Book Thief and Sky Thief

Когда людей забирают, им больно? Я вам отвечу:нет. Мои глаза много раз обращались к людским частям тела, в особенности рукам. Глаза-зеркало души. Чушь. Вас всегда выдают пальцы, они выбивают дробь, цепляются за остатки надежды,сотканной из фатина. Именно так тонок шанс спастись, разве удержит розовое платье в утренних, побрызганных совсем не святой, водой, розах? Увы, ответ одинок в своём существовании. Мне же, честно говоря, приходится с внутренним, нарастающим чувством обыденности и налётом рутинной ржавчины, отдёргивать вас, непослушных дождевых капель от кроватей, асфальтов, ковров, балконов, камней и снега, в которых вы нагло валяетесь, надеясь в последний момент собраться всем развороченным, глупым организмом. И тут же сыплется откуда-то ровный, как отполированная галька на сонном пляже, говор с долькой кисло-апельсиновой ненависти, бесполезной и мелкой:"Смерть пришла.Пришла Смерть."Уясните раз и навсегда-я не прилетаю, не притопываю, гремя косой, не отнимаю у вас драгоценных младенцев, мам и седовласых бабушек с татуировками ежедневных забот и кухонной утвари на трясущихся руках. Я всегда дежурю у тел людей. Пока эти тела двигаются, пытаются ворочать языком и скандалят из-за переставленной зубной щетки в обшарпанной ванной комнате, я пытаюсь вникнуть в ваш тихий разговор, притворяюсь обиженным, чтобы через несколько лет наигранно покачать головой, щупая карманы и проверяя осталось ли место для воон той симпатичной белокурой малышки. Она сейчас доверчиво даёт дворовому петуху свою умирающую ладонь, чтобы тот почувствовал последний раз мёртвые линии с ещё розовыми пальцами совсем рядом. Завтра мать с жёлтыми тюльпанами на переднике начнёт рыдать, бросая комья земли на то, что она привела в мир. Туман застелет засыпающие от горя глаза, а когда ресницы высохнут,и взгляд протрезвеет-ребёнка уже не будет. Научиться называть живых существ с кровью в голове вещами-чудовищно, но я не могу остаться без работы, вы должны понять теоретику докучливого расписания. Раз уж выдалось время, отданное мне придуманными белыми таблетками и жужжащими, иногда подающими надежду аппаратами, хочу снова вылить на вас историю. Тягучую и замирающую. В 1912 задышал сверхновый трансатлантический лайнер. Он расправлял свои трубы,отмечал своё первое и последнее рождение. Я безмолвно ступил на палубу,ожидая часа, когда перчатками буду смахивать пассажиров в складки нового тёмно-синего пальто.Какой-то мальчик с шариком на чёрной ниточке даже помахал мне. Какое внимание. Он попал ко мне самым первым.Хватался за брюки и требовал взять на руки. Не отказывать же. За то время,проведенное с вами, я научился хорошим манерам:в частности, необходимо уважать детей. Что я и сделал на корабле 14 апреля. *** Не переношу свои руки, взявшие столько мыслей и слепивших из них шарф для мёрзнущей шеи. *** Та мерзопакостная картина стала единственным исключением для меня и наглючки-ночи. Звёзды над нами прорезали скальпелями своих безмерно сияющих гребней очередной грязный платок моей дикой спутницы, из-за чего она сначала истошно кричала, а потом вдруг обмякла и зашептала слова благодарности, наверное в мой адрес. Именно тогда-14 апреля 1912 года за столькие ушедшие к чертям дни я увидел его. Тонкие белые руки зачерпнули нас всех:кровоточащую ночь, сотни жизненных, но уходящих красок в спасательных жилетах, черные надписи на стенах тонущего храма человеческой техники, меня,в черной шляпе, сотканной из сочувствия и подозрительности. Он каждого держал на своих тщедушных руках, и ему было ни капельки не тяжело. Только я не умею читать эмоции на лице с длинными, цвета ствола пихты, волосами.Непонятный лик будто целует всех, кто попадает к нему. Какое изощрённое милосердие-благословлять на переселение в пропасти моих карманов. Могу утверждать, со всеми нами в тот момент были только прозрачные, но неизменные, как яблоко- солнце по утрам, влезающее в раму, молитвы. Конечно, в его честь. *** Пояснение удивлённым слушателям *** Однажды я слышал, как пели сердца, не раскрывая синих губ на бездыханном лице. Ваши Бетховен, Моцарт, Бах, Чайковский медленно рассыпаются в безликий прах, ощущая своим гнилым песком передержанную зависть. Обычные люди, переселяясь на мои ладони, издают куда более невероятные звуки, чем все музыкальные инструменты в целом. *** Последняя, проскочившая словно мышь, чёртова мысль. *** Когда-то я хочу быть поцелованным им. Мимо наших дыханий просвистит пуля, и я упаду. Пусть же он снова поднимет нас, тех, кого уносил я с самого начала времён, последует объятие. Важен один поцелуй. Макс и Книжная Воришка принесутся волнами к вечному океану спеть мне на ночь *** И псалмы станут моим убежищем. *** P.S. У Бога нет Псов Господних, как считают ваши писатели. Есть только души, верящие в последний, самый необходимый в жизни, поцелуй.