Припёртого к стене хамелеона не отличишь от стены. Доминик Опольский ©. Музыка — это язык души; это область чувств и настроений; это — в звуках выраженная жизнь души. Александр Серов ©.
— Я думаю, что из него мог бы выйти толк. Он как неотёсанный алмаз — если попадёт в руки к хорошему мастеру, то станет поистине драгоценным бриллиантом, — тихо, задумчиво и будто себе проговорил синеволосый мужчина, приложив пальцы к подбородку и с видом активной мыслительной деятельности глядя на стоящего неподалёку от него парня, зажавшего в своих тонких пальцах скрипку. Женщина лет сорока с чем-то, что сидела поодаль от говорившего, в следующую же секунду вспыхнула, чуть ли не вскочив со своего стула, и активно начала жестикулировать в такт своим словам. — Господи, вы понимаете, что говорите, мистер Рокудо Мукуро? — она привстала и грозно упёрла руки в бока; мужчина при этом остался неподвижен. — Разве вы, вы — тот, который пришёл к нам с такой безупречной рецензией от института и так отлично проработавший здесь два года, можете говорить это? Разве не видите, что мальчик не знает элементарные правила нотной грамоты, что его музыка сбивчива и неритмична порой вообще, что эту мелодию он или придумал сам — а вы сами понимаете, что можно придумать, ни разу не ходя в музыкальную школу, или исковеркал что-то известное? Вы вообще слушаете меня? — вдруг раздражённо спросила она, подойдя ближе и будто заглядывая в глаза своему коллеге, проверяя, не игнорирует ли он её. Тот же спокойно вздохнул, перевёл свой пристальный взгляд с хрупкого парнишки на неё и начал: — Я же сказал ясно — неотёсанный. Если бы он походил на пару-тройку занятий, то смог бы развить свой талант к игре на скрипке до небывалых высот. Сейчас же да, соглашусь отчасти с вами — ему много чего не хватает. Но поверьте — слух у него есть. Говорю же — истинный бриллиант, — Мукуро вновь перевёл взгляд своих разноцветных глаз на выступившего зеленоволосого паренька, который на удивление спокойно и уверенно держался даже при критике своей игры. На мгновение их глаза встретились — немая просьба, холодность в ответ… и вдруг — что-то будто промелькнуло в тех сочно-зелёных глазах: то ли нежность, то ли уже мольба, то ли нотки сильного разочарования, и в ответ уже шла не прежняя сталь взгляда, а какая-то нерешительность, сомнение, раздумье… Кажется, женщина что-то парировала в ответ, но Мукуро её уже мало слушал — он всматривался в юного скрипача, думая, нужно или не нужно тешить его глупыми надеждами и мучить бесполезными занятиями. Парень осторожно провёл по грифу скрипки, словно стряхивая с неё пыль; да, его инструмент достался ему не иначе как от его дедушки, если не раньше, ведь выглядел довольно-таки старо — таких моделей, знал Рокудо, не выпускали вот уже как лет пятьдесят — но тем не менее, несмотря на давнишнюю дату своего выпуска, инструмент на вид казался ухоженным, за ним, было видно, хорошо следили, меняли струны, тщательно вытирали пыль из труднодоступных уголков, а смычок смачно протирали канифолью. Юный скрипач был явно небогат, наверняка именно поэтому ему и был закрыт вход в это музыкальное учреждение в виде порой преувеличенных недостатков, сказанных завучем. Но у Мукуро была иная цель: воспитать талант, и всё равно, какой ценой ему это удастся сделать. Однако и идти наперекор начальству не особо-то хотелось… Он задумался, в то время как его коллега продолжала распинаться про бедного паренька, порой яростно указывая на него пальцем и почти что брызжа слюной. Тот стоял неподвижно; удивительно, но ни один мускул на его лице не дрогнул после таких, возможно, в чём-то обидных слов. Он был совершенно спокоен и равнодушен к происходящему, будто решалась судьба не его, а какого-то постороннего человека. Рокудо усмехнулся, сложив ладони вместе и приставив их к лицу — излюбленный его жест, когда он раздумывал о чём-то серьёзном. Завуч тем временем, видя насмешку собеседника, разошлась ещё больше, подняв свою громкость на тон выше, а движения сделав чуточку быстрее и бешенее. Равнодушие нравилось Мукуро; собственно, ему всегда нравилось что-то необычное. И, кажется, он нашёл это. Он всё это время пытался найти что-либо интересное, захватывающее, поистине особенное в людях. Но жизнь подкидывала ему заурядные таланты, обучать которых — сущая скука. Рокудо вновь хитро улыбнулся, глядя на спокойный вздох скрипача и его взгляд, явно просивший теперь не поддержки, а хотя бы прекращения этого словесного потока женщины. Мукуро понимающе улыбнулся, кивнул и, когда речь его коллеги стала утихать и явно снижать темпы, перебил её: — Я беру его, — удивлённый возглас прошёлся по толпе; ах, Рокудо совсем забыл, что в зале было около пятнадцати человек выступавших и комиссия, которая могла быть удивлена его поступком. И во всё это время они внимательно следили за развитием событий, действительно заинтересовавшись ими. А потом были, мягко говоря, шокированы произошедшим, ведь он не ответил ни на один довод завуча по поводу отказа этому парнишки от занятий здесь. Мукуро же было всё равно — поддержат его или нет, да и вообще — на мнение окружающих в общем. Ведь главным залогом правильности его решения был… благодарный и тёплый взгляд юного скрипача. Отчего бы это равнодушию вдруг оттаять? Он тихонько рассмеялся, встал в полный рост и повернулся к сзади него сидящим, словно готовясь объявить что-то. — Он будет обучаться лишь у меня, и я не буду требовать за него премии. Надеюсь, желание руководящего состава удовлетворено, — он многозначительно глянул на завуча, покрасневшую от стыда до корней волос и отвернувшуюся сейчас в сторону сцены, якобы она была ни при чём. Рокудо усмехнулся, вновь перевёл взгляд на аудиторию, посматривавшую на него, как на безумного. — Возражения не принимаются. Обещаю, это будет великий скрипач. Он развернулся, спокойно взял в руки свой кейс и двинулся к выходу — этот паренёк был последним из выступивших. Однако перед тем, как сделать разворот в сторону двери, он ещё раз окинул быстрым взглядом своего будущего ученика. «Ничего, сделаем из тебя человека», — промелькнуло в мыслях мужчины, и через пару секунд ошарашенный зал сотряс громкий хлопок двери, заставивший всех очнуться. Мгновенно начались жаркие дебаты о случившемся, стали разбирать этого странного учителя по косточкам, его решение, потом этого выступившего парня и его игру — словом, всё, что только могло относиться к этому делу. Под шумок, всеми обсуждаемый, но никем не замеченный Фран (а именно так звали юного скрипача) осторожно подполз к выходу. Секунда — и предмет обсуждения благополучно скрылся. Однако никто не мог спорить с Рокудо — это не несло вред сему музыкальному учреждению, да и было лишь на ответственности и возможностях самого учителя. А раз тот решил, значит, тщательно взвесил все «за» и «против», чтобы выбрать такое. На самом деле все эти жаркие споры были лишь тогда, когда его самого не было в комнате — его банально все боялись. Он смог внушить этот страх, даже не преследуя подобной цели. Мукуро был поистине гениальным человеком — в этом было его счастье и горе. Счастье в том, что такой как он сможет продвинуть прекрасное искусство игры на скрипке дальше, может быть, создаст пару своих не менее красивых композиций, а может, преуспеет в виртуозном исполнении самых известных — нам пока неизвестно, ведь этот молодой мужчина только на самом начале своего творческого пути, но какие-то шажки он уже начал делать в этом направлении, для своего возраста прославившись непревзойдённым учителем и доведя своих редких, но действительно щедро одарённых учеников до собственного места среди известных музыкантов, славы, популярности, денег… Какому юному уму не хотелось бы иметь такое? Но и для себя Мукуро достаточно постарался — иногда где-то выступал, был известен в определённых кругах, бывал приглашённым в знаменитые концертные залы своего города, а порой и страны. В общем говоря, вниманием и деньгами обделён не был. Многие его уважали, богославляли, влюблялись (особенно юные ученицы), однако некоторые были иного мнения о нём… Вот в том-то и состояло его горе, впрочем, самого Рокудо никак не огорчавшего: он был слишком гениален, а раз гениален, то был предметом зависти, а если зависть… Наверное, продолжать не стоит: различные неправдоподобные и обидные слухи, мелкие пакости и обвинения в самых невероятных вещах. Вот он, бич гениальных людей, состоящий в том, что их дар от Бога порой принимают за совершенно другое — подхалимство, ложную маску или что-нибудь иное, но только не за талант. Но Мукуро это никак не волновало. Игре на скрипке он отдавался полностью, это было практически смыслом его жизни и тем, для чего он каждый раз с утра заставлял себя вставать с кровати и идти куда-нибудь. В институте он был одним из лучших учеников; ладно, чего уж тут скрывать и преуменьшать его достоинства — он был просто лучшим, ни с кем не сравнимым выпускником, для которого сам директор написал скорее оду, чем просто хорошую рецензию; с такой рекомендацией он был везде желанным гостем, во всех лучших музшколах страны. Собственно, настоящее место его работы и было таковым — престижным, хорошим, достойным. Его двухлетний стаж работы здесь полностью утвердил Рокудо как потрясающего учителя, ведь именно его, ничьи больше, ученики становились потом известны пускай и в небольшом