Долг перед дьяволом

В душной комнате с низкими потолками, заставленной антикварной мебелью, цветами и клетками с редкими птицами, за накрытым к чаю резным столиком из красного дерева сидели пятеро представителей древнейшего рода духов природы, которых в равной степени можно было назвать и божествами низкого порядка. В Японии их называют ками, в Китае - шень. Лики их были похожи, как капли воды в мировом океане, но каждый чем-то неуловимо отличался от другого, будто эти самые капли освещали разные светила; и дело было не только в цвете глаз и длине волос. Манеры, жесты, улыбка, взгляд – всё это отличало каждого из шень от остальных. Души же их были совершенно разными, каждая переливалась своими неповторимыми оттенками, чувствами и эмоциями в невероятных сочетаниях. Все духи смотрели друг на друга, и во взглядах их читались враждебность, интерес, недоверие и множество вопросов. Только один из них мог ответить на эти вопросы, а так же ответить за всё. Старший из рода шень, каждого из которых звали Ди, единственный, кто заслуженно носил титул «граф», сидел во главе стола и, чуть прикрыв глаза, похожие на текучее золото, смотрел на своих потомков. Его душа была тёмной, обагренной кровью множества людей и тварей, живущих под солнцем. И такими же мрачными были его одежды, тёмные, расшитые серебром и неуловимо похожие на болотный мох, освещённый холодным светом полной луны, появляющейся на небосводе в самые ужасные ночи, когда кровожадные оборотни выходят на охоту. На коленях у него пригрелся девятихвостый лис-оборотень – Тен-чан, столь же древний, как и китайская цивилизация, и столь же мудрый, хранящий в своём сердце тайны веков, но с дурным характером, будто эти тайны свербили ему в одном месте и всё своё раздражение лис выплёскивал на окружающих. Он тоже мог ответить на все вопросы, что интересовали потомков софу Ди, но предпочитал не вмешиваться в "семейные разборки", лишь наблюдать со стороны, запоминая и готовясь вступить в них лишь в случае самой крайней необходимости. – Отец, - поднялся один из духов. У него были длинные волосы, тяжёлым шёлком ниспадавшие ему на плечи и спину, и пронзительные глаза болезненно-фиолетового цвета, прозрачные и яркие. Его алые одежды в золотых змеях зашелестели, будто перешёптываясь с листьями на деревьях, растущих за сотни километров отсюда, пальцы нервно теребили сандаловый веер. Душа его была тёмной, но в ней жила та тьма, что бывает в глубинах самых чистых озёр, сокрытых в каменных гротах, и на её поверхности, как на воде, искрились жемчужные блики. Он был вторым по рождению и считал себя вправе знать всё то, что знал его отец. – Я жажду получить объяснений! – выкрикнул он. – Все жаждут, – хрипло рассмеялся ещё один из присутствующих, тоже дух природы и тоже второй по рождению. Он был внешне точь-в-точь как его ровесник, только с глазами цвета свернувшейся крови, слегка отливавшими бордовым в свете ламп. Да и одет он был иначе: в чёрный латекс, обтягивающий стройное тело подобно второй коже. Латекс едва заметно поскрипывал в такт его движениям, и этот звук словно перекликался со скрипом цепей и свистом плетей в глубоких подвалах средневековой инквизиции. Губы его, такие же чёрные, как и одежды, кривились в презрительной усмешке, адресованной не то его двойнику, не то всем присутствующим разом. Душа его была – ртуть и ржа, все сладострастные пороки переплелись в ней и рвались наружу. Взгляд фиолетовых глаз метнулся в его сторону. В нём было желание испепелить, растерзать нахального двойника. На чёрных губах того только шире расплылась улыбка, а алые губы его оппонента выплюнули слова, пропитанные холодом и ядом: – Тебя забыли спросить, жалкая подделка! Ещё двое ками, оба третьи по рождению, лишь синхронно вздохнули и покачали головами. Они тоже были близнецами, но разными, будто два полюса Земли. Тёмный и светлый, наверное, они являлись лучшей персонификацией древнего символа Инь-Ян. "Светлый" был укутан в голубые шелка, струящиеся и кажущиеся невесомыми, да и сам он выглядел лёгким и воздушным. Чудилось, будто порыв ветра сейчас вот-вот подхватит его и унесёт с собой в поднебесную, на поклон владыке Шан-Ди. В его гетерохромных глазах: правом золотом и левом фиолетовом, затаились грусть, потеря и разочарование. В обманчиво хрупких ладонях он сжимал давно остывшую пиалу с чаем, чтобы хоть чем-то занять дрожавшие пальцы и скрыть волнение. Его душа ещё не была запятнана и искрилась подобно горному хрусталю, переливавшемуся в лучах рассветного солнца. "Тёмный" развалился на диване и закинул ногу на ногу. В противоположность лёгкому "светлому", на нём были драные истёртые джинсы, тяжёлые ботинки, какие носят военные и неформалы, и растянутая футболка с черепом, а в нижней губе красовалось колечко пирсинга. Глаза: левый золотой и правый фиолетовый – делали его зеркальным отражением двойника. – Кто ещё из нас подделка! – вскочил красноглазый, его волосы взметнулись вверх, будто клубок растревоженных змей, и оба длинноволосых шень уставились друг другу в глаза, пытаясь сломить соперника, показать, кто тут главный, подавить волей. – Прекратите немедленно, – едва слышно произнёс самый старший, но в его голосе было столько несгибаемой власти, что оба скандалиста тут же подавились своими упрёками и сели каждый на своё место, не прекращая, тем не менее, злобно сверлить друг друга взглядами. В другое время они бы запросто могли заспорить с отцом, перейти на крик, доказывая своё мнение, но не сейчас. Сила и власть окутывали Ди первого густым ореолом, который, мерещилось, иногда становился практически осязаемым. – Я расскажу вам то, что вы так желаете узнать, но ни один, повторяю: ни один из вас за время моего рассказа не должен издать ни звука. И если я услышу хоть слово, я прекращу говорить, и правду вам придётся узнавать самим. Но только где вы её узнаете? Он усмехнулся и погладил Тен-чана. Кицунэ заурчал от удовольствия и ткнулся мордочкой в ладонь старшего шень, полностью одобряя и благоволя его действиям. Речь Ди первого была медленной, тягучей и тяжёлой, как дым, выползавший из расписных курительниц. Она обволакивала и окутывала тело тяжёлыми оковами, мешая шевелиться и мыслить.