Музыка абсурдной жизни

Общение с людьми совращает к самоанализу. Франц Кафка ©. Без музыки жизнь была бы ошибкой. Фридрих Ницше ©.

      День начинался на удивление хорошо: Мукуро чувствовал себя выспавшимся, за окном стояла самая наичудесная погода, распыляясь энергией солнца во все окна многоэтажек, а птички впервые за несколько лет удосужились прочистить горла и завести свои трели. Короче говоря, утро было такое, как в хороших и добрых рассказах о любви, в которых в этот день кто-то должен обязательно признаться и получить соглашение на свои чувства. И начинается потом: любовь да мир, солнышко, сердечки и прочая романтическая дребедень… Рокудо презрительно фыркнул, отметая от себя эти утренние бредовые мысли и понимая, что в его случае всё не так. Вот правда, совсем-совсем и без всяких преувеличений. У него сегодня обыкновенный рабочий день, когда он будет обязан обучить юного скрипача игре на том самом прекрасном инструменте. Может, настроение мужчины и было сейчас хорошим (что бывало редко) по причине появившейся работёнки, возможно талантливого парня и хорошей погоды, но не больше: что-либо особенного, выходящего за рамки вон в его жизни (а тем более в сегодняшнем дне), не предвещалось и предвещаться не могло. Так что, проснувшись с утра пораньше, Мукуро сходил в душ, хорошенько позавтракал, оставив долю и нелюбимой жене, проделал необходимые процедуры с ребёнком, такие как поменять подгузник, накормить, умыть, вновь уложить в кроватку, а после тщательно и со вкусом оделся во всё самое лучшее, что у него только было. Слава богу, женщина за дверью не проснулась так рано, потому и учителю сегодня явно ничто не могло испортить настроение; в самом хорошем расположении духа за последние полгода он вышел из дома и лёгкой походкой добрался до автомобиля. Вчерашний дождь пошёл тому на пользу — вся грязь в один миг смылась, засияли его тёмно-синие бока на солнышке, и заблестели стёкла. Рокудо счастливо улыбнулся и глянул на время, прикинув, что успеет заехать кое-куда… так, для проверки.       Мужчина влетел в салон, захлопнул легко дверь, включил радио, настроив его на самую весёлую и бодрящую станцию, прокрутив на нужное FM, и просто рванул с места, громко газанув. Дабы не навевать грустные воспоминания, он якобы неловким движением обронил фотографию, белая сторона которой закрыла радостные лица двух существ. Правда, одно Мукуро бы оставил, но резать фотку как-то не хотелось. После этого дела пошли лучше. По салону раздавалась весёлая попсовая музыка, заставляющая резво двигать всеми частями тела и гнать машину быстрее по золотистой дорожке; по пути встречались на удивление улыбающиеся пешеходы, видимо, отогретые солнцем, а вся жизнь под этим лазурным куполом казалась изумительной, живописной и… райской, не побоимся этого слова. Что же делает погода с человеком: казалось бы, обычное солнце, а сколько радости оно принесло после однотонных скучно-серых дней? Загадка, не иначе, особенно для Рокудо. Он чуть не запутался по пути к своей «лишней» квартире, ведь дорога до неё всегда помнилась ему слезливой от дождя, серой от грязи и вообще отвратительной — от настроения. Сейчас весь город вмиг преобразился, будучи залит золотом и добром, дороги стали чище и приятнее, дома — светлее и лучше, а деревья казались ещё зеленее, чем они были. Мужчине нравилось такое, словно беспробудное, сладостное пьянство после дней грусти и трезвости, оно тогда казалось спасительным кругом, светом в конце туннеля… всем, короче говоря. Оно манило в свои беззаботные дебри, в успокаивающие джунгли и в бурлящие радостью фонтаны. Такие дни были редки, особенно в его жизни, но если и бывали, то оставляли глубокий след в его памяти как самые значительные и важные события. Или праздники. Даже скорее всего именно как они.       Мукуро, загоняя своего «коня» во двор, подумал с по-детски наивной мечтательностью, что было неплохо, если бы в такие хорошие деньки он ездил не один, а с кем-то… с кем-то родным и близким ему. Ему хотелось, чтобы каждый день был таким же ярким и солнечным, чтобы в его жизни наконец-таки появился такой человек, ради которого он бы не щадил себя и силы, чтобы даже в дождливый день он мог видеть любимое создание весёлым и жизнерадостным, прилагая для этого, конечно же, какие-то неимоверные усилия. Рокудо просто хотелось позаботиться о ком-то. Подарить кому-то вот такое же солнце: искрящееся, живое, тёплое; да что уж и говорить: мужчина просто хотел любить. Обычное человеческое желание, никому не чуждое. Когда твой возраст перекатывает за двадцать, начинаешь понимать, что делать всё только исключительно для себя — скучно, да к тому же и глупо. Мукуро это понял ещё давно, как понял также и то, что нет у него такого человека в мире, ради которого он бы мог запросто сворачивать горы… он хотел настоящую, искреннюю любовь; все же его влюблённости-фальшивки не в счёт. Но размышлять о подобном в такое прекрасное время — стыд и только. Для этого есть дождливые дни. Сейчас же мужчина с отчего-то бешено колотящимся сердцем и тревожностью во всех движениях поднимался по лестнице (к слову сказать, не любил он лифты). Свою нервозность он сваливал на всё что угодно, кроме настоящей причины, и охотно верил в свою же ложь.       Вот и наконец восьмой этаж, двести восемьдесят девятая квартира и довольно-таки милый коврик на пороге с надписью «Добро пожаловать!». Рокудо на секунду остановился и спросил сам себя: звонить или открыть своими ключами? Вроде, теперь это покои юного скрипача, так что негоже это, так вваливаться, но с другой стороны, эта квартира — собственность Мукуро, и никто не отменял это, так что он может делать с ней всё, что пожелает. Мужчина крупно засомневался, но вскоре положил звенящую связку в карман и культурно позвонил в дверной звонок. Воспитание, чтоб его, не позволило нагло вломиться в дом. Но если это кажется ему неправильным, тогда о каком невероятном преступлении он думал недавно? Интеллигент он и в Африке интеллигент. Мужчина лишь скривился и вновь требовательно нажал на кнопку, но всё оставалось также тихо. Постояв так минуты две, он не вытерпел и всё-таки достал ключи. Его начинали терзать смутные сомнения о том, что Фран мог просто сбежать или сделать что-то плохое и сбежать. Да, можно смело говорить, что Рокудо этому мальчишке пока что не доверял, хотя к подобного рода инцидентам мужчина был готов уже давно. Сейчас он ожидал всего, что только могла предоставить ему его бурная фантазия, однако мысли не нашли своего материального воплощения, ведь, войдя и быстро оглядев квартиру, до Рокудо вдруг дошла вся низменность его грубых подозрений: не открывать Фран мог не только потому, что что-то сделал и убежал, но ещё и потому, что ему могло стать просто-напросто плохо… Если честно, в те секунды добегания до комнаты, где вчера поселился его ученик, Мукуро проклял своё пошлое сознание и ход мыслей, всю свою бесчеловечность и эгоизм. Можно было сказать, что он люто возненавидел себя тогда; так сильно ненавидеть себя ему ещё никогда в жизни не приходилось.       Громко ворвавшись в комнату и хлопнув дверью, Рокудо сразу стал искать взглядом парня — тот же, в контраст возникнувшей в голове у его учителя ситуации, беспечно развалился на кровати и сладко посапывал, совершенно забыв про всё на свете. Шум, конечно, заставил его переместиться на один уровень выше к реальности, но в основном скрипач даже не поднял головы. Мгновенно поняв, что всё в порядке, а это создание не открыло ему дверь по весьма занятной причине, Мукуро с облегчением выдохнул весь тот накопившийся страх, стресс и волнение, опёрся о дверной косяк и провёл рукой по вспотевшему лбу, откинув мокрые прядки. Когда он стал так сильно волноваться за едва знакомых людей? Странно. Но у Мукуро и на это находилась своя отмаза: потому что терять, возможно, гениального скрипача он не хотел, хотя поспорить о его одарённости он мог да ещё как, но… Об этом ли сейчас речь? Его разноцветный взгляд как бы невзначай упал на Франа, ещё досматривающего свой сон: чуть приоткрытые тонкие губы, что выглядело весьма мило, разметавшиеся, изумрудные, наверняка мягкие волосы по менее мягкой подушке, подёргивающиеся глаза и иногда сморщивающийся в каком-то необычном для него стиле носик, что также виделось Рокудо чем-то далеко не мальчишеским… изящным, с долей кокетства. Вот всё то примечательное, что мог заметить зоркий взгляд мужчины. Хотя он давался диву своему не к месту пристальному огляду мальчишки — ведь Фран же парень, один из тех, к кому душа Мукуро никогда не располагала благосклонностью, потому что, как известно, учитель предпочитал женщин. Посему и его глаза никогда не привыкли долго задерживаться на мужских фигурах, имея привычку любоваться изящными женскими, но сейчас… Рокудо будто бы сделал себе какое одолжение или заранее заплатил положенный штраф, или заблаговременно отсидел за это в своей собственной тюрьме, или перенёс все испытания, словом, отработал теперь своё право на разглядывание парня. Парня, а не девушки.       Мукуро позволил себе, с некоторым подозрением и страхом, сорваться с положенной ему цепи и начать с интересом разглядывать нового ученика, его открывшееся из-под одеяла красивое плечо, светлую кожу, родинку чуть ниже уха, его по-детски сонное и ещё не покрытое маской равнодушия лицо. Странно, думал мужчина, никогда бы он не подумал, что сможет так долго и старательно изучать мальчишку. Ему казалось, что с каждой секундой разглядывания сонного Франа в его душе ломается какая-то стена; пока это трудно, и камень плохо поддавался, ведь ограждение создавалось не за один год, но Рокудо понимал, что запустил в себе автоматическую программу разрушения его. Не то чтобы плохо… просто непонятно, к чему приведёт это разрушение, какие страхи и мысли выплеснет оно наружу, какие скрытые чувства выдаст на свет, на удивление даже самого мужчины? Вот это и настораживало… Между тем сладостные (боже, уже даже такие?) минуты для Мукуро подходили к концу — парень медленно пробуждался ото сна. Рокудо думал, что всё же разбудил мальчишку хлопком и слишком громким врыванием в его покои, ведь иначе вариантов не было: сам учитель практически не дышал, боясь даже лёгким вбиранием воздуха в лёгкие разбудить спящего. Тем не менее пришлось сразу же отвести взгляд в сторону, когда зелёные глаза широко раскрылись и удивлённо посмотрели на фигуру в дверях. Мукуро, как ни в чём ни бывало, отошёл к окну и резким движением раскрыл шторы, в одну секунду пустив нетерпеливый свет в комнату, позволив ему расположиться на полу, ковре, полках, столике и кровати, а также резануть по заспанным глазам своего юного ученика. Тот протестующе и совершенно как ребёнок взвыл и с головой накрылся одеялом; Рокудо же, как строгий родитель, подошёл к изголовью кровати мальчишки и стал стягивать с него одеяло, силясь дать возможность лучу солнца немного отрезвить его.       — Вот тебе и доброе утро… — с сожалением простонал Фран, — а я-то хотел поспать до двенадцати…       — Вставай, соня. У тебя сегодня первое занятие, и ты его не проспишь, обещаю, — с напускной, даже малость издевательской ласковостью пролепетал Мукуро, с силой сдёрнув наконец с него одеяло и откинув его в дальний угол постели. Тут мужчина не мог не пройтись беглым взглядом по телу мальчишки, ведь тот спал буквально в одном лишь нижнем белье, не имея ночнушки или чего подобного. Рокудо старался отвести глаза, но да куда уж ему? Хрупкое, красивое, не по-мужски грациозное тело изящно развалилось на белых в мелкий рисунок простынях, представляя собой поистине прекрасное зрелище. Стоп, и это говорит Мукуро? Тот самый Мукуро, который мог говорить подобное лишь про женщин? Мир перевернулся в его собственных же глазах. Ужасно. Рокудо стало тошно от самого себя, и он быстро отвернулся от Франа, вновь зачем-то отойдя к окну и нервно глянув на солнечный дворик напротив. Парень, вероятно, удивился неожиданному поведению учителя, посему и подумал, что, может, виноват в этом, так как тихо и сбивчиво проговорил:       — Ох, извините, я немного голый…       — Немного? Да будь ты весь голый, какая мне к чёрту разница? — раздражённо повысил голос мужчина, потом же сильно хлопнул себя по лбу и прицокнул, проклиная своё гадкое поведение, благодаря которому он срывается на новом ученике. «Что же за выпады-то это такие? Вроде и не в переходном возрасте, а веду себя как…» — мужчина глухо прорычал и тут же поспешил исправить ситуацию и тугое молчание между ними — Фран решил предубедительно заткнуться, дабы не разжигать огонь дальше. Однако неожиданное понимание чего-то важного уже давным-давно заполонило всё существование Рокудо, не давая ему даже отвлечься на что-нибудь иное. Но он взял себя в руки и развернулся, тяжко вздохнув и пытаясь придать своему взгляду прежнюю доброжелательность. Парень не выглядел испуганным или встревоженным, лишь тихая покорность читалась в его взгляде. Мукуро вдруг неожиданно захотелось прикрыть свои глаза и впервые раз в жизни сделать это не от яркого солнца, а от стыда… От доселе неизведанному ему чувству. Однако на такое пойти для него — слишком, поэтому мужчина просто изобразил улыбку на своём бледном лице и осторожно подошёл ближе к кровати, в следующую секунду бесцеремонно сев на её краешек.       — Извини… — начал было Рокудо, сам даваясь диву явной фальши в своём голосе: он просто никогда не умел извиняться и просить прощения, никогда. Скрипач, видя, что учитель вновь стал прежним, слегка дёрнул краями губ, словно пытаясь улыбнуться, и тихо проговорил, не дожидаясь конца фразы:       — Ничего. Наверное, вам сейчас сложно… Я вас понимаю. Это из-за ребёнка? — «Если бы из-за ребёнка!» — горестно усмехнулся Мукуро, немного согнувшись и повернув голову в сторону ученика, на один момент столкнувшись с ним взглядом. Тогда ему показалось, что, лишь увидев его глаза, Фран всё прекрасно понял: явно не от отцовских забот такие перепады настроения… скорее, от каких-то перемен в душе. Рокудо чувствовал себя угнетённо, ему казалось, что даже этот парень знает, в чём его проблема и что же такое сверхважное он понял… кажется, все знают. Кроме него самого. Однако, не решаясь рушить установившееся между ними вежливое общение, Мукуро, сам прекрасно понимая, что его ученик и так всё понял без слов, всё равно глупо соврал, дабы не делать этого мальчишку ближе к себе, повязав друг друга какой-то одной тайной. Нет, уж слишком это.       — Да-да, порой бывает сложно с Энн. Но, благо, что с женой у нас мир да согласие, так что вместе мы справимся! — Рокудо вновь обернулся к полусидящему Франу и хотел было выдать свою безупречную лживую улыбку, которая бы хорошо дополнила эту безупречную лживую историю, как понял, что… что просто не в состоянии этого сделать. Губы как-то странно свело, улыбка выдалась стрёмной и напускной, что мгновенно выдавало всю сущность им сказанного недавно, а глаза столкнулись с изумрудным пристальным взглядом, заставив самого учителя сильно смутиться. Странно. Очень. Он мог врать искусно и без малейшего промаха всех и всякому про свою идеальную семейную жизнь, но… только не этому юнцу. Мужчина сам не понимал, откуда у этого юного музыканта такая исключительность, от которой порой тошнит — как будто он сам попал в красивую историю и был там главным героем, а этот мальчишка — его спаситель и раскуситель одновременно. Тогда это — слишком хорошая и добрая история; но ведь Рокудо живёт не в такой. Поэтому и нервировало, нет, даже бесило его такое положение дел, и уже второй раз за день Мукуро подумывал о том, что задушить этого паренька намного легче, чем понять и докопаться в нём до правды. Но да ладно: если пока никто не говорит горькую правду о друг друге вслух и не вмешивается в личную жизнь каждого, то такое состояние очень даже неплохо как для учителя, так и для ученика. Но что же случится, если всё-таки кто-нибудь из них решится заговорить первым?..       — Так, ты чего разлёгся и не встаёшь? Вот, посмотри, занятие будет уже через полчаса, а ты ещё в кровати, — с ноткой порицания проговорил Рокудо и встал, уперев руки в бока. Мальчишка хитро улыбнулся, но намёк понял.       — Может быть, я знал, что вы за мной заедите? Вы всегда теперь будете так делать? — вопросы сыпались один за другим, но Мукуро нисколько не смутился, зная прекрасно и эти выверты.       — Да, буду. Ещё вопросы есть? — беспристрастно проговорил мужчина и совершенно равнодушным взором окинул Франа, кое-как вставшего с кровати. Слава богу, одно весьма странное желание ушло, теперь же можно не беспокоится ни о чём и вновь натянуть маску строгого учителя. Чтобы добиться своей цели окончательно, Рокудо не счёл лишним добавить: — И не думай, мой милый, что делаю это я просто так или за твои красивые глаза. У меня есть задача: сделать из тебя гениального скрипача, развить твой талант и наконец услышать твою музыку. И преследую я только эти цели, не более. Так что не грезь какими-то своими странными мечтами!       — Хм… — Фран задумался, как ни в чём ни бывало наматывая вокруг шеи полотенце, — Правда глаза красивые?       Мужчина надрывно вздохнул и хлопнул себя по лбу: такой пофигизм нечасто встречался.       — Всё может быть… А теперь марш в душ и побыстрее! Я тебе не личный шофёр, чтобы ждать три часа, — сделав голос нарочито грубым, бросил в спину уходящему в ванную комнату ученику Мукуро и сел за хлипкий стул около окна, глянув во двор. Зашуршала вода, упало что-то на пол, кажется, мыло. Рокудо взвёл глаза к небу — за что ему такое наказание в виде неаккуратного, беспечного и циничного ученика? Где же все те милые девушки, что готовы были ради него сварить кашу из зелёных слизней и съесть её с аппетитом, потом сказав, что это была самая лучшая каша в их жизни? Нет, конечно, мужчина жестоко утрировал — каких-то подвигов он не желал, — но просто тогда его самолюбие хоть немного, да тешилось, видя полную отдачу и сильную заинтересованность в деле своих учеников и учениц. Если говорить честно, то кому не приятно, когда на тебя смотрит пара восхищённых глаз, когда с упоением ждут твоего слова, вердикта, когда практически не дышат, когда ты говоришь, и когда ставят тебя в свои кумиры? Разве это не прекрасно? Мукуро вспоминал улетевшие в пустыню прошлого моменты с мечтательной улыбкой. Но всё: закончился его триумф, теперь нет никакого восхищения, есть только равнодушие и стальное спокойствие, может порой показаться, что самоотдачи нет также. Расстраивало ли то мужчину? Навряд ли. Так было даже интереснее. Признаться честно, ему стали поднадоедать однотипные манеры поведения своих учеников, всегда такие приторно-сладкие, выглаженные, утончённые… хотелось разнообразия, вот что. Этот паренёк как нельзя лучше вписывался в антипод прошлых скрипачей и скрипачек, за это ему надо было отдать должное. Сейчас обучение должно было стать намного интереснее и захватывающе, это точно. А Мукуро, сами понимаете, любил перемены.       Мужчина понял, что вновь задумался, глядя за окно: там, на яркой игровой площадке, резвились детишки, пестря своими радужными одеяниями, а их золотистый смех долетал до окна и до его ушей. На скамейках, в тени деревьев тихо сидели их невидимые попечители, родители, зорко присматривая за своими чадами и обсуждая между собой какие-то новости. Вот трое подружек, иногда бросая пару слов своим играющим детишкам, вдохновенно разговаривали о своих женских мелочах и звонко смеялись над неожиданными шутками; неподалёку от них сидела молодая пара, влюблённо смотрящая друг на друга и на своих двух детишек-близнецов, сидящих в песочнице и лепящих круглые башенки. Было ещё много подобных групп родителей, а были и просто одиночки, читающие книжки; Рокудо же любил наблюдать за уличной жизнью, впитывая её дух — это всегда поднимало ему настроение. Только вот сейчас на душу накатила тоска неимоверная — словно он видел их счастье, заботу друг о друге, а у себя не находил подобного, хотя и был в таком же положении, в положении молодого отца. Словно вот есть у него всё это — жена, ребёнок — да только всё липовое и искусственное. И свою бесконечную любовь и заботу, которые молодые родители вкладывают в детей и, конечно, в друг друга, он никуда не может приложить, она расточается попусту, без цели. И это сильно удручало. Правда, иногда удавалось позаботиться о дочурке, но злые лапы некогда хорошей девушки постоянно выдёргивали из его рук бедную Энн, не давая возможности выполнить свой отцовский долг. И куда, кому, спрашивается, отдавать все нежные порывы души своей?..       Опять Мукуро утрировал. Но в жизни не без этого. И тогда в его голове будто какой выключатель щёлкнул, разом наведя на одну глупую, но в то же время гениальную мысль. Мужчина и сам не заметил, как на кухне стало что-то жариться, резаться, начал ежеминутно открываться холодильник и завариваться чай. Зачем? Надо ли? Рокудо опять не знал ответов, но не мог остановить себя, свой… порыв души ли? Всё тот же ответ: «Не знаю». Он просто хотел сделать приятное Франу, пустить свою энергию в пускай бессмысленное, зато интересное русло и… быть может, увидеть счастливую улыбку того? Что за бредомысли снова! Мужчина себя уже давно не узнавал. Хотя все мы когда-нибудь да сильно меняемся. Вот и он не понимал, почему с такой старательной ровностью нарезал сейчас бутерброды для своего ученика и так тщательно сыпал чай в заварник, боясь пересыпать или недосыпать. Но нужна ли объективная причина тогда, когда действует сердце? Маловероятно. Так и решил для себя Мукуро, просто и по-глупому улыбнувшись. Нет, ни о чём пошлом сейчас он вовсе не помышлял, его желание приготовить этот чёртов завтрак было сколь неожиданно, столь и чисто, наивно. Да что уж и говорить: просто захотелось позаботиться о ком-то. Простая человеческая мечта. Не более.       Глупо, зато так можно забыть хоть на час о своих проблемах. Рокудо любил этот день, и всё равно, что на часах ещё девять утра — ему уже казалось, что денёк задался. Вот и шум воды утих, по кафельному полу зашлёпали мокрые ноги, стянулось с крючка полотенце. И мужчина как раз таки закончил, поставив порцию еды на другой край стола, а сам сев за ближайший к себе. Сам он есть не хотел, да и еду, если честно, попусту растрачивать также не горел желанием. Наконец в коридоре раздались шаги Франа, которые сначала уверенно прошлёпали в комнату, а потом, не найдя там учителя, робко отправились на кухню. В дверях появился парень с ручьями по всему телу, начинающимися с головы и идущих до самых пят. Мукуро брезгливо посмотрел на это зрелище, далее на свой полностью залитый ламинат, попросил у высших сил терпения и спокойствия и встал со стула, направившись к скрипачу.       — Тебя никто не учил вытирать голову насухо? — Фран невозмутимо и с капелькой удивления глянул на учителя, который взял из его рук полотенце и начал активно протирать ему волосы. — Я тебе в няньки не записывался, а пол портить не позволю. Вот так. Теперь давай сам, — вытерев основной водопад, Рокудо передал эстафету парню, чтобы тот дотёр волосы. — Вот твой завтрак. Нет, я ничего этим не хочу сказать и ни на что не намекаю. Хотя нет, на одно точно: чтобы ты побыстрее уже собрался, и мы с тобой отправились в музшколу. Есть какие-то вопросы?       — Вам бы… это… командиром быть, а не учителем, — осторожно заметил скрипач, оставив полотенце на спинке стула, а сам сев на него. — Это всё мне?       Удивление было настолько искренним, что мужчина с жалостью подумал о прошлом парнишки, полном лишений и неудобств, а также отсутствием качественной еды. Мукуро лишь промолчал и, даже не взглянув на него, потопал к направлению выхода, небрежно крикнув уже из коридора:       — Давай быстрее! Жду около дома, машину, надеюсь, ты помнишь. — Уж чего-чего, а следующего ответа мужчина явно не ожидал, хотя все мы в душе лелеем эту мечту и надежду, что кому-то понадобимся…       — Останьтесь! — долетело из кухни; просящее, нежное, без нотки притворства и бывшей пофигистичности. Видимо, забыл Фран пропустить голос сквозь особую дырку в своей маске, которая делала его грубым и прохладно-спокойным. Интересно, только и подумал Рокудо.       — Зачем это ещё? — с шутливой интонацией, но с крайней заинтересованностью на самом деле спросил он, не спеша зашнуровывая ботинки. Довольно-таки долгая пауза для такого немудрёного разговора, и вот долгожданный, «хорошо» продуманный ответ:       — Мне… просто скучно есть одному. — Мукуро позволил себе поддаться и появиться в проёме двери, но ещё не в самой кухне, и непринуждённо опереться о стену, скрестив руки на груди. Фран лишь чуть-чуть успел расковырять яичницу: из неё полился вкусный желток, растекаясь по тарелке. Его взгляд был полон каких-то смешанных чувств. Ай, как неосторожно с его стороны!..       — Скучно, говоришь? — Мужчина всё же переступил запретную черту порога и вошёл в светлую кухню, подошёл к окну, ещё раз глянул на прохожих и на двор и развернулся к завтракающему, манерно всплеснув руками и добавив: — А мне, понимаешь ли, весело. Почему я должен в таком случае находиться рядом с объектом грусти и печали? Мне хорошо и радостно, я наслаждаюсь жизнью и тебе советую.       — Если честно, ничего более лживого я в своей жизни никогда не слышал, — усмехнувшись, смело сказал парень, вновь натянув на себя маску. «А ты быстр…» — пронеслось в мыслях у его учителя. Фран продолжил: — Вы же всё врёте. Вы несчастливы. Я это вижу. А также одиноки. Я такой же. И я вас понимаю. Вижу насквозь.       Рокудо понял, что теперь не отвертеться, как ни крутись. Его юный скрипач был умён до безобразия, наблюдателен до остолбенения и шокирующе правдив. Как и когда-то сам Мукуро… Только вот что ответить на этот выпад? Или мальчишка смело может ставить шах и мат? Мужчина присел на стул, слабо улыбнулся, но дерзко глянул в зелёные глаза. Изумруды продолжали изучать его внимательно, проникая явно в душу. Учителю было неприятно от осознания морального, но всё-таки проигрыша со своей стороны; как же хотел бы он надеть ту самую маску, что и его ученик. «Эй, парень, в каком магазине купил? Где? только дай знать об этом прекрасном месте, и я сразу же рвану туда, чтобы купить её, сколько бы она ни стоила». А Фран смотрел и с неприкрытым интересом ждал ответа. И тот ответил:       — Глупец ты, Фран. Все мы считаем себя в таком возрасте супер-умными и супер-крутыми. На самом деле знания наши — ноль, а опыт отсутствует. Зачем бы тебе лезть в мою душу и что-то там активно выкапывать, потом цинично говоря это вслух? — спросил Рокудо на удивление спокойно, хотя внутри у него был просто девятый вал. — Просто скажи: зачем? Почему, раз всё видишь и понимаешь, не хочешь оставить меня в покое? Знай, между нами огромная стена, и лишь маленький просвет между камнями соединяет нас — это музыка и наши занятия. Больше точек соприкосновения у нас нет. Мы не друзья. Я тебе не старший товарищ, просто чужой учитель, подметивший в тебе хороший талант. А ты мне не малый ребёнок, чтобы я возился с тобой, как с младенцем. Ты просто ученик, захотевший развить свои способности, а когда сделаешь это — пойдёшь дальше. Всё. Не более. Конец на этом нашим встречам.       — Ну, я бы поспорил… — тихо, словно себе, пролепетал парень, хватая вилкой кусочек яичницы и кладя её в рот, намекая как будто тем самым, что просто учитель явно бы не приготовил ему вкусный завтрак. Мукуро этот намёк понял, но сил больше на этот глупый разговор у него не было, так что он предупреждающе поднял руку и заявил:       — Всё, закончили обсуждать это.       — Эх, вы скучный… — разочарованно заметил скрипач, уплетая за обе щёки еду, — Не кричите, не ругайтесь, не вступаете со мной в жаркие дебаты… железная выдержка, однако.       — Ты это… меня проверяешь, что ли? — с улыбкой спросил Рокудо, поправляя галстук. Ответом ему была хитрая улыбка, образующая весьма привлекательные ямочки на щеках. Стоп, зачем вообще мужчина обращает внимание на эти детали?       — На самом деле я очень противный, нудный, остр на язык… меня недолюбливают…       — Как я понимаю этих людей! — воскликнул Мукуро, делано закинув глаза вверх.       — Что поделать? Таким родился, таким и умру, — тускло, без всякого выражения проговорил юный скрипач и отпил чаю. Мукуро захотелось рассмеяться ему в лицо, но решил сдержаться, ибо не хотел сейчас слушать якобы неоспоримые доводы своего ученика насчёт того, как он неправ. Мужчина решил глянуть на часы и охнул, скоро встав с места.       — Ого, уже девять двадцать пять! А в половину у нас должно начаться занятие. Опаздываем! — Рокудо явно заволновался, поэтому дёрнулся в сторону коридора, но на секунду остановился, повернувшись к неспешно поглощающему завтрак ученику. Он издевательски улыбнулся и подошёл к нему ближе; скрипач явно напрягся, не зная, чего ожидать от учителя. Ох, как Мукуро любил изводить таких людей, подтрунивать над ними, заставлять их думать о чём-то совершенно ином!.. Поэтому сейчас, наклонившись вплотную к его голове, наш герой нарочито тихо и чувственно прошептал парню на ухо, не забывая задевать как бы невзначай его кожу своими губами: — Доедай завтрак и быстрее одевайся, мой милый ученик…       Какая победа может быть слаще той, когда ты наконец заставляешь всю жизнь равнодушного человека жестоко краснеть от своих действий? Наверное, равных ей нет, особенно для Рокудо сейчас. Лёгкая краска румянца предательски легла на ровный холст светлой кожи Франа, полностью выдав его и его смущение. Художник, сделавший это, был доволен своей работой. Через пару минут Мукуро, с идиотской улыбкой на лице, дожидался своего ученика в машине; вот наконец из подъезда появилась знакомая фигурка с потёртым футляром за спиной. Наконец можно было рвануть навстречу попутному ветру!.. Сначала Фран старался молчать, недовольно сопя и смотря за окно, потом учитель почувствовал, что тот явно желает поговорить, но не знает, как начать. На первом красном светофоре, когда можно было отвлечься от езды, мужчина развернулся к нему и прямо спросил:       — Ну? Можешь говорить всё что угодно — ты не на допросе. — Парень соизволил развернуться и всё равно с некой долей детской обиды в глазах проговорил:       — Мы же не друзья. И вы мне не старший товарищ, и я вам не… — Фран не договорил — жест властно заставил его заткнуться. Рокудо уже устал повторять в мыслях, какой неаккуратный ученик ему достался, что аж не может после завтрака посмотреться в зеркало и стереть с лица крошку; теперь это пришлось сделать ему самому — не идти ведь с таким учеником в знаменитый Royal Musical Colledge? Да, именно там работал наш герой. Солидное, хорошее местечко, что ещё сказать? Убрав зелёную веточку укропа с его лица, Мукуро резко развернулся и газанул — красный свет для него и остальных водителей закончился. Его ученик продолжил сидеть в прежнем положении с удивлённым лицом. Да, кажется, сегодня Рокудо побил все рекорды по выводу этого парня из пофигистичного состояния. После этого скрипачу почему-то не захотелось закончить свою фразу, он лишь откинулся в сиденье и глубоко вздохнул. После минуты упорного молчания Фран всё-таки начал:       — Знаете, если честно, мне до сих пор не верится, что вы отдали квартиру малоизвестному себе человеку. Целую квартиру! А я ведь чувствую, что вам она сейчас явно не лишняя… — на одном дыхании выпалил он, теперь же пытаясь вновь натянуть на себя маску равнодушия. Рокудо лишь усмехнулся действительной наивности своего юного скрипача и, оглядываясь по сторонам в поисках парковки, неспешно заговорил, растягивая и смакуя слова.       — Тебе бы уже следовало поверить в это. Притом же мои условия ты знаешь… — Многозначительный взгляд в сторону ученика. — С тебя лишь музыка — и этим буду я доволен на всю жизнь. Что-либо другого мне не нужно… Ни денег, ни того, чего ты там себе ещё надумал.       — Но, а вы как же? Она вам отнюдь не лишняя, квартира-то эта, я же…       — Чувствуешь это? Ну, видимо плохи у тебя дела с интуицией. У меня всё отлично. Для полного счастья не хватает твоей музыки. Ты это знаешь. — Мукуро прямо заглянул в глаза парню и едва заметно улыбнулся. Не любил он разводить нюни и всё такое, но сейчас не мог не создать атмосферу благожелательности между ними — пускай мальчик потешит себя глупыми иллюзиями. Ничего страшного, что он дьявольски умён и сообразителен; на самом деле он ещё просто ребёнок. Сколько ему: шестнадцать, семнадцать? Скорее последнее, но Рокудо не мог сказать точно. Однако явно до восемнадцати. Так вот, несмотря на его большой ум, Фран всё равно оставался подростком, поэтому и навеять иллюзию того, что всё хорошо, мужчине не было труда — обманывал шишек и покрупнее? и каждое слово там имело большую цену, чем в этом разговоре. Так что скрипач должен окунуться сейчас в светлый мирок с благоухающими цветами, вечным летом и улыбчивыми созданиями. Должен. Пока учитель игры на скрипке искал свободную парковку — а нынче с этим были проблемы — парнишка не вытерпел и вдруг задал ответный вопрос:       — Оу, мастер Мукуро, вы говорите, что всё отлично, а фотка любимой семьи у вас перевёрнута. Как же так? Упала на резком повороте, наверное… — медленно и тихо, даже с некоторой издёвкой, говорил Фран, позабыв прошлую тему их беседы. — Не делается это так, учитель… Без семьи радуетесь.       Он властным движением поставил ненавистную Рокудо фотографию так, как она стояла. Правда, на секунду парень взял её в руки, внимательно вгляделся в лица на ней, повертел, посмотрел ещё раз и наконец поставил так, чтобы учителю была видна яркая и смазливая, но для мужчины — искусственная и дьявольски страшная мордашка его огненноволосой жены. Мукуро был готов вновь (уже в третий раз) задушить парнишку и наконец завершить эпоху его по-глупому умных приёмов доведения людей до белого каления. Фран просто ждёт, пока тот сдастся сам, с унижением и горестными криками, сам исповедуется в своей тяжёлой жизни и ещё раз докажет, что его ученик был прав, и пополнит его копилку тщеславия ещё одной золотой монетой. Но мужчина также непрост: он будет стоять до конца, раз мальчишка затеял такую игру. Он вовсе не хочет проигрывать какому-то пацану: слишком мал он для таких побед и не дорос ещё, чтобы так разоблачать искусного лгуна. Так что Рокудо давно решил — он выстоит, как выстаивал и в прошлые этапы своей жизни эти напоры безумных фанаток, неразумных детей и влюбчивых девиц. А его новый ученик относился именно ко второму разряду; если честно, с детьми было намного тяжелее бороться, чем со всеми остальными вместе взятыми…       На этот выпад мужчина ответил лишь дешёвой голливудской улыбкой и стеклянным «Спасибо». Фран, ожидая более буйной реакции, как-то сразу присмирел и вновь уткнулся взглядом в окно; Мукуро, конечно, не понимал сути этой холодной войны, но был готов даже здесь пойти на поводу у парня и подыграть ему, словно он тоже задействован, словно и вправду верит в какую-то незримую победу и устарелые фальшивые декорации иссушенных пустынь и ярких перестрелок. Раз юному музыканту хочется острых ощущений и понимания своей якобы сообразительности и гениальности — пускай играет. Только вот разойтись в полную мощь Рокудо ему не позволит по известным причинам… Наконец им удалось найти свободное местечко, припарковаться и выйти из машины; перед ними величаво встало здание местной и довольно-таки древней, оттого и знаменитой музыкальной школы, коричневый фасад которой был украшен резными окошечками, небольшими башенками, мощной дверью и позолоченной надписью с названием заведения. Мужчине определённо нравилось его место работы: во-первых, платили много, в деньгах у него не было нужды никогда (а может, деньги просто любили его?), во-вторых, было приятно работать в практически достопримечательности, напротив которой, к тому же, расположен прекрасный сад — в любое время можно выйти и подышать свежим воздухом, график здесь был гибким и подстраивался исключительно под интересы работающих. Идеально, неправда ли? Кому скажи, что работаешь здесь, не поверят или поверят, но с великой завистью. Поэтому и Рокудо многие завидовали чёрной завистью, самой наипротивнейшей, ведь считали его идеальным, добившимся всего в жизни. Таким никогда не считал себя сам мужчина, и это было гораздо важнее признания сотен людей его успешности. Однако мы уже знаем отчасти его внутренний мир (простите за такую грубую банальность), так что зайдём вместе с учителем и учеником за массивную железную дверь школы и окунёмся в её микромирок и свою собственную атмосферу.       В светлом холле пахло свежестью, какими-то сладкими фруктами, чаем, кофе, древесиной музыкальных инструментов и даже канифолью, к этому примешивался едва ощутимый запах… такой, который бывает в огромных, прошлого века постройках, впитавших в себя дух совершенно иной эпохи, чем сейчас за окном. Будто бы этот величественный холл когда-то был не просто подвидом прихожей, а гордым залом, впускающим в себя лишь знатных дам и мужчин высокого сословия. О былом величии говорил размах, с коим было построено всё здание, не только он: белые мраморные колонны, расписной потолок и отчего-то скромное количество не менее восхитительных небольших статуй. Фран, хоть и был здесь не так давно, всё равно не мог скрыть истинный восторг, который ярким огоньком светился в его глазах при виде всей этой красоты. Мукуро же равнодушно провёл взглядом по стенам, по картинам и спокойно вздохнул, поворачивая налево, на широкую просторную лестницу с покрытым бархатом перилами — далее находился его кабинет, на третьем этаже. Юный скрипач едва понял, что его учитель повернул, поэтому поспешил подняться по ступенькам за ним также. Он был только на первом уровне — именно там находился актовый зал и меньшая по сравнению с ним комнатка, в которой как раз таки проходил экзамен в понедельник. Но вот дальше нога Франа не ступала, потому и было ему безумно, с каплей детской наивности, интересно посмотреть, что же есть наверху, на других этажах. Пускай музыкант и ежесекундно принимал равнодушное выражение лица, но мужчина прекрасно видел его горящие любопытством глаза. «Действительно, ещё совсем ребёнок. Лишь выбражает из себя невесть что», — с улыбкой подумал Рокудо, взойдя вместе с учеником на второй этаж. Фран бессовестно, уже мало чего скрывая, завис на нём, во все глазища рассматривая не менее шикарное убранство этих комнат и залов. Мужчина лишь усмехнулся, остановившись и облокотившись о перила: лично он уже давно привык к здешней обстановке и уж несколько лет считает это здание просто местом работы, которым, к тому же, можно полюбоваться. Ничего особенного, считал мужчина, здесь нет. Но парень был, кажется, иного мнения…       — Может, пройдёмся по этому этажу до другой лестницы? А то ты, я смотрю, заинтересовался, — с насмешкой произнёс Мукуро, глядя на ученика. Тот в одну секунду встрепенулся, развернулся к учителю и энергично потопал по лестнице быстрее него на третий этаж, при этом бурча:       — Нет. Пойдёмте быстрее, мастер. Здесь всё обыденно. — Рокудо не стал спорить с мальчишкой, лишь улыбнувшись и последовав за ним. Это явное неспокойствие в его душе выдавало Франа с головой; а мужчина крутил у себя в мыслях «Глупенький взрывной мальчишка». А ведь он действительно, если присмотреться, был таким… Только вот этому навряд ли кто поверит, кроме самого Мукуро. Да что уж и говорить: порой он сам прозрачно верил в это. Не пойман — не вор, а эти наблюдения — лишь слабые улики и малюсенькие шажки к раскрытию преступления и совершившей его личности. Но и эти маловажные действия не так плохи, верно? Вот они оказались уже на третьем этаже, скрипач по-хозяйски поплёлся в сторону нужной двери, а Рокудо лишь не спеша за ним следовал. Мужчина звякнул ключами — и вот они уже в светлом, элегантно оформленном кабинете музыки. Он сразу же открыл окно, заставив ветер расправить шторы и лёгкие занавески, чтобы те медленно плыли по потокам воздуха и развевались, своими волнами походя на белёсое море. В кабинете как-то сразу стало легче дышать. А вообще, стоит слегка набросать черты сего помещения — они для нас немаловажны. По планировке то была стандартная комната, как и все остальные в этом здании: с высоким потолком, толстыми стенами и огромной площадью. Отсюда выходило ещё одно помещение через необычную дверь поменьше — в мини-зал для слушания. Он был представлен в виде студии: посреди должен выступать музыкант, а с мест, расположенных, как в каком-нибудь зрительном зале (то есть ряды поднимались всё выше, чтобы даже на самом последнем было отлично видно выступающего), предоставлялась возможность увидеть пространство позади музыканта. Рядов было всего пять, а все стулья обиты мягкой красной тканью. Рядом с местом для выступления находилось множество пепипетров, один солидного вида рояль и далее стол, который вечно практически пустовал — там виднелась только одна статуэтка в виде позолоченного скрипичного ключа. Мини-зал был всегда освещён, лучист и приятен глазу. Однако вернёмся же в сам кабинет, про который мы успешно забыли…       Рядом с входной дверью расположился миниатюрный гардероб, пустующий в летнюю и весеннюю пору, то есть сейчас. Пол устлал белый ковёр с синими крапинками, в ближайшем углу стояла тёмно-зелёная искусно сделанная огромная ваза, как раз над ней — небольшая картина с морем и виднеющимся берегом впереди. Мукуро следил за пристальным взглядом Франа, который казался детективом, взявшимся за сложное дело и теперь вынюхивающим нужную информацию на месте преступления. На самом деле, парнишка действительно что-то вынюхивал, пытаясь включить свои все существующие и несуществующие методы дедукции; Рокудо усмехнулся — пускай мальчик поиграет. Его же раскусить весьма сложно, как ни старайся, не легче и заглянуть в саму душу, заросшую мхом и оплетённую лианами. Скрипач же продолжил, кажется, вовсе позабыв, что находится на занятии. Если идти вдоль по правой стене, то можно заметить кучу картин на ней: все разного размера, оттенков и стиля рисования. Однако отчего-то рамки их были одинаковы… Видимо, заметив эту деталь, парень хмыкнул, недоумённо помотав головой и словно закладывая эту мелочь в копилку своих наблюдений. Тематика рисунков была также разнообразна: то безграничные пустыни, то широкие степи, то лунные озёра и леса вокруг них, то снова разливающиеся и бурлящие моря, моря, моря… даже какой-то малознакомый Франу город был нарисован — весь в неоновых подсветках, с стремительной жизнью на своих улицах, яркими барами и кафе и неизвестной тёмной дорогой куда-то дальше, в будущее… Мужчина, втянувшись в рассматривание своего репертуара картин, сам как будто окунулся в тот неповторимый мир грёз и прекрасных, подкрашенных всеми цветами радуги пушистых облаков; он бы и сам, если честно, с радостью погулял в таких сказочных местах. И, скорее всего, остался бы там жить. Навсегда, потому что так проводить свои бесполезные дни уже невозможно.       — Любите природу, да? — спросил Фран, поднимаясь на цыпочках и рассматривая одну зарисовку, потом он вновь перевёл свой внимательный взгляд на учителя. Тот лишь как-то нехарактерно для себя улыбнулся — грустно, печально, потом же всё-таки вернулся в свой прежний образ, ответив:       — А ты любишь прикидываться великим сыщиком? Хватит уже заниматься ерундой, давай лучше обговорим наш серьёзный план. Ты у меня весьма трудный ученик… — мужчина уселся за стол около окна, жестом пригласив сесть парня перед ним. Тот неуверенно покачал головой.       — Ерундой… — тихо повторил он, с какой-то напускной горечью усмехнувшись. — Знаете, такие вещи и мелочи говорят за вас больше, чем вы можете знать. К примеру, эти картины. Их много. Не зря — вы действительно цените природу, но не только… у них у всех одна идея — свобода, воля, простор, лёгкость, независимость… Вам этого не хватает. Вы будто и сами готовы вот-вот сорваться в безумное путешествие, так? Устали от…       — Пожалуйста, прекрати!.. — не выдержал Рокудо, сжав руки в кулаки; он не кричал, нет, просто слегка повысил голос и сделал свой взгляд более холодным и стальным. — Прекрати молоть чушь. Тебе от твоих псевдознаний ничего не будет. А время-то занятий идёт… — Мужчина перевёл тему в нужное ему русло, всё-таки усадив тем самым скрипача перед собой. Парень оставался совершенно спокоен, равнодушен ко всему — как всегда. Да и у Мукуро практически ни одна жилка не дёрнулась… зато внутри по-настоящему кипела отвратительная настойка его всех ядовитых, скрытых, спрятанных ото всех чувств, расточая свой жар и ужасный запах. Руки под столом слегка подрагивали. Мукуро ещё не осознал, с кем встретился в своей жизни. Юный враг? Одарённый циник? Равнодушный скрипач? или сокрытый под маской эгоиста спаситель?.. Явно не последнее. Вообще, откуда оно взялось?       — Ладно-ладно. Молчу. Говорите теперь вы. Но… можно потом задать один вопрос? — нагло сверкнув глазами, спросил мальчишка, поставив оба локтя на стол, а на них — голову. Рокудо откинулся в кресле и кивнул. Выдержав паузу, он начал:       — Так вот, милый мой ученик… — Это «милый ученик» вовсе не прозвучало так, а скорее угрожающе, — Мы с тобой прекрасно знаем, что умения твои хотя и странны, но, согласись, в общем никчёмны и никуда пока не годны. Так что придётся нам заниматься не покладая рук, если ты хочешь добиться стоящих результатов в этом деле. Скрипка, Фран, это не просто инструмент и прилагающийся к нему смычок, — снизив на тон голос, как-то таинственно проговорил учитель, положив руки и голову так же, как и его ученик, — Это фантастический предмет, способный в руках профессионала источать самую чудесную мелодию. Это действительно одно из важных изобретений человечества наравне с другими музинструментами, без сомнения… Но всё же, раз ты выбрал скрипку, значит, у тебя были какие-то свои причины сделать это. Чем-то именно она тебе полюбилась больше всего… Лично меня поначалу привлекли душещипательные звуки, ею издаваемые. Что же нашёл в ней ты — не знаю, но…       — Я был поражён разнообразием мелодий, которые можно исполнять на ней. Это удивительный инструмент. Он звучит жалобно и уныло. Словно жизнь бедного бродяги, — прямо смотря в глаза своему новому преподавателю, тихо сказал Фран, ответив на немой и едва различимый вопрос Рокудо. — Не удивляйтесь. Вы же сказали свою правду… Нечестно с моей стороны отмалчиваться. Равноценный обмен.       — Хах, вот как! — пытаясь придать голосу как можно большего отсутствия заинтересованности, ответил Мукуро. На самом деле каждое это предложение он тщательно, пускай и неосознанно упаковывал и складывал на специально отведённую полочку в своей памяти. Зачем? Как глупо!       — Я буду честен, если со мною поступят также. Справедливо, как думаете? — нажимая на каждое слово с неимоверной силой и специфической интонацией, выдал вдруг музыкант, вальяжно развалившись в кресле, скрестив ноги и вертя в пальцах фирменную ручку сего заведения. Рокудо по-своему напрягся, но в действительности лишь неопределённо хмыкнул. Кстати, когда Фран успел схватить этот канцелярский предмет?       — Не будем отходить от темы, окей? — Лёгкий, непринуждённый кивок. — Вот и хорошо. Я выбрал тебя, как видишь, не за идеальное или хотя бы среднее, на уровне, владение скрипкой и игры на ней. Ты сам должен был понять из моего разговора с завучем, что насчёт тебя все были единого мнения… все, кроме меня. А выбрал я тебя за едва мелькнувшую… нотку загадочности, необычности, что ли? — Мукуро как будто сам себя спросил, глубоко задумавшись. — Как ты вышел, я сразу понял — вот он, реально нигде не обучавшийся раньше человек. Так чего же он хочет добиться здесь, в элитной музшколе? Но решил послушать тебя и понял, что не зря. Ибо твоя холодная уверенность, по-своему новая, экзотическая игра полностью покорили меня. Но музыка же как была у тебя, так и осталась слабой, едва-едва тянувшей на низкий уровень. Собственно, что ещё требовалось ожидать от человека, который просто играет её в метро или на улицах, получая деньги скорее не за неё, а за красивые глаза? Уж извини, что так грубо, но говорю правду — сам всё видел, теперь ты знаешь. Да, кстати… в твоих глазах действительно что-то есть…       — Ох, не ожидал такого комплимента. Уж от кого-кого, но только не от вас, — самодовольно улыбнувшись, слегка удивился Фран и склонил голову вбок. Рокудо с некоторой победой заметил выдавший всё лёгкий румянец. Он-то думал, что достался ему пофигист, а оказывается, обыкновенный стеснительный человек. Всё гениальное просто, так?       — Я вижу в тебе талант. И я желаю его раскрыть. Через год или меньше (как пойдёт) ты, возможно, уже будешь довольно-таки известным скрипачом и, вероятно, будешь разъезжать со своими гастролями. Вот тогда, мой уже зазвездившийся друг… — прибавил Рокудо, пристально глянув на вмиг замечтавшегося парня, — вот тогда и не забудь сказать пару слов благодарности своему учителю. Но никак не сейчас — это для меня звучит пустым и бесполезным звуком. Всё понял? — Вновь кивок, озадаченный взгляд на календарик на столе. — Так какой вопрос ты хотел задать?       — Вы на него уже ответили, мастер… — тихо проговорил музыкант, думая явно о другом и смотря будто сквозь все предметы. Мукуро лишь удивился такой отрешённости ученика, попытался проследить за его взглядом, запутался в его туманных тропах и бросил это проигрышное занятие, вернув из ослабших пальцев свою ручку и поставив её в стакан.       — Давай тогда перейдём непосредственно к делу… — Рокудо приосанился и соединил ладони вместе. — Ты, конечно, сложный ученик, потому что доселе нигде не обучался, но да ладно: невелика беда. Думаю, что сначала нужно применить на тебе стандартную для всех программу обучения. Посмотрим, что из этого выйдет… Если будут какие-то затруднения — оставь это на меня, я переделаю программу на нужный для тебя лад. Запомни: каждый месяц небольшой экзамен по пройденной теме. Можешь выдохнуть сразу, ибо на нём буду присутствовать только я. Но это не значит, что можно расслабляться и играть спустя рукава — я тоже весьма придирчивый человек и мог бы сказать насчёт твоего выступления тогда критику посерьёзнее, даже чем у завуча… — Мужчина как-то грозно сверкнул глазами: в таких делах он никогда не шутил, поэтому и предпочитал предупреждать заранее; Фран же просто молчал, ни разу не поменяв светло-скучного выражения своего лица. — Плюс к этому раз в четыре месяца так называемый контрольный экзамен — а уж на нём будет присутствовать вся комиссия в полном составе. Так что будь добр выступать на нём добросовестно. Хотя мне всё равно за тебя не заплатят, но… имеют полное право выгнать тебя, если им не понравится твоя музыка, объяснив это с той точки зрения, что я лишь теряю время понапрасну, пытаясь выдолбить из камня подобие прекрасного бриллианта, однако суть в нём останется та же: камень уже не сможет поменять своей природы, что и как из него не ваяй. Такая вот история. Надеюсь, намёк понят.       — Послушайте… у меня вновь появился вопрос, — вдруг проснулся Фран, словно услышав в речи учителя кодовое слово. — Можно?       — Ну попробуй… — Мукуро усмехнулся и подпёр голову, иронично взглянув на собеседника. Тот быстро-быстро заговорил; в его глазах даже появилось что-то наподобие яркой искры, как бывает у живых людей всё время.       — Мастер, с какой стати вы взяли меня к себе в ученики, отказавшись от премии? Это вам жутко невыгодно. Так почему же вы всё-таки решились на этот шаг, если и сами, возможно, видели, что я не лучший вариант в таком случае? У вас семья, дочку воспитывать ещё нужно — наверняка деньги-то не лишние, но вы почему-то… — Фран специально не договорил фразу — и так всё было понятно. Рокудо смотрел на него, как на действительно ещё глупого и малолетнего ребёнка, про себя усмехаясь его вдруг обнаружившейся заботливости о его будущем и лёгкой степени наивности. Мукуро выдержал паузу не от того, что не знал ответа, но для того чтобы подержать ученика в некотором напряжении и интриге, с удовольствием наблюдая его оживившееся лицо и хоть какие-то эмоции и чувства там, а в особенности в его зелёных глазах…       — С чего бы это вдруг равнодушный Фран стал заботиться о своём учителе, м? — тихо, медленно и дьявольски терзающе растягивая слова, произнёс мужчина, распрямившись и чуть наклонившись вперёд. — Неужели для тебя деньги?.. Хотя… ведь правда. Ты этого не поймёшь в таком случае. Но постараюсь объяснить: лично для меня деньги уже не имеют практически никакой цены. Не оплатят мне за тебя — и что с того? Это ничтожно, по сравнению с тем, что может выйти из тебя… — Понижение голоса, более задумчивые глаза. — Честно, то для меня будет лучшей платой твоя необыкновенная музыка и успехи на этом поприще… Миллионы фунтов мне не заменят твоей фигурки на сверкающей площадке концертного зала и цветы с благодарностями, которые будут лететь в твою сторону. По правде говоря, меня деньги любят: уедь я сейчас в другую страну и проживи там лет десять на полную катушку, разбрасывая бумажные купюры направо и налево, я бы ещё вернулся с одной третьей сюда и зажил бы вновь спокойной жизнью эдак лет двадцать. И это без работы и зарплат. Думаю, теперь ты понимаешь, насколько мне важна не цена, а сам человек, с коим я буду работать. За эти странные полгода мне предлагали раз десять обучить за крупные суммы денег своих дитятей без слуха и какого-либо понимания о музыке. Сам понимаешь, никто из них так и не оказался здесь… Только ты. — В глазах показалась какая-то весёлость, а тонкие губы сами разметнулись в улыбке: кажется, сам учитель был счастлив случившемуся. — С тобой мне будет работать только в радость, поверь. Надеюсь, мы хорошо сработаемся.       Парень от этих слов как-то странно просветлел, словно поверил наконец, что Рокудо взял его в ученики для одной лишь благородной цели, ничего не требуя взамен. Он тоже хотел было улыбнуться, даже слегка растянул губы, но вновь соединил их, будто боясь ошибиться в этом простом действии и опозориться. Лёгкий смешок и вновь зеркальное молчание. Мужчина на секунду задумался, чтобы собрать мысли в кучку и перевести их в более осмысленные слова. Фран же тоже о чём-то глубоко призадумался, бегло куда-то посматривая. Нервно подёргивая неизменный край своей кофты, он вдруг выдал:       — Можно ваш календарь посмотреть?       — Господи! — Мукуро стукнул себя по лбу. — Зачем? Ты меня удивляешь, мой ученик… Спрашивать такое! Конечно бери. Только ума не приложу, для чего тебе это?.. — Только услышав разрешение, мальчишка схватил настольный календарик с лиловыми облаками на фоне заката и надписью «Май», далее шли ровные столбцы циферок и недель рядом с ними. Пролистав до января, скрипач начал бегло просматривать всё взглядом с самого начала, причём делал это основательно, вчитываясь в какие-то мелкие подписи и соответствующие им обведённые кружочком даты. Делал это всё он настолько внимательно, что мужчине стало как-то не по себе — создавалось такое ощущение, будто бы его всего сканировали как на рентгене. И вроде бы что такого — обычный календарь с напоминалками о деловых встречах и днях рождения друзей, но… было всё равно как-то неуютно — казалось, что там написана вся его настоящая жизнь, без сухой корки лжи и лукавых улыбок, и будто парень сейчас читал её, узнавая голимую правду о своём учителе. Хотя чего это он параноит? Или тяжкий груз становится с каждым днём всё тяжелее, что и скрывать его уже невмоготу? А может, дело во времени, которое только подливает масла в огонь, ещё сильнее консервируя все эти тайны, что скоро содержимый их сосуд должен лопнуть? Чёрт его знает. Разве Рокудо знал? Да и вообще: после встречи с этим зеленоволосым чудом он понял лишь одно — что ничего не знает. Как о себе, так и о мире вокруг. Или вновь тупые предчувствия? Наконец, тщательно всё просмотрев и чуть ли даже не пронюхав, Фран убрал календарь на прежнее место и сел с таким видом, будто ему открылось тайное знание, доселе лишь снившееся людям в их дурных снах. Мукуро флегматично покачал головой и спросил:       — Продолжим разговор? — Снова немногословность, выраженная в быстром кивке. — Не знаю конечно, что ты там пытался высмотреть, однако возвратимся к теме… Есть ещё один небольшой нюанс. Точнее, их два… — сам себя поправив, добавил учитель, поставив календарь на более точное его местоположение на столе. — Помнишь, как-то в машине, ещё в первый раз когда ты ехал, ты мне сказал, что вообще не имеешь понятия о нотах? Так вот, с этим мы с тобой будем что-то делать… хоть и в ускоренном темпе, потому как такие базовые знания даются в обычных музшколах, но будем справляться с этим сами и как можно быстрее. Ибо ноты, Фран, это основная составляющая неважно каких музыкальных занятий на неважно каком инструменте. Запомни это. И, хочешь-не хочешь, а раз взялся за это дело, то тебе придётся их изучить. Не вариант отправлять тебя на сольфеджио, да к тому же надают тебе там кучу ненужной информации плюс нудные уроки на пианино. Нам это не то чтобы лишне… просто моим способом получится быстрее. Намного. Согласен с таким развитием событий?       — Согласен, — безвольно пожал плечами парень, откинув зелёную пушистую чёлку назад.       — Это хорошо. Что касается следующего нюанса… Ты его, увы, оспорить уже не сможешь. А дело вот в чём: ты останешься жить у меня в доме… до поры до времени, — слегка подумав, добавил Рокудо. — И это не обсуждается. Вот честно, ума не приложу, как ты выживал и где жил вообще до этого времени, но с того момента, как ты меня встретил, твоё местожительство — моя квартира. Это ясно?       — Как нельзя лучше, — отчеканил парень, странно поглядывая на учителя. — А можно мне кое-что вам рассказать? Просто вы вновь раскрыли свою правду… возможно, и не заметили, но я чувствителен к этому. Так что слушайте… — не дождавшись согласия и вообще не подгадав со временем, когда бы рассказать своё в тему, музыкант начал: — Вас заинтересовало, где это я жил всё это время. Здесь нет ничего особенного. Хоть я и не имел своей квартиры, так как практически сирота, то скитался по забегаловкам своих родственников, которые кто за бесплатно, кто за скудные деньжонки одалживали мне на некоторое время свои жилища. Они были тесными и неудобными, а также порой приходилось жить рядом с глубокими пьяницами, но… согласитесь, хоть какое-то жильё. Но бывало и так, что даже друзья и дальние родственники не могли предоставить хоть за пару купюр комнату на выспаться, поэтому и приходилось спать где придётся… Но небольшие суммы денег мне хватало на еду, какую-никакую одежду и предметы гигиены, а иногда и на самый дешёвый ночлег. Вот и всё, что вы хотели знать.       