кругу, но для их малого возраста — просто огромном. За всё это время у Мукуро было лишь пять учеников — три девушки, два парня — и все они добились определённых высот. Такое малое количество юных скрипачей своего обучения сам преподаватель объяснял тем, что эти люди были в самом деле гениальны и одарёны в этом; все они проходили жёсткую проверку, а также были одобрены всей комиссией без исключения. Именно поэтому сейчас все восседающие там были до невозможного удивлены выходкой учителя, ведь были стопроцентно уверены, что Мукуро серьёзно раскритикует этого парнишку, как это и происходило чаще всего. Последние полгода Рокудо вообще не брал себе учеников, ссылаясь на то, что не может найти достойного. Могли возникнуть мысли о том, что, за неимением работы, он просто решил взять первого попавшегося — хоть что-то, как говорится. Но эта мысль сразу отпадала, ведь комиссия считала, что довольно-таки хорошо знает своего молодого учителя, чтобы думать о нём такое. Может, мальчик действительно одарён? Вот тут многие начинали вновь серьёзно задумываться, вспоминая какие-то отрывки из его выступления. Музыка была исполнена, чего уж греха таить, сыро, сам парень постоянно спотыкался, сбивался, порой сильно фальшивил. Да, быть может, в его музыке и была какая-то едва уловимая особенность… но да у какого музыканта, с другой стороны, её нет? Комиссия была до глубины души удивлена выбору Мукуро, ведь претенденты на обучение у него были действительно достойные, а их игра, если говорить ещё честнее, была виртуозно исполнена по сравнению с этим парнишкой. Так в чём подвох такого необычного выбора Рокудо? Никто, кроме него самого, и знать не мог. Однако мы, кажется, слишком отвлеклись, ведь вся эта перепалка между членами комиссии длилась всего лишь каких-то пять минут — вскоре споры поутихли, тема разговора отчего-то стала неактуальной, и относительно все смирились с тем, что их учитель избрал себе именно этого парня. Быть может Мукуро, говоря о том, что берёт Франа под свою ответственность, намекнул на то, что главным поводом для отказа этой музшколы в обучении юному скрипачу был именно недостаток денег у последнего, о чём Рокудо знал не понаслышке. Откуда? О, это пока будет только впереди!.. После вынесения своего вердикта молодой учитель решил поскорее удалиться из этого места и отправиться поскорее домой — к домашнему очагу, уюту, жене и своей маленькой дочке — ей было от силы месяца три. Всё это немного должно было успокоить и разрядить уставшего и нагруженного думами Мукуро. Немного. Должно. Он усмехнулся, подходя к своей машине и нажимая на кнопку, чтобы открыть её. Вы, наверное, немного удивлены вышенаписанному, но тем не менее это правда: Рокудо уже успел завести полноценную семью. Именно поэтому многие завидовали ему — и его необыкновенному таланту, и достижениями на работе, и успехам в личной жизни. Казалось бы, живи да радуйся, раз тебя ставят в пример и стараются быть похожими на тебя. И Рокудо тщетно, но старался жить нормальной жизнью и радоваться некоторым мелочам, но… всё было в его жизни не так радужно и легко, как это виделось другим со стороны. И счастлив он сейчас отнюдь не был. Но да кого и когда это интересовало? Усмешка, открытая в салон дверь автомобиля, фотография явно фальшиво улыбающейся семьи на панеле. Вот именно. Никого. Он вдохнул в себя побольше холодного воздуха, откинув голову назад и уставившись на серый небосвод. Из-за туч всегда кажется, что темнеет быстро. Из-за какого-то неверного решения в своей жизни всегда кажется, что и всё остальное существование — полная лажа и одна большая ошибка. Рокудо встряхнул головой и отбросил свои мерзкие философские мысли, известные каждому из нас. Они должны были достать его ещё ночью, так что смысл заморачиваться ими сейчас? Мукуро уже собрался сесть в машину и отправиться домой, как сзади себя он услышал оклик. Разворот. Вновь те самые изумрудные глаза. Что в них на сей раз: благодарность, хрупкая надежда, веселье? Мужчина признал их необычными ещё давно, но взял себе в ученики этого парня вовсе не за красоту глаз. Внешностью его было навряд ли удивить. Вот музыкой — другое дело. Другое, но порой никому не понятное. — Чего тебе? — устало спросил учитель, оперевшись о верх машины и вновь оглядев своего будущего ученика. Действительно, телосложение хрупкое: узкие плечи, сам худой, кожа бледная, лицо немного смазливое, но больше равнодушное, волосы до плеч, совершенно отсутствующий взгляд грустно-зелёных глаз, тонкие губы, редко расходящиеся в улыбке, недорогая одежда и неизменный футляр со скрипкой в руках. Он стоял метрах в двух от него, обдуваемый жестоким ветром и явно тянувший время. Наконец его губы разошлись в первом слоге, и он выдал: — Когда будут занятия? — голос совершенно обычный, немного охрипший, но явно от болезни. Что-то определённо нежное, конечно, в нём проскальзывало, но, чтобы читатели чего не продумали, скажем так: особой женственности в парне не было. Его холодный взгляд и манера речи явно говорили об этом. — Приходи в эту среду. Там и разберёмся. Кабинет номер 313, — на автомате произнёс он и приоткрыл дверь машины шире, собираясь сесть в неё. Неуверенные, абсурдные шаги, ощущение тёплого тела рядом. Удивление пробежало по сознанию Мукуро, заставив его развернуться. Запрокинутая голова (ростом юный скрипач был всего лишь до плеча нашего героя), опять всё тот же равнодушный взгляд, явное желание что-то сказать. Он хмыкнул — никогда ему ещё не приходилось видеть столь странных людей. Парень же быстро проговорил: — Спасибо вам. Меня, кстати, Фран зовут, — Рокудо тихонько рассмеялся и без ответа сел в машину. Фран продолжал стоять рядом, не выявляя на своём лице какого-либо удивления. Мукуро завёл автомобиль, опустил окно и наконец сказал, насмешливо глядя на своего ученика: — Знаю, Фран, знаю. Всё я про тебя знаю, — он тем временем доставал телефон, решившись свериться с пробками на дороге и поехать по той, на которой можно было застрять этак часика на два. — Меня можешь называть мастер Мукуро. Хах! шучу, конечно, называй как хочешь, — он глянул на паренька, боясь теперь, что зря сказал такое — ведь Фран и будет называть его именно так. В нём совершенно не было чувства юмора. Или у мужчины оно было специфическое. А может, рано возникнувшая взрослая серьёзность у скрипача, доставшаяся ему от жизни? Кто знает. Рокудо был уже полностью готов отправиться в путь, да и неловкое молчание повисло между ними, явно намекая на прерывание бесполезной траты времени. Но Фран не уходил — лишь пристально смотрел на своего учителя, совершенно беспристрастно изучая его. Мукуро уже собирался было с ноткой раздражения в голосе объявить о своей сверхзанятости (понятное дело, что напускной) и поехать, как его ученик заговорил снова: — Спасибо вам ещё раз, что взяли меня, — интонация не соизволила измениться, как будто он не благодарил решившего его судьбу человека, а просто констатировал факт. Рокудо лишь фыркнул и улыбнулся, разворачиваясь к рулю и защёлкивая ремень безопасности. Не любил он, когда раньше времени его благодарили, — ведь правда, не за что. Он ещё ровным счётом ничего не сделал. Вот когда этот парень будет стоять на сцене одного из знаменитых концертных залов и исполнять свою музыку, а потом получать восторженные отзывы, бешеные аплодисменты и тонны букетов, тогда и будет, наверное, самое время сказать пару слов благодарности своему учителю. Сейчас это было вообще лишним, по мнению самого Мукуро. Всё измеряется в поступках, а не в глупых словах — вот был его девиз. Когда-то давно и сам он вляпался в плохую историю, наслушавшись нежного женского лепета и поверив каждому его слову. А теперь — изволь пожинать плоды. Рокудо отвлёкся от своих мыслей и вновь выглянул в окно — Фран ещё стоял там, словно ожидая чего. В голове у него промелькнула пускай абсурдная, но весьма соблазнительная мысль… Она была из того рода мыслей, думая которыми, уже не можешь отказаться от желаемого в них. — Садись что ли. Давай довезу. Далеко живёшь? — Мукуро совсем не хотелось возвращаться домой — для него было лучше уж отвезти этого парня до дома, за сколько бы тот километров отсюда ни находился. Фран ни на секунду не замешкался, а наоборот с активной готовностью обошёл машину и молча сел, лишь громко хлопнув дверью. Рокудо, когда тот начал искать ремень безопасности и с силой тянуть его на себя, чтобы пристегнуться, уловил момент, имея возможность вблизи рассмотреть своего уже не будущего ученика. Собственно, ничего нового в нём Рокудо не открыл — парень как парень, самый обычный, таких тысячи. Но он всё равно про себя удивлялся его непрофессиональной, ужасной, но такой загадочной игре на скрипке и до сих пор сам был в шоке от того, что решился взять обучение этого мальчишки на себя, даже не требуя за него выплаты. Хотя, если уж говорить честно, Мукуро вовсе не жалел об этом — он прекрасно знал, на что идёт и во что это выльется в конечном счёте. Ему просто показалось, что в этом зеленоволосом что-то есть… как знать, быть может, у него действительно талант, а может, Рокудо просто-напросто ошибся — увы, всем людям такое свойственно. Так что затеял всё это он чисто для эксперимента, не более. Фран вопросительно глянул на учителя, тот молча отвернулся к рулю и, вздохнув, спросил ещё раз: — Так где ты живёшь? — Я буду