Будни города Бердичева

Душераздирающий крик, донёсшийся из открытой форточки, разорвал тишину ночи. Мышьяк резко сел на кровати. Сердце стучало в где-то в горле, в ушах шумело — прошло с полминуты, пока он сообразил, что это коты за окном завели свою весеннюю песню. Март. Как же он ненавидел этот месяц: слякоть, пористый снег, кое-где сохранившийся грязными островками, постоянное томление в крови и сны, напоминавшие беспамятство. Он попытался вспомнить, что ему снилось до поднявшей его с постели кошачьей серенады. Сон не давал покоя, но что именно ему привиделось, он так и не вспомнил, и осталось ощущение того, что он упускает что-то важное. Мышьяк откинулся на подушку и прикрыл глаза. Сон категорически отказывался возвращаться. Зато вернулась мартовская истома, наполняющая всё тело. Она начала подбираться с кончиков пальцев рук и ног, устремляясь от периферии к центру. Мышьяк честно попытался вспомнить таблицу умножения, периодическую систему Менделеева и парадигму спряжения глагола попеременно, но когда истома достигла низа живота, он решительно откинул одеяло, встал, натянул джинсы, первую попавшуюся мятую футболку, накинул куртку и вышел из дома. Сперва он было хотел погулять по крышам — обычно помогало, но накануне шёл дождь, и свернуть себе шею во цвете лет желания не возникало. Он и так в прошлый раз чуть не сорвался вниз — всё лицо оцарапал. Поэтому Мышьяк принял диаметрально противоположное решение: направился в подвал неподалёку, где находился ночной клуб. В клубе было тепло, темно и пахло желанием. Истома, спрятавшаяся от ночной уличной свежести, снова ожила. Особенно она встрепенулась, когда к стойке, у которой Мышьяк цедил пиво, подошёл коренастый молодой человек и окинул его взглядом с ног до головы. Вот здесь Мышьяк совершенно отказывался её понимать: парень напоминал гориллу и был совершенно не в его вкусе. Но этот оценивающий взгляд тёмных глаз из-под низкого лба чуть не заставил его самого издать томный мяукающий звук. — Могу я угостить тебя пивом? — В клубе было настолько шумно, что молодому человеку пришлось наклониться к самому уху Мышьяка, чтобы тот расслышал вопрос. Мышьяк уловил запах его парфюма, смешанного с сигаретным дымом и пивным духом и мгновенно вспомнил свой сегодняшний сон. — Ровно год, — сказал он. — Год — что? — не понял гориллобразный. — Ничего. Можешь угостить: у меня сегодня своеобразный юбилей, — улыбнулся ему в ответ Мышьяк. Сегодня был ровно год, как Балдахин оказался за решёткой из-за пьяной драки. Из-за него, Мышьяка, — он это прекрасно осознавал, хотя Балдахин никогда бы не сознался. Упрям был непомерно. Но последний момент, перед тем как его загребли в милицейскую машину, когда тот прижался к его губам, обдавая запахом парфюма, сигаретного дыма и пивного духа, был красноречивее всяких слов. Это ему и снилось. Весь этот год Мышьяк жутко злился на своего дружка: за одиночество в постели и этот дурацкий прощальный поцелуй без продолжения. А в марте озлобился окончательно: на не дававшее покоя томление, этот ночной клуб и себя в нём. Балдахину оставалось сидеть ещё год, а злость уже достигла того предела, когда плюёшь на прошлое, настоящее и будущее и очертя голову пускаешься во все тяжкие. — Как твоё имя? — Мышьяк принял из рук нового знакомого бутылку пива, намеренно коснувшись его пальцев. — Юрик, — осклабился тот и подвинулся ближе. — Знакомые зовут меня Йорик. — О, любители Шекспира? Общество мёртвых поэтов? — Мышьяк, глядя Йорику в глаза, облизнул губы и, запрокинув голову, приложился к бутылке. Он знал, что шея у него была длинная и красивая, и на ней давно не было засосов. Мышьяк намеревался всё исправить этой ночью. — Чё?.. — Йорик не отрываясь следил за ритмичным движением кадыка, пока Мышьяк пил. — Кто мёртвый-то? Зовут и зовут, я не интересовался. — Ясно, — оторвался от горлышка Мышьяк. Алкоголь устремился по венам, смешиваясь с истомой и направляясь прямиком в мозг, который спустя минуту решил, что после года воздержания и горилла Йорик сойдёт. — А меня Миша зовут. Мышьяк. — Норм, — сказал Йорик и притянул его к себе за пояс. Через полчаса Мышьяк уже находился в своей постели, распластанный под Йориком, прижимавшим его запястья к подушке над головой и терзавшим специально подставленную шею так, что даже видавшие виды вампиры ужаснулись бы. Без одежды сходство Йорика с гориллой удвоилось: он был кривоног и основательно покрыт шерстью. Волосы курчавились не только на груди, но и на спине. А если учесть, что в своём довольно молодом возрасте он уже обзавёлся заметными залысинами, то выглядело это так, словно Йорик надел махровый комбинезон, но забыл про шапку. Кроме того, когда он сполз, чтобы обхватить губами член Мышьяка, как-то без всякой страсти реагирующий на происходящее, оказалось, что макушку его, словно тонзура, венчает