. Продавцам почти и не приходилось нахваливать товар – покупатели сами толпились у прилавков, выстраивались в очереди, заполняли корзины и спешили дальше. Зато старались зазывалы у шатров: предлагали отправить письмо-птицу в другой город, побрить, постричь, почистить одежду и обувь и даже ненадолго изменить прическу с помощью несложных бытовых заклинаний. Все это так притягивало, так заманивало, что хотелось тут же кинуться и посмотреть на работу мастера, который прямо на глазах у прохожих делал татуировки с помощью устрашающих игл, или перебрать сваленные в одну кучу бусы, или… - Шеди, смотри! За соседним прилавком продавали платки: кружевные, шерстяные, однотонные, разноцветные, привезенные из далеких стран и сотканные местными жительницами. Купец, замкнутый мужчина со сросшимися на переносице бровями, разрешал примерять товар, и девочки осторожно брали их в руки, словно экзотических бабочек, которых легко спугнуть неловким жестом. - Пять золотых, - бросил продавец, заметив, что Шеди не хочет расставаться с шелковым платком. Целых пять золотых! А в кошельке, что подарил на дорогу Винтроп, было лишь тридцать. Но эти белоснежные лилии на зеленом фоне... И бахрома по краям... - За что? – возмущалась Имоен. Полюбившийся ей платок стоил немногим меньше. – Три золотых еще можно отдать, но вот больше – ни в жизнь! - Четыре, - отрезал купец, наклоняясь вперед. - Три с половиной! Когда девочки рассчитались с продавцом и пошли дальше, Имоен с гордостью завязала на бедрах розовый платок. Покупка обошлась ей всего в три золотых монеты и семь серебряных. Пока они ходили по рядам, Шеди то и дело поглядывала на Ксана. Странное дело, вроде бы не грустит сейчас ни о чем, а печаль все равно застыла в его лице: не то в уголках глаз, не в складке у тонких губ. - В городской суете я чувствую себя... Ничтожным, - пробормотал он, наткнувшись на Шедин взгляд. Правда, в какой-то момент показалось, что суматоха и желание что-нибудь купить не миновали и его. Вниманием Ксана завладел торговец шерстью; на столе он выложил мозаику из кусочков материи и клялся, что его сводный брат сошьет чудесный плащ за три – нет, два дня! Ксану была предложена ткань благородного темно-коричневого цвета, и лазоревая, как безоблачное небо, и алая, как грудка снегиря, но эльф на все предложения качал головой: - Вы когда-нибудь слышали о Коричневых Плащах Эверески? Синих?.. Красных?.. Продавец не растерялся и показал рулон ткани серой, как зимнее небо, устланное тучами. Ксан задумчиво погладил ее пальцами. - Отличная шерсть, такой плащ даже рашеменский воин не отказался бы иметь, а у них на севере знаете какие морозы! Купите у меня, брат вам сошьет, через два дня будете уже в обновке ходить. Брат и мне плащ делал, четыре года уже ношу, смотрите – до сих пор как новый! Ксан скользнул взглядом по одежде купца. - Увы, боюсь, о Старомодных Плащах Эверески я тоже никогда не слышал. Продавец поджал губы и принялся сворачивать ткань обратно в рулон. - Зал Чудес! – не терпелось Имоен. – Шеди, ты куда, он в другую сторону! Эй! Но та, помогая себе локтями, уже прокладывала себе путь к северным воротам рынка, где над площадью возвышалось навершие единственного синего с белым шатра. Сквозь потрепанную парусину проглядывали опоры, как кости сквозь кожу, вход был задернут тканью, а рядом с ним, в теньке, на пустой бочке примостилась женщина в платке из козьей шерсти. Завидев Шеди, она невозмутимо смерила девушку взглядом от кончиков сапог до макушки и, должно быть, приняла ее за одну из городских девиц, слишком (любопытных, но слишком пуганых маменькой, чтобы подойти к ведьме). Из-под платка появилась птичья лапка. - Позолоти. Монетка перекочевала в потайной кармашек, женщина завладела Шединой рукой и замолчала. Трепыхалась на ветру темная бахрома. В сторонке нетерпеливо притоптывала Имоен. - Ну как? – вырвалось у нее, когда стало совсем невтерпеж. Но гадалка не спешила отвечать, вглядываясь в паутинки линий на Шединой ладони и шевеля губами. Интересно, думала Шеди, догадается ли она, что эта светлая кожа на самом деле сера, как пепел? Догадается ли, что полуэльфийке нужна тонкая магия Талессира, а не сомнительной правдивости предсказание? Шеди верила, что будущее слишком зыбко и призрачно, и заглядывать в него – дело опытного мага, умеющего внимать голосам звезд и жужжанию веретена времен. Впрочем, может, женщина просто будет играть свою роль полуграмотной гадалки, пока Талессирово имя не откроет ей глаза. - Плетешь магию? – вдруг спросила она. - Да, - нетерпеливо согласилась Шеди. - Многого добьешься, если не бросишь, - будто через силу выдавила женщина. – Будут слава и деньги, и сила, если захочешь. Дом, библиотека, кошка... Ты о чем хочешь узнать больше? Сердце стукнуло в ребра. Конечно, не маг, полуграмотная старуха с рынка, а вдруг? Мать Магии являет себя самым разным людям, да и не одни только служители Мистры умеют творить то, что люд назовет волшебством и ворожбой. - А чего именно добьюсь, если не брошу? - Чего хочешь, то и получишь, смотри не напорись. - А на что... - На что, на что! – женщина неприязненно поглядела на Шеди снизу вверх, и стало ясно, что больше она об этом говорить не намерена. – Мало ли на что дураки напарываются. На мечи, на глупость собственную, на других дураков... Эту страницу ты сама пишешь, у меня подсказки не проси. Еще что? Неласковую привратницу выбрал себе Талессир. После такой отповеди Шеди захотелось сухо поблагодарить, развернуться