говорить, куда ехать, — ровно и спокойно, вообще не меняющимся голосом и интонацией проговорил парень, бросив нетерпеливый взгляд на него. — Конспирация, м? — подмигнул ему Мукуро и с некой долей радости заметил дёрнувшийся в улыбке уголок губ своего ученика. Далее, решив не задерживать парня, он выехал с парковочного места и, вывернув на главную дорогу, резко газанул, подняв рядом с машиной огромные серые волны мутных луж, в коих были сейчас все асфальты и проезжие части города. Однако долго радоваться водителю не пришлось: на первом же светофоре образовалась большая пробка, и пришлось с сожалением тормознуть. Рокудо опёрся о руль, выдохнув и убрав синие пряди с лица. Боковым зрением он увидел, что Фран с необычной для него нервозностью теребил край своей кофты и будто бы собирался что-то сказать, уже полуоткрывая рот, но тут же его прикрывал, словно не разрешал себе этого делать, словно это было лишнее. Мукуро усмехнулся — когда-то давно и он был таким же робким пацаном, хотя и этого робким можно было навряд ли назвать, но… Всё же что-то останавливало парня. Не имея привычку глупо молчать с человеком — неважно каким — он решил было спросить о чём-то, но его перебил раньше решившийся Фран: — После этого перекрёстка направо, — Рокудо слегка прицокнул и нажал на поворотник. — Эх, раньше бы что ли сказал — сейчас с трудом перестроимся, — Мукуро глянул вперёд, потом в стекло заднего вида и стал ожидать движения. Лёгкая тень усмешки со стороны парня. — Это ваша семья? — он указал кивком головы на фотографию, стоящую на передней панели, плавно переводя тему. Рокудо фыркнул и, полностью переключив внимание на руль, бросил короткое «Да». Фран пару секунд смотрел на своего учителя внимательно, сам Мукуро чувствовал каждой клеточкой тела, что его изучают насквозь, а вскоре тот добавил: — Красивая у вас жена. Да и дочка милашка — вся наверняка в маму, — чувствовал Мукуро, что всё это было сказано лишь для приличия — в голосе парня вовсе не слышались те нежность и восхищение, с коими обычно говорят о женщинах и детях. Поэтому он решил просто замять эту не совсем любимую для него тему, лишь неопределённо хмыкнув в ответ и промолчав. Вновь в салоне машины воцарилось непривычное молчание. Фран не знал, о чём ещё спросить своего нового учителя, а тот в свою очередь перебирал в памяти весьма неприятные моменты своей жизни, искривляясь порой в болезненной улыбке. Пробка же и не думала рассасываться. Вскоре Мукуро отошёл от своих мыслей и натянуто повернул голову в сторону парня, как бы вспомнив, что тот находится с ним и сейчас. — Ну что, Фран, сколько лет до этого занимался музыкой и игрой на скрипке? — шутливо спросил он, слегка нажав на газ и продвинув машину вперёд на пять метров. Тот безразлично пожал плечами и ответил: — Я вообще не занимался ею и даже знать не знаю эти ноты, как их читать и исполнять. А играю лишь в качестве этакого любителя-новичка. Что где услышу — сразу стараюсь воспроизвести сам, без этих нот, — он постучал пальцами по крышке футляра со скрипкой. Мукуро лишь хмыкнул, а после тяжко вздохнул, надавив на газ сильнее и раскручивая руль в правую сторону — в этом машинном застое стало образовываться какое-то движение. — Трудно с тобой придётся, Фран. Без, как ты их называешь, «этих нот» тебе ни за что не справиться с моими занятиями. Надо будет тебе их всё-таки подучить… Хотя знаешь, нет, я тебя этому и сам обучу — нечего тебе глаза мозолить в других кабинетах, — вдруг решил за парня Рокудо, мгновенно оживившись и наконец перестроившись на крайнюю полосу. — Так будет лучше, поверь. Будешь приходить значит в два раза больше. На следующем занятии обдумаем, когда. — Мастер Мукуро… — начал было Фран, но его перебили: — Серьёзно? — нешуточное удивление и насмешка в голосе, заблестевшие весёлостью разноцветные глаза, устремлённые на парня. — Да, серьёзно. Вы же так сказали мне вас называть. Так что я хотел сказать?.. А, точно: почему вы взяли именно меня к себе в ученики? Я, честно, поражён, — он спокойно уставился на Мукуро, пока тот поспешно проезжал через пешеходный переход, сворачивая направо. Развернувшись, тот бросил быстрый взгляд на Франа и вновь отвернулся. — Давай сделаем так, Фран: пока на этот вопрос я тебе не отвечу, а в скором времени ты и сам сможешь найти на него ответ. Обещаю. — Просто странно… — не унимался парень, снова занервничав и вернувшись к краю своей кофты, — там было много достойных претендентов, которые во сто и сто тысяч раз лучше меня играли на скрипке. Но вы выбрали меня. Я так понял, что этот поступок вам вовсе не присущ, ведь удивилась вся комиссия, которая единогласно была против меня. Я не понимаю… Что со мной не так? — Со всеми нами что-то не так, — просто и туманно ответил Рокудо, ухмыльнувшись. — Куда дальше? Фран недовольно выдохнул и кивнул налево. — Значит, не хотите отвечать? — Пока нет. Я же объяснил. А тебя это разве так волнует? Ты же вроде весь такой равнодушный, — решил задеть за живое мужчина, давно раскусив сущность своего ученика. Тот просто отвернулся к окну и угрюмо засопел, было слышно, делая вид, что наблюдает за прекрасным видом за окном, состоявшим лишь из серых, намозоливших глаза домов, злобных прохожих и грязного неба над головой. Романтично, чего ещё скажешь. Это действительно то, на что стоит посмотреть. А если честно, то Мукуро без всяких дополнительных намёков понял, что его юный скрипач немного обиделся. Но он же сам хотел казаться крутым и пофигистичным. Разве не так? Так почему такие простые слова его задевают? Или Рокудо вновь ошибся? Мимо же мелькали зажигавшиеся разными огнями дома, торговые центры, пестрившие своими вывесками, рекламами магазинов, фотографиями худых моделей и многокилометровыми пробками до них. Также проплывали за окном темнеющие парки с загадочно скрючившимися деревьями, странными личностями и их не менее странными собаками, потом виднелись какие-то полузаброшенные гаражи с мелькавшими очагами тёплых костров и приютившимися автомобилями рядом и наконец обычные, кое-как освещённые фонарями улицы. Во всё это время учитель и его новый ученик перекинулись лишь парами-тройками фраз, Фран изредка говорил, куда нужно сворачивать, и вообще, Мукуро стало невероятно скучно. Вскоре парень поспешно попросил Рокудо остановиться именно на этом перекрёстке и нервно схватил своими тонкими пальцами дверную ручку. Мужчина, вновь немного пробурчав про то, что было бы неплохо сказать об остановке раньше, всё-таки притормозил, вполне понимая, что не это здание и даже не эта улица являются домом этого холодного мальчишки. У него просто не было дома, в этом-то и весь секрет. Фран ещё сидел в машине, хотя Мукуро давно остановился, ожидая, когда тот выйдет. В это время по лобовому стеклу стали барабанить крупные капли, смазывая изображение невесёлого пейзажа за окном и превращая всю картину в густую серую массу. Хотя так было даже лучше — хоть не видно, какая мерзость происходит там, на улице. В боковое окно Рокудо увидел, как ураган наклонял чёрные деревья практически параллельно земле, срывая некоторые их ветки и пуская, словно больших сердитых птиц, в дальнее путешествие. В сердце мужчины что-то невольно дрогнуло, как только он представил своего юного ученика, идущего сквозь эту бурю и никуда в итоге не пришедшего. Сам Мукуро и вправду не знал, где тот коротал свои деньки — но выглядел парень прилично, его одежда, может, и не отличалась новизной, но была тщательно выстирана, даже выглажена, а сам он не выглядел убого или как-то отвратно. Может быть, несчастно и одиноко, но никак не плохо. Рокудо глянул на скрипача: тот крепко держал в руках футляр с инструментом и невидящим взором смотрел перед собой. Мукуро осторожно дотронулся до его плеча и тихо спросил: — Что с тобой? — Мелкая дрожь по телу, малость испуганные, но такие пронзительные зелёные глаза, приоткрытый от удивления ротик. Мальчишка действительно был в чём-то красив и необыкновенен, но, как и многие в своём возрасте, пытался упорно это скрывать и отрицать. На секунду, сам от себя не ожидая, Рокудо засмотрелся на Франа, а вскоре прокашлялся, отодвинувшись от него, и сказал: — Ты задумался о чём-то. Может, что-то стряслось? — Нет. Что со мной может случиться? — простодушно добавил парень, растянув губы в весьма натянутой и потому некрасивой улыбке. Всяко лучше было для мужчины искренность. Да и вправду, что может случиться с человеком, не имеющим определённое местожительство? С человеком, чей следующий день неизвестен, а прошлое покрыто мраком того, как он смог выживать всё это время? Действительно, совершенно ничего. Всё в порядке. Так все говорят. Нервная усмешка, проскользнувшая по губам Мукуро. Томительный вздох, вырвавшийся с губ Франа. Два направленных друг на друга взгляда: один больше равнодушный, но уже с ноткой благодарности, второй же неопределённый, но явно не отсутствующий, скорее, с какой-то просьбой, обращённой на парня… — Я, наверное, пойду. Спасибо, что довезли. В четверг приходить? — явно думая о другом, спросил Фран, стряхивая невидимую пыль с футляра. Рокудо упёрся одной рукой о руль и улыбнулся. — В среду, дурачок. Но скажи, Фран, куда ты пойдёшь? — пристально заглядывая в глаза ученику и вполне себе понимая идиотизм вопроса, спросил мужчина. Он знал, насколько это не его дело — заботиться о своём ученике, но не мог не