Мукуро сделал вид, что Фран выдал ему совершенно ненужную информацию, но в душе же был полностью удовлетворён ответом — теперь его сердце не так сильно беспокоилось за прошлое и в чём-то будущее этого парня. Хотя чего это ему вдруг волноваться о нём? Пускай живёт как хочет и делает что пожелает. Ему-то от этого ни холодно, ни жарко. Или вновь жестокий самообман? Стал бы Рокудо отдавать ему квартиру, если бы был равнодушен к его жизни и участи? Стал бы? Вот уже второй день как мужчина задавал себе этот вопрос. Да какой тут может быть ещё ответ: конечно нет! Зная-то его самого и некую эгоистичность в его характере, безусловно не стал бы хлопотать по этому поводу! Тогда откуда эти треволнения? Неужель из той самой оставшейся части ещё не прогнившей души? Ого, там и вправду ещё не всё прогнило?..       — Я, конечно, рад, что ты честен, но давай перейдём ближе к делу… Послушай… всё, чего я от тебя хочу, это только музыка, — тихо начал он, нагнувшись чуть вперёд и как-то доверительно взглянув в глаза ученика. — Мне и правда не нужны твои жертвоприношения правды. Если не можешь говорить о некоторых аспектах своей жизни вот так вслух — лучше не говори. Я пойму. Да и ты не на пытках в гестапо. Так что брось!..       — Нет! — голос твёрдый, как алмаз, в глазах полыхают озорные огоньки. — Я человек принципа, учитель. Если сказал, что буду в обмен на ваши откровения говорить свои, значит, так и будет. Мне совершенно всё равно на их трагичность или важность — я не могу, когда мне признаются, а я остаюсь безучастной куклой… — а голос-то всё менее увереннее, кажется, что вот здесь скрипач немного переврал.       — Всегда ли ты такой? — усмехнулся Мукуро, лукаво глянув на парня; тот опустил глаза вниз, хаотично шаря ими по столу. — Странная у тебя политика, Фран. Явно не опасная жизнь бродяги научила тебя такому гуманному отношению, я прав? Но да ладно, можешь не отвечать. Знаю же, что это правда. — Парень совсем растерялся, начиная кусать свои губы и продолжая рассматривать просто необыкновенную линейку в подставке. «Неужели проигрываешь так легко, Фран? Где же этот пофигист? Где же твоя маска? Потерял?.. Глупый ребёнок!». Мужчина лишь некоторое время понаблюдал за ним, сделал пару выводов о его наивности и простодушии (да-да, это имело место быть в характере музыканта, он лишь только казался прожжённым и хитрым волком) и продолжил свой рассказ, теперь уже повествуя об этапах обучения: что будут делать в этом месяце, что будет ждать его потом и насколько хорошо нужно уделять внимание самообразованию. Короче говоря, следующие пять минут были только о разных формальностях. Фран внимательно слушал, редко и тихо дыша, приоткрыв ротик и не смея убрать нависшую прядь с глаза. А Рокудо тем временем не мог не заметить поменявшегося, оживившегося выражения взгляда своего юного ученика… что-то там словно оттаяло, как бы банально это ни звучало. Будто во всё это время там был беспросветный ледниковый период, и вдруг произошёл переворот, заставивший белые чопорные льдины хлестать прозрачными водами и блистать ими на солнце. Вот и на месте суровых снежных долин запушилась зеленоватая трава, появились пятнышки цветов, а мир наполнил тёплый воздух. Мужчина понимал, что грубо и некрасиво преувеличивал, но представлял это именно так. Быть может, своими словами он раскусил мальчишку? Как знать, как знать… Да и насчёт чего раскусил? Тоже глубоко философский вопрос. Но скрипач свою маску где-то явно обронил, это мог сказать Мукуро с большой уверенностью. Ибо некоторая оживлённость, нехарактерные резкие движения и, что главное, прояснившийся выразительный взгляд изумрудных глаз говорили об этом… да что уж мы преуменьшаем: кричали, безумно орали о том, что парнишка уже не тот. А что вот делать с пониманием этого и как вести себя дальше, мужчина и не знал толком. Час от часу не легче, это точно. Когда закончилась формальная часть занятий, Рокудо поспешил перейти к практической. Но начал он не с изучения ненавистных ученику нот, а с… правильного становления во время игры на скрипке. Решил отсрочить ему прохождение нелюбимой темы.       — Так, доставай свою скрипку. Сейчас будем учиться, как же всё-таки держать её правильно, а то во время экзамена в понедельник мои глаза наливались кровью при виде этого извращения над сим прекрасным инструментом, — презрительно фыркнув, приказал Мукуро властным голосом, вспоминая прежние, уже забывающиеся навыки преподавания. Да, титул самоучки сказался на Фране сильно-сильно, ибо неправильным было не только исполнение мелодии, но и постановка рук вообще. Юный музыкант повиновался и тяжко встал со стула, направившись к футляру, который оставил около двери; раскрыв его и достав скрипку, он подошёл к столу вновь, его учитель же уже встал.       — Так, смотри. Правило номер один: никогда не горбись. У скрипача спина должна быть всегда прямая, а плечи — расправлены. Ну-ка, прими позу, в которой бы ты играл. — Мужчина поставил руки в бока и стал ждать, когда его ученик сделает это. Фран, стараясь снова придать своим действиям и лицу немного равнодушия, взял инструмент ровно так, как брал его на вступительном экзамене. Тяжкий вздох со стороны его учителя был предсказуем.       — Ничему тебя жизнь не учит. Подсказал же специально… Ох, ладно, если так не идёт, давай покажу. — Мукуро всегда был неестественно терпим, поэтому и считался довольно-таки хорошим учителем в своём деле. Сейчас он осторожно обошёл Франа, положил руки на его вздрогнувшие плечи и лёгким нажимом расправил их. Отчего-то, стоя сзади своего нового подопечного (если это так можно назвать), мужчина заметил, что, несмотря на свою грубость и циничность в словах, этот парнишка был хрупок и… даже в какой-то степени нежен. Хотя такой вывод он сделал совсем недавно, но сейчас уж точно закрепил его достоверными фактами. Хотя может ли считаться это достоверным? И с какой стороны нужно думать, что это факты? Свалка вопросов плюс куча сомнений умножить на необходимость быстрых решений равно безбашенный поступок. Эту формулу вывел для себя Рокудо только что, встав ещё ближе к тёплому и едва-едва дышащему телу («Почему ты так напряжён, Фран?»). Правда, этому крайне безрассудному действию было хоть какое-то оправдание — парень держал руки слишком впереди своего тела, в то время как те должны находиться практически на одной линии с плечами, поэтому Мукуро, всё ещё пребывая в шоке от клокотавшего внутри дракона, просыпавшегося в нём время от времени, решился поправить это форменное безобразие, для этого и встав ближе. Мукуро взял его сначала за один локоть (та рука, в которой скрипка), потом за второй (в которой смычок), и слегка сдвинул и приподнял их. Руки поддавались с трудом, словно были окостеневшими, а Фран, было видно, напрягся как новая струнка на его идеально выдраенном инструменте. «К сегодняшнему дню постарался, да, зеленоволосый скрипач?» Рокудо усмехнулся — ну действительно, наивный мальчишка во плоти, а прикидывается чёрт знает кем. А может и чёртом самим. Только вот схожести там ноль. Решившись немного поиздеваться (без этого наш герой не был бы самим собой), мужчина нарочито горячо и сильно дыхнул на затылок парня. Тот весь сжался и слегка повернул голову — а зря, всё своё смущение выдал.       — Мастер, я ведь подумаю, что вы ко мне пристаёте… — предательски дрогнувшим, но в остальном безразличным голосом выдал вдруг музыкант, надрывисто выдохнув. Мукуро улыбчиво хмыкнул и вдруг заметил одну совершенно ему не нужную деталь — небольшую чёрную родинку где-то в области шейного позвонка. Ненужную. А почему заметил? Вспомнив, что выйдет заподозренным в кое-чём, если не ответит, Рокудо наклонился к уху и стал говорить быстро, но уже менее воодушевлённее, стараясь придать голосу такой же оттенок бесстрастия.       — Ты же помнишь, кто мне те два человека на фотографии… Так что… — По-дьявольски злая усмешка со стороны Франа, Рокудо удивился такому резкому перепаду и в душе даже усомнился, кто выйдет из этой схватки победителем.       — Ну, многие имеют даже с наличием семьи любовников и любовниц. Мало ли. Просто сказал. Понимайте как хотите… Скрипку так держать? — спросил парень, переменив тему и встав в идеальную позу. Мукуро поспешно отошёл, а где-то в голове раздался разочарованный вздох. Только лишь в голове и в мыслях — не дай бог вслух. Ибо мужчина уже не понимал себя, а свои действия и подавно. Кивнув вмиг преобразившемуся скрипачу, один вид которого уже вызывал чувство восхищения, он не преминул добавить:       — Во всяком случае, ты же помнишь, что мальчиками я не интересуюсь. Ты же стал исключением и только в качестве ученика, гениальная музыка которого меня вдохновляет. Не больше. К тому же, изменять не в моём стиле. Я не авантюрист по жизни. — Парень тихо рассмеялся, но сделал это так аккуратно, что явных подозрений, над чем он смеялся, не виделось. В то время как Рокудо понимал, что объектом насмешки стали его слова — пускай то и были его предубеждения, но уж лучше верить им, чем наивно принимать всё за правду. Хотя мнительностью мужчина никогда не отличался, так что навряд ли сейчас мог ошибиться… Он просто с тихо клокотавшим от безвыходности чувством осознавал одну простую вещь, которую отказывался принять в ту первую встречу со скрипачом: Фран всегда будет морально побеждать его в чём бы то ни было. Даже сейчас: где его великолепные навыки обмана, манипулирования людьми, создания им беспечных солнечных иллюзий своей жизни, расставления условной границы между ними? Где это всё?.. В какую бездну или жерло это провалилось? Не в ту ли самую зеленоватую бесконечность этих выразительных глаз? Не в их ли передёргивающий холодок и обман на каждом шагу? Да, похоже, весь многолетний опыт канул в изумрудную лету и навсегда остался погребён в покрытой твёрдой оболочкой душе музыканта; наверняка он угадал все шаги и все лживые слова учителя, теперь лишь взяв их к себе на заметку и начиная уже использовать. Или… стоп! Стоп, Мукуро, остановись в своих псевдоразмышлениях! Ты же знаешь сам, насколько это губительно и порой в какие тёмные и ужасные дебри заводит! Не надо! Очнись!       — Вот так и стой. Запомни это положение. Помпезно выглядишь, — Рокудо как ни в чём ни бывало подмигнул ему — он тоже имел право брать у своего ученика уроки исключительной стойкости и холодности. — А теперь можешь расслабиться и отложить скрипку где-нибудь эдак на два-три занятия, может, больше, посмотрим. Потому что у нас начинается самое увлекательное! — сделав особое ударение на последнем слове и с удовольствием пронаблюдав за гримаской отвращения на лице у Франа, Мукуро полез искать что-то в шкафу, стоящим поодаль от стола. — Не волнуйся, нотную тетрадь я тебе найду. Должна где-то заваляться хотя бы одна штучка… А, вот!       Перед Франом плавно приземлилась тонкая белая тетрадка форматом А4. Тот как-то кисло на неё глянул. Мужчина обошёл стол и сел в своё любимое кресло, бросив пристальный взгляд на скрипача. Тот выглядел насупившимся обиженным ребёнком. Порой он был неосторожен в выражении своих чувств! «Я же могу раскусить тебя, Фран…» Или это часть гениального плана музыканта, а вовсе не его учителя?       — Ну-ну, мой милый, во всяком деле есть часы рутины. Так что и тебе придётся кое-что поучить и кое-что пописать. А потом будешь играть. Обещаю. Ты сам удивишься своей музыке, — немного ободряюще произнёс Мукуро, чтобы хоть как-то стимулировать своего юного скрипача к работе. Тот более или менее смирился со своей нелёгкой участью и, не без тяжкого деланого вздоха, открыл тетрадку на её самом первом гладко-белом листе, на котором, казалось, играли и отображались лучики солнца. Рокудо также вздохнул — но вздох тот был более радостным, что ли — и принялся говорить, говорить, говорить… Всё о самом важном и одновременно самом ненужном, что только есть в мире. Ноты. Скрипичный ключ — начало всех начал. Да, научиться рисовать его не так просто — тренируйся здесь, Фран. И началось: сначала мальчишка не дотянул нижний крючок, потом забыл о верхней петле, далее вообще превратил основной завитушный орнамент в ключе в какую-то нехудожественную каракулю. Ладно, потренируется дома. Обещал. Что дальше? А, всё по плану… Строчек пять. Нот восемь. Первая и последняя — до. Бывают ноты целые (обязательно показать, как это, негромкими хлопками по столу), обозначаются большим пустым кружком с палочкой сверху. Бывают и половинные. И четвертные. И восьмые. И ещё много чего бывает, Фран. А ты просто — глупый ребёнок. Глупый, но умный. Парадокс.       Рассказывать и отвечать на вопросы совсем не по теме было для Мукуро довольно-таки простым занятием и не вызывало сложностей. Единственное, что он так и не смог, это прийти к какому-то выводу, исходя из своих прошлых размышлений и настоящих. Глупо, думал мужчина, терять свои навыки из-за одного совершенно незнакомого человека, который якобы особенный и якобы странный. Все мы странные и до ужаса особенные. Только вот почему-то неминуемо сливаемся с серостью толпы, часто либо оттеняя её, либо осветляя — тут уж от степени этого цвета и зависит. Он никогда не поймёт этого парня, все его отличные знания сущности человеческой отметались на задний план, в мусорный бак, что ещё лучше; на место всей этой выдержки и хладнокровности пришли чертовски непонятные желания и совершенная неосмотрительность. Ужасно! Для Мукуро это было подобно краху, потопу, сожжению. Нет, даже хуже; не бросайтесь едкими выражениями в его сторону после такого заявления, он не из тех людей, которые просто кидаются громкими словами, чтобы выделиться, а потом первыми же кричат при малейшей опасности. Рокудо уже давно не пацан, всё понимает и имеет какой-то определённый багаж знаний и опыта, поэтому давно взвесил и опробовал, какая боль хуже. После экспериментов мужчина решил, что гораздо легче пережить потоп корабля, чем затопление своей души. А этот мальчишка не то чтобы топил его хрупкий парусник (всё, что осталось от бывшего лайнера), а жестоко бомбил его сверху, используя неизведанные никем приёмы. Кому-то выйти сухим здесь явно не получится, это точно.       