спиной и уйти, но женщина вцепилась в ее запястье, как сорока в побрякушку. - А любовь? – брякнула Шеди. - Я вижу... рыцаря в доспехах, с крестом на груди. Постой, или же... Нет, рыцарь. Высок, темноволос, а хочешь узнать про белого коня? – усмешка зазмеилась на тонких губах, но тут же уползла в уголок рта. – Сломанный нос будет у твоего героя, разбитое корыто и дом в центре города. О чем тебе еще сказать? У Шеди мелькнуло подозрение, что такое «предсказание» и Винтроп мог бы сделать, раскинув на липком столе потрепанные в скитаниях карты. - А родители? – Имоен подкралась и подглядывала из-за спины. – Мы найдем ее настоящих родителей? Женщина наградила Имоен мрачным взором и снова обратилась к розовой ладошке. Дернулись и сжались тонкие губы гадалки, отяжелело лицо, и Шеди чуть не зашипела от боли: ногти с неожиданной силой впились в ее запястье. Но в следующий момент гадалка уже оттолкнула Шедину руку. - Найдете! Все, хватит с меня! Если надо к Талессиру, так и сказала бы! А то развела тут... Девочки переглянулись. Имоен пожала плечами. - Извините, - неловко сказала Шеди, но женщина, начав брюзжать, никак не могла остановиться: - Таким, как ты, лучшая участь – костер, а не рыцари да слава. Поди прочь, черное семя! Что-то откликнулось в душе на эти слова. Сами собой развернулись плечи, вздернулся подбородок, Шеди выпрямилась во весь свой маленький рост и, мимолетно удивившись сама себе, позволила гневу ответить: - Я в своем происхождении не виновата. Более того, я им горжусь! Она развернулась и тут же пошла прочь, не глядя на Имоен и Ксана – впрочем, она знала, что те следуют за ней и не потеряются в толпе. Торговка булочками да мальчишка-оборванец оглянулись на нее, но и только: мало кто услышал слова гадалки, потонувшие в душном рыночном шуме, и никто не придал им значения. На самом дне души что-то саднило – так может ныть и напоминать о себе старый, во младенчестве еще зарубцевавшийся шрам. Черное семя! Да кем бы ни были ее настоящие родители, можно сказать им спасибо просто за то, что из этого семени вырос младенец и в положенный срок увидел свет. Интересно, значат ли слова гадалки, что темным эльфом был именно отец, а та, в чьем чреве семя созрело, была обычной человеческой женщиной? На мгновение Шеди пожалела о своей поспешности, следовало остаться у шатра и уточнить, но да ладно: вздорная старуха, должно быть, употребила это выражение без задней мысли, как простое ругательство, а если и нет, идти обратно и лаяться с ней не хотелось. Да и рынок давно уже остался позади: Имоен торопилась к Залу Чудес, даже Ксану пришлось ускорить шаг, чтобы поспеть за ней, и полы серого плаща трепыхались от быстрой ходьбы. Шеди успокоилась на том, что через десять – уже меньше, девять – дней все равно придется нанести визит Талессиру и обновить иллюзию, а значит, с гадалкой они еще свидятся. Черное семя! Да какое кому дело, покажите-ка человека, который видит дальше собственного носа! Обмануть обывателя проще простого: смени серую тунику на белое платье, и вот уже проходящая мимо торговка предлагает купить лимонный пирожок, а городской стражник при виде юной девушки молодцевато расправляет плечи. А какие у них были бы лица, узнай они, что мостовую их города топчет полудроу! Шеди еще помнила редкие поездки с папой в Берегост, взгляды в спину, шепотки, хозяина таверны, за рукав увлекающего папу в сторону: «Вы можете за нее поручиться? Господин, не гневайтесь, я все понимаю, но, право же, слава дроу сами знаете какая, а у меня, смею надеяться, достойное заведение... Может быть, вы изволите откушать в комнатах, а не в общей зале?» А сейчас никто не показывал на нее пальцами и не кричал «Держи!» Шеди растворилась в толпе, стала своей, и неведомое ранее торжество наполняло ее, как игристое вино наполняет сосуд и стремится через край. Вдруг взгляд выхватил из разноцветной мешанины яблоки. Вокруг нехитрого уличного фонтана раскинулся небольшой рынок, и торговец, худой мужчина с вислыми усами, продавал фрукты прямо с повозки. Яблоки были желтые, как солнце, и зеленые, с подрумянившимися бочками – Шедины любимые. - Я сейчас! Она нырнула в толпу. Вовремя увернулась, чуть не столкнулась с прохожим, буркнувшим «Куда летишь, егоза», опередила женщину с плетеной корзиной и подбежала к повозке, нащупывая в поясе деньги. - Тебе что? – невнятно спросил торговец. Он жевал свою же собственную грушу, и сладкий сок капал меж его пальцев на песок. - Яблоко, - задыхаясь от восторга, попросила Шеди. – Вот такое, - и она ткнула пальцем в пирамидку из зеленых яблок. - Пять бронзовых монет. Наливное, сочное! А грушу не хочешь? Смотри какая мягкая! Как назло, бронзовых монет не было, так что пришлось протянуть продавцу серебряную. - А меньше нету? Выбирай два тогда. Какие яблоки на тебя смотрят? Недолго думая, Шеди взяла фрукты с самого верха пирамидки. Прижимая их к груди, как сокровище, и чувствуя себя победительницей, она выбралась из толпы, протянула яблоко Имоен и запоздало спохватилась, что надо было брать три. - Я не люблю яблоки, - сказал Ксан прежде, чем Шеди успела смутиться. - Почему? - Даже в самых сладких чувствуется кислинка. Лишнее напоминание о том, что все в мире несовершенно. Яблоки помыли тут же под тоненькой струйкой, которую выплевывал засоренный фонтан, и, хрустя, устремились дальше. Отсюда уже видно было два похожих как две капли воды храма: белый камень и серые крыши возвышались над обычными домами, как