проявить хоть каплю заботы к этому парнишке — чисто из-за какой-то внутренней, едва ощутимой симпатии. А откуда она взялась лишь за пару встреч — непонятно. Фран заметно напрягся (что, бывшее спокойствие подвело?) и сглотнул слюну, добела стиснув пальцы на ручке футляра. Повторяя про себя, какой он дурак, Мукуро продолжил со вниманием глядеть на скрипача. Тот поначалу хотел было сказать что-то, что его учитель точно бы принял за ложь, но осёкся, сам осознав, как это наивно и по-детски, и просто расслабился, усмехнувшись и наконец показав свою какую-никакую улыбку. Изменения на этом практически ровном лице были для Рокудо удивительны — то нервные подергивания бровью, то мелкие вздрагивания сухих, искусанных губ, то непонятные движения скул; именно все это выдало парня полностью, все его неясные чувства, двусмысленные сомнения и тайные думы. Он даже немного побледнел, понимая, насколько глупым выглядит именно сейчас. Но потом, как известно, Фран успокоился и прекрасно осознал, что в этой немой битве он проиграл — ведь Мукуро обладал исключительной энергетикой, порой заставлявшей людей бояться его и действовать согласно его планам. Рокудо его не то чтобы задавил, нет, просто он горячо хотел узнать правду о своем ученике — действительную, а не ту, которую предпочитал преподносить парень. Хотя это было вовсе не его дело — повторял мужчина себе уже в сотый раз — но он не мог противиться внутреннему желанию узнать, помочь. Хоть чем-нибудь, этому мальчишке. Хоть чем-нибудь… чем-нибудь. Правда, было совершенно непонятно, хочет ли того сам парень? Молчание между ними неприлично долго затянулось, оставляя больше неприятного осадка в душе каждого из них за определённое количество времени. И с каждой йотой этого затянувшегося времени тот промежуток становился меньше; вот уже и секунда стала вечностью. Наконец, поняв всю глупость своих действий, он сдался и просто отвернулся, делано положив руки на руль. — Ладно, забудь… — хотел было оборвать разговор он, как скрипач выдал: — Вы ведь знаете… Зачем спрашиваете? — вопросительный зелёный и совсем немного удивлённый синий взгляды встретились. Рокудо был искренне удивлён проницательности и наблюдательности ученика — он-то думал, что его частые походы именно по тем тропам, где играл мальчишка, собирая деньги, были незаметны и не подозрительны. Оказалось, что как он видел Франа насквозь, так и его тот… хотя нет, последний видел своего учителя не совсем насквозь, лишь какую-то его малую часть. Поверхностную часть. Ту, которую всегда принято показывать всем. А может, тот смотрел глубже? Как знать. Навряд ли пару встреч что-то дало ему. — Зачем спрашиваю? — с усмешкой повторил мужчина. — Действительно, зачем? — добавил он тише, словно себе. Он явно не знал ответа на этот вопрос. Да, наверное, и не за чем. Фран уставился на него вновь. Вновь наступила тишина, разбавляемая сырым и неприятным звуком капель. Тут парень всё-таки решился и нажал на ручку двери, развернув корпус и собираясь выходить. — Ладно. Я пошёл. Спасибо вам ещё раз, — ровно и опять без какой-либо интонации произнёс скрипач, впуская в салон противный холод и влагу. Мукуро в этот момент осознал, что ему бы следовало, как это он обычно делал, равнодушно кивнуть и произнести пару слов для приличия и поехать домой, к любимой жене и долгожданному ребёнку, но… Если бы это было правдой, Рокудо бы сдох со скуки и со своей лживости. Потому что не было у него ничего такого, ради чего ему хотелось бы возвращаться домой скорее. Точнее, было одно существо, но оно навряд ли будет принадлежать ему… Терять мужчине всё равно было нечего. Всё равно обыденность уже слишком наскучила ему. Так почему бы не рискнуть? Мукуро уловил момент, когда его ученик ещё не полностью вышел из машины, и несильно схватил его за холодную кисть руки, приостанавливая. Теперь одна часть Франа была под проливным дождём, а вторая — в сухости и комфорте. Вот всегда мы так живём — одной ногой здесь, другой там, третьей вообще чёрт знает где… Ах да, третьей же нет — мы её просто выдумываем. И вот, замерев в таком положении, они удивлённо поглядывали друг на друга; даже Рокудо был нехило удивлён своим действием. Но, кое-как собрав мысли в кучку, он начал: — Послушай, Фран… У меня есть к тебе предложение. Садись, — на самом деле, говоря всё это, мужчина вполне надеялся на отрицательный ответ: в характере парня просто вырвать руку из ладони учителя и спокойно уйти восвояси. Но ведь нет, этот мальчишка с ещё большим равнодушием принял сидячее положение и сделал грохот капель более отдалённым, закрыв дверь. С его слипшихся волос на резиновый коврик снизу капала вода, а чёлка полностью закрыла правый глаз. Фран осторожно отодвинул её в сторону и пристально глянул на учителя. Его длинные, но не густые ресницы были также частью покрыты капельками. А глаза!.. В них вновь непроницаемая туманная дымка, никак не дающая разглядеть внутренний мир юного скрипача. Бывает так, что порой методов дедукции, как у Шерлока Холмса, просто-напросто не хватает; больше о человеке скажет его взгляд, отражённые в них чувства, а здесь!.. Пустота, одна огромная пустота. Да и та скрыта иллюзией равнодушия, покрыта тонкой оболочкой спокойствия и затянута в широкие оковы холода. И как пробиться сквозь эту систему? — Так что, учитель? — словно поторапливая его, напомнил парень. Тот очнулся от своих дум — всё же этот мальчик умел зачаровывать — и поспешно ответил: — Ах да! Я о том, что у меня есть к тебе одно хорошее предложение… — Мукуро завёл дворники, чтобы хоть как-то настроить видимость сквозь густую пелену воды. — Короче говоря, раз я про тебя всё знаю, то у меня есть идея. Не то чтобы я хочу помочь тебе или что-то ещё, но… Понимаешь, просто этот элемент моей собственности мне не так и нужен — я его использую лишь в крайних случаях, которых теперь, надеюсь, не предвидится. А идея такова: у меня есть квартира. Как уже говорил, использую я её лишь в весьма крайних ситуациях. Грубо говоря, она у меня в запасе. Но сейчас стала мне совершенно лишней и ненужной, а продавать лень, да и отчего-то не хочется. Но, я знаю, если разрешу тебе там поселиться, то хоть чем-нибудь облегчу тебе жизнь. Идёт? Можешь жить там совершенно бесплатно. Хотя нет, плата будет, но о ней позже… — Если это плата телом, то я отказываюсь, — предостерёг Фран, косо глянув на мужчину. Тот рассмеялся. — Успокойся. Мальчики — не мой формат. При том же ты видишь? — он грубо ткнул пальцем в фотографию, прямо в лицо красивенькой девушки с огненными волосами и дьявольской улыбкой. — Я женат. Всё. У меня семья, ребёнок. Даже кот есть. Навряд ли я буду искать утешения в парнях. — Ну ясно… Тогда что же будет моей платой за проживание? Вы не из тех людей, которые готовы так просто одаривать незнакомцев аж целыми квартирами… — весьма правдиво заметил он, внимательнее всматриваясь в учителя. Тот усмехнулся и понял, что придётся выдать тайну, которую он хотел пока скрыть. И кто ещё после этого победитель? — Платой будет твоя музыка. Я действительно горю желанием услышать то, как ты будешь играть после моих занятий. По рукам? — в ответ послышалась лишь хитрая усмешка и тихое «По рукам». Машина Рокудо резко газанула с места и рванула по серому океану, в который вливались мелкие речушки с асфальта. Громадные волны сразу обрушивались на воображаемый берег, обливая порой с ног до головы нерадивых прохожих. А Мукуро, не обращая внимания на их ругань, гнал автомобиль на максимальной скорости, превращая обычную езду в морскую бурю. Отчего-то в душе он был рад сделке. Он взаправду хотел услышать хоть какие-нибудь (более профессиональные) звуки из-под смычка Франа. Может, в своих домыслах мужчина ошибался? Может, интуиция наконец подвела его, указав невидимой рукой на совершенно бесталанного парня? О, это Рокудо ещё предстояло узнать. Но чуял он, что не зря выбрал именно этого скрипача: быть может, его собственная кривая линия жизни уже куда-нибудь да выведет после стольких лет бесполезных витков? Быть может, это будет даже правильный путь?..***
