The Fire Within

Мы оказываемся под объективами многочисленных камер, стоит нам сойти с поезда. Мне это не очень нравится: предпочту, чтобы камера ловила меня чаще на арене, но я все равно улыбаюсь, глядя направо и налево, вперед и даже вверх, но только не вниз, не себе под ноги. Путь все увидят. Пусть все запомнят трибутов Дисктрикта-1. Диадема одаривает всех воздушными поцелуями, открыто и чуть кокетливо улыбается, машет рукой, в общем, она знает, как играть с капитолийцами, и принимает правила игры. Толпа без ума от нее. В Центре преображения надо мной колдует команда подготовки. Я знал, что эта часть приезда дастся мне нелегко, и оказался как никогда прав. Они те еще чудаки: что-то пищат, верещат, бегают, снуют вокруг, словно я какой-нибудь лакомый кусочек. И сдается мне, это недалеко от правды. Краем уха слышу, что все со мной не так уж и плохо, но волосы на ногах — сущий ужас. Какая нелепость. Мне хочется, очень хочется оглохнуть на ближайшие несколько часов. Эти ребята любят сотрясать словами воздух так же сильно, как вечно жужжащие пчелы любят мед, но мне все же удается расслабиться и уйти в себя. Главное — стерпеть необходимые процедуры, а когда подошва коснется Арены — все перестанет иметь значение. Я — доброволец. Я здесь, чтобы победить. А победить мне, может так статься, помогут спонсоры, понравиться которым я должен благодаря этой тройке чудаков... Ну и стилиста, конечно. Ее, кажется, зовут Офелия, если вспомнить прошлые Игры, не услышал точно: слишком задумался, когда меня передавали в "надежные руки мастера". Томная, осанистая и сплошь отштукатуренная косметикой, она, впрочем, оказывается вполне приятной и неопасной для психики. — Ты действительно ничего, — довольно тянет Офелия, скрестив руки на груди и неторопливо обходя меня по кругу. — Получше многих, которые были раньше. Ухмыляюсь в ответ, не чувствуя ни капли стеснения, хотя стою перед ней абсолютно нагим. Как она, наверное, рада получить в свое распоряжение годный материал. — Высокий лоб, — улыбается она, кладет длинные пальцы мне на подбородок и вертит мое лицо. — Улыбнись как на камеру. Замечательно. Прелестно. — Она снова отходит подальше и оглядывает меня в целом. — Хорошо сложен, отличная комплекция. В общем, у меня к тебе один единственный вопрос. Коротко киваю. — Ничего не имеешь против розового и мехов? Почему-то единственное, о чем я думаю в этот момент: Диадеме наверняка понравится. Розовые меха... Наплевать, если быть честным. Скоро все сольется в один сплошной цвет, уж я-то постараюсь. Мы с Офелией идем к лифту, спускаемся на нижний этаж, и я вижу Диадему со своим стилистом. Внезапно понимаю, что промахнулся на ее счет: это вам не копье метать. По мере того как я приближаюсь, ее лицо не утрачивает радостного сияния, но широко распахнутые глаза смотрят так, словно увидели нечто до невозможности мерзкое. Со стороны может показаться, что она рада мне. Мы оказываемся совсем рядом, буквально лицом к лицу, и Диадема встает на цыпочки, делая вид, что поправляет меховую накидку на моих плечах, и шипит на грани слышимости: — Терпеть не могу розовый. И на тебе он ужасно смотрится. На голове у нее какие-то нелепые перья, такие же розовые, как и все, что на нас. Смотрю на них и криво улыбаюсь. — Зато в них ты похожа на взбесившееся фламинго. Она вздергивает подбородок так резко, что у меня возникают подозрения: уж не приклеили ли ей этот головной убор? Вдруг спиной чувствую на себе чей-то взгляд и медленно, с не очень хорошим предчувствием отворачиваюсь от Диадемы, натыкаясь на две пары внимательных, чуть суженных в оценивающем прищуре глаз. — Вторые, — уверенно заявляет Диадема. — Точно вторые. Вопреки всему мне вдруг становится несказанно весело: вот они какие, наши псевдосоюзнички. У них невероятная разница в росте и, как мне кажется, в возрасте. — Вторые — золотые, — едва ли не смеюсь я, разглядывая их в открытую. Не зря мне на ум пришло это давнее сравнение из детства. Вторые одеты в импровизированную броню из золота, и выглядит это, должен признать, весьма сносно, но вряд ли они затмят нас, розовых пернатых трибутов Дистрикта-1. Первым делом изучаю девушку. Хотя нет, какую девушку — девчушку. Ей от силы шестнадцать, не больше, но готов спорить на что угодно, она сама вызвалась на Игры. Темненькая, с цепкими глазами и совсем недетским выражением лица, она явно дает понять: в ней не осталось ничего от ребенка. Следом мой взгляд падает на парня, и, признаться, веселья во мне немного поубавилось. Крепко сбитый, широкоплечий, с горой мускулов, этот трибут здоровее меня раза в два. Смотрит так же оценивающе и как будто бы улыбается. Что ж, дружок, ладно, будешь первым в списке. — Неплохо, — практически с сожалением в голосе выдыхает Диадема вдруг, и я только теперь о ней вспоминаю. — Очень