великаны над простым людом. Это были длинные здания, окруженные беломраморными колоннами, словно почетным караулом, и крытый переход соединял их на уровне второго этажа, как пуповина. Правый близнец был собственно храмом Гонда, Мастера на Все Руки, и туда, как и в любое святилище, зевакам ходить не пристало: украшенные резьбой и барельефами двери распахивались лишь для прихожан. Брат же его, левый близнец, был более гостеприимен и приглашал за скромную сумму повидать чудеса и удивительные устройства, привезенные из далеких земель или же изобретенные служителями Гонда самолично. Привратник принял из Шединых рук четыре серебряные монетки и с поклоном пропустил внутрь. У входа в мягком золотом свете высился «паровой дракон» из дерева и стали: ненасытным брюхом ему служила печь, ногами – колеса, а вместо жил по бокам натянуты были канаты и цепи. Он, как гласила табличка, мог легко, хоть и с шумом и ревом поднимать и переносить тяжести, под которыми согнулась бы добрая дюжина крепких спин. - А живого дракона приручить не проще? – с сомнением спросила Шеди. - Что до меня, то мне доставило бы мало радости управлять как живым драконом, так и этим устройством, - ответил Ксан. – Но Зал Чудес построен служителями Гонда, они гордятся тем, что в этих изобретениях нет ни капли магии. И верно: помпа откачивала воду лишь когда кто-то самолично вертел педали, а стул, остававшийся теплым даже в самый студеный месяц, оказался из фарфора: в емкость под сидением надо было класть горячие угли. У дальней стены, разгоняя мрак, ютились десятки светлячков, которые оказались крохотными, никогда не гаснущими лампами, но смотритель объяснил, что никакого волшебства нет и здесь: масло по мере надобности поступает по трубкам из большого бака. Отстояв очередь, чтобы посмотреть на Солнце в длинную суставчатую трубу, Шеди увидела только красный кружок на черном фоне и окончательно разочаровалась. - Ну, как тебе? – спросила Имоен, отлипая от трубы. – По-моему, здорово! - Забавно, - ответила Шеди, чтобы не обижать подругу. – Пойдем отсюда? Площадь перед зданием была полна зеваками, которым не хватило денег на вход, и мальчишками, что не нашли лучшего места для игры в догонялки. Под носом у снисходительного стражника шныряли жулики с предложениями задешево достать любую штуку из Зала Чудес. К эльфу вовсе приклеилась улыбчивая дечушка-полурослик; Ксан насилу от нее отвязался, объяснив, что вовсе не горит желанием стать владельцем парового дракона или любоваться звездами через чудесную подзорную трубу. Пропажу кошелька он обнаружил, конечно же, не сразу. Этот удар судьбы несказанно огорчил Ксана, потому как он по недомыслию взял с собой все деньги, что еще оставались у него после пребывания в Берегосте и посещения Талессира. По его настоянию троица вернулась на площадь, но хорошенькой воровки, само собой, и след простыл, а стоять перед Залом Чудес толку не было. Ксан покорился судьбе и, понурившись, пошел за девочками, которым хотелось посмотреть на порт, лишь печально отметил, что уже вечереет, и Нижний Город ему знаком не так зорошо, как хотелось бы, а значит, они как пить дать заплутают. Шеди поневоле начала разделять его опасения, когда солнце сползло к багряным крышам, тени вытянулись по мостовой, а до порта они так и не дошли. Зажиточные горожане, селившиеся в Верхнем Городе, спускали мешки золота на лепнину, белокаменные колонны и висячие садики, чтобы перещеголять соседей, да и священники не отличались скромностью: у храмовых ворот стояли мраморные статуи, двери были позолочены, а про гигантский Зал Чудес во славу Гонда и вспоминать нечего. В Нижнем же Городе селился народ победнее, в его распоряжении были простой камень и кирпич, и все дома выглядели похожими, словно братья, обросшие зелеными бородами из винограда, хмеля да лимонника. Тут недолго было и заблудиться. Но когда был потерян счет одинаковым улочкам и крошечным площадям, ветер принес с собой далекие крики чаек и запах морской воды, и Шеди облизала солоноватые губы. Чем ближе к порту, тем уже становились улицы, приземистей и непритязательней – дома, да и они скоро уступили место складам, амбарам и кабакам, открывавшимся тут, согласно закону, лишь после захода солнца. «Устричка», «Соленый прибой», «Локоны наяды» - гласили вывески, и на многих трепыхались, привязанные, на ветру женские чулки. Шеди собралась было спросить Ксана, к чему это, но догадалась прежде: за этими дверями хозяин продает вино, а женщины – свою любовь. Все названия тут же показались ей ужасно непристойными, и кровь прихлынула к щекам. И, конечно, здесь никто уже не выращивал на подоконниках цветы. Портовый район, что облегал залив, часто сравнивали с рукой, а пирсы – с пальцами, которые город опустил в воду; кто-то называл руку кормящей десницей, кто-то – загребущей лапой, но, даже если она была не так уж чиста, блудлива и от нее попахивало сельдью, это никак не умаляло величие Врат Балдура. Увидев, как блестит вода в просветах между складами, Шеди поняла, как соскучилась по Морю Мечей за эти дни путешествий по лесу, и в груди вдруг сладковато заныло. - Море... – выдохнула она. Сделала еще один вдох полной грудью, так что закружилась голова, и повторила: - Море! - Это ж разве море? Это Чионтар, - поправила Имоен. – Смотри, вон другой берег. О, а вон там стоит Балдуран! И правда: посреди воды виднелась статуя, обращенная лицом к переспелому солнцу, и в ее протянутых ладонях уже горел огонь, а за ней