заходишь в солёное море по грудь, и чувствуешь, сколько царапин на теле. а если бы душу в него окунуть, мы от боли бы умерли, на самом деле. ©
Похороны 3 мая 1998 года
Казалось бы, все знают, что на похороны следует надевать чёрное в знак великого траура. Но Джордж Уизли ведь не все. Его вызывающе-фиолетовая мантия выделялась ярким пятном на фоне черного безумия. Даже многочисленные рыжие макушки всех членов семейства Уизли не могли конкурировать с сумасшедшим цветом наряда выжившего близнеца. Даже в такой день он казался окружающим самим собой в своих, уже ставшими обыденными, ярких выходках. Разве от близнецов Уизли можно ожидать чего-то мрачного и монотонного? Нет, только не от них... Не от него. И всё же среди прочих десятки неизвестных Джорджу людей провожали его недоуменными взглядами, но не рисковали приближаться близко, словно у него на лбу было написано, что любой, кто рискнет заговорить, попадет под горячую руку. Да никто и не стремился разговаривать, сегодня всем хватало горя. Даже запретный лес, словно замер в скорбном молчании, провожая в последний путь героев Битвы за Хогвартс. Множество могил было вырыто на самой границе более древнего, чем сама школа, леса. Сегодня никто не радовался такой долгожданной победе в затянувшейся магической войне. Это был день, когда десяткам и сотням волшебников пришлось осознать, какую цену они заплатили за возможность просто жить в мире. И у многих из них где-то на самом краю сознания проявлялся один-единственный вопрос «А стоило ли оно того?». Возможно, для маглорожденных ответ и был очевиден, они-то могли распрощаться с жизнью при новом режиме. Но вот для остальных так ли просто всё было? Справедливость и мир – это, конечно, хорошо. Люди всегда стремятся к непостижимым идеалам. Но на практике всё гораздо сложнее, и сделанный ранее выбор уже может не казаться таким очевидным. Во всей этой огромной мрачной толпе Джордж шел, сам не осознавая куда, ориентируясь на мелькающие впереди рыжие волосы матери. В его голове было множество странных мыслей: «Надо будет рассказать Фреду, что его ужасающая мантия из Бристоля жутко жмет в рукавах, и зря он так расхваливал эту яркую тряпку, а еще надо не забыть напомнить, что раз уж война закончилась, то пора снова браться за работу, а не лоботрясничать в магических барах, иначе успеют появиться конкуренты к следующему учебному году, да и маме надо помочь с ремонтом Норы, а то не от бесполезного же Рона и, не дай Мерлин, Перси ждать помощи…» Так много надо успеть сказать Фреду пока… Тут Джордж понимает, что мама остановилась и упала на колени перед чем-то, приобняв её рукой, он заглядывает ей через плечо и вся реальность происходящего в один миг обрушивается на него. Он не хотел верить, мечтал думать, что это всё ошибка, отказывался принимать действительность. Даже, когда утром Джордж проснулся и обнаружил рядом пустую кровать, на которую прошлой ночью сам никого не пустил почти в истерическом припадке, то сам себе придумал, что Фред просто не дождался его, впервые в жизни… Хотя может так и есть? Его брат в первый раз сделал что-то без него, ушел в другой мир, оставив Джорджа в пугающем одиночестве. Вокруг все плакали: бесконечные братья и единственная сестра, Гарри и Гермиона, Анджелина Джонсон и даже какие-то малознакомые люди. Но это было так неважно, ведь ему было не с кем разделить всю трагедию своего положения, потому что единственный человек, который всегда понимал его без слов, сейчас лежал в гробу с улыбкой на губах. Как он мог улыбаться, когда Джорджу так хотелось рыдать и кричать? Почему Фред оставил его? Они появились на свет вместе, и уйти тоже должны были вдвоем, желательно в возрасте ста с хвостиком лет в окружении полсотни внуков. Слез не было, как ни странно, не было вообще ничего кроме пугающей пустоты. Джордж будто не слышал, ни рыданий матери, ни всхлипываний Джинни, не видел ни красных глаз отца и братьев, ни сочувствующий взгляд Гарри, ни искусанные в кровь губы Анджелины. Его там не было. Он был где-то далеко, там, где