лысина, отбрасывающая блики в неярком свете настольной лампы — в темноте ночного клуба Мышьяк её не разглядел. Поэтому совершенно понятно было, что, когда Йорик с пыхтением закидывал себе на плечи ноги Мышьяка, в мозгах у того вертелась только одна мысль о том, почему волосы на человеческом теле растут так неравномерно и где, спрашивается, справедливость, если на спине можно косы заплетать, а голова нагло светит своей наготой. И только он попробовал отвлечься от этих размышлений и сосредоточиться не на голове, а на головке члена, которая уже настойчиво пыталась протолкнуться в него, как в дверь позвонили. Оба замерли. Мышьяк медленно повернул голову к тумбочке у кровати. «03.03», — смайликом промигали ему стоящие на ней часы. Его левая нога сползла с мохнатого плеча. — Ты кого-то ждёшь? — пробурчал Йорик, остановив попытки того, что отдалённо напоминало выражение «заняться любовью». Мышьяк отрицательно помотал головой. Звонок повторился. — Не открывай. — Йорик сгрёб Мышьяка, возвращая его в прежнюю позу. Звонок затрезвонил так раздражённо, словно звонивший терял последние крупицы терпения. — Может, случилось чего? — Йорик выпустил из рук Мышьяка и сел на край кровати. — Трубу прорвало... В дверь что есть мочи заколотили. Мышьяк ощутил, как истома окончательно исчезает и на её место приходит нехорошее предчувствие. Он сел на кровати, поджав ноги, и натянул одеяло до самого подбородка. — Я открою что ли?.. — Йорик встал, обкрутился простынёй и направился к двери. Конечно, Мышьяку нужно было сказать: «Не открывай», — потому что он уже тогда знал, кого увидит на пороге. С другой стороны, дверь бы всё равно пострадала, и несчастного Йорика пришлось бы куда-то прятать, а сделать это в его маленькой квартире было практически нереально. Был ещё балкон, но выталкивать в мартовскую ночь обнажённого любовника было совсем уж бесчеловечно. И если шерсть не дала бы погибнуть от воспаления лёгких, то за голову Мышьяк всерьёз опасался: менингит бы умственные способности Йорика не приумножил. Тем временем Йорик дошлёпал босыми ногами до двери и повернул ключ. На пороге стоял высокий молодой человек с бритой головой, в кожаной куртке и полосатых штанах цвета хаки. На плече у него болталась торба с надписью «Король и Шут». Он окинул взглядом Йорика, задержавшись на обкрученных простынёй мохнатых бёдрах, и, неторопливо пройдя на середину комнаты, остановился напротив кровати. — Ну, здравствуй что ли... — хрипло сказал он, криво улыбнувшись, — ...Мышьяк. — Один зуб у него был выбит, поэтому имя было произнесено со зловещим шипением. — Привет... — съёжившись, кивнул Мышьяк. — ... Балдахин. Что-то ты... рано? — Дааа... — протянул Балдахин, обернувшись к застывшему у двери Йорику, снова смерив его оценивающим взглядом. — Рановато. Сюрприз хотел сделать. — Сбежал? — поинтересовался из-под одеяла Мышьяк. — Отпустили. — Балдахин расплылся в щербатой улыбке. — За примерное поведение. — Что здесь происходит? — вдруг ожил Йорик. — Ты кто такой? — шагнул он к Балдахину. — Я? — Балдахин перевёл взгляд на Мышьяка. — Я факер вот этой шлюшки. Вопрос в том, кто такой ты. И как далеко у вас всё это зашло. — Йорик, тебе лучше сейчас уйти, — Мышьяк выразительно посмотрел в сторону сваленной в кучу одежды. — Нам тут... поговорить надо... Наедине... — Вот ещё! — взвился Йорик. — Я своих мальчиков просто так не отдаю! — Пасть порву, моргала выколю, — не повышая голоса сказал Балдахин. — Я своих тоже. — Да ты знаешь, с кем ты имеешь дело, салага? — ринулся было к нему Йорик. — Заткнись и не мельтеши, — зашипел Мышьяк. — Подбирай свои манатки и вали отсюда, пока жив. Его за мокрое дело замели. За меня чуваку требуху выпустил. — Ну, так бы и сказал... — пробурчал Йорик. Он прошёл бочком мимо Балдахина и сгрёб одежду. — Пока... Эээ... увидимся... наверное... Он, как был в простыне, выскользнул за дверь, аккуратно прикрыв её за собой. — Ну что ты плетёшь-то? — Балдахин скинул с плеча на пол торбу и сел на край кровати. — Какое ещё мокрое дело? Хулиганство обычное. Откуда ты жаргона этого понабрался? Посмотри на себя: у тебя же на лбу университетское образование написано. — А так он бы не ушёл никогда, — отмахнулся Мышьяк, чувствуя покалывание в кончиках пальцев: то ли рука затекла, то ли истома начала возвращаться. — И подцепил же... — Балдахин запнулся, подбирая нужное слово, — ...гориллу. Что? Так тебя март допёк? — Ну, извини! — огрызнулся Мышьяк. — Не хотел оскорбить твои эстетические чувства. В следующий раз подцеплю льва, царя зверей. Рыжего и страстного. — В следующий раз я тебе голову оторву, — доверительно наклонился к нему Балдахин. — Сейчас времени нет. Я тебя год не видел. Он сжал конец одеяла и, откинувшись, медленно потянул его на себя, стаскивая с Мышьяка. Из открытой форточки с улицы донёсся счастливый кошачий вопль.