виднелась темная полоска суши – поросший глухим лесом южный берег. Чтобы добраться отсюда до настоящей соленой воды, Моря Мечей, надо было спуститься на кораблях вниз по Чионтар. Шеди об этом знала, но так хотелось обмануться! В порту было почти пусто и тихо: работать уже поздно, гулять еще рано, и лишь беспокойные чайки подняли гвалт из-за пустяка. Каждый вздох наполнял легкие запахом соли, влажной древесины и пеньки. На фоне розового вечернего неба темные силуэты кораблей возвышались, как исполины, спутанные тросами; сколько нужно сил и мужества, чтобы укротить такого зверя! Впрочем, тут же сказала себе Шеди, наверное, не больше, чем для укрощения непокорного заклинания. - Смеркается, - заметил Ксан. – Лучше бы поторопиться обратно, тем более что мы уже нарушили данное Джахейре обещание вернуться засветло и неизвестно, найдем ли мы обратную дорогу. - Сейчас, еще немножко, - попросила Шеди. – Вы идите, я мигом догоню. Но Ксан на это только покачал головой. - Скоро тут появятся матросы и люд, встреча с которым не сулит ничего хорошего, особенно в темное время суток. Возможно, ты и не лучшего мнения обо мне, Шеди, но одну я тебя здесь не оставлю. Она не стала спорить. Редкие спуски к воде были ослизлыми от зеленых водорослей и чешуи. Острожно сойдя по ступеням, Шеди остановилась у самого края, а прямо перед ней море – да нет же, река, река Чионтар – ворочалась в своей колыбели, урчала и вылизывала камень, как большая кошка, и при мысли о том, что можно сесть на один из кораблей, в дремоте покачивающихся у пристани, и уплыть далеко-далеко, туда, где никто за ней не охотится, где полукровки равны чистокровным и в притворстве нет нужды, снова защемило сердце. Вот это было бы настоящее путешествие! Знать бы только, где оно, такое место... Тетир, родина Джахейры? Нет, вряд ли ближние соседи отличаются терпимостью, да и вообще вряд ли они отличаются от жителей Западных Земель. Южный Калимшан? Да что перебирать страны, примостившиеся у побережья! Можно ведь свернуть и подняться вверх по какой-нибудь реке, впадающей в Море Мечей, и доплыть до самого Домбарата. Он был краем белых людей, пока дроу не вылезли из-под земли и не сделали его своим много лет назад, и с тех пор – это все знают – был страной полукровок. Да вот только обрадуются ли там Шеди? Солнце почти уже село, с моря – вернее, с запада, со стороны моря – потянуло холодком. Вдоль набережной прошли фонарщики со стремянкой, на черной воде заплясали отражения круглых ламп. Шеди поежилась и взбежала наверх; пока Ксан с Имоен дожидались ее, подруга успела забросать его вопросами о том, правда ли все эльфы умеют играть на лютне, рисовать цветочной пыльцой и петь голосами гор. Вопреки опасениям, обратный путь оказался безопасен и легок. Лишь когда они подходили к воротам в стене, чтобы перейти в Верхний Город, из сумерек выступило огромное здание за глухим забором, этакий воплотившийся в камне и железе замок злого дракона из сказки. Они видели его вчера и даже проходили мимо, но на сей раз, в темноте, он выглядел более внушительным и зловещим: на каждом окне – забрало решетки, на крыше чудился часовой с арбалетом, на сомкнутых воротах можно было различить герб не то семьи, не то гильдии: трон с длинной, закругленной кверху спинкой, а на ней – выгравированный меч. - Ау! Ты там идешь? Шеди вздрогнула и, опомнившись, припустила за друзьями. Когда они вернулись с прогулки, Селуна уже плыла по небесным водам, а Джахейра сидела у окна. Тяжелая бронзовая коса покоилась на плече, руки были сложены на коленях, а на спокойное лицо падал медовый свет уличных фонарей. Шеди поразилась тому, какая все-таки Джахейра взрослая и красивая, и даже тонкая морщинка меж бровей ее не портит. - Добрый вечер. Вы долго гуляли. - Добрый! – отозвалась Шеди. - Я надеюсь, вы не всерьез называете этот вечер добрым?.. - Всем привет!.. Есть будем? А где Халид? - Уже ушел, он в ночном дозоре сегодня. Если хотите ужинать, спуститесь вниз и закажите; я ела и больше не хочу. - О, я зато хочу! – подхватила Имоен. – Индюшку с зеленью, картошку в мундире и... Что-нибудь еще. - Так где Халид? – не поняла Шеди. Джахейра отодвинулась от окна и повторила: - Уже ушел.~ ~ ~
Над ширмой, расшитой алыми нитками по голубому, поднимался пар. Шеди скинула платье, запрыгала на одной ноге, стягивая чулок, и с помощью особой скамеечки забралась в бронзовую, похожую на ракушку ванную. Вода была, пожалуй, слишком горяча, но Шеди вытянула ноги, почти уже не удивившись их непривычной белизне, и скоро по комнате поплыл дразнящий цветочный запах: каждому постояльцу, заказавшему воду для купания, в «Трех бочонках» полагался кусочек мыла с отдушкой в подарок. Вчера Шеди достался жасмин, а сегодня, когда она решилась развязать кошелек снова – пеон. Увы, за ванну приходилось платить отдельно, причем именно в теплые месяцы цена ее увеличивалась вдвое. Городской люд вовсю полоскал белье, скреб полы, смывал с потных тел пыль и усталость, и вода текла из водопровода скупой струйкой, поди наберись терпения заполнить целый чан. Потом его требовалось нагреть, при том, что в помещениях и без того не холодно; кухонные печки для этого не годились, прогревали большую кирпичную печь в подвале, и жар расходился от нее густыми волнами, а посетители первого этажа вытирали со лбов испарину. - Смотри не сварись! – предупредила Имоен. Ей было скучно одной, так что она пришла за ширму и устроилась на скамеечке. – От твоей ванны даже мне