В тот вечер Мукуро не поленился довезти мальчишку до дома, помог ему расположиться, даже снабдил его нужными вещами, а потом, ближе к часу ночи, отправился домой. Вспыхнувшая искра доброты его ничуть не смущала — он хотел услышать музыку и он её получит. Юный скрипач уже никуда не денется, ведь на него упал выбор Рокудо, а значит, его будущая жизнь обещает быть интересной и интригующей. А значит, сам мужчина уже навряд ли его отпустит… Возвращение же учителя домой лучше не описывать — пускай всё самое неприятное останется за рамками этого рассказа. Мукуро просто устал. Устал от такой тусклой жизни, от этого болотистого русла какой-то огромной реки, из которой он выпал, потому что однажды повёлся как дурак. Сейчас он был привязан, прикован, пригвождён к этому человеку; а рождение ребёнка полностью усугубило положение, заставив Рокудо насмерть привязать себя к ней. Если честно, сам учитель знал, насколько это низко для мужчины такое поведение и даже мысли о нём, но… не мог не блаженно закрывать глаза, представляя себе сумбурное путешествие куда-нибудь с кем-нибудь. Не так важно куда и какова конечная цель (приемлемо было даже то, если цели не было), главное — почувствовать долгожданную свободу. Вот, конечно, с каким человеком умчаться в дальние дали, Мукуро и не знал, но решил, что это должен быть поистине интересный ему человек. А всё это отчего? Рокудо всегда на этом моменте мысленно представлял себя каким-то суетным репортёром, который, будучи в самом эпике событий, судорожно рассказывает о ситуации позади него. И вот он, прикрывая свой драгоценный микрофон, кричит сквозь шум недовольной жены и плачущего младенца о том, что: «Сейчас я нахожусь в браке, в который вступил не по любви. Здесь реально плохо! никогда, слышите, никогда!..» Здесь микрофон ломается, связь пропадает, и человек оказывается погребённым под злобной девушкой, которая с претензиями наваливается на него, требуя сама не зная чего. Вот так и заканчивается его репортаж с самого центра происходящего, где он, не успевая дать нужный совет, погибает в двухтысячный раз. Но что поделать? Раз связали если не узы любви, а брака, то и у Мукуро были свои обязанности, которые он старательно исполнял. Маленькая девочка, названная Энн, реально сделала положение мужчины безвозвратным, но Рокудо был почему-то всё равно счастлив своему маленькому продолжению. Это, наверное, и было тем самым, что хоть как-то разбавляло его невесёлые будни: нянчиться с девочкой он любил, хотя это была забота матери, но всё равно, Рокудо находил время повозиться с ней. Так что, в общем говоря, семья у Мукуро была липовой; просто, для вида она существовала. Якобы и не придерёшься — раз семья есть, значит, ты нормальный (как гласили правила современного общества, наплевав на твои собственные чувства и особенности склада ума), так ещё и остальным, желающим пофлиртовать с тобой, предъявлялось табу в виде замужества — всё, не тронь меня, я до одури влюблён, раз женился и начал воспитывать ребёнка. Вот такую вот двойную стену ставило обыкновенное кольцо на пальце, которое мужчина привык снимать не только потому, что оно давило. Именно поэтому Рокудо привык в своей жизни всегда идти на риск, ибо терять ему было в принципе нечего. Ибо о его жизни мало кто беспокоился, редкому человеку он был нужен… нужен искренне, без эгоистичной подоплёки. Скорее всего, таких людей на свете просто не было и быть не могло — бывают же такие одинокие личности, которые, сколько их не окружай народу, всё равно будут бесконечно далеки от общества и ненужны ему. Таким был и наш герой, хотя он редко переживал по этому поводу; конечно, было пару грустных моментов в прошлом, особенно в юности, но мужчина это стойко выдержал, приняв с грубой насмешкой своё ужасное проклятие. А теперь вообще полностью забыл про это, растворившись в повседневных проблемах и отдав себя качественному обучению юных музыкантов. Это хоть немного заставило его позабыть о своей сущности… А в особенности его недавний ученик… Он весьма заинтересовал Мукуро. И чувствовал последний, что не только музыкой… или вновь ночные бредни воспалённого разума? Уж лучше это, чем нечто другое, думал Рокудо, переворачиваясь с одного бока на другой, — в последнее время его мучила отвратительная бессонница. Из-за громко и часто кричащего дитяти становилось всё труднее ложиться в кровать и засыпать; по привычке, в ожидании нового каприза, в голову приходили различные мысли, мешая спать. Не помогали ни снотворные, ни успокаивающие средства. Эта бессонница, кажется, была хронической. Как и одиночество порой. В случае с Рокудо — точно; так думал он сам. Через день, стоп… мужчина глянул на таймер — нет, уже завтра он увидит юного скрипача, который сейчас преспокойно отдыхал в его квартире и ни о чём наверняка не думал. Почему всё-таки этот глупец решился на такое предложение со стороны практически незнакомого человека? Мукуро с довольной улыбкой хотел думать, что мальчишке, как и ему самому, уже просто-напросто нечего терять, и он принял решение согласиться с учителем, понадеявшись, что так его жизнь станет лучше. И она скорее всего станет лучше. А вот его жизнь не изменится — может, совсем немножко, да и то только оттого, что в ней появится сам Фран и его возможно красивая музыка. Самому же Мукуро было тоже как-то всё равно на эту квартиру и всё, что с ней сделает парень: хоть сожжёт её или превратит в развалины. Главное — это то, что он сможет помочь пареньку хоть как-то, хоть чем-то. А уж как тот примет помощь — лишь его выбор, не иначе. Но Рокудо, удивляясь своим собственным желаниям, был бы поистине счастлив увидеть обрадованное, прояснившееся и светлое лицо ученика, с которого была бы стянута эта скупая маска равнодушия. И вот как раз таки стянуть эту маску и хотелось почему-то самому мужчине. Он просто верил, что под этим напускным спокойствием и холодностью скрывается совершенно иной человек. Быть может тот, которого он всю свою жизнь и искал? Ах, вновь глупые домыслы и те же самые ошибки, что и в молодости — бесполезная надежда. Лишь Мукуро до самого основания понял, насколько эти безумные мысли и мечты пусты и бесполезны, насколько больно потом принимать в свою нежную кожу осколки реальности, которая разрывается и сыпется стеклянным дождём откуда-то сверху. Нужного человека ему уже навряд ли найти… а этот мальчишка… лишь очередной ученик, не больше. Что же ещё, действительно, может связывать мужчину и парня с разницей в восемь лет? Только деловые отношения. Только… Усмешка. Глупо всё это. Как и затея Рокудо. Тут мысли мужчины прервал (к радости последнего) заунывный, прям под стать настроению молодого отца, крик маленькой девочки, разбуженной, по всей видимости, от какой-то весьма туманной причины, которую придётся искать самому Мукуро прямо сейчас. А мужчина был и рад такому повороту событий — какой смысл делать вид спящего человека, если ты таковым не являешься и навряд ли будешь являться последующие несколько дней до желанной покупки желанных снотворных? Рокудо улыбнулся и, пройдя мимо комнаты ненавистной жены, которая спала настолько крепко, что о таком глубоком сне можно было только мечтать, последовал в небольшую комнатку рядом, где спала его маленькая девочка. Хоть он и любил её, но ему было действительно стыдно перед ней за то, что она родилась в такой семье, где нет ни мира, ни согласия, ни понимания, словом, ничего. Возможно, если из родителей её будет воспитывать кто-то один, она и будет счастлива, но так… Короче говоря, ненавидя себя, но и не видя больше вариантов действий, Мукуро давно принял одно верное решение, которое скорее всего многие бы посчитали постыдным для мужчины. Но иначе было нельзя, ибо маленькая Энн выросла бы глубоко несчастной. Рокудо уже всё давным-давно решил, но… вот с претворением этих грандиозных планов в жизнь было пока что туго. Точнее, совсем никак. Мукуро, грубо говоря, с самого начала своего сознательного возраста понял, что совершенно ни на что не годен, несмотря даже на свои успехи в карьере, однако не думал, что его никчёмность дойдёт до такого уровня, что он не сможет решится сделать один единственный шаг. Один. Единственный. Как и обычно люди делают в такие моменты, он ждал некоего пинка со стороны. А его всё не было. Поэтому и оставалось сидеть в своей шикарной квартире, будучи явно не любимым и не нужным. Для Рокудо эта проблема была практически всю жизнь (или казалась?) важной и основополагающей, однако порой озвучить её полностью он не всегда мог. В душе он прекрасно понимал, насколько банален и не нов в своей трагикомедии, но да разве мы задумываемся о таких вещах, когда сами вляпываемся в подобную неприятную жижу? Навряд ли. Вот и мужчина был подобным же бедолагой. Но таковым себя не считал, ибо было и в его незавидном положении кое-что особенное, этакая палочка-выручалочка, то, что помогало ему действительно расслабиться и смочь насладиться хоть какой-нибудь спокойной жизнью. Музыка. Нет, не просто какая-нибудь, а именно мелодии, струящиеся из-под лоснящегося смычка изящной скрипки. То всегда казалось самому учителю по игре на этом инструменте сказочным, загадочным, прекрасным и по-настоящему возвышенным, несмотря на то что он сам слушал-переслушал подобной музыки. Мукуро был из того рода людей, которых называют истинными ценителями. Он мог, как никто другой, слушать и слышать музыку, распознавать, какие чувства в неё вложил исполнитель или не вложил, что сам переживал при этом, и как вообще существовал до исполнения своей мелодии. Именно эта особенность спасала его от саморазрушающих мыслей, которые стали в его случае привычными и даже обыденными. Мужчина искал успокоения и какого-никакого душевного баланса именно в скрипке и звуках, ею извлекаемых. Тогда он чувствовал, что становится действительно собой, погружается в себя, наконец начинает понимать что-то, как вдруг… волшебная мелодия на этом моменте обычно заканчивалась, к великому сожалению последнего. Ему всегда казалось, что именно тогда у него была возможность узнать нечто такое, что напрочь бы изменило его жизнь в кардинально другую сторону, но… но всегда для того чтобы это случилось было недостаточно чего-нибудь в музыке: то мастерства исполнения, то проблема состояла в самой музыке (её могло не хватить или она была не столь проникновенна). Поэтому, по известному всеми закону, тот самый пинок никак не приходил и, кажется, не торопился. И оставалось, таким образом, лишь глупо ждать и глупо надеяться. Непонятно чего и непонятно сколько. Но в довольно-таки сырой и по-детски непрофессиональной музыке Франа Рокудо смог увидеть то, что так долго он