у него ещё был шанс нагнать Фреда и вернуть назад. Кто-то пытался взять его за руку, но он лишь отстранился. Сейчас ему не были нужны люди, никто кроме одного-единственного человека, который уже никогда ободряюще не похлопает по плечу или не отпустит очередную отвратительно безвкусную шуточку про потерянное ухо. И лишь в тот момент, когда гроб опускали в сырую землю, по щеке Джорджа прокатилась одинокая слеза, такая же одинокая, как и он сам. Как только земля скрыла его брата навсегда, он развернулся и ушел, не реагируя на возгласы родных, взгляды окружающих и пустоту внутри…Свадьба 5 июля 1998 года
Считается, что свадьба одно из самых счастливых событий в жизни любой женщины и выглядеть в этот день она должна превосходно. Надо отдать должное, Персефона Паркинсон смотрелась поистине шикарно в этот роковой день: шелк идеально облегал её стройное тело, обрисовывая соблазнительный силуэт, черные, цвета воронова крыла, волосы лежали легкими локонами на белоснежных плечах, а изумрудный гарнитур подчеркивал глубокий зелёный цвет глаз. И всё было бы превосходно, если бы не одно ядовитое «но». Это была не её свадьба. Раз уж на то пошло, то платье было не белым, а нефритовым, пугающе близким к похоронно-черному, тело – скорее истощенным после стрессов и трудностей войны, кожа – слишком бледной, под глазами залегли синяки, тщательно замаскированные заклятьем и добрым слоем французской пудры, а те самые изумруды ей подарил сегодняшний жених на её восемнадцатое день рождение. Пэнси зашла в зал Малфой-Менора с холодной и немного презрительной улыбкой на лице – сказывались годы тренировки на змеином факультете. Слова поздравления родителям невесты, пару ничего незначащих фраз с давней подругой Дафной, по совместительству сестрой будущей миссис Малфой, улыбка Нарциссе, легкий реверанс в сторону Люциуса, пожалуй, последнее было слишком театрально, но Персефона не могла сдержаться, или, вернее сказать, о себе напоминал выпитый с утра огневиски. Потом её повели посмотреть на счастливую невесту – юную Асторию Гринграсс, Пэнси всеми силами изображала подобие радости или хотя бы что-то далекое от отвращения, бывшие однокурсницы вроде как верили в этот дешевый спектакль. Обман, актерская игра, притворство – этому тоже научил её родной Слизерин. Некоторые бесценные уроки со школы она всё-таки вынесла. Всё в зале было пропитано ноткой фальши, остро ощутимой, как едкий аромат корицы, которую Персефона просто терпеть не могла. Каждый из присутствующих изображал из себя кого-то очень важного, того, кем они возможно и были когда-то до всей этой дурацкой магической войны. То, что осталось от многих из них теперь – это лишь жалкая тень былого величия древних чистокровных семей. Сколько лет потребовалось каждому из них, чтобы оправится от прошлого восстания Тёмного Лорда и сколько понадобится сейчас? Не все сумеют выплыть и спастись, семьи пусть неидеальные изначально, но всё же счастливые в той или иной мере, будут окончательно разрушены. Словно кому-то из них нужна была эта война. Одно дело те, кто променяли Азкабан на поле брани. Но остальные, вырванные Тёмным Лордом из их привычного мира роскоши и светских раутов, хотели ли они войны? Большинство из них ответили бы нет. Конечно, нет. Но выбор – это субстанция весьма эфемерная, у многих из здесь присутствующих его не было вовсе. Каждый из них разумеется сделал выбор, но не между добром и злом. А лишь из двух зол: присоединится к Пожирателям Смерти или лишь выказать им лояльность. Хотя у кого-то вроде Малфоев и такого выбора не было. К счастью, Паркинсоны права решать лишены не были. Последние трое из известнейшей чистокровной семьи: мать, отец и дочь. Потерять их означало прервать древнейшею династию и потерять ещё одну фамилию из списка двадцати восьми чистокровных семей. Сколько из них вообще осталось в живых после второй войны? Чем бы ни руководствовался Тёмный Лорд, но битвы всегда подкашивают обе стороны и каждая его война, каждое решение сокращало число и так немногочисленных чистокровных