жарко, фух! Шеди не было жарко; ей было хорошо. Вода ласково щекотала подбородок, запах мыла напоминал о цветущих Кэндлкипских садах, и Шеди блаженно прикрыла глаза. - Какая ты все-таки белая, прямо странно. В следующий раз, если придется, договорись с магом этим, пусть он оставит тебе хоть что-нибудь черное – палец, например. Тогда я хоть точно буду знать, что это кусочек Шеди. А то иногда смотрю на тебя белую и думаю: ты это вообще или нет? - Я, я, - Шеди лениво подняла руку и щелкнула подругу по носу. – Ко мне не хочешь? - Вот еще! Я тебе кто, подруга или рак? Я потом, когда остынет. - Потом... Хорошо бы Джахейра не узнала... Шеди боялась, что Джахейра не одобрит второе купание подряд, назовет его расточительством и будет права, особенно теперь, когда Ксан лишился последних денег. И все-таки день, когда кошельки опустеют совсем, был еще далек, а вода душиста и сладка. - Ладно тебе, все ведра мимо нее по коридору таскали. Думаешь, она ничего не заметила? - Не знаю. Может, заметила, но не подумала, что это нам. А может, и правда не увидела. Как мы пришли, она была грустная – так и сидит у себя. - Может, пойдем ее развеселим? После купания, конечно? – Имоен поболтала рукой с остриженными накоротко ногтями в воде. – Ой, горячая какая! - Как? Найдем Халида на улице – или где там у него дозор – и вернем сюда? – Шеди пожала влажными плечами. - Думаешь, у Джахейры одна только радость - муж? - Да нет, конечно... – тихо ответила Шеди. – Просто, знаешь, когда я узнала, что она замужем, я так удивилась... Мы шли по лесу, а я все удивлялась: Джахейра такая сильная, отважная, уверенная – зачем ей супруг, если она сама не хуже мужчины? - Лучше! - вставила Имоен, но Шеди брызнула на подругу водой: - Не перебивай! Потом я решила, что у Джахейры такой муж, с которым даже она может чувствоать себя маленькой и хрупкой, зачем иначе выходить замуж? Высокий какой-нибудь, с вооот такими плечами, - Шеди с плеском развела руки и показала предполагаемую ширину, - бесстрашный рыцарь, или лорд, или хотя бы офицер Пламенного Кулака! А тут... Не смейся! Но Имоен не выдержала и прыснула заливистым смехом – так из сочного плода прыскает сок. Шеди сделала вид, что дуется, стукнула кулачком по воде, но губы против воли растянулись в улыбке, хоть она и чувствовала себя нелепо донельзя. Хорошо хоть хватило ума не признаваться, что поначалу приняла Джахейру за папину любовницу! Теперь это предположение казалось глупым, хуже того – постыдным, и Шеди, вспомнив о нем, первый раз в жизни зарделась, ведь кринити не краснеют, а темнеют, когда к серым щекам приливает кровь. - Словом, - с досадой завершила она, когда смех затих, - я вижу, что чего-то не понимаю. Будь я Джахейрой, я бы никогда... Ну, не понимаю. - Посмотрим еще, каким будет твой рыцарь со сломанным носом! – заявила Имоен, и незамедлительно получила по своему собственному мочалкой. Для Шеди досаднее не было моментов, когда ей хотелось поговорить серьезно, а подругу, наоборот, тянуло посмеяться. Когда разомлевшая и розовая от купания Имоен забиралась в постель, Шеди уже лежала там, свернувшись калачиком и зарывшись в простыни по самый нос: с наступлением ночи от окна начало тянуть прохладой. Кровать была широка, так что «Истории Врат Балдура» тоже лежали рядом, заботливые прикрытые одеялом. - Свечки давай задуем, - предложила Имоен с противоположного конца кровати. – Раз-два... Шеди приподнялась на локте. Три! Они слаженно дунули на свечи, стоявшие на тумбочках по разные стороны кровати, и огоньки, мигнув напоследок, растаяли в чернильной темноте. Лишь слабый свет уличных фонарей пробивался сквозь занавески, бросая желтое пятно на потолок. - Спокойной ночи! - Спокойной... – эхом отозвалась Шеди. Некоторое время Имоен шебуршалась, подтягивая к себе одеяло и приминая подушку, но затем успокоилась, и комнату затопило безмолвие. Здесь не поощрялись горячительные напитки в количестве большем, чем один бокал вина для хорошего пищеварения, а таверна на первом этаже обслуживала только постояльцев и закрывалась с заходом солнца, поэтому никто не бил посуду, не требовал еще бутылку и не распевал пьяные песни под окнами. Гобелены, ковры да книжные шкафы впитывали звуки, как губка, поэтому если в соседней комнате ворочался и вздыхал Ксан, которому привиделись родные холмы, если за стеной ходила по спальне Джахейра, не в силах уснуть без обнимавших ее родных рук – ничего этого слышно не было. Ни шепота деревьев, ни крика полночных птиц, к которым Шеди уже привыкла – только безмолвное одиночество. - Кыш, кыш, - одними губами шептала она, как в детстве, - кыш, дурной сон! Прилетай ко мне, сладкий сон... Вчера ей снилась распухшая, изъеденная могильными червями Селуна; у нее были губы, и она звала к себе на небесное дно голосом Давеорна, а может быть, и папиным. Позавчера – погоня, стертые до крови ноги и медь на языке, за день до – огненная река, а еще раньше тоже что-то снилось, но Шеди запамятовала. При попытке вспомнить ее передернуло, и по спине побежала холодная дрожь, хотя под одеялом было тепло. Это все усталость, говорила она себе, и впечатлительность, и бремя последних дней, когда, заслышав шорох, нужно бежать прочь, как заяц, а будучи зажатой в угол – сражаться, как тигр, а ведь ее толком ни тому, ни другому не учили. И еще растреклятый Давеорн – после первого убийства кошмары не станут грызть лишь того, у кого сердце как камень и шкура железная. Имоен, наверное, тоже переживала – хотя у нее не человек был, огр, не сравнить, конечно, - а не пролила ни слезинки, так и Шеди не собирается, даже наедине с собой, вот как сейчас. В конце концов, раны заживают лучше, если их не бередить, это всем известно: полихорадит, отболит и пройдет. Вот Шеди и сжимала зубы, гнала от себя лишние мысли и терпела, терпела, терпела, пока, глядя в темноту чужой комнаты, не подумала с ожесточением: если б можно было прикончить Давеорна еще раз, чтобы он сгинул в Баалову бездну и не терзал ее, Шеди, больше – да с удовольствием! Эта внезапная мысль напугала ее до того, что сердце сжалось в ледяной комок. Первое убийство потрясло ее и привело в ужас, как можно помыслить о втором?! А вот так, ответила она себе. Магус – и все, это не меч и не кинжал, даже руки в крови марать не придется. Сказать одно только слово – несложно, правда? Уж этому-то она от Горайона научилась. Ибо маг подобен королю, велившему казнить, а остальное – заплечных дел мастера забота. Оттого-то, поняла она, короли и отдают так легко приказы казнить неугодных. А этой легкости папа ее тоже учил? Она зажмурилась и на мгновение увидела яркое солнце, зацепившееся за верхушку одной из тонких Кэндлкипских башен, услышала жужжание первого жука, бьющегося об стекло, а сквозняк принес дразнящий свежий запах талой воды и смолы. Папа сидел на скамье, заложив книгу пальцем, среброволосый, но отнюдь еще не старый, а пронзавший витражи свет разбросал алые, янтарные, лазурные пятна по его лицу, бороде и убранным в пучок волосам. Шеди затаила дыхание, моля богов, чтобы видение продлилось подольше, но оно уже растворилось в ночной тишине. Будь у нее в руках решето, из которого утекает живая вода – и то не было бы так обидно. Что ей теперь осталось – магия, книжки да... - Имоен! – шепнула Шеди. Никто не ответил, сердце сжала холодная рука. – Имоен! – повторила она громче и в довесок пихнулась локтем. - Ммм!.. – вскинулась подруга. – Ты чего? - Просто хотела услышать твой голос. Давай поговорим о чем-нибудь... - Среди ночи? Ты навлекаешь на себя гнев Имоен... Имоен... – она замолчала, не в силах спросонок придумать себе подходящее прозвище. - Имоен Сонной? - подсказала Шеди. – Имоен-грозы-тех-кто-будит-невовремя? - Угу, второе пойдет, - раздался сладкий, протяжный зевок, затем Имоен, шурша одеялом, перевернулась на спину. – Чего это тебе не спится? - Да так... Сон не идет. Я вот подумала о Джахейре... Давай поговорим немножко? - О Джахейре? Она храбрая... И красивая... Мы ведь уже говорили о Джахейре! - Это да. Но сейчас, когда я лежала, мне вот что пришло на ум. Пока мы путешествовали, она была немножко воином, немножко наставником, немножко матерью... Ну, матерью – совсем чуть-чуть. Но все это была одна и та же Джахейра, как алмаз, знаешь, поворачивается разными гранями, и они сияют... Имоен кивнула в знак того, что слушает. - Но с Халидом она совсем другая! Это не алмаз, это... Золото! – и Шеди улыбнулась удачному сравнению. – Она так переменилась – как будто совсем другой человек, которого я не знаю... Слышишь? - Мм-хм. - Если слышишь, скажи что-нибудь! - А друг друга мы знаем? – неразборчиво спросила Имоен. – А тебя я знаю? Может, ты раньше была Шеди, а теперь уже какое-то незнакомое чудище. - Да ты спишь! – рассердилась Шеди. - Еще нет, но почти. Спать давай? - Эх, что с тебя взять... Стоило оставить Имоен в покое, она вытянулась и тут же засопела, обнимая подушку одной рукой. Ее голос отогнал видения, но ненадолго: Шеди по-прежнему не спалось, и неуместные мысли вернулись к ней, умноженные десятикрат. Скажи кто месяц назад, что она будет лежать, таращиться в темноту и побоится сомкнуть глаза – не поверила бы! А сейчас эти сны страшили ее больше, чем бледные пауки из чащобы, лесные разбойники и наемники Пламенного Кулака. Твари и люди состоят из плоти и крови, их можно – Шеди стиснула зубы – убить, как Давеорна, сталью или магией, а как сражаться с картинами, терзающими разум? Злую волю колдуна, насылающего кошмарные сны, можно пресечь, но что избавит мага от самого себя? Кыш, дурной сон, кыш! Прилетай, добрый сон... Заговор не помог: этой ночью ей мерещилась чешуя на ладонях и на тыльной стороне запястий. Но не та, что с гордостью носят чародеи, в чьих венах течет древняя драконья кровь, и не мелкие аккуратные чешуйки, которыми с макушки до пят покрыты люди-змеи юань-ти. Это были сухие, темные струпья, расползавшиеся гангреной по телу, и Шеди чувствовала, как выворачивалась под ними плоть, ныли мышцы, взбухали трубочки вен, по которым текла не кровь уже – какая-то бесцветная жидкость, горькая, как хина, и едкая, как сок лютика. Заросшая ладонь никогда больше не почувствует, как колется молодая трава, искалеченные ноги не понесут ее вперед, а глаза... Шеди поднесла руки к лицу – как она видит, если у нее нет глаз?! Пальцы спустились ниже, но не нашли губ – один лишь провал рта с оскаленными зубами. Проснувшись, она лежала на сбившихся простынях и вслушивалась в мертвую тишину, но дыхание Имоен было легким, как пушинка, и тревога, вместо того чтобы отступить – как обычно и бывает после кошмара – только пустила свои корни еще глубже. Может быть, она, Шеди, действительно превратилась в чудовище, сама не зная об этом, и некому увидеть ее со стороны и ужаснуться? Чтобы убедиться в обратном, она задумчиво выпростала руку из-под одеяла и поводила ей перед глазами. В полутьме непривычно светлая рука мелькала, как серебряная рыбка в толще воды. Белая плоть в темной воде. Из памяти вынырнуло худое белое лицо. Давеорн... Мистра, за что ей все это?!~ ~ ~