У Франа было необыкновенное чутьё на враньё — какое одновременно полезное и ненавистное именно его учителю качество! Мукуро был уверен процентов этак на пятьдесят, что парень уже всё про него прознал: и про «любимую» семью, и про «счастливый» брак, и про присутствие этого самого счастья в жизни вообще (точнее, его отсутствие), и про авантюризм и готовность тот час сорваться с места и ускакать в дальние дали… Этот весь мирок и эти все тайны — только его, Рокудо, и ничьи больше! А получается, что кто-то намеренно раздвигает запретный занавес, оголяя склад жутких масок, сломанных уродливых кукол, запачканные гримом костюмы злых клоунов и треснувшую, неизменную картину с морем без рамки. А это больно, как и всякая скрытая правда. Ведь мужчина скрывал её во благо себе, а такого тиранства, пускай и пассивного (разве бывает такое?), вовсе не ожидал. Пришло, откуда не ждали, называется. И ведь ничего не опровергнешь, не скажешь, что, якобы, Фран, если ты думаешь, что это так и так, то ты не прав — это слишком неуместно и может выдать с головой. Мукуро, оставаясь ещё хорошим стратегом, если не психологом, понимал: такой выход не есть выход вообще в его случае. Здесь надо действовать легко, изящно, выстраивая нужную цепочку мыслей в голове семнадцатилетнего парня, заставляя его свято верить в это, в хорошую правду. Ни в коем случае нельзя поддаваться и открываться — равносильно тому, если наступить на мину. Играть — вот что нужно; игра во все времена воспринимается противнику не более чем иллюзией, и этим-то можно выиграть себе многое… Но играть так, чтобы казалось, будто никакой войны или намёка на то, да даже на саму игру, вообще нет. Показать, что все эти домыслы насчёт личной жизни вовсе не ослабевают, а наоборот, раз то неправда, заставляют смеяться лишь их глупости и неправдивости. Идеальный план, верно? Только есть один мелкий нюансик… поверить в неправду отчего-то становиться для Мукуро с каждым всё труднее, а доказать то самое этому ребёнку — тем более. Может, оттого и чувствует он ложь, что в нём имеет место быть капелька наивности и детскости?..       Порой Рокудо глумил себя за свои бесполезные размышления о бесполезных вещах. Вдруг он лишь насильно заставляет себя отнекиваться от правды, которая смотрит ему в глаза зеленоватым взглядом? Может, это и есть то самое — волшебный пинок, палочка-выручалочка, милый добрый фей — что поможет ему наконец ощутить за спиной крылья и подняться над всей этой мелочной суетой? Конечно, всё это метафорично. На деле же — просто понять самого себя (пора бы уже) и подсобить в создании новой вселенной, а также помочь наконец выйти из этого серого крепкого цикла неспешной жизни семьянина. Мужчина бы рискнул открыть душу этому скрипачу, да накопившаяся за столько лет заскорузлым хламом осторожность и опасливость говорили: не надо, подумай над всеми «а что, если». И тут начиналось… А что если это, а что если то. Это перерастало в долгие споры (пускай и с самим собой), что вовсе не убыстряло ход течения событий. Мукуро скрашивал свои нелепые мысли богатыми сравнениями, хорошими эпитетами, но в самом деле всё это впустую — результата-то не было. Из пустого да в порожнее. Так и получалось, что слонялся он от одной точки зрения к другой, а выхода в этом лабиринте пока не намечалось. Но даже в случае самого запутанного и непроходимого лабиринта там должен был бы находиться выход, хоть где-то, хоть через сто лет. А выйти через него мужчина обязан лишь с одной из этих точек зрения под ручку; итого — никак и никогда. Непонятный, но весьма чёткий исход всего этого. А может, излишняя депрессивность кое-кого? Как знать, как знать.       Мукуро глянул в тетрадку своего ученика, на его неровный ключ (опять про перекладину забыл) и старательные закрашивания целых нот. Вздох — опять, скорее весёлый, чем тяжкий. Работы непочатый край, но разве это когда-нибудь расстраивало самого мужчину? Никогда. Даже порой неудачи на личном фронте (ныне пустом и заляпанном кровью поле) он объяснял тем, что… повенчан на работе, на обучении, на развитии юных талантов. Его сердце никогда не заходилось в бешеном ритме, когда Мукуро признавался в любви или пожинал плоды сего признания, зато когда его ученик или ученица блестяще выступали на концерте, получая славу вместе с цветами, он сам радовался, как ребёнок, получивший желанный подарок на Новый Год. Да и может ли сравниться что-то с тем, когда упорные занятия идут на пользу? Порой Рокудо чувствовал себя некоторого рода родителем этих юных существ… наверное, при таком сравнении становятся понятны постоянные волнения и бурные радости за радость «дитя».       — Ну, что-то здесь правильно, и это уже похвально, считая, что о нотах ты слышишь и изучаешь их впервые. Молодец! Для первого занятия хорошо. Давай разберём ошибки, какие ты допустил… Смотри… — Мужчина, уже стоя сзади мальчишки и наклонившись к нему ближе, приметил загоревшиеся счастьем яркие зелёные глаза. Что, на смену послеледниковому периоду пришли тропики? Или неужели это сам экватор? Утрируем. Но бывшая холодность явно оттаяла, оставив после себя некоторую… мягкость? А маленькие нотки прыгали чёрными кружками по всем пяти строчкам, распластывая свои хвосты вверх, иногда распушая их в виде ещё одного небольшого хвостика. Мукуро красной ручкой вправлял этих неугомонных существ в их правильное место, при этом объясняя, почему так. Некоторым пришлось вообще исчезнуть с лица нотных строк и появится вновь в другом образе — вот и замена той самой четвертной на целую. Скрипач ошибся здесь наверняка не по незнанию, а по невнимательности. Ну что ж, бывает. Делая всё это, мужчина приметил не только мягкость выражения глаз, но и… пушистых зелёных волос. Прядь неустанно лезла ему в глаза (как и сам её обладатель) и отчего-то пахла… нет-нет, учитель никогда не был сентиментальным человеком, для которого всё становится неправдоподобным в четыре раза, да и сейчас оценивал ситуацию трезво, однако… однако приметил, что волосы юного скрипача пахнут вечной весной, знакомой подушкой, солнечным ветром и — сладко — цветами, лепестки которых упали, наверное, на него по дороге от машины к школе. Там как раз росли такие деревья. Но они уже отцветают. К концу весны всё кажется неправильным и неудавшимся, отцветшим, а мы перегораем с возникнувшей любви. А Мукуро сейчас понимал, что выглядит неимоверно глупо со стороны: надумывает какие-то запахи, да ещё и обзывает их пафосными именами! Но именно такие ассоциации возникли у него, когда он только, чуть-чуть, незаметно для Франа, вдохнул как бы невзначай этот аромат. Ах, что за притягательность в этом мальчике? Ох, что это за странные мысли и чувства?.. Ой-ой, не к добру такое…       — Та-ак. Значит, я правильно понял, что здесь восьмая? Просто мне поначалу казалось, что четвертная, — переспросил парень, указывая на вторую строчку. — Там вроде как ритм шёл вот так.       Он, сбиваясь, как-то искажённо передал хлопками по столу тот самый ритм; Рокудо покачал головой и сразу же показал, как это было в самом деле. Глаза скрипача стали шире от искреннего удивления, а потом наступило долгожданное прозрение.       — Ах, вот как! Блин, я-то думал!.. Ладно, теперь мне понятно. — Мукуро не преминул отойти от ученика и вновь усесться за свой стол. Отчего-то было немного стыдно за излишний романтизм и несанкционированное обнюхивание волос — будто он сам мальчишка какой, а не взрослый мужчина. Негоже так голову терять. А потерял ли он её? Сложный вопрос. Да и с чего бы? Рокудо великим усилием воли заставил гнусный рой вопросов притихнуть в своей голове, иначе это бы вылилось в очередное недофилософствование. А такое, как известно, редко бывает понятным и приятным вообще для чужих ушей. Так что, прокашлявшись, он начал:       — Думаю, на этом стоит сделать перерыв. Сколько мы уже прозанимались? — Взгляд на настольные часы. — Ого! Два с половиной часа! Быстро время летит. Можем отдохнуть двадцать минут, а затем снова продолжим. Согласен? — Лёгкий кивок. — Вот и славно!       Мукуро облегчённо выдохнул, а его ученик направился к своей скрипке, зачем-то достав её и осмотрев, — сильно привязан к ней, что ли. Однако мужчине были понятны эти чувства — сам лет пять назад плакал, как ребёнок, когда нечаянно оставил свою самую первую скрипку, доставшуюся ему от какого-то прадеда или ещё лучше, на лавке или остановке, а когда вернулся, то, естественно, не нашёл её. Привыкаешь к инструменту, что уж и говорить; а для нищего парня этот предмет был вообще ценной реликвией: и способом выживания, и вещью, от которой идёт действительная польза в серые дождливые дни, особенно ему… Даже если на небе солнце, Фран не всегда мог улыбаться наступающему дню и каким-то мыслям о возвышенных чувствах — такие люди чаще всего привыкли думать практически, его раздумья наверняка были чаще всего о том, где он сегодня будет ночевать, что есть, в каком месте ему лучше выступить, чтобы собрать побольше денег, и как растратить накопившиеся доходы разумно. Фран — пускай и не вдарившийся в искусство, как Рокудо, и не продвинувший своё дело далее, зато в какой-то степени мудрый и наученный жизнью, он выживет в самый критический момент, ибо для него это не ново, в отличие от Мукуро, который привык много получать и примерно столько же тратить, никогда не смотря на цену. Но и мужчина смог достаточно постигнуть жизнь, даже не прочувствовав бедность, хотя так было бы быстрее. Мукуро глубоко уважал мальчишку, но это было не единственное его чувство к нему — вообще, их было много и все они были противоположны друг другу. Как и парень был странным, что вёл себя двойственно, так и его учитель был двояк в своих поступках и мыслях, что рассудил музыканта подобным образом. Это поистине сложно передать словами, но в какой-то степени они были и схожи, и далеко различны меж собой. Это даже не Инь Ян и не слеплённость из одного теста, как говорят. Это нечто большее. Правда, что? Этого, признавал сам Рокудо, он наверняка никогда так и не сможет узнать.       Мужчина очнулся, встряхнув головой; у него такое бывало часто, что, когда он задумывался, то словно окунался в ту придуманную реальность, полностью создавая конструкцию её мира, правила и ситуации. Увлекало это его настолько сильно, что порой возвращение оттуда было длительным и сложным. Да-да, Мукуро и сам знал, что он — странный человек. Но, наверное, в своей странности он не одинок. Он оглянул комнату и с удивлением приметил Франа, который был ещё тут и лишь аккуратно начищал (зачем?) канифолью смычок, одновременно пытаясь обтирать его обыкновенной тряпочкой от грязи и пыли. Учитель-то думал, что тот сейчас сиганёт рассматривать школу, поэтому-то и пребывание того здесь его слегка удивило. Он улыбнулся, встал со стула и от скуки (якобы скуки, признавайся, Мукуро!) подошёл к ученику, на самом же деле делая вид, что просто проходит мимо, но вдруг заинтересовывается чем-то и останавливается.       — Ну, рассказывай, сколько лет твоей скрипке? — По-нормальному Рокудо так и не успел рассмотреть сей чудесный предмет, поэтому сейчас и не преминул разглядеть его получше — всё-таки обожал он древние инструменты! Сейчас он остановился позади Франа и лишь слегка наклонился, чтобы увидеть эту прелесть вблизи. Отчего-то мужчина не смог сдержать удивлённый, но тихий возглас, оставшийся незаметным для его ученика.       — Эм… как бы это вам рассказать… — замялся мальчик, опустив взгляд и начиная усиленно тереть надраенный до блеска изгиб смычка, пытаясь убрать невидимую грязь, — Я не хочу рассказывать. Но она правда старинная, наверное… — Мукуро сразу понял, что это тёмное дело и решил не вторгаться в личное пространство — а то вдруг парень, рассказав свою тайну, потребует что-то подобное со стороны Рокудо взамен? А такой геморрой был мужчине не нужен — тайна-то, по сути, у него всего одна и очень страшная. Настолько страшная, что и вспоминать тошно.       — Ясно-ясно. Только, знаешь что?.. — Учитель нахмурился, задумавшись о чём-то. — Мой тонкий слух заметил, что она немного расстроена. Дашь мне её на секундочку? Я не могу оставить это дело так, ты же сам понимаешь. А для самоучки ты её очень неплохо настроил для экзамена, могу сказать. Мы с тобой ещё потренируемся в этом. — Тепло улыбнувшись парню, Мукуро с удивлением заметил искристую улыбку тонких обветренных губ в ответ. И в душе вдруг стало даже лучше, чем сейчас на улице. Нонсенс, правда? Особенно для Рокудо. Да и для его ученика. Короче, все немного виновны в этом.       Фран без капли сомнения отдал скрипку преподавателю, сам же начав складывать баночку с канифолью в футляр. Мужчина взял у него смычок и, привычным движением приложив инструмент к шее, провёл им легко по всем струнам, внимательно вслушиваясь. Пару минут кабинет озаряли звуки то одной струны, то второй и так далее, перемешавшиеся с глухим скрипом подкручивания колок и тихими, малость напряжёнными вздохами (скорее выдохами) юного скрипача, пристально наблюдавшего за Мукуро. Рокудо до сих пор помнил этот момент: покрытая позолотой солнечных лучей комната, типичный для кабинета музыки пейзаж, открытое окно с метлешащимися от ветра молочными занавесками на фоне бирюзового неба, словно вид на море во время штиля из-за белых холщовых парусов, когда оно такое ровное и, кажется, недвижимое; далее — тихо шуршащая своими знаниями книжка на рабочем столе, та самая, по которой мужчина припомнил уже забывшиеся в памяти уроки нотной грамоты, чуть поодаль от неё, на противоположной стороне стола, огромная рабочая тетрадь юного ученика, тоже изредка переворачивающая свои страницы; календарь, картинка, разбросанные ручки, которые Фран не удосужился собрать, обрывистая трель настраиваемой скрипки, и наконец сам Фран, сидящий практически перед ним и с каким-то… с каким-то непреодолимым чувством на него поглядывающий — он казался другим, нежным, хорошим, добрым, словом, если собрать все самые банальные слова, описывающие человека положительно, то в тот момент мальчик только из них и состоял. Казалось, когда начинала играть скрипка, этот парень забывал о своей напускной сущности, трудноудерживаемой маске холодности и дымки в глазах. В тот момент он был настоящим, и вход в его душу был открыт. Бесплатно. Как в Ад. Наверняка не каждая музыка делала такое с ним. Особенная. «Я как-то угадал, Фран? Разве? Это было так просто?».       