даже. — Это ты о белобрысом-то? — фыркаю, не отрывая от Вторых глаз, и насмешливо приподнимаю брови, словно задавая немой вопрос. Девчонка поднимает мрачный взгляд на своего союзника, но тот лишь возвращает мне ухмылку, еще более широкую, чем у меня. Резко одергиваю ладонь, когда ее касаются чьи-то тонкие пальцы. — Помни, они — союзники, — говорит Диадема с легким нажимом, и когда я перевожу на нее взгляд, она обворожительно улыбается белобрысому. Смешит его выражение лица. Если не дурак, то не поведется, но по глазам вижу, что уже. Отворачиваюсь и забираюсь на колесницу: больше здесь не на что смотреть. Диадема присоединяется ко мне минут через пять, шурша своими меховыми одеяниями. Довольная-довольная. — Ну что? — осведомляюсь я, глядя прямо перед собой. — Полагаю, можно не беспокоиться за белобрысого, ты хорошенько его обработала. — Никак чувствуешь конкуренцию, а, Марвел? — заискивающе тянет моя союзница, игриво задевает плечом, и я решаю подыграть ей. Склоняюсь к ее уху, зарываюсь носом в светлые, сладко пахнущие волосы и с неподдельным интересом шепчу: — Кто же здесь достоин конкуренции, дорогуша? Выражение ее лица мне нравится: чуть удивленное и совершенно растерянное. Диадема не знает, как воспринимать мои слова, как надо отреагировать на них и надо ли вообще. Просто стоит и хлопает глазами, но ее спасает заигравшая музыка. Она поспешно отворачивается, словно забывая о моем существовании, и я следую ее примеру. Внутри — ничего. Я не боюсь, не волнуюсь, не радуюсь. Сердце бьется так же ровно, голова ясно мыслит. Схема до безобразия проста: улыбаться, приветствовать, быть неотразимым — в общем, понравиться. Мы выезжаем первыми, и я понимаю, что наши наряды кажутся тошнотворными только нам с Диадемой. Толпа по обеим сторонам встречает нас овациями, криками, машет руками и, видимо, уже обожает. Нацепляю на лицо радостную, с примесью некой гордости улыбку и отвечаю народу на его восхищение. Вижу себя... Ладно. Вижу нас на экранах и остаюсь доволен. Диадема полностью соответствует своему имени сейчас: она красива, вся блестит и переливается, словно драгоценность. Я же служу неплохим к ней дополнением и начинаю ненавидеть розовый... Что? Что такое? Краем глаза вижу, что Диадема машет уже не так интенсивно и старательно, и ловлю себя на том же. Толпа на нас больше не смотрит. Зато орет и приветствует еще хлеще, еще активней, еще охотней. Пересиливаю себя, чтобы не обернуться, а мгновением позже, когда мой взгляд падает на экран, понимаю: и не нужно. Я стискиваю зубы, когда цепкие пальцы Диадемы находят мою ладонь и впиваются в нее не хуже клешней. Она просто ищет опору и способ выжать из себя злость. Во мне тоже закипает недовольство, но очень слабое, чтобы открыто его выказывать. Они слишком хороши, эти парень и девушка из... какого? Перебираю в голове все, что знаю об остальных дистриктах. Древесина, рыба, техника, уголь... Спотыкаюсь о последнее слово. Уголь. Они облачены в угольно-черную одежду, и огненные блики играют у них на лицах. Двенадцатый. Самый несерьезный Двенадцатый дистрикт теперь затмевает собой всех. "Двенадцатый!" — орет толпа. "Китнисс!" — орет толпа. Китнисс, повторяю я мысленно, поднимая глаза на огромный экран. Никогда на моей памяти у Дистрикта-12 не было таких трибутов, и я чувствую: с этого момента что-то идет не так. Что-то не так с этими Играми. За своими мыслями я не замечаю, как наша колесница останавливается и президент начинает свою речь. Процессия подходит к концу. Не вникая в слова, то и дело бросаю взгляд на экран. Мы мелькаем раза четыре, остальные трибуты — того меньше. Все внимание уделено Двенадцатым. Я вглядываюсь в их лица теперь куда пристальней. Парня явно выбили из привычной колеи, невооруженным глазом видно, из какого он сделан теста. С таким взглядом с ножом в руке не бегают. И тут я едва заметно сглатываю, соскользнув взглядом с лица парня-трибута на Двенадцатую. Чувствую в ней сталь. Чувствую потенциальную опасность. Одними глазами она умудряется показать, что не дастся без боя, и я ей верю. Именно поэтому мысленно ставлю на ней клеймо: убить одной из первых. За нами закрываются ворота Тренировочного центра, и я с удовольствием передаю меховую накидку в руки Офелии. Неосмысленно ищу глазами Двенадцатых. Впрочем, нет, не Двенадцатых — только Двенадцатую. И нахожу. Она слегка растерянно смотрит на парня-трибута из Второго, буквально пожирающего ее взглядом. — В очередь, дружок, — говорю я, хотя прекрасно понимаю, что он не услышит. — Что? — резко переспрашивает Диадема. Видно, насколько она раздражена нашей неудачей, аж лицо перекосилось от досады. — Ничего. — В тон отвечаю я, холодно взглянув на нее, и пытаюсь выцепить ладонь из ее ногтей. — Знаешь, я проголодался. Кажется, Диадема отлично понимает, что это за голод.