искал; точнее, нечто похожее на то самое, но пока не это. Именно непонятная туманность, загадочность, незаконченность в музыке юного скрипача натолкнули его на мысль, что, быть может, этот парнишка действительно чего-то стоит, если хорошенько взяться за него и потренировать до более высокого уровня. Конечно, мужчина мог ошибаться как никто другой, но хотел верить, что на этот раз его интуиция привела к верному выбору. Ибо ну не мог этот парень не быть!.. Да, Мукуро не всегда хотел признавать это, но решил, что стоит смотреть правде в глаза: он взаправду считал, что Фран не мог не быть гениальным музыкантом, ведь его музыка!.. А впрочем, стоит ли говорить? Мелодию, а особенно красивую, навряд ли можно описать простыми словами. Она подобна практически бесконечной речке, которая льётся то быстро, то медленно, то отливает блесками бушующих вод, то успокаивает тихой зеркальной гладью; иногда она кажется нелогичной, непонятной и сумбурной. Но в этом и состоит её прелесть: в непредсказуемости продолжения, в совершенной нечёткости и отклонении от всяких правил; в этом было что-то привлекательное, точно. Это Мукуро смог увидеть в отличие от остальных членов комиссии, которые привыкли к каким-то жёстким правилам и канонам в музыке и которые полюбили загонять своих учеников в те самые рамки. Рокудо же был явно не таким — что-либо традиционное всегда вызывало у него усмешку и отвращение. Он любил идти обходными путями, а не проторенными дорогами. Так что не всё, что вызывало недоумение и неодобрение со стороны остальных, должно было стать для молодого учителя таким же — часто же всё случалось с точностью наоборот. Такое несоответствие народным стандартам позволило Рокудо выбрать нищего зеленоволосого скрипача из всех остальных одинаково обученных и типично играющих музыкантов. Он понимал, насколько идёт против начальства и рискует своей карьерой и работой ради какого-то незнакомца, но не мог позволить себе этого не сделать. Сейчас мужчина старался жить так, как будто это был его последний день и на это была вполне себе уважительная причина. Поэтому надеялся он (возможно, бесполезно), что смог отыскать нужного музыканта, быть может, музыка которого сможет его исцелить (от чего?) и помочь осознать что-нибудь (что?). Всё это было туманно настолько, насколько было и интересно, поэтому совершенно понятно, почему Мукуро так заинтересовался. Высокий процент проигрыша в замышляемом деле его вовсе не расстраивал, наоборот, даже как-то согревал и приободрял. Хотя… Рокудо встряхнул головой, поняв, насколько глубоко ушёл вновь в свои псевдоразмышления — так с ним бывало часто, любил он поиздеваться над собой, чего теперь поделать? Сейчас же, обогреваемый ночным холодным светом луны, молодой отец нежно покачивал свою дочь, свою маленькую девочку. Пока его, но, возможно, в скором времени совершенно чужую Энн. Девочка начинала потихоньку утихать и засыпать — а что её разбудило, Мукуро до сих пор не понял, но, видимо, ничего серьёзного не произошло. Его взгляд то и дело перемещался с милого, пухлощёкого личика дочки на вид за окном — бархатным, синеватым, бесконечным небом он мог любоваться вечно. Его блестящие вкрапления звёзд, пятно луны, чёрные очертания предметов на его фоне — всё завораживало учителя. Ему всегда не без усмешки казалось, что, будучи жителем другой планеты, а не этой, он бы был во много раз счастливее… Конечно, глупые мечты, думал Рокудо, ведь таким людям, как он, всегда кажется, что они родились не там, не в ту эпоху и вообще не на той планете, что ещё раз доказывает их слабость. Пускай невидимую, но ощущаемую. А Мукуро не хотел казаться слабым. Он же сильный, верно? Вконец успокоив разбуянившееся дитя, мужчина положил её обратно в кроватку. За будущее Энн без него Рокудо не волновался — пускай женщина в соседей комнате и была плохой женой, зато была отменной матерью. В этом её нельзя было упрекнуть. Мукуро убедился, что малышка спит, и поплёлся в свою комнату, бесшумно закрыв за собой дверь. Он бы и посидел немного с ней — всё же в будущем наверняка таких моментов не предвидится — но решил слегка освежить свою туманно и меланхолично настроенную голову ночной прохладой. В комнате же Энн этого нельзя было сделать: ребёнок мог простыть, а мужчина любил устраивать в помещении полный холод, чтобы даже летом создавалось ощущение, что на носу может застыть сосулька. Так было проще переживать монотонные грустные ночи, в которые заснуть Рокудо не представлялось возможным вот уже как год или больше. Более или менее высыпаться он мог днём, да и то, у себя в дополнительной квартире, сейчас же, за неимением возможности уйти туда и завалиться на любимую софу, он порешил, что будет заливать внутренний неприятный ком, образовавшийся за ночь отсутствием сна, крепким чаем или кофе. Всяко лучше, чем ходить весь день, как чумной, и постоянно зевать. Однако о своём выборе отдать не совсем уж лишнюю квартиру пареньку Мукуро не жалел, ибо в этом смысле был действительно бескорыстен — когда дело касалось музыки, он мог отдать хоть целое состояние за неё, ни о чём вовсе не переживая. Так что учителю было как-то всё равно, что он не сможет высыпаться или лишний разок сбежать от скандала, — в жизни для него существовало нечто более серьёзное и лучшее, чем все эти поистине мелочные проблемки. Так что о завтрашнем… стоп, уже о сегодняшнем дне мужчина вовсе не переживал; наоборот, он старался поскорее уже приступить к занятиям с якобы талантливым учеником. Ему не терпелось увидеть, что же за музыку будет исполнять его юный скрипач… это нетерпение перерастало в тугой жар внутри груди, приправленный ещё к тому же острым желанием наконец понять что-то… может, про себя, а может, и про жизнь вообще. Кто его знает. Лично Рокудо сам не знал. И вот мужчина мог наконец открыть окно и вдохнуть долгожданного, с капельками ночной свежести и морозности воздуха. Он был для него некой инъекцией, поставя себе которую можно было забыться и уйти в совершенно иной мир. Как наркотик, только лучше — первый вредил организму, ветерок же, напротив, давал какую-никакую пользу. Да и видок из окна был, если честно, просто прекрасным. Что ещё требовалось в таком случае? Только ощущение собственного счастья, не иначе; вот только найти его было той ещё проблемой… Мукуро с натугой вздохнул и прикрыл глаза — ему было не к чему смотреть за окно, ведь он прекрасно понимал, что вид за ним никогда не изменится, как не изменится и его положение; для него было лёгким делом перечесть по памяти с закрытыми глазами все объекты в любом порядке, которые располагались далее подоконника. Слишком много ночей было проведено в бодрствовании. Слишком одиноко Рокудо было в те моменты. Обычно тогда и начинаешь уделять всё своё внимание самым незначительным вещам, начиная от стоявшей здесь каждую ночь гламурной проститутки и заканчивая кафедральным собором, виднеющимся на заднем плане и величественно показывающим свои ажурные башенки. Видок, полный контрастов, это уж точно. Сегодня Мукуро решил всё же приоткрыть лениво свои разноцветные глаза — наверняка улицы после дождя должны немного измениться. И действительно, разглядывание стало сегодня более интересным: в тёплом свете фонарей огромные лужи блестели, зияли своими чёрными водами и казались какими-то загадочными входами в сверхъестественные миры, доступ в которые, между прочим, был открыт не для всех и не для каждого; асфальты лоснились от влаги, кое-где виднелись умытые автомобили, плотно припаркованные друг к другу, а чёрные, скукоженные комочки птиц скромно жались на изгибах деревьев в соседнем парке при церквушке здесь же. Редкие люди выбегали из жарких пабов на пустынную, овеянную ледяным ветром улицу; а мелкий дождик ещё продолжал неприятно моросить — это всё, что осталось от недавней бури. Её последствия ещё не убрали — вон виднелось упавшее, словно беспомощный старец, дерево, также всё в округе было усеяно разномастными палками, мелкими листьями, сухими прутьями и пластиковыми лёгкими пакетами, которые ещё к тому же бессовестно летали по кварталу из одного конца в другой. Вот вдалеке зашумела сирена, по определению наводящая панику на людей, — либо где-то что-то горит, либо кому-то плохо, либо где-то совершается преступление закона. Рокудо усмехнулся: сейчас он и сам был готов сорваться и сделать что-нибудь этакое: виртуозно ограбить банк, хитро своровать дорогую картину или жестоко и со смаком изнасиловать какую-нибудь дочку богатенького папаши. Порой планы идеальных преступлений ярко высвечивались у него в голове, ему казалось, что, воплоти он их в жизнь, у полиции всего мира появился бы серьёзный противник, не какой-то там мелкий воришка. Да, мужчине иногда было противно от самого себя тоже — но что поделать, уж таким он родился. Его гений мог вполне быть направлен именно в то русло, Мукуро даже охотнее теперь согласился бы стать величайшим преступником, мафиози или маньяком — злодеем, короче говоря. Ему прекрасно подходила эта роль. Только вот сейчас, при сегодняшних обстоятельствах и иссякнувшей энергии, соваться в этот интригующий мир оружия и наркотиков было… мягко сказать, глупо. Сегодня он уже не сможет приковать к себе все взгляды, все слухи какой-нибудь удачной выходкой, а вот лет этак десять назад даже мало-мальски искусное ограбление вызвало бы восторг у всей преступной публики сего