Однако сны, пусть даже самые дурные, при свете дня забываются легко. Шеди, чего доброго, еще посмеялась бы над ними, если бы не руки: их хотелось тереть и отряхивать, пока ощущение, будто они извозились в чем-то гадком, не слезет, пусть вместе с кожей. Шеди извела весь обмылок, скребя над умывальным тазом ладони и запястья, но это не помогло, а за ней теперь повсюду тянулся шлейф цветочного запаха, настолько сильного, что он казался приторным. «Три бочонка» никогда не славились изысканной кухней, поэтому и завтрак на четверых, который принесли в комнату Джахейры, был почти по-деревенски прост и сытен: картошка, крынка густой жирной сметаны, копченая с луком и укропом форель и, на радость Шеди, ржаной хлеб. Картофелины, правда, оказались малость разварены, зато нежная рыба так и таяла во рту – и на блюде, так что к приходу запоздавшего Ксана остались только голова, хребет да хвост, и Шеди стало совестно. Эльф, впрочем, не жаловался. Он смирился со своим жребием, поблагодарил Джахейру, заплатившую за еду, и занял свое место за столом напротив Шеди. Снятся ли Ксану дурные сны? – подумала вдруг она, глядя на его бледное, спокойное лицо. Грустит ли он по непрожитым жизням, которые пресек своей же рукой? Приходят к нему непрошеные тени и угрызения совести, или, наоборот, кровь бурлит во время схватки? Трудно было представить себе Ксана, пронзающего сердце противника с ликованием, но чужая душа, говорят, пропасть, на дне которой могут жить драконы. Или для разведчика Эверески убийство, которого нельзя избежать – долг, который подлежит исполнить, и он давно уже смирился и принял это, как безропотно ест сейчас остывшую картошку, запивая ее водой? - Мне чудится, пахнет пионами, - нарушил молчание Ксан. - Шеди научилась искусству превращения в клумбу, - пояснила Имоен, но эльф ее будто и не расслышал. - В Эвереске много садов, как обычных, так и висячих, а также крытых оранжерей, где круглый год поют соловьи и благоухают цветы, так что воздух душист и сладок, как дыхание любимой женщины, - он прикрыл глаза. – Террасы... - У тебя есть возлюбленная! – Имоен от неожиданности чуть не поперхнулась яблочным соком. – Правда? Расскажи про нее, Ксан, пожалуйста! Почему ты молчал? - Потому что ее нет, оно и к лучшему. Если мне и суждено погибнуть вдали от родного дома, лить по мне слезы будет только фонтан в розовом саду. - А как же твоя семья? - А что еще есть в Эвереске, кроме садов? Вопросы прозвучали одновременно, однако на сей раз Ксан предпочел услышать только Имоен. - Улицы, площади, деревья, сады – что еще вы ожидаете увидеть в городе? Эвереска – город только его жителей, а не для приезжих, и у нас нет мест вроде Зала Чудес, где выставляются напоказ диковины для любопытных и берется плата за вход. Вокруг нашего дома растут дубы и вязы, - голос Ксана дрогнул, - он опоясан балконами на четвертом этаже и, если встать лицом к заходящему солнцу, можно увидеть шпиль Академии, в которой я учился магическому искусству и фехтованию. - Послушать тебя – у вас настоящий замок! – с толикой ревности заметила Имоен. - Кэндлкип все равно лучше любого замка, - вставила Шеди. Ксан на это пожал плечами. - Эвереска укрыта в кольце двенадцати холмов, а разве эльфы похожи на стрижей, чтобы гнездиться на круче, или на людей, чтобы вырубать древний лес? Склоны мы оставили виноградникам и фруктовым садам, а чтобы каждый мог иметь свой дом в долине, башни приходится возводить высокими и тонкими, под стать деревьям. Но Шеди занимало другое. - А она красивая, эта ваша Академия? Эльф склонил голову и осторожно отодвинул прочь тарелку с опостылевшей картошкой. - Разве красивое здание сделает науку, которой в нем обучают, более желанной? Но отвечая на твой вопрос, скажу: да, это одно из самых красивых и величественных зданий в городе. Среди учеников ходит легенда о том, что сам Кореллон помогал возводить его стены и вдохнул в них магию, и камень по сей день хранит тепло его дыхания и рук. Шеди находила как-то воспоминания путешественника, которому посчастливилось миновать Восточную долину и двенадцать холмов, постучаться в ворота Эверески – и его пустили внутрь, но много ли может поведать тот, кому позволили поглядеть одним лишь глазком? Академию и сад при ней он видел лишь из-за ограждающей их решетки, увитой клематисами: символ Кореллона на воротах, хрупкие башни из белого с прожилками камня, чьи покатые крыши скрываются в кронах синелиста, неумолчно шепчущие фонтаны. В жаркую пору над сверкающей водой зависают янтарные стрекозы, а в холодные ночи, по слухам, ученики зажигают на ветвях круглые фонари, поющие на ветру. Верно говорят, что загадочная Эвереска – сама по себе диковина, спрятанное за частоколом леса и спинами гор сокровище. - Когда мы были маленькими – Шеди, помнишь? – отец Каран рассказывал про то, как Огма помогал строить Кэндлкип. Не знаю про Академию, но про Кэндлкип – это, по-моему, сказка, - Имоен смешно наморщила нос. – Ведь он сначала был крепостью, откуда Огме было знать, что он потом станет библиотекой? - А почему бы ему не знать? Он же бог все-таки. Боги – они вне времени, или во всех временах сразу. – По крайней мере, так утверждал отец Каран, да и Тетторил, кажется, придерживался того же мнения; они вообще непрочь были посудачить, как живется там, в небесных сферах. Это папа предпочитал держаться ото всех богов подальше, за