И мужчина не мог не использовать такую хорошую возможность узнать об ученике (сопернике, как знать?) больше. Быть может, это чем-то и сможет ему помочь. Или в его случае может спасти лишь поражение? Ну нет, Мукуро так просто не сдастся. Такому человеку, как он, было достаточно пару секунд, чтобы, взглянув в глаза, действительно открытые миру, понять, что из себя представляет человек. Опыт, хорошее понимание людей и отголоски увлечения психологией дали свои плоды: мужчина лишь усмехнулся своему открытию. С ним он пока не хотел делиться, да даже использовать его в качестве оружия — нет, он поступит мудрее, откроет козырную карту позже, когда накал страстей дорастёт до нужного уровня. Сейчас это знание пускай и важно, но совершенно бесполезно, как бы то ни казалось обратным. Этих двух-трёх чёртовых секунд вполне хватило Рокудо, главное — слабое место найдено. Это музыка. Скрипичная. Как и у самого учителя, наверное. Но на Франа она действовала исключительно. Исключительно хорошо. На самом же деле мужчина не был уверен, что открытие, которое он совершил буквально пару мгновений назад, даст ему что-либо сверхважное о новом ученике; возможно, даже с таким знанием он просто-напросто проиграет ему. Ведь его положение сейчас практически на волоске от проигрыша — мальчишка его раскусывает: откусывает один кусок правды за другим, пробует на вкус и цинично отбрасывает в сторону, словно ненужное. Даже возможно то, что… Мукуро, взяв в ученики Франа, с того самого момента, с самого первого концерт, услышанного им на станции метро, и экзамена, обрёк себя на поражение, сделал ошибку, промах, необдуманный поступок. Промах, промах, промах… Совсем недавно мужчина считал, что в затеянном им нет ничего такого уж из рамок вон выходящего, но глубоко ошибся — это самая что ни на есть настоящая война. Не он её спровоцировал, но активно включился, теперь уже став полноценным её членом. Значит, и закончить её как-то придётся. Но, как и любая война, это будет в итоге казаться глупым и вовсе не нужным. Максимум потерь, польза сего побоища — ноль. Так и будет…       Хотя какая к чёрту война? О чём опять все эти ужасные мысли учителя?       — Держи скрипку, Фран. Настраивать будем ещё учиться. — Наигранная холодность на лице — опять, равнодушие в действиях — снова. Лёгкий благодарный кивок. Всё, чего добился Мукуро во время игры на скрипке, теперь кануло в бездну, в бедствующую пустоту, в относительную бесконечность. «Когда же ты станешь самим собой, мой мальчик? Сколько мне придётся ещё играть для тебя? Вечность?..» И вновь бредовые мысли. Всё как всегда. Парень взял в руки инструмент и восхищённо провёл по нему смычком, пробуя и смакуя по-новому зазвучавшие мелодии. Рокудо лишь улыбнулся этому на миг преобразившемуся личику — он сам понимал, каково это, играть на такой скрипке. Усевшись за свой стол, он, скрестив руки, задумчиво произнёс:       — Если хочешь пойти осмотреть школу — милости прошу. Но у тебя есть всего десять минут. — Музыкант звонко рассмеялся и отложил скрипку, лукаво глянув на учителя.       — Хотите от меня избавиться? Ладно-ладно… — добавил он, видя готовность Рокудо опровергнуть это, — Я всё понимаю — наверняка нужно позвонить жене, спросить, как там ребёнок… Окей, хорошо. Я пошёл. — Отчего-то последние слова были сказаны не с иронией, а даже… с каким-то сожалением? Мужчина не мог ручаться за правильность интерпретирования этого, но не почувствовать кроху отчаяния в его голосе мог лишь круглый дурак. Ну, или квадратный, или треугольный — форма не имеет значения. Однако так рано поддаваться (чему?) Мукуро не хотел, потому и проговорил спокойным тоном, с удовольствием наблюдая за мелкими, микроскопическими изменениями в лице мальчишки.       — Что же ты это так к моей семье-то прицепился? Но… да, быть может, мне и нужно будет сейчас обсудить пару моментов с любимой. Так что, будь добр, оставь меня наедине на пару минут. У тебя есть много времени, чтобы осмотреть здание, например. Когда я сюда пришёл работать впервые, то тоже раза по три в день обходил его по всем этажам и глазел на каждую мелочь… Эй, Фран?! — А Франа уже и след простыл: схватив быстро свой футляр со скрипкой, он зеленоватой кометой вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью, что аж мужчина вздрогнул. Последний крупно удивился такому неожиданному изменению настроения или чего-то другого в парне, ведь всегда считал его уравновешенным и спокойным. Так к чему все эти драмы? К чему все эти представления, если война ещё продолжается? Или, как знать, кто-то уже машет белым платком, сам оголяя свою душу? Навряд ли так. Скорее, это какая-то часть плана этого парнишки, медленно претворяющаяся в действие и ведущая к выигрышу. Или вновь пошлый ход мыслей давно состарившегося разума? Как знать, как знать. «Зачем же ты так меня изводишь, Фран? Зачем надеваешь столь соблазнительную маску? Зачем играешь так не вымышленно?». Мукуро отнёс это действие к разряду самых безбашенных и объяснил тем, что у парня переходный возраст, когда, даже сжимая себя в стальных тисках пофигизма, всё равно срываешься когда-нибудь на чём-нибудь, полностью подставляя себя и своё прошлое. Он был рад, что юный скрипач сделал это при нём: во взрослом мире таким сразу же бы воспользовались. А мужчина такого не сделает. Даже если до выигрыша будет рукой подать, даже если это действие сыграло бы там важную роль, он никогда и ни за что не выдаст сие маленькие происшествие вслух, в форме истинного злословия и конченого цинизма. Ибо Фран ещё — совсем мальчишка. Глупый и наивный. А привлекательную маску любят натягивать все в его возрасте, это нормально. Да и разве те тёплые, искрящиеся изумрудами глаза могут принадлежать злому и холодному человеку? Рокудо окончательно решил, что не будет использовать свои напрасные знания в этой незримой войне, да и вообще, просто ничего не будет делать, останется равнодушным наблюдателем. Почему же вдруг такое неожиданное решение с уст бывшего «военного»? Да всё просто.       Это мужчина узнал всё, что хотел, о своём новом ученике. Это он раскусил всю его сущность, как внешнюю, так и внутреннюю. Это он понял, что вести войну с таким существом… по меньшей мере постыдно и бесславно. Поэтому пускай Фран выигрывает, узнаёт всю правду, издевается над ним — в конце концов, Мукуро знал, как остановить всё это, если дела зайдут слишком далеко; одним предложением, одной фразой, одним взглядом и, может быть, движением. Он слишком хорошо обдумал кое-что о своём скрипаче, потому и ответ возник сейчас, возможно, немного сумбурно, зато твёрдо и уверенно. Рокудо ликовал от счастья, от решения проблемы и неожиданного прилива сил, как и стремлению жить дальше и наслаждаться жизнью. Но что делать-то сейчас?..       Хорошее настроение немного поутихло. Да и проблемы решены не все. Да ничего и неизвестно в принципе. Все эти догадки и домыслы — не больше, чем голос интуиции и наблюдения, но никак не достоверные факты. А разве можно жить спокойно, когда сама жизнь держится на хлипком остове «я так думаю» и «я так считаю»? Наверное нет. Но так почему же мужчина срывается с места буквально через пару минут после ухода ученика и как бешеный бежит сквозь уровни этажей, их пафосных одеяний и гигантов статуй? Если это всё относительно, так зачем? А дело-то в надежде. В надежде на правду, на правильность решения, на отсутствия ошибок в созданном алгоритме, на истинность чувств, в конце концов. А впрочем, кажется, слишком много туманных слов и выражений — мало действий и поступков. Так пройдём же по кривой тропинке лихорадочного бега Мукуро, попробуем узнать, чем же закончилось это всё светопреставление!       Обогнув все этажи и оказавшись вновь на третьем, мужчина кое-как смог отдышаться и остановился около окна на другом конце коридора: оттуда он бегло глянул на видневшийся сад, решив убедиться, что парня там нет тоже. Но его глаза приметили знакомую фигурку не где-то вдалеке, а совсем близко, на огромных перилах спускавшейся от какого-то памятника лестницы к зданию музшколы. Отделяла их только проезжая часть с несущимися автомобилями. Фран сидел, положив футляр рядом и свесив ноги в тёмную бездну (там, кстати, находилось что-то, но что конкретно, Рокудо не знал). Его зелёный взгляд тормознул на каких-то деревьях впереди, сейчас украшенных в изобилии разномастными цветами, а одна нога нервно дёргалась, ударяясь о камень перил. Мукуро ещё раз окинул взглядом своего скрипача: какая-то непривычная ему оживлённость чувствовалась в его движениях и фигуре, в его действиях и словах. Словно было уже сложно удерживать на себе накинутый некогда образ равнодушного мальчишки. Да что уж и говорить: наверняка так. Мукуро выдохнул, почувствовав, как вновь и опять и снова нешуточно заволновался об этом пареньке, до которого, по идее, ему не должно быть и дела. Но зачем он сейчас прикидывается дураком, спрашивающим себя, почему да почему? Он уже знает, какова причина. И не только. Но произносить такое вслух скорее подобно убийству в его с Франом случае, чем спасению. Но и такое положение удручало и потихоньку разлагало их обоих: значит, в любом случае стоит ждать погибели? Где же то заветное слово «спасение»? Где и на какой странице оно затерялось в этой истории?..       Ужас и ничего кроме. Рокудо поспешно сбегает по ступенькам вниз, уже через полминуты оказываясь в холле. Громоздкая напыщенная дверь, серый асфальт улицы, быстрый взгляд направо-налево, раздражённый гудок машины, промелькнувшее прямо перед носом что-то ярко-жёлтое, ещё пару ступенек — больших, белых, и вот уже знакомый, хрупкий вид сзади всего лишь в пару шагах от учителя игры на скрипке. Фран сидел и ничего не слышал, лишь тяжко дышал, словно кто сжал его грудную клетку тисками, а Мукуро стоял практически на ничтожно малом расстоянии и не знал, что сказать, как начать, с какого бока подойти. Какой дурацкий поступок на этот раз выдаст ему его опьяневший от каких-то неясных чувств мозг? Или на сегодня всё будет стандартно?..       — Фран. — Его ли голос, его ли интонация? Это какой-то чужой человек говорит в его теле, не иначе. Дуновение ветра, принёсшее с собой кучу ненужного розоватого хлама с деревьев. Слишком пафосно.       — Поговорили? Можно возвращаться? — Он немного развернул голову; взгляд пытался приобрести увядший пофигизм, но серо-зелёная грусть заняла всё пространство. Глаза — зеркало души? Всё верно. Рокудо с трепетом распознал в голосе привычные насмешливые нотки и подошёл ближе, оперевшись руками о перила рядом с сидящим на них учеником. Впереди — неинтересные зацветшие джунгли, далее — простирающаяся вдаль бело-серо-чёрная улица с разного рода домами. Так и наша жизнь: то хорошо, то средне, то плохо и всё это вперемешку с повседневными странностями и неожиданными приключениями. «Вновь пытаешься смотреть хоть куда-нибудь, но неважно куда, м, Фран?».       — И что это было, милый мой ученик? — сняв с себя оковы важности и пафоса, просто и будто по-дружески спросил Мукуро, повернув голову в сторону мальчика. Тот лишь активно засопел и вновь занялся увлекательным делом — троганием края своей футболки. — Глупый, глупый мальчишка! Я же вижу… всё вижу.       Юный скрипач осмелился поднять глаза на учителя и изумлённо глянул в них. Мужчина лишь усмехнулся и, как-то нежно потрепав его по мягким волосам, развернулся, направившись в сторону здания вновь.       — Если захочешь о чём-то поговорить, подходи в любое время. Я же забуду эту выходку в любом случае… А теперь идём на занятия. Проветрились — и хватит, — Рокудо сказал это так спокойно, будто бы ничего не произошло. Но ведь и в самом деле ничего не произошло! Фран, наверняка чувствуя себя ужасно неудобно, спрыгнул, взял в руки футляр и медленно поплёлся за учителем.       — Меня чуть машина не сбила, — добавил он, когда они оказались рядом с дорогой.       — Вот это новости… — глухо и напряжённо ответил Рокудо, с ужасом содрогнувшись при одной только мысли, что…       — Вы бы скучали по моим красивым глазам? — с горькой усмешкой спросил парень, как только они пересекли дорогу. Мукуро резко развернулся, схватил ученика за плечо, притянул к себе и наконец обхватил двумя пальцами его подбородок, сильно нагнувшись над ним; в его собственных, с рождения разноцветных глазах полыхало не иначе как неистовое огниво самых сильных чувств.       — Не только по ним, — скрипя зубами от злости, смог процедить мужчина, а в следующую же секунду осёкся и выпустил Франа, который, как безвольная тряпичная кукла, едва устоял на ногах от вскружившего голову действия. Что с ними? Кто поймёт. Одному Богу известно. Но Рокудо предполагал, что их сближение будет долгим, болезненным и контрастным, от официальной войны и соревнований «кто больше узнает друг о друге компромата» вплоть до нежных посиделок и откровений за чашкой чая. Только так, по-другому было бы… не то, неинтересно, вот правда. Они поднялись по лестнице на нужный этаж и зашли в нужный кабинет номер триста тринадцать. Парень положил футляр рядом со столом, а сам смиренно, совершенно нетипично для себя сел рядом со своей тетрадкой и уткнул в неё взгляд. Намекал на продолжение занятий, наверное. Всяко лучше жгучего молчания, от которого изнемогало всё его существование. Он был сколь смешон, столь и жалок — ну кто, кто бы мог подумать, что некогда холодный человек будет вести себя так смущённо? Мукуро решил пока никак не говорить об этом Франу, да и вообще, напоминать о произошедшем. Ему наверняка неудобно, зачем же ещё травмировать человека? В сто тысячный раз удивившись своей заботе о всё ещё незнакомом человеке, он проследовал за стол и вот уже пристально смотрел на ученика. Хотелось что-то сказать — да в любом случае получалось банально, что-то сделать — бесполезно, а продолжить урок — слишком скучно. Поэтому и разрывался мужчина аж между тремя различными вариантами того, что бы сделать. Но и бездействовать нельзя — ситуация требовала скорейших решений, даже несмотря на то, что все они были с кучей минусов и маленькой щепоткой плюсов. Наконец, избрав для себя самое неказистое решение, Рокудо прокашлялся и открыл книжку, глянув на следующий параграф и прокрутив в памяти нужные слова и выражения.       — Итак, начнём!.. — заговорил было мужчина, но Фран резко поднял голову, каким-то диким взглядом окинув учителя, тем самым заставив его замолчать. С его губ хотели сорваться необузданные слова, чувства, признания, прощения, а в общем… наверное, это только домыслы самого Рокудо. Но желание выговориться или хотя бы поговорить об отличной от урока теме явно виделось во всём его существовании. Действительно, каким бы зеленоволосый скрипач ни был скрытным и туманным, сейчас он казался раскрытой книгой с увеличенным в два раза наиудобнейшим шрифтом. Читай не хочу! Мукуро всё же был прав: в ребёнке всегда будет ребёнок, несмотря на его прошлое, настоящее и чувства. Даже сейчас совершенно предсказуемы его действия и слова на десять минут вперёд. Мужчина диву давался разнице между настоящим Франом и тем, кем был этот паренёк при их первой встрече, да даже сегодня утром — не узнать! Хотя и сам он не лучше… Неожиданно все сегодня изменились! Как это, как это?       — Мукуро-сенсей… — сдавленное, тихое, но от этого не менее дерзкое и уверенное. — Я, кажется, потерпел крах. Да вы и сами это прекрасно видите, что уж я говорю… Ни в коем случае не думайте, что сбежал я от каких-то сильных чувств. — Рокудо тем временем встал и, тихо улыбаясь, обошёл стол. — Ещё не мечтайте о том, что я испытал ревность. Мне глубоко фиолетово на вашу семью. Я и вправду к вам ничего не испытываю. Всё это говорю для того, чтобы вы до конца для себя уяснили, что подозревать меня в таком бесполезно. Потому что это неправда. — Фран напряжённо застыл; мужчина, зайдя за его спину, почувствовал, как мальчик часто-часто задышал и совершенно незаметно для других (но никак не для учителя) легонько вздрогнул. Мукуро беззвучно рассмеялся, одними губами («Пока не видишь, Фран…»), а уже громче выдохнул и беспечно положил ладонь на плечо ученика.       — Оя-оя, глупый ученик. Глупый-глупый… — Рокудо медленно убрал руку, невзначай проскользив по гладкой коже на открытом участке плеча и шеи. — Зачем это дурацкое пустословие? Я всё прекрасно вижу и этой выходке приписал совсем иное значение и причины, чем ты там себе надумал. Пожалуйста, забудь это так же, как забыл и я. Договорились? — Быстрый, нетерпеливый кивок. «На самом деле всё я и без тебя знаю, Фран. Слишком много отрицаний — слишком мало правды в твоих словах». — А теперь продолжим! Записывай следующую тему урока… Да-да, страницу всё же следует перевернуть.       Сказать, что Мукуро был уверен в своей компрометирующей мысли, было равносильно безумию, какое недавно совершил его ученик. Теорема, подкармливаемая лишь невесомыми домыслами, воздушными размышлениями и кучей символических цифр, являлась сама по себе относительной, а доказывала как раз то, что называлось в случае мужчины полной неожиданностью. Говорить о ней вслух (даже в своих собственных мыслях и шёпотом) — было вульгарно, а каждый раз натыкаться на неё с помощью хитрых выводов и затейливых умозаключений — нормально. Мукуро, что-то на автомате уже рассказывающий, обошёл стол, уселся на своё место вновь (круговорот людей в кабинете вокруг стола) и, закинув руки за голову, оглянул своего скрипача. Мальчишка был уже не тот; порой учитель недоумевал, отчего ж это самые холодные и стальные люди теряют при встрече с ним все свои жёсткие доспехи, разом превращаясь из закодированного манускрипта в детскую азбуку? Правда, этому стоит отдать должное: ещё держится. Но на сколько его хватит? Хотя… нет, Рокудо был более чем уверен, что скрипач так и останется в своём неопределённом состоянии до конца — это его порог, максимум. Таким он казался более приятным и, как ни странно, особенно для мужчины, более интересным. Но у того равнодушного человека было больше схожего с Рокудо, поэтому ему и было жаль терять сию личность; а ещё он любил наблюдать за такими примечательнейшими изменениями, тем самым расширяя свой кругозор и опыт. Но для того ли нужен ему мальчишка? Да и заканчивается ли перечень его надобностей лишь красивой музыкой и потребностью развивать свои педагогические данные дальше? Или вновь глупые, глупые рассуждения?..       Мужчина заметил, как в последние дни его мысли часто стали оканчиваться многозначительными, неопределённым вопросами с двоеточием после себя. Их слишком много, вместе с тем как ответов, словно в постоянной ужасной пропорции, всё меньше и меньше. Катастрофа. Или иначе как это назвать? И вот, снова вопрос. Выводы, выводы, выводы… Мукуро запутался в них, когда анализировал происшествие с Франом. Да и не только его — вообще все эти последние деньки он тщательно обдумывал и взвешивал, силясь понять, почему лодка его ученика дала течь. Себя как причину всего этого кораблекрушения Рокудо отметал, отчего-то испытывая внутренний, клокочущий страх. Согласитесь, это не слишком-то и приятно, когда человек пускай не так явно, но кардинально меняется на твоих глазах и благодаря тебе. Быть может, в нужную сторону, быть может, на пользу тебе; но начинаешь явственно ощущать панику, словно ты — какой средневековый завоеватель, пришедший менять наделы крестьян под собственный вкус. Вроде, то совсем не плохо, а за спиной у этого человека всё равно ходят злые толки и сплетни… не по себе, вот честно. Возможно, не каждый поймёт специфику сего чувства, но для Рокудо сейчас оно стало главенствующим. Он не совсем хотел, чтобы ради него парень перекраивал себя: да и зачем? Их, так сказать, союз недолог и создавался специально лишь для удовлетворения интересов каждого из них, так для чего, скажите Мукуро, нужно видоизменять себя? От нечего делать, от скуки? Не смешите его! Фран не так прост и не столь лёгок на подъём для этого. Причина глубже, и Мукуро её, если честно, уже отгадал. То самое, что он собирался сказать тогда, когда война дойдёт до самого своего накала. А если не дойдёт? Тут по обстоятельствам.       —…Понял задание? Выполняй! — Парень схватил ручку и начал что-то усердно вычерчивать, постоянно задумываясь и сверяясь с какими-то своими знаниями. Тем временем Мукуро глотнул воды и развернулся лицом к окну, с интересом начав рассматривать стройку около недалеко стоящего здания. Почувствовав душноту, которую они тут навели вместе с учеником благодаря недомолвкам, смутным чувствам и растаявшим в пустоте надеждам, мужчина дотянулся рукой до ручки и нажал на неё. Свежесть как-то быстро внесла ясность ума в эту атмосферу; где-то позади усиленнее зашуршал карандаш. Да и просто-напросто дышаться стало легче — Рокудо вобрал в лёгкие холодеющего воздуха и сладко выдохнул, прикрыв глаза. В такие моменты вовсе не хотелось думать о чём-то сверхважном, а было острое желание запрокинуть голову и подставлять своё лицо ласковым и невесомым ладоням попутного ветерка… Конечно, уместнее было бы для учителя сейчас обдумать план будущих действий, денно и нощно рассортировать свои буйные чувства по пробирочкам и полочкам, как он это делал всегда, и наконец заложить сухой закладкой нужную страницу в своей повести, якобы отметить случившееся как важное или как-то, на что нужно будет на досуге обратить больше внимания. Уместнее… но мужчина избрал другой путь, решив отказаться от традиционных методов. Он просто, грубо говоря, на некоторое время забил на это, осознав, что запутанный клубок должен распутаться в совсем скором времени и сам. Быть может, не слишком удачное сравнение, но Мукуро это остро чувствовал: не надо ему вмешиваться в текущий распорядок жизни. Пускай он делает всё что хочет, ничего не обдумывая и ничего не взвешивая, пускай Фран надумывает себе чего угодно, хоть самого невероятного и неправдивого — учитель переживёт. Здесь более интересен не сам процесс, а исход событий… а он уж не заставит себя долго ждать.       В окно тем временем впорхнули розоватые лепестки с какого-то дерева, чем-то похожие на те, что Мукуро обозвал розовым хламом. Да и сейчас он лишь недовольно стряхнул их с подоконника и скорее развернулся, бегло глянув на ученика: тот ещё продолжал сидеть и корпеть над новым заданием. Не зная, чем себя занять, Рокудо вдруг вспомнил кое-что и тихо спросил у Франа, старательно пытаясь посмотреть ему в глаза:       — Послушай, можно мне ещё раз глянуть на твою скрипку? — Парень вздрогнул, поднял голову и, пытливо стараясь не смотреть мужчине в глаза, пробормотал:       — Конечно… — Мукуро тут же поднялся с места и направился к футляру, раскрыв его и достав инструмент. Он нежно провёл пальцами по верхней деке, держась за нижнюю, ощутил ту самую царапинку на грифеле, слегка отбитую колку и казавшуюся старее других струну, вторую снизу. Смычок казался другим, словно не из того набора, из какого была сама скрипка и её наверняка пропавший партнёр. Мужчина ностальгически улыбнулся, усмехнулся, зачем-то вспомнив символический круг, особенно в его жизни, и положил инструмент обратно, привычно и будто набитой на этом деле рукой нажав на правую защёлку сильнее, чем на левую — сломалась наверняка тогда, когда Фран уронил футляр на пол именно этой стороной. Или не он.       — Что-то случилось, мастер Мукуро? — «Мастер Мукуро» уже не так резало слух, но было в нём что-то такое, что напоминало об непреодолимом расстоянии между ними в сотни световых лет. Хотя, конечно, это лучше, чем бесконечность. «Статься, когда-нибудь и свидемся, да, Фран?»       — Нет, ничего, всё с твоей скрипкой в порядке. Просто проверил, хорошо ли натянута вторая снизу струна. Она же древнее остальных, так я понимаю? — Неимоверно долгий кивок. — А вообще, мой милый ученик, скрипка у тебя хорошая. Принесёт удачу, как бы это глупо ни слышалось.       — Как вы это определяете, учитель? — наивно-изумлённо спросил он, с радостью отложив ручку и сделав вид, что собирается слушать нечто действительное долгое. Рокудо усмехнулся, положил футляр на стул и подошёл к парню, с необыкновенной нежностью глянув на него:       — Знаешь, мой юный ученик, у каждой вещи есть своя аура: либо хорошая, либо плохая, либо никакая (но это про новые, только что созданные предметы). Это зависит от того, кто и как её до того использовал. И, взяв в руки твою скрипку, я почувствовал себя легко и радостно. Ноты сами и безболезненно вылетали из-под смычка, переливались, а ощущение было такое, будто стоишь уже на сцене. Я знаю, у этой скрипки было хорошее прошлое. Так что воспользуйся ею рационально, Фран. — Рука как-то сама и неожиданно оказалась уже на плече мальчика, а расстояние между ними стало меньше. Физическое, но явно не душевное. Правильно было сказано: между ними сотни световых лет; когда-то они пройдут, и две звезды встретятся, но надо ли это будет тогда?.. Конечно нет.       — Вот как… я в такое верю с трудом. Докажете? — весело спросил скрипач, наклонив головку вбок. Учитель лишь ухмыльнулся и слегка присел на стол чуть поодаль от него.       — Какая мне польза что-либо тебе доказывать? Я просто высказал своё мнение, ты не обязан его разделять, как и я не обязан тебе его навязывать, — спокойно проговорил мужчина, смотря прямо в глаза ученику. — Но ради эксперимента будет твоя карьера скрипача. Согласен?       — Согласен. Но как это? — часто заморгал тот, подперев голову рукой и уже совсем надеясь отвлечься от задания.       — Если будет успешной и положительной, то притча про хорошую ауру — правда. Если не задастся — то нет. Ясненько? Так, даже не думай спрашивать меня ещё про что-то, сначала закончи своё дело, а потом и поговорим, — обломав Франа, который только-только раскрыл рот, Рокудо с доброй улыбкой пронаблюдал за возвращение музыканта к нелюбимым нотам, теперь хорошенько приправленным новой темой.       Прошло двадцать минут, затем началась проверка, вновь пахнущие чем-то невероятным для парня мягкие зелёные волосы, соблазнительно щекочущие нос, далее последовала похвала, зардевшиеся щёки, ушедшие от ответного взгляда изумрудные глаза, теперь уже точно превратившиеся в тропики, и последующие два часа занятий. Два часа объяснений, практики, улетающих от порывов ветра бумаг со стола; два часа отдыха, радости и наслаждения для одного и работы, сосредоточенности и… чего-то ещё, но обязательно положительного для второго; два часа усердных карандашных черканий на пяти листах, плавной приятной мужской речи и нескольких коротких, местами насмешливых фраз; два часа плясания золотистых зайчиков по стенам и убывания радуги на потолке, а также фортепьянного этюда этажом выше и гулкого детского хора с конца коридора; словом, два часа счастья и истинной жизни. Во время этих занятий Мукуро жил и чувствовал себя живым, а Фран — практиковался и ощущал себе нужным, хотя бы в плане музыки. Но в обоих случаях это стопроцентно приносило лишь приятные эмоции. Похоже, как раз-таки здесь и затесалось то самое слово «спасение», которое мы считали навсегда выгоревшим из сего рассказа…       Спасение!.. Но надолго ли? Когда-то всё это закончится, оставив после себя лишь сладкий, но недосягаемый шлейф воспоминаний. Источника аромата уже не будет, а сам аромат лишь обманчивым призраком повиснет в воздухе, щекоча ноздри и волнуя воображение. Но, как ни крути, то уже будет не вернуть и не пережить вновь. Глупый, банальный вывод, но… люди, цените все моменты: с каждым завтра они становятся всё дальше от вас, всё менее душевными. А когда захочется их воспроизвести в памяти — бац, а воспроизводить-то и нечего! Поэтому Мукуро и аккуратно запаковывал чуть ли не каждое занятие, отведя каждому-каждому в своей памяти отдельное место. Он ещё пока не совсем осознавал, что дорого ему было скорее не само дельное времяпрепровождение, а именно… объект, который маячил перед ним и каждый раз вскидывал свои изумрудные глаза на него, уже с неким трепетом ожидая новой реплики учителя. Да, глаза у него были именно изумрудными, а не зелёными — они поистине сверкали теперь, как алмазы. Кажется, не только Рокудо нашёл своё течение и русло. Да и не только их — кажется, нужного человека. Или только кажется?       Мужчина с улыбкой вздохнул, поймав себя на этом; а впереди загорелся желанный красный свет, заставив автомобили отозваться такими же яркими бликами. Слишком быстро стало вечереть, и Мукуро решил добродушно отвезти парня домой. Тот сейчас мирно посапывал, уронив голову на ремень безопасности, который придерживал его, словно в колыбели. Рокудо глянул на Франа, имея теперь возможность подольше задержать свой взгляд на нём, будучи незамеченным. Прекрасное, расслабленное лицо, приоткрытые губы, тихо колыхающиеся волосы от его собственного же дыхания. Он в чём-то действительно мил, хотя вовсе и не смазлив, как могло показаться сначала.       Улыбаясь и прокручивая в памяти сегодняшние события и эту маленькую «ревность», Мукуро всё-таки понял, нажимая на газ, что проиграл. Он выиграл, но в то же время потерпел крах. Усмешка, проскользнувшее перед лобовым стеклом чёрное пятно птицы, сбрызнутые красной краской облака впереди. Ошибка мужчины первостепенно состояла хотя бы в том, что выбрал он именно этого скрипача. А выбрав его, он уже осознанно завёл механизм подрубки дерева, на ветке которого сидел. С самого начала, с той самой первой встречи и самого первого звука. Рокудо был обречён, как и его юный ученик. Но в промахе сладостней всего единство горя, верно? Наверное, в незавидном положении это и есть плюс. Но кто-то же должен остаться победителем? Так кто же из них?..