города. Хотя о чём это Рокудо? Какие преступления? Какая двойная жизнь? Что за глупые мечты? Разве может элегантный учитель игры на скрипке надевать ночью маску на глаза и идти ловить в тёмной подворотне заблудившихся девочек? О чём вы вообще? Способен ли этот интеллигент грубо разбить стекло и вытащить золотую, усыпанную бриллиантами корону, которой он некогда любовался? Кому скажи, не поверят. Потому что в глазах других он другой. Но знал бы кто его душу — навряд ли подошёл бы ближе, чем на километр: Мукуро же опасный, верно? Его невозможно любить, потому что приемлее и дешевле ненавидеть; а любовь слишком дорогое удовольствие, особенно в случае с этим человеком. Ибо когда-то охладевшее ко всяким чувствам и выбравшее предметом своего почитания музыку сердце очень сложно растопить и вообще — понять. Легче поиспользовать и забыть, как страшный сон, как попавшийся ноготь в пирожке с мясом. Именно так. Рокудо полюбил музыку: она хоть и была безответна на его чувства, зато и не имела ничего против и позволяла любить себя как угодно и, к тому же, бесконечно. Идеально, неправда ли? Вы всё ещё желаете увидеть и услышать типичный вечер типичного Мукуро? Вы точно уверены, что хотите узнать все его бредомысли, ужасные мечты и понять его отвратное мышление? Ведь вышеописанный клочок — лишь десятая часть его ночных размышлений о всяком разном, дальше — больше, дальше — хуже… Но, с другой стороны, наверняка не стоит утруждать читателя ненужными описаниями внутреннего мира героя и т.д. и т.п… ведь всё познаётся в поступках, верно? Вот и мы постараемся узнать больше об этом странном учителе через его действия, занятия и общение с другими людьми. Но, напоследок, всё же стоит сказать: Рокудо был непрост. Возможно, он и казался этаким липовым семьянином, неоценённым гением, циничным собеседником и странным учителем, но на самом же деле был далёк от этого всего. Сокрытого где-то в ущельях его души Мукуро не знал никто… быть может, так и не узнают никогда. Но всё же стоит постараться передать этого человека на страницах сего рассказа, правда? Может, получится всё-таки увидеть в нём одинокую душу, желающую любви и понимания? Или всё так и есть, как кажется: он эгоист-скептик, замаскированный под заботливого учителя? Что ж, попробуем узнать. Но удачи в этом деле явно желать не будем… Просидев всю ночь около открытого окна и любуясь видами тёмных холмов, усыпанных мелкими домишками и разного рода древними зданиями, Мукуро, когда небо стало приобретать более светлый оттенок, устало зевнул и прикрыл окно, потом подошёл к кровати и без задних ног упал на неё. Вот всегда так: всю ночь кажется, будто ты бодр и полон сил, а на утро ты — безвольная и уставшая груда костей и мяса, неспособная вообще в принципе что-либо сделать. Обычно от такого состояния амёбы помогали избавиться кофе или крепкий чай, однако сегодня Рокудо не надо было практически никуда идти, так что весь день на диване — и проблема решена: к вечеру энергия должна была восполниться. Хотя в полдень мужчине нужно было кое-куда сбегать… но то было не так важно и вообще, могло быть отложено до завтра, на первое занятие с Франом. Предстоящая встреча как-то не слишком прилично для его статуса будоражила Мукуро, заставляла переворачиваться с одного бока на другой чуть ли не каждую минуту и занимала все его мысли. Очень непривычное для учителя состояние, ведь обыкновенно занятия, точнее, само общение с учениками, занимало второе место по важности и было для мужчины самым лёгким, ведь увлечь ребёнка или подростка какой-нибудь интересной для него беседой не составляло для него труда, но этот ученик… Мало и весьма банально сказать, что он был странным, нет, больше: парень казался вроде и самым обычным, но, глядя в его поддёрнутые поволокой и заключенные в стеклянную пелену глаза, виделось, что сущность юного скрипача двояка, многогранна, непонятна и непостоянна. И это Мукуро слишком странно для него самого цепляло, принуждая в совершенно не традиционном для него стиле откровенно интересоваться парнем и его прошлой жизнью, предлагать какую-то помощь и тому подобное. Раньше мужчина не помнил такой заботы со своей стороны к ученикам: их общение было заключено ровно в дозволенные обществом рамки отношения «учитель-ученик» и всё. Именно, что всё, а не так, как нынче — Рокудо боялся признавать, но прекрасно видел, что походит со стороны своим поведением на вспыльчивого подростка, который в первый раз увлёкся какой-то яркой, эксцентричной идеей и не может остановить себя, полностью отдаваясь этому новому делу. Вроде бы, это и естественно. Но никак не для Мукуро: он уже далеко не подросток, а идея обучения и ваяния новых талантов для него пускай актуальна, но уже не так и необычна — это его работа, обыкновенная, повседневная, как у бухгалтера или менеджера, только учителя игры на скрипке. Должен же сохранять спокойствие, как сохранил его совсем недавно, когда получил в ученицы юную скрипачку, красивую и миловидную девушку богатого и влиятельного человека в городе, которая, к тому же, безбашенно влюбилась в него, и наверняка бы эта пара имела вполне официальное право на существование (ради серьёзной любви Рокудо был готов на развод), если бы не один небольшой, но важный нюанс: мужчина оставался совершенно равнодушен к своей привлекательной и молодой (плюс неглупой) ученице, поначалу лишь холодно принимая её знаки внимания, а потом и вовсе жестоко отказав ей в её чувствах. Тогда он преследовал одну цель: сделать из неё музыканта, и добился своего. Теперь ей открыты двери во все концертные залы, она — почитаемый и важный гость на всех празднествах, но вот её обыкновенной девичьей мечте и не суждено было сбыться… Рокудо хотел думать, что она наверняка забыла свою запретную любовь и начала встречаться с кем-то своего возраста или на год-два старше. Если честно, то он не видел в своей ученице ещё и возлюбленную — её музыка была прекрасна, но не до такой степени, чтобы влюбляться в неё без ума. В неё, в смысле, в музыку. Но и от красивой мелодии до красивого личика её исполняющей было недалеко, так что может подразумеваться и сама особа. Однако не подумайте сейчас чего плохого про учителя — он вовсе не переносил свои прошлые истории с девушками и их музыкой на сегодняшнего парня; для него такие отношения были не то чтобы противными, а, скорее, странными. Мужчина считал, что решившиеся на такое (то есть на любовь со своим же полом) должны испытывать минимум душевное и интеллектуальное единение со своим партнёром и любить его вопреки чему-нибудь (хотя бы существующим законам), а максимум — просто выбирать одного возлюбленного на всю жизнь, как бы это ни казалось на слух пафосным и смешным. Мукуро просто считал, что, осмелившись любить не так, как положено природой, ты делаешь действительно серьёзный и сложный шаг, который требует значительных размышлений и обдумываний последствий, а также отменной решимости. Поэтому и частая смена партнёров в таких отношениях… казалась ему смешной, а сама эта якобы любовь — просто ненастоящей, показушной, претворённой в жизнь лишь для создания какого-то имиджа или статуса. Не больше. Настоящие же чувства (именно в гомосексуальном плане) подразумевают под собой лишь одну единственную любовь… одного-единственного человека, к которому ты однажды испытаешь самую искреннюю привязанность и поймёшь, насколько ты хочешь быть полезным ему. Вот это действительно то, ради чего стоит родиться человеком… ради искренних чувств и светлой любви. Думал Рокудо, а потом столкнулся с реальностью и уяснил для себя, что подобное для нынешних людей — смех и только. И то положение, в котором он сейчас (то есть женитьба и ребёнок), было нормальным; и всем наплевать, что за спиной у него два отвратительных года замужества, притворства, ругани, расстроенных нервов и гадкого секса по обязательствам и один год плюс три с половиной месяца бессонных ночей, мешков под глазами, хронической усталости и ещё большей озлобленности на мир благодаря частому пребыванию дома. Именно это считалось настоящей любовью по современным меркам, правда? Именно это считали люди нормой и презренно фыркали в сторону тех, кому было за двадцать и кто не имел пока своей семьи по уважительным причинам. Именно в эту модную гадость умудрился вляпаться сам Рокудо, теперь вспоминая это с неимоверно тяжким вздохом и понимая, что уж лучше… нет, конечно, мужчина не был ярым приверженником гомосексуальных отношений и было ему ближе и понятнее изящное женское тело, но… смотря на своё сегодняшнее положение, он бы с радостью полюбил искренне и по-настоящему другого мужчину или парня и жил бы с ним долго и, что важно, счастливо. С превеликим удовольствием отдавался бы сладкой любви с каким-нибудь юнцом… хотя… отчего-то Мукуро с отвращением искривлялся на этом моменте, ведь, как уже говорилось выше, ему было приятнее женское тело, и любовь со своим полом он представлял не более, как платонической. В сексуальном плане его навряд ли могло возбудить мужское тело. Если только любимое… однако, скорее всего, такого человека у него уже и не будет. Он одинок. Так, видимо, и нужно. Мукуро вовремя отвлёкся от своих мыслей и повернулся на бок на своей твёрдой, как застывший бетон, кровати. Если дать волю его думоизлияниям, то можно наткнуться на такие дебри его души, от которых останется липкая