Музыка абсурдной жизни

Музыка — единственное безгрешное чувственное наслаждение. Сэмюэл Джонсон ©. Люди практически никогда не живут, но всегда надеются, что будут жить. Вольтер ©.

      «У каждой музыки есть такие пару слов, которые бы охарактеризовали её практически полностью (как известно, достоверно описать мелодию нельзя). Они могут обозначать что угодно, хоть самое невероятное и не приходящее сразу на ум. Это выбор лишь самого внимательного слушателя с тонким чувствительным слухом и хорошим словарным запасом. К таким людям я могу без капли самолюбия отнести себя. Так вот, мой Фран, твоя музыка не иначе, как музыка абсурдной жизни… нашей с тобой жизни».       Бывает так, что поток мыслей вроде и кажется бесполезным, смешным и идиотским, на самом же деле является самым серьёзным и содержащим в себе долю правды. Таким образом размышлял Мукуро, сидя и слушая, как играл его юный скрипач, на ходу пытаясь подметить недостатки — по-другому с этим парнем было нельзя, обязательно его критикуй. Но ведь это и хорошо, наверное… саморазвитие, самоанализ; мудрые вещи Фран говорит. Рокудо было не чуждо звание критика, да причём серьёзного и никого не щадящего, но в этот раз умения все растерялись, рассыпались, словно бусы разорвавшегося ожерелья на полу, и ни одного отрицательного слова про это музыку учитель произнести не мог: всё казалось замечательным. Наверное, здесь уже объективное мнение смешивалось с личными вкусами. Как некстати! Однако, пытаясь как-то оправдать свои недавно возникнувшие мысли, синеволосый мужчина слегка подумал и вновь взглянул на музыканта, исполняющего последнюю часть: что-то заводное, бешеное, экстра неординарное действительно было в его музыке, будь то хоть самый спокойный в мире этюд. Да и вообще в самом парне было нечто похожее, недаром же говорят, что каков музыкант, такова и музыка. Он уже давно не тот флегматичный скрипач. Странно, а музыка с тех самых пор так и не поменялась. Может, это выделывание было лишь фальшивкой? О, зачем Мукуро себя об этом спрашивал: он и так знал с самого начала всю сущность Франа! Всё, всё знал, знает и сейчас, чем могут обернуться их недолгие занятия. Знать бы только выход, до осознавания которого учителю, увы, пока ещё далеко. Или поступить так, как велит сердце, то есть сокрытая в нём тень безумия? Мужчина точно не мог сказать, как правильно, как надо и что вообще делать ему с мальчишкой. Однако остро чувствовал приближение развязки; но, с другой стороны, разве была кульминация в сей истории? Как помнил синеволосый, каждое занятие было сплошь и рядом (с некоторого времени) спокойно, ничего особенного не происходило, в то время как на самом деле происходило много всего…       Сказав Франу пару слов о его музыке и на ходу придумав малюсенький минус в звучании, чтобы дать парню поработать, Рокудо вновь окунулся в актуальный вопрос. Отчего-то ему казалось, что вся эта случившаяся белиберда — одна сплошная кульминация, что конец будет столь же резок и вызывающ, как и сама «игра». Нет, это была точно не игра. Какая-то пародия, но не она, клялся Мукуро, в страхе осознавая, что всё так и было. Становилось всё сложнее принимать то, что они оба слишком увлеклись друг другом, слишком многого себе позволили, слишком огромное количество поводов дали друг другу, вполне понимая значение каждого лишнего жеста и каждого лишнего слова — они были хорошими специалистами в области познания людей, но эта битва двух психологов должен же когда-нибудь закончиться?.. Или нет? А впрочем… мужчина усмехался и отметал эти мысли, как ненужную посуду со стола, сладостно слыша её грохот. Как там говорилось: я знаю, что ничего не знаю? Верно, для них это выражение подходило как нельзя лучше, ибо каждый из них надумал неизвестно чего про себя, про свой ум и таланты, на деле же… учитель ухмыльнулся, не любя признавать за собой какие-то слабости даже в мыслях; на деле же они оба были глупы, как малые дети, и ничегошеньки не смыслили в друг друге. Все эти хитрые слова и залихватские выражения были лишь позёрством, не более. Они искали лишь утешения в этих безумных играх, наслаждаясь временной передышкой от стрел несчастий, втыкавшихся в них, когда они выходили из зоны влияния друг друга. Просто Мукуро и Фран хотели знать, что не одиноки, с замиранием сердца и трепетом ища столь знакомые глаза в бушующей толпе. Просто… они тоже люди, хоть и странные. Впрочем, как и все мы. Ничего особенного. А все эти пререкания — лишь внешняя корка, маска, на которую должно обращать внимание другим.       А так ли близок конец? Мужчина не хотел пока думать об этом. Почему-то сердце от этой мысли со скрипом сжималось. Он уже не считал занятия, если уж рассказывать всю предысторию сегодняшнего урока. Цифры один и восемь стали самыми важными, хотя в прошедшие дни произошли куда более важные события, а в принципе, тоже не намного важные… Что случилось недавно, довольно-таки скучная и неинтересная история, лучше в таком случае начать с Франа, с того, как он себя вёл и что говорил. В последнее время навыки и способности мальчишки пошли в гору, его полностью захватила игра на скрипке, тренировки и ещё раз тренировки. Он обожал свой инструмент, свои уроки, своего учителя… а вот это уже навряд ли. Словом, то, для чего они оба объединились ещё изначально, стало потихоньку проявляться, да и обещанная плата за квартиру звучала не раз на дню, услаждая слух Мукуро, заставляя его испытывать те самые эмоции, будто он слышит мелодию в первый раз. Казалось, тишь да гладь, чего ещё здесь желать? Однако сам мужчина чувствовал, как что-то между ним и этим скрипачом постепенно нарастало, наполнялось, словно пакет с водой, который в любую секунду мог порваться и выплеснуть жидкость наружу. Также и эти странные чувства и ощущения: казалось, что скоро-скоро они возьмут да и выльются на них, взорвутся, короче, ярко дадут о себе знать. Это-то и было страшно… Хотя нет, ожидание было не столь страшно, как незнание того, что тебя ждёт после этого всплеска: можно ли будет владеть собой тогда? Вот и Рокудо не знал…       Вопреки всему этому (учитель прекрасно догадывался о том, что не один находится в предвкушении какой-то динамики), отношения «учитель-ученик» дальше так и не зашли. Даже на «друг-друг» это было не похоже — оба, как могли, сопротивлялись этому. Мукуро старался держать Франа на расстоянии, сам не осознавая, как потихоньку притягивает его к себе, парень же хотел казаться скрытным и немногословным, в упор не видя, что в очередной раз рассказывает мужчине свою маленькую тайну. Сопротивление и мираж деловых отношений — всё было ложь. А особенно эти отношения… то было неправдой, получается, вообще в квадрате! Но учитель и его ученик, естественно, уверяли себя в обратном, жёстко самообманываясь. Как сложно будет распутать им этот клубок в конце… но сейчас ли об этом? Отложим, отложим пустословие на дальнюю, никому не нужную полочку!       Видя грандиозные успехи своего скрипача, Рокудо поспешил начать его продвижение по карьерной лестнице, зная, что к нужному моменту тот осилит предлагаемые планки. Словом, он начал искать место под солнцем для него, уже резервируя места в плотных концертных залах (пускай и малоизвестных) и отправляя заявки во многие-многие места, расхваливая ученика как только мог. Зная Мукуро и его талантливых ребят, практически все учреждения отвечали согласием, а отказом лишь в том случае, когда не было мест или по другим уважительным причинам. Рокудо всё давно просчитал: заявлять о себе надо было, ибо даже пускай так, на ранних этапах и с пускай маленькой подготовкой, о тебе уже должен знать мир, иначе другие музыканты отобьют у тебя эту возможность. Мир шоу-бизнеса был не так далёк для мужчины, он сам когда-то для себя выстраивал хитромудрый план, по которому вёл теперь своих учеников. В наше время о себе нужно было просто кричать, орать во все голосовые связки, иначе погибнет твой талант вместе с тобою под кучкой бесталанных людишек, которые будут нагло вырываться вперёд. Синеволосый вовсе не желал такой участи Франу, поэтому порешил, что возьмёт все хлопоты на себя. Он уже посвятил парня в свои великие планы, точнее, в скором времени уже принадлежащие самому скрипачу. Тот был не против, но оказался не уверен в своих силах, на что учитель одобрительно похлопал его плечу и доверительно произнёс: «Даже не думай. Сможешь и точка». После этого зеленоволосого не одолевали сомнения, хотя иногда он ещё призадумывался над этим. Однако Мукуро считал его уже полностью готовым для выступлений, причём уже в более грандиозных концертных залах, чем в местных малогабаритных. После того неудавшегося практикума прошло уже чёрт знает сколько занятий, соответственно, переиграл парень сотни этюдов по нескольку десятков раз. В этом проблем не было вообще. Всё шло спокойно, хорошо, продуктивно. Внешне. В душе же мужчина чувствовал странные завихрени, предвкушение жёстких перемен и неожиданного исхода. А может, то были лишь его желания. Как знать.       