исключением разве что Мистры. - Нет, - возразила хранившая до того молчание Джахейра. – Кто сказал тебе такое? Боги плывут во времени так же, как и люди, вспоминают прошлое и могут только гадать, что ждет их в будущем – или пытаться предсказывать его, но это не всем дается. В нашей общине были священники Сильвануса; я знаю. - Не берусь утверждать что-то о ваших человеческих богах, - сказал Ксан, невольно царапнув Шеди словечком «ваших», - но Кореллон иногда видит то, чему суждено сбыться. Знать будущее наперед и быть не в силах изменить его – тяжелое бремя даже для смертного, а для бога оно стократ тяжелее. - Лучше уж так, чем быть во всех временах сразу. У меня бы голова от такого кругом пошла! – Имоен потянулась через стол и, едва не уронив тяжелый кувшин, наполнила свой стакан кисловатым яблочным соком. – Кому еще? - Что мы гадаем, давайте лично спросим у какого-нибудь бога! – выкрикнула Шеди, думая сострить. - Мы опоздали, Смутное Время началось и закончилось десять лет назад – к счастью, - Джахейра откинулась на спинку стула, и косы-змеи скользнули с плеч за спину. – Имоен, налей мне, пожалуйста. В памяти Шеди Смутное Время осталось годом без магии, но папа, Именователи и весь остальной свет были гораздо больше озабочены тем, что боги обрели обличье простых смертных. Слухи один за другим разносились по миру, как чума: говорили, что, убив бога, можно будет занять в пантеоне его место, что ночная королева Шар обещает щедрую награду тому, кто снимет с плеч голову ее божественного близнеца Селуны, что сама огненновласая богиня любви Суни скрывается в одном из борделей, притворяясь его хозяйкой. Появились отряды авантюристов, ненамного более благородных, чем бандиты: храмы разносились по камешку и предавались огню, стоило лишь заподозрить священников в том, что они укрывают свое развенчанное божество. Малейшего подозрения в небесном происхождении: удавшегося заклинания, отменного владения мечом, даже глупого фокуса с укрощением змей, – было подчас достаточно, чтобы получить кинжал в спину, а сколько рыжеволосых девок, хорошеньких и не очень, попортили – не перечесть. Это было время всеобщего безбожия и, вместе с тем, всепоглощающей набожности, но затерянные в людском мире идолы не слышали ни просьб, ни молитв. Священники Огмы, помнила Шеди, целыми днями сидели в часовне и тщетно пытались воззвать к своему богу, чтобы предоставить ему убежище в Кэндлкипе... Девочки, услышав об этом, обрадовались и заявили, что покажут Огме и замок, и сад, и пруд с золотыми рыбками, но Переплетчик так и не пришел. - Ксан, для тебя это было недавно, ты помнишь. Скажи, а боги правда были... Совсем как люди? Их можно было взять за руку? И поесть с ними в одной таверне? И пырнуть ножом? - Откуда мне знать, Шеди? Я ведь не встречался лично ни с одним. Смутное Время я провел в Эвереске, и, кроме того, это ваших богов свергли с небес за спесь, а не наших. А ты уже знаешь, кого из них пырнула ножом, будь у тебя такая возможность? - Нет! - Шеди почувствовала, как кровь приливает к щекам. – Я не к тому говорю. Просто удивительно это. Боги – и как люди. Ксан пожал плечами. - Теперь они снова там, где им положено быть, возможно, далековато от вас, но это лучше, чем если бы они снова ходили по земле. И это правда: с наступлением зимы лорд Ао сменил гнев на милость, и боги поспешили вознестись на свои законные места – и Огма, так и не побывавший в Кэндлкипе и не увидевший золотых рыбок, тоже. Святилища погибших покровителей скоро опустели и обветшали, свежеиспеченные божки собрали свой круг последователей, прихожан и фанатиков, смута и сумятица сошли на нет, а где-то в библиотеке на берегу моря Шеди учила очередное заклинание, сгорбившись над книгой. - А вот те боги, что умерли в Смутное Время, - упрямо сказала Имоен, - я никого даже не вспомню сейчас, кроме Мертвой Троицы! Почему они не предвидели свою смерть и не сбежали от нее? - Миркул, Бейн, Баал, - перечислила Шеди и поморщилась: даже десять лет спустя эти имена оставляли на языке медный привкус. Не единственные, кто погиб в Смутное Время, но поминали почему-то чаще всего именно их: либо вместе, либо одного Баала. - Если бы от смерти можно было так легко убежать, мир был бы совсем другим, - вздохнул Ксан. – Но кто сказал, что они умерли навсегда? Бывает, маг поднимается из могилы личем, когда черви уничтожат плоть и источат кости. Почему бы богам не вернуться из забвения еще более могущественными и опасными, чем прежде? Джахейра сплела пальцы в замок, положила на них подбородок и подарила Ксану серьезный, задумчивый взгляд поверх неубранной еще крынки со сметаной. - У Бейна остались священники и прихожане, - добавила она. – Их мало, но каждый не раздумывая отдал бы жизнь, если бы это могло вернуть Бейна к жизни. Я уверена, Миркул и Баал тоже не забыты поклонниками, но пока что все попытки возродить их бесплодны, к нашему счастью. Когда Джахейра замолчала, повисла напряженная, неприятная тишина, и только Шеди решилась спросить, облизав губы: - А если у них получится, что будет тогда? - Тогда... – начала было Джахейра, но осеклась, склонила голову набок и подняла руку: тихо! Вслед за ней все затаили дыхание, и в наступившей тишине слышно стало, как кто-то возится на подоконнике, скребет по стеклу когтями и просится внутрь. Джахейра привстала, распахнула створки – и внутрь ворвался черный как смоль крупный ворон, наполняя комнату шумом крыльев и сиплым карканьем: - Беда! Беда!