холодная тяжесть где-то внутри. Так что не надо — нам от этой явно лишней информации не убудет, а самому мужчине уже давно должно быть всё равно: уж сколько лет живёт с подобным хламом (даже не грузом!) на сердце. Поэтому и ничего страшного, если какие-то его странности мы не узнаем — всё в порядке, так? Ведь всем всё равно… о боже, какая заезженная фраза, аж скрипит противным песком на зубах! Рокудо усмехнулся; он всегда делал именно этот отчаянный, чувственный, но вместе с тем и остеклевший от всяких эмоций подвид улыбки в ситуациях, когда его рассудок был уже на грани помешательства и мог начать вырабатывать безумные идеи, которые ничем хорошим обычно не заканчивались. Бетонная кровать, будучи на самом деле шикарным ложем, которое только мог позволить себе человек его уровня, продолжала быть местом пыток: на ней становилось душно даже при открытом окне, её мягкие простыни и одеяла были сейчас словно сделаны из грубого сукна в эпоху Средневековья, а сам каркас виделся мужчине глухо и пронзительно скрипящим, хотя на самом же деле не издавал и звука. Поворочавшись этак часа два здесь, Мукуро всё-таки порешил на том, что пора бы ему забыть о гениальной идее отоспаться сейчас и проследовать в кухню вслед за своей бессонницей, чтобы заварить крепкого чайку, выслушать крепкую тиранию жены, приправленную не менее крепкими словцами, и наконец тем самым крепко испортить себе впечатление от сегодняшнего дня. Всё как обычно, ничего нового и увлекательного. Рокудо знал, на что шёл, когда спускал одну ногу с дивана и поднимал своё бренное, с шумящей головой тело и плёлся к двери, ручка которой была скользкой и открывалась не с первого раза, словно остерегая своего глупого путника от этой глупой идеи. Скрип двери, как похоронный марш. Или это уже что-то в голове у мужчины не так? Ясное дело, после стольких бессонных ночей, количество которых перевалило за тысячу. Сотен тысяч. Ах да, мы же обещали не производить на страницах сего рассказа образы самых неприятных моментов? Упс. Тогда бы стоило исключить весь текст и оставить пустое поле; так получилось бы правдивее, о да. Но о какой правде может идти речь, если мир вокруг нас лжив?.. Так что, друзья мои, давайте хотя бы на некоторое время отпустим всё своё сознание ярким парусником в течение и поплывём по нему, просто поддавшись нынешней моде. Это будет совсем ненадолго, хорошо? Короче говоря, утро не задалось. Как и все другие тысяча сто девяносто одно утро. Ого, Рокудо и не думал, что уже считает дни с самого ужасного их начала — дня свадьбы. Как бы то ни было, дома сегодня он явно остаться не мог, ибо тогда к завтрашнему его не хватило бы на занятия с новым учеником. Наскоро сбегав в душ и одевшись, Мукуро выбежал из квартиры, успев попрощаться перед этим с дочкой, и запрыгнул в машину, с лёту давя на газ и уже через пару секунд вылетая на встречку. Почему он именно «попрощался» с дочкой? Да потому что не был уверен в том, что вернётся сюда сегодня вечером. Так он не был уверен всегда, но каждый раз ему приходилось с сожалением возвращаться на старт, с которого утром будет сделан марш, кажущийся ему решающим. И так по кругу. Круг. Цикл. В этом есть что-то, пускай и не очень хорошее. Ах, снова это премерзкое обещание!.. Рокудо же покорно решил таки перестроиться на нужную полосу, чтобы злобные камеры на фонарных столбах не засекли его в который раз и, скорее всего, на сто первое нарушение правил дорожного движения не забрали у него права. Ведь если мужчина лишиться машины — лишиться практически всего того, к чему он мог испытывать позитивные эмоции. А список этих вещей (давайте назовём это пока именно так грубо) был коротким: поездки на дальние расстояния в чёрт знает какие места и… скрипичная музыка. Вот и всё, что могло заставить биться сердце учителя быстрее; да-да, практически как тогда, когда мы с вами влюбляемся, только вот теперь любовь вызывала у Рокудо не более, чем усмешку. Точнее, вроде и готов он был удариться во все тяжкие в самую настоящую любовь, а впрочем… Всё это теперь стало для него глупым и ненужным. Мужчина прибавил газу, но вынужден вновь снизить скорость — чёрт бы побрал эти утренние столпотворения людей и машин, в одночасье спешащих на работу. Конечно, мужчина тянул время, это стало понятно всем, но сейчас был крайне недоволен пробкой, ведь больше ему нравилось движение вперёд, чем застой на чём-то одном. Правда, в жизни у него всё получалось с точностью наоборот: движение казалось пугающим и непостоянным, а застой был ближе сердцу. Дурацкая философия. Куда ехал, он не знал. Да и надо ли в таких случаях? Ему просто хотелось поездить по дорогим сердцу местам, которых у него, в принципе, и не было. Ладно, просто по каким-нибудь уютным местам, но только не домой, нет. Там Ад. Скорее бы наступил завтрашний день и занятия с Франом — гнить в безделье Рокудо ненавидел. Так же, как ненавидел и себя со своими слабостями и не по-мужски странным характером. Потому что сейчас он стал ездить именно по тем местам, где… впервые встретил этого юного скрипача. Как-то ведь мальчик себе зарабатывал на жизнь, размышлял мужчина, если не музыкой, то хотя бы красивым личиком. Но Мукуро уже и тогда понравилась именно его мелодия, неровными водопадами льющаяся из-под смычка. Он не мог просто пройти мимо начинающего таланта, каждый раз бросал значительные суммы денег, при этом оставаясь глубоко в тени, прикрываясь капюшоном. Наверное, из всей заработанной суммы денег половина была бескорыстно отдана Франу именно его учителем игры на скрипке. Рокудо нисколько не жалел, хотя и до сих пор сомневался, правильно ли сделал, выбрав парнишку себе в ученики. Ну ничего, время покажет. Главное — исполнилось крошечное желание мужчины, что само собой являлось огромным праздником для него. Парень играл в разных местах, в противоположных частях города, чаще всего в шумных, обшарпанных станциях метро, редко — на современных и ухоженных станциях, где на него с интересом поглядывали все, кому не лень; быть может, музыка его резала уши профессионала, но для обывателя была вполне годной, так что его небольшая чёрная сумочка, как помнит Рокудо сейчас, с потёртым рисунком белого тигра, была всегда наполовину полна. В основном, довольно-таки приятная внешность Франа цепляла девушек нежного возраста, чуть младше его самого или же ровесниц, которые, произнося умильные звуки, высыпали чуть ли не всю мелочь своих разноцветных кошелёчков понравившемуся скрипачу. Но только Мукуро отправлял в полёт лёгкие купюры с огромными для парнишки цифрами не по этой причине, а за его неплохую музыку и усердную старательность. Ведь из раза в раз тот начинал играть всё лучше и лучше, и это дорогого стоило, по мнению самого учителя. Так и было… только вот мужчина явно оплошал в кое-чём. Он считал, что остался для нищего музыканта этаким обыкновенным невидимкой, богатеньким и щедрым анонимом и просто великодушным средством существования в капюшоне. Но и юноша был не глуп: распознал своего помощника, быть может, как-то вычислил его, узнал что-нибудь о своём спасителе, а его приход на вступительный экзамен, таким образом, мог быть не от балды, а именно от желания… отблагодарить? подыграть? попробовать? Чёрт его знает. Или всё гораздо проще? Этого мальчишку было легче умертвить, чем узнать от него что-либо. Но для Рокудо он всегда останется самым обычным, пускай и со своими странностями подростком; он сам давно решил, что не будет искать теперь во Фране этакую загадочную личность; юноша — обыкновенный музыкант, таких тысячи. И всё-так установленная мужчиной система давала конкретные сбои… Мукуро всё же пытался проникнуть сквозь туманные очи своего ученика, силясь понять и узнать что-то о нём. Найти. И находил. Что-то. Но что же? Стыд и срам, но он не знал. Вообще ничего не знал — так тогда получается. Это было всё, конечно, похвально: и ностальгия, и свежий ветерок, идущий на пользу невыспавшемуся организму, но быстро текущее время никто не отменял. Так что сегодняшний день, прошедший под знаком дальних путешествий и бесконтрольного мотовства, подходил к концу, и Рокудо испытывал по этому поводу схожие чувства, как если бы подходил к концу полюбившийся фильм, замечательная книга или нечто другое — только так можно описать более простыми нам словами его состояние. Вернулся мужчина за полночь. Благо, его не встретила шумная жена, иначе ребёнку поспать бы не удалось. Мукуро с особой осторожностью прошествовал мимо всех комнат и добрался до своей, наконец-таки имея возможность прилечь и выспаться. Завтра он не хотел выглядеть усталым, поэтому-то и завалился в кровать сразу, через пять минут уже вовсю сопя. Точнее, опять ошибка, уже не завтра, уже сегодня; сегодня будет его первое занятие с Франом, сегодня произойдёт волновавшее его весь день событие, с сегодняшнего дня начнётся, кажется, новая жизнь, которая выведет его из глубокой душевной спячки. Всё это — сегодня. Сегодня — наверняка хороший день. Сегодня… Только вот знал ли Рокудо, насколько он недооценил значение этого судьбоносного дня? Верно, нет. Однако вскоре мужчина поймёт свою… не то чтобы ошибку, но маленький промах. Хотя название для этого поступка не было, как не было и характеристики. Так попытаемся же понять, что такое упустил Мукуро, из-за чего же конкретно влип. А всё началось с обыкновенного первого занятия…