волшебников. На этом и сыграла в своё время её мать. Персефону держали подальше от войны лишь для того, чтобы в один прекрасный день после окончания всего этого безумия выдать замуж, как племенную кобылу. И она даже знала, кого пророчили ей в мужья. Это был ни Малфой, ни Нотт, ни даже Забини. О нет, её выбрали для Кэрроу, точнее Амикус попросил её в награду у Лорда за верную службу. Как же ему могли отказать в такой малости? Верному псу запросто бы бросили косточку. Тем более единственное правило в новом мире гласило бы: «Чистота крови навек». Разве остальное имеет смысл? Так что где-то в глубине души Пэнси радовало падение Тёмного Лорда. Но тогда в тот самый день, когда он пал, девушка видела себе совсем иное будущее. Где-то в своих глупых наивных мечтах она желала зваться миссис Малфой. И хотя миссис Паркинсон была категорически против того, чтобы породнится с семьёй, на которой висит так много обвинений. Но любовь ведь в конце концов ломает все преграды? Бедная, наивная Пэнси, даром, что слизеринка. Кто же в её сломанном и исковерканном мире ещё верит в чёртовы чудеса? Сегодня её место не на сцене этого бурного свадебного торжества, а всего лишь в партере, как у очередного безликого зрителя. Что же касается исполнительницы главное роли, то будущая миссис Малфой была похожа на большой свадебный торт, такой огромный на ней был кринолин и немыслимое количество рюш, оборок и кружева. Хоть кто-то должен был ей сказать, насколько она выглядит по-дурацки, но это точно будет не Пэнси, с нее, пожалуй, хватит, лучше ещё выпить. Мисс Паркинсон под шумок скрылась из зала, осматривая холл на предмет наличия чего-то очень крепкого и алкогольного, чтобы заглушить отвратительную пустоту внутри. На журнальном столике обнаружилась откупоренная бутылка старого доброго огневиски. Даже не думая взять стакан, девушка приложилась к горлышку, жадно глотая обжигающую жидкость. Глушить боль алкоголем – это, конечно, удел слабаков, но быть сильной она уже просто не могла. Сил не было даже притворяться. Вдруг кто-то положил ей руку на талию и отнял заветную бутылку. – Не стоит устраивать дебош на моей свадьбе, дорогая, ты вполне справляешься с этим в постели, – холодный голос Драко, как отбойный молоток прошелся по её сознанию, ещё не окончательно затуманенному алкоголем. В следующее мгновение Персефона оказалась лицом к лицу с любовью всей своей жизни, как бы пафосно это не звучало. И, в который раз, не выдержав взгляда этого омута ледяных серых глаз, Пэнси поцеловала его с той силой и отчаяньем, на которое способна только обреченная и брошенная женщина, желающая ухватиться хоть за какие-то остатки былых воспоминаний. В те секунды казалось, что всё почти как раньше. Словно это очередной жадный поцелуй в школьном коридоре в какой-нибудь темной нише подальше от любопытных глаз. Драко никогда не афишировал их связь, лишь брал от Пэнси то, что она сама хотела ему отдать, не прося ничего взамен. Все знали, что они вместе спят, но, по сути, было ли это хоть когда-то настоящими отношениями? Или она и в правду всегда давала лишь пользоваться собой? Хотя сейчас даже это больше не имело смысла. Какой прок корить себя за то, что уже невозможно изменить. Она была всего лишь влюбленной девчонкой, хотя, по сути, и сейчас ничего не изменилось. Это ведь она, Персефона Паркинсон, в данную минуту жадно целует без пяти минут чужого мужа в нескольких шагах от его будущей жены. Руки Драко уже начали нетерпеливо задирать подол шёлкового платья, когда кто-то, судя по голосу это был Забини, окрикнул Драко, и он резко отстранился, портя даже это последнее мгновение. – Мне пора, но я не сомневаюсь, что мы скоро встретимся, – и с этими словами и какой-то неприятной ухмылкой он, поправив парадную мантию и стерев с губ её помаду, спокойно ушел в зал, где уже начиналась церемония. – Я сомневаюсь… – прошептала Персефона самой себе, разворачиваясь к выходу, понимая, что у неё не хватит сил слушать их клятвы. Сегодня она надеялась, что сможет покинуть этот дом раз и навсегда.