Рокудо сам не заметил, как проговорил пару дежурных фраз музыканту, чтобы приободрить его похвалой и желанной критикой, и сейчас с интересом наблюдал, как тот складывал свой инструмент в футляр, привычным движением закрывая замки. Кажется, что-то о домашнем задании синеволосый также успел сказать, ну и славно. Его глаза не сходили с мальчишки, лишь иногда плавно перебегали в другую сторону, когда тот оглядывался на него. Мукуро вдруг вспомнил, что уже давненько они ни о чём важном с ним не говорили, хотя бы не касающимся уроков, что вот уж как две недели он не бывал у мальчишки в гостях и где-то столько же они никуда не ходили вместе. Хотя к чему это всё? Сей союз не ради забавы и удовольствия, ради выгоды одного и известности второго. Всё. И они уже практически добились своих целей. Действительно, в будущем их скоро ждёт расставание. Да и сейчас эти взаимоотношения кажутся глупой шуткой, не иначе. Все эти общие дела, прогулки, помощь друг другу, положительные эмоции — всё теперь казалось фальшивым и смешным. Потому что было бесполезным. Середина лета на дворе — майская импульсивность кажется пережитками давнего прошлого, такого наивного и горячего. Верно, с прекращением весны всё становится скучным и обыкновенным. Только вот прекратилась ли эта самая весна в душе обоих? Быть может, есть вероятность наскрести объедки надежды там?       Оказывается, нет. Рокудо тщательно прислушивался к себе, стараясь распознать прежние эмоции и чувства: ноль. Ничего ровным счётом. Глубокое запустение. Во Фране, наверное, та искра уж давно пропала. Да и зачем это? Глупости. Нет больше того восторженного, практически влюблённого взгляда изумрудов. Всё прошло. Так и нужно. Решительно никаких изменений не требуется их жизням — так правильно. У каждого своя дорога и своя жизнь. Эта встреча случайна, как впрочем, и тысячи других. Это лишь было иллюзией — кажущееся уменьшение расстояния между ними; миллионы световых лет как были, так и остались. Даже увеличились. Но это к лучшему. Мужчина не сожалел о спаде эмоций и возвращении равнодушия. Да и мог ли он сожалеть? В его понимании не было такого слова. Правда ведь?       Он хочет думать, что да. Но отчего-то сквозь его серое, тягучее существование пробивается светлый луч какой-никакой надежды. Кстати, почему её всё время сравнивают с лучом? Мукуро это раздражало. Он не любил стереотипов. Как обозвать это состояние? А в общим, наверное, велосипед мы здесь явно не изобретём: разве его положение уникально? Это банально, глупо, и никак, кроме приевшихся слов, сие состояние не описать. И синеволосый учитель должен не задумываться над этим, а просто равнодушно плевать на сложившееся с высокой башни. Про колокольню говорить не будем — святое в этой истории не должно быть опорочено. Собственно, это он и делал: строил из себя лишь учителя, никоим образом не стремясь заручиться дружбой парнишки. Казалось бы, живи себе преспокойно да радуйся. Но всё было с точностью наоборот. А всё почему? Потому что это было неправдой. Мукуро и Фран крупно заврались нынче. Кто осмелится порвать сей порочный круг?       «До следующего занятия, мастер Мукуро» — «Пока-пока…». Вот и прозвучали финальные аккорды этого дня. Следующая часть — самая нелюбимая и уже менее поэтичная для Рокудо. Но о ней позже. Почти бесшумно закрылась дверь, сразу за этим на мужчину нахлынули разные неприятные мысли о возвращении домой, о скукоте последующего полдня (занятие сегодня считалось укороченным) и ещё следующих суток. Как только мальчишка выходил из зоны его видимости, мгновенно нагнеталась атмосфера. А почему так, чёрт разберёт. Только вот было это словно острием ножа по телу, с последующим протыканием тонкой кожи и прониканием дальше, внутрь, и разливанием вокруг своей ненужной крови. И тогда руки будто не твои, но чувства, как на зло, всецело твои, и ощущаешь ты боль во сто тысяч крат сильнее. А если короче, то становилось просто одиноко. Волком выть, слава богу, не хотелось, но вот побиться головой о железную стену — самое то. Стоп. Ему же всё равно. Мукуро — лишь учитель, обязанность которого прямая и непосредственная: обучать. Симпатии все отметаются. Фран ещё ребёнок. Что ему от него? Какая польза? Значит, нужно остаться на прежнем месте и просто завершить это очередное обучение. Так почему же он сейчас, сломя голову, срывается с места и, практически вырывая дверь с петель, несётся по лестнице, надеясь увидеть знакомую зеленоволосую головку? Почему так стремится приблизить парнишку к себе, отметая напрочь разумные идеи об увеличении расстояния между ними? Почему вновь готов говорить кучу глупостей, лишь бы отсрочить расставание хотя бы на часок? К чему эти сантименты?       — Ого, учитель, вы так запыхались! Неужели за мной бежали? — лукаво спросил Фран, оборачиваясь на оклик.       — Нет. Разминаюсь, пробежки делаю. Полезно после работы. Однако вместе с тем и тебе я хотел кое-что предложить… — лихо уклонившись от каких бы то ни было подозрений, ответил Мукуро, дыша глубоко и тяжело после такого забега. Скрипач поначалу крупно заинтересовался, поднявшись по ступенькам чуть выше, а вскоре его лицо приобрело прежнее хитрое выражение. Рокудо чувствовал, что тот знает все его слова наперёд, но спешить не хотел.       — Ты сейчас свободен? Может…       — Я не против очередной прогулки. Туда же, куда и обычно, мастер? — зеленоволосый перебил его, но мужчина ни в коем случае не сердился: наверное, это было ожидаемо. Он лишь кивнул. Под выражением «туда, куда и обычно» они с ним условились принимать парк, который находился поодаль и в котором прошло их восьмое занятие. С тех пор они там были миллион раз — приятная спокойная атмосфера царила в нём, какие-то хорошие воспоминания приходили им в голову, заставляя создавать здесь и сейчас новые, чтобы в будущем было что припомнить. Эти полузабытые моменты Мукуро хранил у себя в голове в том виде, в котором смог их откопать, ведь знал, что в скором времени даже эти обрывки станут дороже целого мешка золота. Уж каково это для Франа, он не знал, но для себя давно выставил им цену. Сказав парню о том, что придёт через две минуты, Рокудо стремглав побежал обратно забрать кой-какие личные вещи и закрыть кабинет. Когда всё было сделано, он вернулся: музыкант ждал его около входа в школу и, смотря в пол, улыбался, видимо, вспоминая хорошую шутку или что-то из своей жизни, но обязательно приятное. Именно тогда мужчину посетила мысль: «Если это какой-то момент из твоей жизни, Фран, то ты даже не представляешь, как я хочу, чтобы моя фигура вырисовывалась там хотя бы на заднем плане. Это моё самое искреннее желание. Так что же?..» Ничего не сказав в действительности, синеволосый просто осторожно дотронулся до плеча скрипача, и они отправились переходить дорогу. Вот и те самые ступеньки, по которым когда-то давно Мукуро бежал за своим обидевшимся (можно так сказать?) учеником, и перила, на которых сидел сам Фран, будучи чем-то взбешённым. Или такое слово слишком громкое для его спокойных эмоций? Сейчас уже навряд ли можно сказать точно. Но отчего-то, в этот солнечный вечер с его усталыми, возвращающимися домой прохожими, с приятным, мягким и совсем летним ветерком, с невообразимо и особенно красивым закатом и разноцветным, как палитра художника, небом, Рокудо был совершенно счастлив, счастлив так, как был счастлив, наверное, только в раннем детстве, когда все муки и страдания были ещё впереди, а сейчас — только прекрасное настоящее. Впервые за двадцать лет он ощутил себя живым, не ходячим мертвецом с иногда раскрывающимися глазами на музыку, а действительно живым, бодрым и энергичным человеком. Он чувствовал: рядом идёт не просто его ученик. Кто-то более, чем просто он. Будто какой его спутник с очаровательной улыбкой и изумрудными глазами. Всё это было так гармонично и хорошо, что мужчина сам не заметил, как широко улыбнулся. Кажется, вот оно, счастье?       Они с Франом разговорились о каких-то мелочах, о которых в такие моменты только и нужно говорить, всякие серьёзные философские темы автоматически отметались. А ещё Мукуро заметил, что его ученик, если его хорошенько разговорить, тот ещё мечтатель. Он с умилением, едва скрываемым, смотрел на воодушевлённого Франа, рассказывающего о своём представляемом будущем.       —…И вот, когда я стану знаменит и богат с помощью этих концертов и выступлений, я буду у многих на слуху. А вы знаете, что это значит? — Наивный зелёный взгляд, поднятый вверх палец в знак внимания. — Это значит, что я буду работать в три раза больше, но ни в коем случае не устану. Я разбогатею ещё больше. А дальше буду налаживать свою жизнь.       — Оу, и как же? — подыгрывал ему Мукуро, выражая искреннее удивление. Ему просто нравилось наблюдать за столь открытым и весёлым, к тому же ещё до черта наивным Франом. Ворота парка тем временем оказались уже далеко за их спинами, впереди — необъятные просторы зеленеющего пространства, подсвеченные переливами главного бриллианта на небе — солнца. Парень будто бы задумался, а потом, прокрутив речь в голове и подставляя самого себя освежающему ветерку, подувшего со стороны учителя, продолжил:       — Ну… это представляется мне таким: сначала я обзаведусь квартирой, грамотно распределю свои финансы, быть может, займусь бизнесом. Есть вариант получить второе высшее. — «Будто первое у тебя есть», — насмешливо подумал Рокудо. — А потом… потом женюсь. Да, точно, женюсь. И надобно это обустроить пораньше, чтобы совсем не быть стариком, когда мои дети подрастут. Возможно, также отправлю их по музыкальному пути. А вообще, пускай сами выбирают. Я настаивать не буду, — просто выговорил парень и, словно согласившись с самим собой, пожал плечами, при этом улыбнувшись. Мужчине было смешно слушать такие речи — для него детский лепет, не иначе, но было для него то смешно не так, чтобы с завистью, злорадством и тому подобным, а смешно легко, приятно и воздушно. В душе он искренне надеялся, что мальчишке удастся претворить мечты в жизнь. Тогда это будет для него лучшей наградой и лучшим подарком. Кто-то вдалеке пускал мыльные пузыри; мимо них, занесённые ветром, пролетали радужные, лоснящиеся сферы, маленькие и огромные, одна из них лопнула прямо перед носом зеленоволосого, заставив его утереть выступившие от мыла слёзы. Мукуро с улыбкой посмотрел на него, а потом на маленького пухлого мальчика, который бездумно дул в пустое колечко, силясь выдуть из ничего огромный пузырь. Это было настолько мило, что не передать словами. Наконец, утеревшись, скрипач усмехнулся и также обернулся на малыша; его глаза как-то по-особенному засияли.       — Вот как только у меня будут дети, я куплю им сто баночек мыльных пузырей. Вы даже не представляете, как в детстве я мечтал хотя бы об одной такой!.. — Фран насилу смог повернуться обратно.       — Ты же понимаешь, чем обернётся покупка тебе этих мыльных пузырей, — подмигнув ему, проговорил Рокудо. Взгляд парня в один миг посерьезнел, он сам тяжко вздохнул, улыбнулся и покачал головой. Видно, ему было всё понятно без всяких дополнительных слов. Они зашагали дальше по ровной дорожке; мимо них пролетали, словно метеоры, велосипедисты, обдувая попутным ветром. И двух минут молчание не продлилось — просто потому, что не могло в этот прекрасный день.       — А сколько ты хочешь детей, Фран? — оглянувшись на него, спросил учитель, поправляя пиджак, который держал в руках. Тот вновь оживился и глубоко призадумался.       — Ну, наверное, двух. Или трёх. А вообще не знаю. Как пойдёт. Да и не всё ли равно? — он усмехнулся, защелкнув получше тот самый сломавшийся замок на футляре.       — А жена какой должна быть? Или ещё не определился? — с усмешкой спросил мужчина, теперь уже вовсю уставившись на парня. Тот стал серьёзнее и даже хмурее.       — Оу, у меня много требований. В-первых, она должна быть…       — Смотри, так никогда и не женишься! — Мукуро шутливо похлопал его по плечу и ещё больше расплылся в улыбке, заметив недовольное личико своего ученика. Но в ту же секунду оно прояснилось, и Фран просто рассмеялся. Своим самым чистым и приятным смехом. Для синеволосого — самым приятным во всей вселенной.       — Я не хочу жениться на первой попавшейся или на той девушке, которую я тщательно не узнаю. Иначе брак гарантированно распадётся или будет несчастливым. А в такое дело я ввязываться не хочу, — тише добавил скрипач, потирая подбородок и смотря куда-то в сторону. Мужчина лишь согласно хмыкнул, стараясь этим «хмыком» перекрыть подступающий к горлу ком горечи и ненависти, который уже где-то першил, давая знать о себе. Рокудо, задержав дыхание, отвернулся в другую сторону, как раз на запад; ему хотелось, чтобы солнце выжгло ему глаза, нежели чем те показали бы его слабость кому-то. Хотя не кому-то, а Франу. А это обстоятельство многое меняло. Обычно разговор о семье мало его трогал, но почему-то сейчас задел за живое, заставляя по-новому взглянуть на своё жалкое положение. Да оно всем покажется жалким, не только парню. А менять его… надо ли? и ради чего?..       — А расскажите о том, как вы женились? Наверное, это очень интересная история. Даже не представляю, какая женщина должна быть у вас, чтобы расшевелить ваши скупые чувства, — весело заметил музыкант, повернув свою зеленоволосую головку. Мукуро усмехнулся и, пока делал это, старался вновь попасть на прежнюю волну, с которой мог спокойно вещать о своём идеальном замужестве. Ошибка. Волны-то той и не было. Это хуже. Намного.       — Почему ты так считаешь? Я что, такой странный? — улыбнувшись, спросил мужчина у ученика. Тот задумался, подняв глаза кверху.       — Ну-у… Вас точно не описать одним словом, а странный — слишком примитивно и не отразит даже одной сотой того, какой вы человек. Просто я думаю, что добиться вашей взаимности очень сложно. Чтобы вам понравится, девушка должна быть просто самой-самой. Обаятельной, примечательной чем-либо, с какими-то неизведанными чертами характера. Короче, такая же ходячая загадка, как и вы. Но это я так думаю. Могу сильно ошибаться, — поспешил добавить Фран, исподлобья глянув на него.       — Быть может, быть может, — туманно проговорил, улыбаясь, Рокудо. — Но, знаешь, сильную заморочку себе на голову я тоже не желаю: и так в мире полно всяких тайн и неразгаданных происшествий, а если ещё такое под боком будет… Нет, определённо не так, хотя и с простушкой мне было бы скучно. Мне не угодишь. Сам не понимаю, как я женился вообще. Мои претензии будут получше и подлиннее твоих, — он ласково потрепал музыканта по голове. Его мягкие волосы сегодня казались ещё мягче и шелковистее. Прям день икс какой-то.       — А вообще, однажды я встретил такого человека, который был чем-то похож на меня… — вдруг продолжил синеволосый, отчего-то решив сегодня разоткровенничаться. — Увы, всё это пустое и уже давно забытое прошлое. Теперь я влюблён и женат. Поздно.       — А кто это был? Ну, тот человек?.. — почему-то тихо спросил парень, заговорщически глянув на учителя.       — Да ты не переживай, это была девушка! — простодушно ответил Мукуро, улыбнувшись. — Это была моя ученица. Кажется, она оказалась моей самой первой ученицей. Ты точно хочешь услышать эту ничем не примечательную историю?       — Конечно хочу! — Фран требовательно и совсем по-детски схватил мужчину за рукав, на мгновение оказавшись лицом слишком близко к лицу учителя. Это тёплое дыхание Рокудо помнил до сих пор. Сделав повелительное выражение лица и обустроив всё так, будто он снизошёл до такого мелкого поступка, синеволосый нехотя начал:       — Было это где-то около двух-трёх лет тому назад и вообще не в нашей школе. Подкинули мне тогда в ученицы одну девушку…       — Как её звали? — резко перебил музыкант, в его глазах отчего-то полыхал яркий огонь смешанных сильных чувств. Мужчина сделал вид, что списал это на сильное любопытство.       — Имя я её оставлю в тайне. Давай для более разнообразного рассказа обзовём её как-нибудь. Пускай Римма. Так вот, Римма эта была самой обыкновенной девушкой. Ей, кажется, было тогда всего пятнадцать лет. Я тогда знал, что, начиная свою карьеру учителя, без мелких влюблённостей мне не обойтись, ибо я, чего уж говорить, недурен собой и ещё молод. Но уже в самом начале я поставил себе такое правило: никогда не отвечать на симпатии и чувства своих учениц, даже если я к ним что-то испытываю, иначе… — Мукуро выдержал пафосную паузу, — Иначе я бы возненавидел самого себя. Ибо для меня все вы, и даже ты, — Он многозначительно глянул на парня, — ещё малые дети. А я не могу развращать детей, хоть будь им и по пятнадцать-шестнадцать лет, потому что мне не даст совесть, это раз, а во-вторых — закон. Но первого удара судьбы я не смог избежать, потому и с горячей головы без ума влюбился в эту особу… А знаешь, она была или, по крайней мере, казалась обычной девушкой. Но это на первый взгляд. Она была удивительна и потрясающа. — Словно задумавшись, Рокудо поднял голову вверх, навстречу ветерку. — Её нельзя было назвать смазливой или супер красавицей, но в её чертах лица была особенная тайна, загадка, больше всего — в её… в её голубых глазах. Римма была худа, стройна, а в общем, в сторону эти описания. Более чем странным был её характер, но и это описать мне сложно. Позволь этого не делать, просто поверь на слово — бывают такие люди, образ которых ты хочешь сохранить именно у себя в голове, ни с кем им не делясь. Да и охарактеризовать их нереально, чего уж говорить.       — Я вас, конечно, не совсем понимаю, хотя такие люди мне тоже встречались. Ну, а что было дальше? — весёлость Франа прошла, сменившись задумчивостью. А мужчине было и горько, и хорошо. Престранное чувство.       — Дальше всё было, как в какой-нибудь книге или фильме — сначала сказка, потом драма. Из этой драмы я вынес хороший урок: не надо связываться с детьми, любить их, пускай искренно и чисто, особенно учеников. Вообще, такие отношения изначально провальны, потому что запрещены обществом, потому что их сложно скрывать и более сложно поддерживать их. Всё должно быть очень тайно, очень секретно и очень скрытно. Увы, о таком вспоминается в самый последний момент, когда вас раскрывают на месте преступления. Хотя какое уж там преступление… всего лишь невинно целовались, да и то не совсем по-настоящему. Вскоре мне пришлось уйти из той школы, кое-как уладив отношения с начальством, а мою Римму забрали. Точнее, даже не так — расстояние было для нас не проблемой. Она, обучившись у меня многому, пошла по музыкальной стезе, став в скором времени знаменитой. Да она попросту зазвездилась! Я пришёл к ней на один концерт и хотел поговорить с ней, но она сделала вид, что не узнала меня, и гордо прошла мимо под ручку с каким-то смазливым мальчиком. Вот так, — Мукуро пнул маленький камешек, пронаблюдав за тем, как он звонко проскакал по дорожке. — Но я вовсе не в обиде на неё. Просто вынес много-много уроков из этой истории. Главный я уже сказал: не нужно связываться со своими учениками. Вы ещё, правда, не все, но всё-таки, малые импульсивные дети. Вы ещё только входите во взрослую жизнь, поэтому сами, между собой и своими сверстниками, учитесь и набираетесь опыта. Когда встречаются люди с разницей в восемь-девять лет и более, их отношения наверняка без исхода, особенно если одному из них меньше восемнадцати лет. Вы, даже за сотнями клятв любви, видите в нас не возлюбленных, а учителей, этаких мудрецов жизни. И, хорошенько поучившись у нас, уходите — с людьми своего возраста намного интереснее, правда? — синеволосый горько усмехнулся. Он и не думал, что так разойдётся в своём рассказе. А особо он не думал, что Фран что-то ответит ему.       — Нет, не правда. Мне наоборот лучше и интереснее с людьми, которые меня старше. Вот, например, вы. Я обещаю вам, что никогда не заражусь звёздной болезнью и, слышите, никогда не отвернусь от вас, будь я хоть мега популярным и известным, что, кстати, навряд ли. — Юный скрипач и сам не заметил, как схватил учителя за рукав и серьёзно заглянул ему в глаза. Они даже приостановились. Мукуро изумлённо посмотрел на него и, вскоре взяв себя в руки, лишь грустно улыбнулся, покачав головой.       — Все хороши на словах, на деле же…       — Я не эта девчонка, я совсем другой! — Изумруды воинственно засияли, пальцы сжались на запястье сильнее. — И я точно-точно не забуду своего друга, будь я хоть тысячу раз звезда и безупречный музыкант! Вы же должны… сами понять, — отчаявшись уже что-либо доказать мужчине, безнадёжно добавил парень, отпуская его руку и сверля теперь взглядом пол. — Я ведь вырос бедным и явно не буду требовать больше того, чего мне нужно, если разбогатею. Поверьте, мне не чуждо воспевание духовных ценностей над материальными. Это с первого взгляда кажется, что я материалист, на самом деле нет… Знаете, по прошествии столького времени, проведённого чёрт знает где, я остро понял разницу между «иметь квартиру» и «иметь хорошего друга». Правда, мало мне помогло это осознание, ни друга, ни квартиры у меня раньше и не было… — он усмехнулся, — Но всё же. Надеюсь, суть вы поняли. Не равняйте меня на всех. И всё-таки… я хочу мороженого. Пойдёмте быстрее к тому ларьку.       — Ну пошли… — Рокудо улыбнулся и направился в нужную сторону, к небольшому киоску, полному всякой всячины, но в основном мороженым. — А слова твои я запомню… Потом не отвертишься, слышишь?       — Слышу. Я этого только и хотел, — спокойно проговорил мальчишка, бросив благодарный взгляд на мужчину. — После поедания мороженого вы, надеюсь, продолжите свой рассказ? Вы ещё не поведали, как отыскали свою нынешнюю жену и какой невероятной была эта встреча. Так что ешьте, набираетесь сил и вперёд!       Мукуро вяло улыбнулся, хотя и пытался сделать это более энергично — из-за упоминания его супруги не получилось. Что здесь рассказывать и как искусно соврать — вот что занимало все мысли мужчины до и после мороженого. Наконец, когда его шоколадное и немного позже фисташковое музыканта были доедены, настало время увлекательнейших рассказов. Синеволосый был не рад этому, но раз обещал — не мог не поведать. Солнце уже полностью покинуло небо, а людей в парке становилось всё больше и больше. Несмотря на закрадывающуюся прохладу, многих только и привлекало позднее время суток. Но учитель и его ученик, не обращая внимания ни на кого, продолжили обходить этот парк уже второй раз — он был слишком мал для их коммуникабельных запросов друг к другу. Фран выжидающе смотрел на Рокудо, всем взглядом выражая дикое нетерпение и желание что-нибудь услышать. Мужчина не мог так просто игнорировать этот взгляд своих любимых изумрудов, потому и, прокашлявшись, начал:       — Так что, тебе про мою свадьбу рассказать или что?       — Про всё. Особенно про то, как вы с ней познакомились и что из себя представляет эта женщина. Мне всё одинаково интересно. — У парня неподдельно горели глаза. Синеволосый вздохнул и подумал: надо вытерпеть такое ради него и его восторженного взгляда. И, надев на себя маску («Господи, как она уже надоела!») полного спокойствия и энтузиазма, он продолжил:       — Да рассказывать особенно и нечего. Встретились в институте, долгое время были друзьями, тщательно узнавали друг дружку, — беспардонно говорил Мукуро, вспоминая, как после второй встречи они проснулись в одной кровати. — Она была на экономическом факультете. Если честно, её имя засекречено, никто его не знал. Кроме меня. Поэтому попросту все называли её М.М., по первым буквам её имени и фамилии. — Тут учитель вспомнил, как это было на самом деле: после первой пьянки его жёнушка и проговорилась, полностью стянув с себя ауру загадочности и тайны. — Когда закончили институт, полгода не виделись, но я её всегда помнил. Потом появилась легкомысленная Римма, наша влюблённость… Когда настал конец всей этой истории, я вновь вернулся к мысли о М.М. Да и у ней всё было не ладно, поэтому как-то и сошлись на общем горе, — Рокудо просто пожал плечами, изображая кроткую улыбку будто бы в тон его таким же воспоминаниям. На деле же общим у них был только ребёнок, взявшийся после той самой второй встречи. Делать нечего, пришлось соединить свою связь узами брака. Да вроде поначалу и казалось, что всё будет хорошо. А, оказывается, не очень: девушка была в семейной жизни совсем другой особой, нежели чем представлялась раньше. И вот тут наш герой прокололся, причём конкретно, обрекая себя на несчастную жизнь на десять лет вперёд. Именно из-за этого он впредь не давал своим чувствам размаху и пообещал себе больше никогда не влюбляться. Смог ли сдержать обещание?..       —…Потом женились, всё хорошо. Подумываем о втором ребёнке. Было бы отлично, — закончил Рокудо, посмотрев на ученика. Тому, кажется, было что сказать, но он лишь покачал головой. Он явно что-то понял, но делиться не собирался. Подняв голову, Фран лишь несильно улыбнулся и кивнул, словно поблагодарив за рассказ, и вновь окунулся в свои какие-то мысли. Повисло не такое уж и хорошее молчание. Мукуро был готов выдать любую ахинею, лишь бы не замолкал приятный ему голос в этот замечательный день, как раздражающее пиликанье телефона заставило сменить его планы. Ответив на звонок, учитель, как и ожидал, усыхал монотонный мужской голос, который ему вещал:       — Здравствуйте, мистер Мукуро. Я насчёт вашей недавней просьбы ко мне… — Синеволосый сразу понял, о чём речь, потому и оживился.       — Да, что там?       — Ваша заявка рассмотрена удовлетворительно. Ну, а вы что думали? — голос слегка помягчел. — Разве бы для вашего ученика не нашлось места в нашей программе? Мы слегка поменяли её, заменив некоторые выступления игрой вашего скрипача. Музыка ещё никогда не бывала проигрышной. Так что ждём вас. О концерте вы знаете. До свидания.       — Спасибо, до свидания. — Сбросив звонок, Рокудо невидящим взглядом уставился на заставку экрана, сдерживая свой порыв радости. Ему хотелось обнять Франа, поднять его, закружить в воздухе. В общем, такие чувства были ему знакомы — весёлость за успех учеников, но в такой степени — впервые. Всё же этот был особенным. Хотя, в принципе, мало чем отличался от своих сверстников. Но всё же был другим.       — Что случилось, мастер? — спросил Фран, видя энергичность Мукуро. Тот нетерпеливо взглянул на него, широко улыбнулся и быстро заговорил:       — Ты не поверишь, мой милый, но… помнишь, я рассказывал тебе про выступление, которое у тебя может быть совсем скоро? Так вот, тебя приняли! Теперь ты сможешь выступить! Это будет твоё первое публичное выступление, твои первые минуты на сцене! Это же невероятно, здорово! Правда, выступать ты будешь всего три раза по две-три минуты, но разве это что-нибудь меняет? Все когда-то начинали так же, как ты. Даже я, — подмигнув, добавил Рокудо, особенно нежно в этот раз погладив парня по голове. — Ты не представляешь, как я рад! — Действительно, так счастлив мужчина не бывал никогда. В таких ситуациях он был искренен, откровенен, его счастье и радость были настоящими, самыми-самыми — в этом сомнений быть не должно. Ему жутко нравилось смотреть на становление юного скрипача из неумелого любителя в известного профессионала. Не столь его тешила мысль, что всё это благодаря ему, а то, что мальчишка начинает свой путь, выбивается на публику, зарабатывает себе честное имя. Это было действительно ценно для него. Фран был, конечно, рад, но голова его была забита сейчас явно другими заботами…       — А когда это? Что-то я подзабыл…       — Так… записано это событие на двадцать седьмое. А двадцать седьмое это… — Мукуро быстро открыл календарь, вдруг остолбенев. — Ого, ничего себе! Уже послезавтра! Так, это неожиданно. Даже и я, если честно, потерял счёт во времени, — он почесал затылок.       — Летом всегда так, — простодушно улыбнулся парень, спокойно приняв эту информацию. Они на минутку остановились, музыкант вновь защелкнул малость сломанный замок, а Рокудо тревожно заходил по маленькой траектории, явно что-то активно обдумывая.       — Чёрт, это действительно внезапно! Так, насчёт твоей музыки я совершенно спокоен и доверяю тебе, но вот в остальном… Про костюм, вероятно, тебя спрашивать бесполезно, — мужчина окинул парня критическим взглядом, склонив голову набок. — Но он тебе будет нужен. Сейчас, думаю, довольно поздно этим заниматься, так что давай завтра запланируем. Договорились?       — Да, но… — Фран сконфуженно опустил свои изумруды, ища что-то на сером асфальте и слегка покрывшись румянцем, — Но… у меня нет столько денег, чтобы купить костюм. Быть может, стоит отменить моё выступление, пока я не поднакоплю нужной суммы хотя бы на это?..       — Что ещё за глупости! Пожалуйста, молчи и не спорь со мной! — мгновенно перебил его учитель, строго на него глядя. — Чтобы я больше подобной чепухи от тебя не слышал! Все расходы на нужное облачение я беру на себя. И это вообще ни при каких условиях не обсуждается. Если ты настолько честен, то, когда станешь богат, отправишь мне эту самую сумму. А пока советую тебе даже не заморачиваться, а принимать помощь, пока предлагают. Мы выберем для тебя самое лучшее, можешь не переживать. — Рокудо похлопал его по плечу и бодро зашагал вперёд; мальчишка неуверенно поплёлся за ним.       — Просто я думаю, что вам не совсем выгодно мной заниматься. У вас молодая семья, деньги нужны на воспитание и всё такое для вашей дочери. Я же вам никто и…       — Бла-бла-бла, — склонив голову в его сторону и одарив насмешливым взглядом, вновь перебил синеволосый, рассмеявшись изумлённым глазам скрипача. — Ну что же ты такой зануда, мой милый? Почему считаешь, что ты мне совершенно безразличен и вообще никто? Обижаешь, Фран…       Мужчина хмыкнул и положил руку на плечо парня, притянув его к себе ближе. На чёрт знает что это было похоже: мало до хорошего объятия, много для обычного прикосновения. Скрипач отчего-то крупно смутился и опустил голову, стараясь прикрыть яркий румянец на лице. Ему всегда становилось неуютно, когда о нём кто-то заботился. Рокудо уже заметил эту милую особенность своего ученика. Ну, что поделать, каков был его музыкант, таков есть. И эту застенчивость нужно пытаться исправить.       — Ладно, я согласен. Только обещайте, что обязательно примите мой долг когда-нибудь в будущем, — Фран обошёл мужчину и встал перед ним, заставив его притормозить, и прямо заглянул в глаза. Тот удивился напускной важности зеленоволосого, но, усмехнувшись, пообещал. Хотя в действительности же считал, что навряд ли этому суждено быть, и даже тому, что они будут хотя бы изредка встречаться — это станет слишком дорогим удовольствием в будущем. Пока на вот эти самые прогулки (да даже на настоящую) была поставлена малая цена, вскоре она должна взрасти до небывалых высот. Это и печально. Но и прогнозируемо. В общем, учитель смирился. Но совсем ли?       — Мастер Мукуро… — вдруг подал голос юный скрипач, — а вас разве жена не ругает за длительное отсутствие с неизвестно кем? Не ревнует? — Лукавая улыбка на тонких губах.       — Не ревнует. Она знает мою сложную и требующую задержек работу, потому и ничего не говорит. Она уж привыкла. Так-то, — насилу улыбнувшись, ответил Рокудо. — А нам с тобой пора закругляться. Завтра и послезавтра будут важные дни. Так что сегодня тебе нужно хорошенько отдохнуть.       — Да-да, — уныло произнёс мальчишка, склонив голову и нехотя плетясь за синеволосым. — Но я бы хотел погулять ещё.       — Оу, только не капризничай. Обещаю, что когда-нибудь мы с тобой устроим бесконечную прогулку. А сейчас… — он повернулся к нему, — должен же быть я строгим учителем? Хотя бы раз в месяц?       — Может, не надо? — улыбаясь, спросил парень, однако на деле смирился со своим положением.       — Ну уж нет. Надо же выбивать из тебя эти королевские замашки? — Мукуро подмигнул. Краем глаза он заметил, что совсем недалеко от них стал вырисовываться выход (или вход, как посмотреть) из парка; он будто бы возник по какому-то волшебному мановению руки, правда, от этой магии сейчас лучше не стало. Невероятная тоска вдруг защемила грудь — такого после предыдущих прогулок никогда не было. «Значит, последняя», — горько подумал мужчина. Ему было известно это чувство, которое интуитивно подсказывало ход будущих событий. Оно у него было таково, что… редко ошибалось. Конечно, можно было глупо надеяться на очередной error, но… система была отлажена до идеала, работала, словно какой запрограммированный механизм. Нелегко прижилась эта информация на душе у учителя: что ни говори, а Фран стал ему почти как родной. А может, даже и просто как родной — Рокудо не определился. Он вздохнул тяжко, глубоко, пытаясь с улыбкой слушать речь парнишки по поводу его ошибочного мнения насчёт его королевских замашек. Как быстро пролетели те двести или триста метров до главных ворот, и вот — очередная сцена очередных «пока-пока».       — Спасибо тебе, что согласился погулять. Развеялись немного. — Мукуро удивился высокой концентрации нежности в своём голосе. Значит, предположения его — правда.       — Да, и вам тоже. А то я думал, что проведу оставшуюся часть дня в скукоте и духоте. Давайте гулять ещё чаще? Это, по-моему, хорошая традиция и привычка. — «С каких пор твоя улыбка стала нормой? Как давно я упустил тот момент, когда твои изумруды стали на тон мягче, нежнее, приятнее? Почему я такой дурак, в конце-то концов?..» Мужчина скрыл горькую усмешку.       — Конечно будем. Я же обещал тебе кое-что… — Многозначительный взгляд, так хорошо принятый между ними.       — Да, помню. Насчёт бесконечной прогулки? Только как это? А в общем, ладно. Пускай это будет для меня сюрпризом, — зеленоволосый склонил голову в бок, исподлобья глядя на учителя.       — Пускай. — Рокудо кивнул. Говорить, кроме как о прощании, было больше и не о чем. Они стояли рядом с многолюдным входом в парк, вокруг зажигались фонари, начиналась уже более ночная жизнь. Всё шло своим чередом, а они, кажется, давно выпали из этого русла. Они словно и находились в этой жизни и на этой улице, а всё равно существовали в своём, обособленном мирке, на какой-то своей изумительной улочке. Учитель и его ученик могли, наверное, часами смотреть друг на друга, утопая в изумрудах и рубинах-сапфирах своего собеседника. В этом моменте было что-то до жути приятное, скрытное, интимное, казалось, тогда их глаза выливали всю правду о своих хозяевах; всё то, что было бы страшно сказать в реальности, было беззвучно оговорено тогда. Долго, долго время тянулось, а может, и слишком быстро, по крайней мере, им его никогда не хватало — обязательно кто-то должен был нарушить создавшуюся атмосферу. Иначе было нельзя. Иначе: дисбаланс, дисгармония и прочее. Или опять только догадки?       — Ладно, пока, мой милый Фран. — Мукуро только сейчас заметил, что парень никогда не реагировал на эту приставку «мой милый», хотя иногда она звучала поистине смущающе. Принимал как должное до своего «таяния» и после. Что ещё раз доказывает: никакого таяния-то и не было, скрипач каким был, таким и остался. Он просто по-глупому прокололся. Как и, собственно, Рокудо. Только в кое-чём другом.       — До завтра, мастер. — Пару секунд неуверенно постоял, словно думая, что бы ещё сказать, а после развернулся и тихо поплёлся, но так, как обычно уходят, ожидая скорой остановки. Что и произошло. Мужчина схватил за руку парня, резко притянул к себе, наклонился и быстро прошептал ему почти что на ухо: «Не утруждай себя игрой на скрипке сегодня. Я ведь тебя знаю. Потому и волнуюсь». Синеволосый отстранился, пристально посмотрел в удивлённые глаза и, развернувшись, поспешил домой. Нечего ему с мальчишкой делать. Быстрее домой, к жене. В счастливую тёплую атмосферу. А как же! До самого поворота за дом он ощущал тяжкий взгляд Франа на себе — Мукуро мог безошибочно ручаться за то, что это было так. Ему совсем не было совестно за сделанное, но вот за реакцию парня на это он ответственности не брал, поэтому-то и немного изумился, слегка повернув голову и заметив скрипача, стоявшего на тот самом месте и провожающего его взглядом. Слишком глупо. Или опять он снова сделал что-то не так? Во всяком случае, чёрт с ним.       Вокруг кипела жизнь, кричали, ругались, целовались, смеялись люди, неоновые табло и подсвеченные здания били своими яркими цветами в глаза, сквозь шум и гам откуда-то прорывалась заводная клубная музыка, где-то недалеко жарились каштаны, а на дороге дико сновали машины, одна из которых едва не сбила какого-то парня. Всё это казалось полным жизни, весёлости, праздности; контрастом тому была душа Мукуро сейчас. Он вновь чувствовал ненависть к себе. Состояние ему не ново, но после стольких дней счастья и радости — странно. Рокудо просто понял, что жестоко заврался, заврался так, как никогда в жизни не врал. Может, конечно, и врал, но почему-то в случае с Франом казалось, что именно сейчас было сказано много лживых и гнусных слов. Мужчина знал, что для него в Аду не только котёл готов, а целый микро-ад — верно, для таких, как он, нужно было изощрённое наказание. Про семью его (в особенности жену) всё и так давно понятно, но вот ещё один факт: не было у него никакой Риммы. Точнее, было нечто подобное, но не настолько одухотворённое и уникальное, как говорил учитель. Да, уроки его от той истории были схожи с рассказанными, но менее болезненными, а вот сам образ, составленный им… был и нереален, и правдив одновременно. Он просто кое-что скомпоновал, создав отражение нечто действительно существующего. Но всё равно этого никто не поймёт, и лежала сегодняшняя прогулка на душе у Мукуро вязкой слизью, не дававшей нормально жить дальше. Что ж, придётся принять это и продолжать улыбаться. Так ведь нужно, верно?       На следующий день Мукуро рано заявился в квартиру Франа, впрочем, последний был, как ни странно, готов и полностью собран, чтобы куда-нибудь ехать. Правда, он ещё немного посопротивлялся насчёт бездумных трат Рокудо на себя, но вскоре затих под многовыражающим взглядом учителя. Они вышли из дому, и их не очень приветливо встретило пасмурное, кажется, преддождливое утро, наполненное и сыростью, и влагой, и хмурыми людьми. Всё казалось покрытым плёнкой раздражения и печали, но отчего-то ни мужчина, ни парень не ощущали себя принадлежащими этому миру — они вновь будто обособились ото всех, проживая в своём мире, в котором это утро, как через призму зеркала, было солнечным и тёплым. Всё им казалось хорошо и прелестно, правда, некоторая взволнованность всё же передалась, но в общем они проживали один из тех дней, который по праву можно назвать счастливым. Таких в последнее время стало во много раз больше; значит ли это, что скоро судьба потребует своё и вернёт все долги с огромными процентами? Увы, такие мысли для тех людей, которые живут здесь и сейчас, этим дождливым утром, и могут позволить себе поскучать и поплакаться. Для них это — слишком эгоистично. Мукуро и Фран научились ценить эти едва ощутимые крупинки счастья и радости в своих ладонях, разумно пользоваться ими и пытаться приумножить. Они научились многому… и это был плюс в их положении.       Что, что будет дальше? Уж так ли это важно теперь, сейчас, думал мужчина, украдкой взглянув на скрипача, на его профиль и слегка острый носик. Будь что будет. Если раньше ещё можно было как-то повлиять на происходящее, то теперь — лишь безвольно плыть по течению. Рокудо этого жутко не любил, но… Господи, смысл об этом говорить сегодня? И так много того, чего он просто ненавидел и понять не мог, в настоящее время стало для него нормальным. Да и самой Фортуне глубоко плевать, кто там и что любит — она натура своевольная, как крутанёт своё колесо, такие результаты и получай. И чего выпадет на этот раз Мукуро и его юному ученику, непонятно. И вероятность тут посчитать нельзя — всё-таки зря нас обучают статистике в школе. Совершенно бесполезный предмет, если даже такая мелочь ему не под силу. Если это конец, считал синеволосый, то он был готов продавать душу дьяволу, совершать бездумные поступки, в общем, то самое, что готов сделать любой человек перед концом света. Правда, последний так и не случился; зато для каждого был свой мини-конец света, происходящий… ну, быть может, и каждый божий день. Во всяком случае, людей много, как и их порой глупых концов, и Мукуро чувствовал, что в плотном, забитом разными фамилиями графике уже скоро-скоро красным высветится важная для них дата, где будет значится его имя и имя Франа. Грустно, а что поделать. Точнее, это глупое слово не сможет передать все треволнения мужчины; вообще, никакие слова здесь не помогут. Это было с одной стороны банально, понимать, что так бесцветно закончилось их сближение, а с другой и невероятно стыдно — осознавать, что это всё-таки произошло и имело место быть. От себя не скроешь тайны, что там ещё было стыдно, но Рокудо это знал и давно уж принял как должное. По крайней мере, в день икс они откроют все собранные до того карты друг друга в полную колоду; а вот кто собрал больше, считай, победитель. Но синеволосый уже чувствовал себя в проигравших. А был ли в этом смысл?..       Говорить об этом можно бесконечно. Бесконечно и бездумно. Мы же обещали не забивать сию историю длинными и под час нудными рассуждениями? Что ж, кажется, обещание немножко нарушено. Но без этого кусочки паззла не сложились бы в единую картину, не приняли своё органичное место и не внесли бы свой смысл туда. А Мукуро всё-таки решил вернуться в реальность, только сейчас начав соображать над тем, куда же ему повернуть и в какой центр заехать. Он заметил, что парень вот уже как пять минут одним глазом посматривал на него; да и действительно: было на что посмотреть. Мужчина уже третий раз заезжал на прежнюю улицу и вновь собирался поворачивать на то же самое шоссе, с которого потом снова возвращался сюда. Наконец Фран не вытерпел и спросил:       — Отчего ж вы так рассеяны стали? Давайте повернём туда. — Он кивнул налево. Машина покорно повернула туда. Скрипач помолчал, ожидая, что ответит учитель, а когда не услыхал ожидаемого, подал голос вновь: — Наверное, с ребёнком сильно устаёте? Мне кажется, зря вы взялись за меня. — Зеленоволосый угрюмо скрестил руки на груди.       «Единственный ребёнок, от которого я сильно, но вместе с тем и осознанно устаю, это ты, Фран».       — Да, есть такое. Сейчас у Энн такой возраст… Сам понимаешь, как ей важно внимание и уход, причём обоих супругов. Едва-едва справляемся, если честно, — на автомате и без каких-то чувств сухо выдал Мукуро, взглянув на навигатор и отметив нужный торговый центр. — А вот насчёт себя помолчи — я взялся за это, значит, знал, на что иду. Так что не надо мне тут.       — Вы с Энн всегда будете уставать, — критично заметил мальчишка, поправляя ремень безопасности. — У неё пожизненно будет «такой возраст». А потом она вообще станет подростком. И всё. И полная безвыходность.       — Я искренне надеюсь, что она будет не таким подростком, как ты, — Рокудо улыбнулся, чувствуя то же самое действие на губах ученика. — Точнее, я приложу все силы для этого.       — Мой папа, сколько успел, тоже прикладывал силы к этому. Как видите, ничего путного из этого не вышло, — со вздохом проговорил парень, отвернувшись к окну. Мужчина едва смог оторвать от него взгляд и найти газ, чтобы поехать на зелёный, сопроводив это смачными гудками в свою сторону.       — Стоп. Ты же говорил, что сирота? Как так получается? — синеволосый не сумел скрыть тревоги и взволнованности в своём голосе, что, впрочем, уже было не так важно для них обоих. О некоторых чувствах они должны были догадаться или уже догадались. Иначе и быть не могло.       — Ну, сиротой я стал не сразу. Точнее, наполовину: моя мать каким-то странным образом умерла при родах, а отец дожил лишь до того, как мне исполнилось шесть, — прислонив голову к стеклу, пробормотал Фран, сделав это так равнодушно, словно говорил то уже в сотый раз. Быть может, это так и было.       — Конечно, ужасно… — сдавленно и нетипично для себя проговорил учитель, пребывая в каком-то глубоком размышлении. — А что с ним случилось, с отцом твоим?       — Попал в аварию, — просто пожал плечами мальчишка; но Рокудо-то знал, что скрывалось за этой кажущейся холодностью. «Зачем ты пытаешься что-то исправить, милый? Уже давно поздно…»       — Вот как… — тихо произнёс мужчина, ища глазами парковочное место. — Ты этим похож на меня.       — Разве? — воскликнул Фран, удивлённо взглянув на мужчину и даже полуразвернувшись к нему. — Вы… тоже сирота?       — Есть такое, — усмехнувшись, сказал Мукуро, оглядываясь назад. — Но даже не проси рассказывать об этом сейчас, ибо у нас с тобой ещё куча дел впереди. Поведаю как-нибудь позже. — Заметив недовольный взгляд парнишки, он добавил: — Но точно сегодня. Тебе же так нужна эта доля правды, верно? Равноценный обмен, кажется, так ты когда-то говорил.       — Не в этом дело… — почти что шёпотом произнёс зеленоволосый, опустив голову. — Я же хотел… просто узнать о вас. Мне интересно. А не ради этого. Да и вообще: забудьте про это, — насупившись, проговорил скрипач, скрестив руки и отвернувшись к окну. Мужчина хмыкнул, подумав, что действительно это выглядело глупо — им ли не знать о переменах в друг друге? Наконец поставив машину в одну из ячеек здешней парковки, он вздохнул, вынул ключ из замка зажигания и, взглянув на Франа, ответил:       — Ладно-ладно, я понял. Уж извини, прежних привычек не искоренить, — Рокудо по-доброму усмехнулся и глянул на мальчика: кажется, тот тоже не воспринял это как что-то серьёзное.       — Да ничего, понимаю. Сам едва удерживаю себя от резкого словца. — Парень отстегнул ремень безопасности и улыбнулся.       — А я нет. Не привык себя сдерживать, понимаешь ли. — Они одновременно открыли дверь и вышли. Ветер приближающихся перемен обдал их лица, а впереди них высилось пятиэтажное здание местного торгового центра, блистающего неоновыми подсветками и плакатами. Мукуро точно знал, в какие два магазина стоит зайти — сам когда-то выбирал себе костюмы там. Если план А оказывался провальным, то был и план Б, состоящий, собственно говоря, просто из другого ближайшего торгового центра. Но мужчина надеялся окончить поиски нужной одежды своему скрипачу именно здесь, ибо больше магазинов он не знал. Они дошли до входа и наконец оказались в просторном светлом, малость угловатом холле здания; повсюду суетились люди, несмотря на будний день; ярко сверкали хорошо начищенные витрины магазинчиков, за ними блистали где бижутерия, где просто красивые безделушки, а где и гламурная одежда. Над ними, за прозрачными стёклами потолка, раскинулось небо, слегка запятнанное тучами; а по бокам тут и там встречались массивные горшки с небольшими деревцами. Сам по себе торговый центр считался большим, но внутри его эта якобы огромность отчего-то комкалась (сжималась), вовсе не представляясь такой. Пять этажей казались не таким и большим расстоянием, а их площади и то меньше. Учитель и его ученик быстро достигли нужного магазина и поспешно зашли туда. Мукуро надеялся на поспешное завершение шопинга, ибо, если честно, гулять слишком долго по магазинам не любил. Да и чувствовал, к тому же, что его скрипач сам не в восторге от этой идеи, а пошёл лишь для того чтобы выглядеть завтра достойно и не подвести его. На самом деле мальчишка с удовольствием бы порепетировал дома пару сложных моментов в его будущей мелодии, которую он тренировал всю прошлую неделю. Результаты были, конечно, восхитительными. На деле же всё у Франа было уже довольно давно хорошо, и учитель здесь был, кажется, уже лишним элементом, но сам парень никогда не давал Рокудо почувствовать себя ненужным. Наоборот, пока — они нуждались друг в друге. Что будет дальше — никому из них не известно, так почему бы не продлить своё время в этих эмпиреях? Боже, уже эмпиреи!..       — Так, говори, что нравится, берём и уходим. Времени особенно у нас нет, — серьёзно проговорил мужчина, сам оглядывая висевшие на плечиках костюмы повсюду. Фран отчего-то смутился, осмотревшись вокруг себя, и начал осторожно ходить по рядам, высматривая что-нибудь, что могло ему понравиться. Видя неспешные прогулки ученика около прилавков, Мукуро сам сорвался с места и за минуту обошёл весь магазин, просмотрев абсолютно все костюмы.       — Что-нибудь понравилось? — спросил он в итоге. Парень просто помотал головой. Рокудо, почесав подбородок, секунду подумал, а после выдал: — Да, я тоже ничего не смог достойного найти тебе. Разве охота тебе идти в чёрном или сером? Или ещё лучше: в бежевом? — Усмешка прошлась по губам синеволосого. Музыкант тоже улыбнулся, и они молча вышли из магазина, будто наперёд зная мнение друг друга об этом. Надежда сейчас оставалась только на оставшийся магазин. Да Мукуро был даже стопроцентно уверен, что там они найдут нужный костюм. Сам чаще пользовался тем бутиком, а не этим, поэтому и был спокоен. Фран же, наоборот, был чем-то взволнован, поэтому и слегка погрустнел, опечаленный неудачей в первом магазине. Следующий по их плану бутик находился на четвёртом этаже. Они быстренько добрались до него и вскоре уже бродили по нему, высматривая что-нибудь интересное. Скрипач, будучи ещё юнцом, хотел нечто яркое и неординарное; его же учитель знал эту склонность, поэтому старался подбирать нечто среднее между слишком вызывающим и серым, невзрачным. Ибо в жёлтом костюме, согласитесь, музыкант бы выглядел, как клоун. Но парень хотел именно этого; через пару минут он угрюмо вышел из магазина и, упёршись о перила, недовольно начал смотреть на прохожих, снующих по первому этажу. Синеволосый подошёл к нему и опустился рядом, искоса глядя на него.       — Ну и чего ты вышел?       — Там нет ничего. Кажется, я завтра не выступлю, — насуплено проговорил он, скрестив руки и громко засопя носом. Мукуро улыбнулся и, похлопав парнишку по плечу, спокойно высказал:       — Ну-ну, откуда такая пессимистичность? А я вот, между прочим, нашёл для тебя идеальный вариант. Ты просто не умеешь находить и рыть среди тысячи ненужных вещей нужную и не видишь из представленного разнообразия нечто приемлемое для тебя. Пойдём… — он осторожно потянул его за локоть в сторону магазина; Фран поддался, хотя сделал вид, что был против. — Ты же хотел нечто яркое, но я считаю, это перебор, ибо ты должен зарекомендовать себя самым наилучшим образом. А когда выходишь на сцену, в первые секунды обращают внимание не на твою музыку или что-то ещё, а именно на внешний облик. Уж так заведено у людей.       — Вы так говорите, будто не человек сами, — презрительно фыркнул зеленоволосый, давая затащить себя вглубь магазина вновь.       — Откуда тебе знать? — ухмыльнулся мужчина. — Может, я и вправду настолько ужасен, что звание человека уже не для меня?..       — Вы постоянно себя принижаете, мастер. Ничего вы не ужасный. Просто несчастный, вот и всё. В чём-то похожий на меня, — пожал плечами мальчишка. — Так где костюм-то?       — Ну, не такие уж мы с тобой и несчастные. По крайней мере, я точно. Вот, иди сюда. Разве не прелесть? Фиолетовый тебе идёт, — Рокудо задумчиво указал на затерявшийся среди других костюм сказанного им цвета. Он был, кажется, ровно того размера, который нужен был Франу. Мукуро было тошно оттого, как всё получалось, будто в какой сказке: и костюм подходящий, и остался он, главное, последний среди своих собратьев, и вообще выглядел идеальным, словно только что вышедшим из-под швейной машины, вовсе не потрёпанным. Мужчина не любил такое, поэтому сейчас горько усмехался; тем временем скрипач скрупулёзно оглядывал костюм, с каждой секундой его взгляд становился светлее и ярче, изумруды зажигались неотразимым огнём заново. Синеволосый любил этот блеск, этот зеленоватый взгляд, его загадочный оттенок и выражение… хотя и не отдавал себе отчёта в этом.       — Что я могу сказать? У вас есть вкус, мастер. Мне определённо это нравится. Как я не заметил этого костюма раньше? — он искренне изумился самому себе и предубедительно взял своё будущее облачение себе в руки, приметив какого-то мужика, направляющегося в их сторону. — Я схожу, померю. Сколько там оно стоит? — Внимательный взгляд на бирку, затем преданный — в глаза Мукуро. — Обещаю, что верну всё до цента.       — Не надо таких крайностей. Я готов подарить тебе этот костюм. Но ты же у нас до колик в животе честный, поэтому оставляю это на тебя и твою совесть, — заметив открывшийся в желании что-либо возразить ротик, добавил Рокудо. — Но насчёт меня будь точно уверен — я тебе прощаю эти деньги. Они, по сравнению с тем, что можешь мне дать ты, ничтожество.       — А что я могу дать вам? — делая упор на местоимениях, удивился Фран, прижав костюм к себе.       — Ты мне уже дал это — музыку. Большего мне от тебя ничего не требуется. — «Боже, как я вру! Наверное, в мире не сыскать такого лгуна, как я. И не потому, что это неправда, а потому, что я многого не договариваю, Фран. И этого определённо не хватает и мне, и… тебе?..»       — Ах, вот что! — мальчишка задумался, а после усмехнулся. — Опять вы за своё. Ладно, пошёл я примерять. Посмотрим, насколько точно вы угадали с фасоном. — Его фигура скрылась за поворотом в примерочную, оставив Мукуро наедине со своими ужасными мыслями. Он не любил, когда оставался один, — в последнее время большая часть его жизни проходила с Франом, потому и думать было некогда, а как он жил до него — сам не понимал и не представлял, наверное, это было ужасно скучно и убийственно. Мысли были его личным ядом, уничтожающим его самого изнутри. Противоядием был его скрипач… или какое-нибудь другое общение с кем-нибудь, но именно скрипач давал стопроцентную уверенность в том, что яд на время прекратит своё действие в его организме. Рокудо подошёл ближе к примерочным и встал рядом, ожидая, какая кабинка откроется и из какой выйдет его мальчишка. Прошло минут пять, не меньше. Если, конечно, для учителя время тянулось, то вероятно, что меньше, но почему-то он сам был убеждён именно в этом — что около пяти минут. Наконец последняя кабинка открылась, и вышел Фран в полном облачении. Мужчина поначалу его даже не узнал: настолько одежда меняла привычный облик человека. Музыкант выглядел на года два старше, более серьёзнее и более холодно. Фиолетовый цвет, будучи ярким по своей натуре, всё же являлся холодным цветом, охотно сочетающимся со светло-зелёными волосами и глазами парня. Мукуро пару секунд поглядел на него, а после выдал свой окончательный и бесповоротный вердикт:       — Замечательно. Это то, что нужно. Берём, и точка.       — Вы даже моего мнения не спросили… — улыбнувшись, добавил зеленоволосый, поправляя ворот. — Может, я жутко против?       — Да ясно же видно по твоему виду, что ты не против. Осталось нам знаешь что ещё, кроме этого? — спросил Рокудо, отворачиваясь.       — Знаю: рубашка, — твёрдо ответил паренёк, с недовольством осмотрев себя в ближайшем зеркале — действительно, футболка здесь была явно не к месту.       — Не только. Ещё и бабочка, либо галстук. — Прозвучало уже откуда-то издалека — мужчина не собирался тратить времени попусту.       — Бабочка? — изумлённо спросил Фран, видимо, чуть не поперхнувшись, но его учителя было уже не остановить… Скрипач робко выглянул из-за поворота, стараясь высмотреть синеволосую макушку и отозвать своего мучителя назад, но было поздно: через десяток секунд тот уже возвращался назад с какой-то одеждой в руках. Как оказалось потом, то были белоснежная обыкновенная рубашка и милая фиолетовая бабочка, отчего-то подобранная тон в тон к костюму. Мужчина затолкал Франа обратно в раздевалку, давая ему в руки принесённые им вещи.       — Надень ещё и это. Посмотрим, как получается в итоге, — сказал он беспристрастным голосом.       — Неужели бабочка? Не странно ли это будет выглядеть? — отчего-то запаниковал музыкант, прижимая к себе рубашку и с опаской смотря на висевшую рядом бабочку.       — Никогда не носил что ли? Тогда всё понятно, — усмехнулся Мукуро, прикрывая дверцу. — Первое время будет непривычно. Но это элегантно. Притом же я уверен, что тебе пойдёт. Иди мерь, — уже более приказывая, чем советуя, сказал он и полностью закрыл дверь, оставшись снаружи. Первые десять секунд Фран тупо глазел на неё, а потом лишь стал туго соображать, что ему нужно сделать. Через две минуты он вновь вышел к учителю, тот его критично оглядел, а после поправил бабочку, аккуратно расправив воротник.       — Вот так намного лучше, — удовлетворительно произнёс он, отойдя и вновь осматривая его. Зеленоволосый скрипач недовольно засопел, затем смутился и взглянул на себя в зеркало вновь.       — Вы точно уверены, что она мне идёт? — в его голосе чувствовалась детская неуверенность и боязнь всего нового. Но Рокудо доверительно улыбнулся и просто, без всяких слов, одобрительно похлопал его по плечу, незаметно кивнув.       — Снимай и идём на кассу. — Мужчина отошёл и выглянул из-за поворота. — Как раз очереди нет. Давай быстрее!       Парнишка сию секунду метнулся обратно в кабинку и поспешно стал стягивать с себя костюм. Когда он вышел, синеволосый стоял уже около кассы, и все ждали только его. Музыкант поспешно выложил одежду на стол, и кассирша, как-то странно взглянув на них обоих, стала потихоньку всё это пробивать. Неспешно пиликал датчик распознавания этикеток, с грохотом снимались и падали в кучу к остальным защитные пластинки, постепенно увеличивалась сумма на электронном табло. У Франа с каждой новой вещью глаза увеличивались пропорционально цене — с такими суммами он дело не имел. Там кое-как одна пятая у него набиралась от всего этого, да и то очень редко, и считалось это просто роскошью. Парень потупил свой взгляд, когда Мукуро спокойно достал свой кошелёк и положил пару купюр с большим номиналом. Кассирша приняла деньги, далее сдача, заворачивание в пакет и — долгожданный путь назад.       — На, держи свои вещички. — Рокудо сунул ему в руки пакет с костюмом и всем остальным. Юный скрипач, ещё больше смутившись, неохотно принял эту ношу, словно это было для него тяжко и противно. Учитель старательно выжидал того момента, когда слова наконец-таки вырвутся наружу. Важные слова, искренние. Не успели пройти они и пятнадцати метров, как Фран резко вскинул свои глаза и быстро протараторил:       — Мастер Мукуро, я так не могу! Мне очень, очень неудобно за то, что вы за меня платите. Даже кассирша на нас странно смотрела, видели?       — Ну и что ты предлагаешь? Заплатить ты сейчас всё равно не сможешь. А моё мнение по этому поводу ты знаешь. Так что сам думай и решай. Но, во всяком случае, тебе этот костюм завтра будет необходим, так что сейчас отказываться не лучший вариант, — равнодушно выдал мужчина, пожав плечами и спокойным взглядом окинув ученика. Зеленоволосый, уязвлённый тем, что Рокудо сегодня бесстрастнее его, мгновенно успокоился и, сделав свой голос более холодным, ответил:       — Ладно, хорошо, уговорили. Спасибо вам огромное. Вы меня действительно спасли. — Мукуро, не смотря на него, каким-то внутренним чувством ощущал, что изумруды преданно уставились на него.       — Вот теперь я принимаю благодарности. И то с натугой. Ибо всё равно считаю это ничем в сравнении с твоей музыкой. — Мужчина ощутил, как парнишка напрягся, боясь, наверное, вновь услышать похвалу о себе, поэтому вовремя остановился, подумав, что вскоре тот будет краснеть ещё больше и тщательнее от куда более лестных слов. Сам он был не мастер хорошо выражаться, особенно хвалить, поэтому отделывался всё время стандартными словами, предоставляя публике оценивать музыку и сыпать скрипача разными одами и похвалами. Однако… на сегодня Мукуро не был уверен, что говорил Франу какие-то типичные, стандартные слова: в сложившейся ситуации всё, что было связано с мальчишкой, уже автоматически принимало статус «неординарно, оригинально». Поэтому навряд ли можно так говорить…       — Куда мы сейчас? — воскликнул зеленоволосый, вновь оживившись.       — Вероятно, домой. — Рокудо развернулся и глянул на него, пока эскалатор медленно двигал их вниз. Юный скрипач стоял на ступеньку выше, поэтому оказался с учителем примерно одинакового роста.       — А разве не погуляем где-нибудь? — умоляющий взгляд уставился на него.       — Нет. У кого завтра выступление: у тебя или у меня? Кому надобно готовиться, а не разгуливать по торговым центрам? Кажется, тебе, — улыбаясь, выговорил мужчина и снова отвернулся — эскалатор довёз их до первого этажа. — Сейчас будем очень долго и усердно репетировать. Ты должен выступить завтра так, будто это твой собственный, личный концерт. Выложиться на все сто, иначе говоря. — Тем временем они преодолевали холл этого здания, двигаясь к выходу на парковку.       — Ладно-ладно, намёк понят. Идёмте домой, — согласился, не без капли недовольства, Фран, и они вышли на воздух, направившись вскоре к синеватой машине. Когда учитель и его ученик сели и слегка отъехали от центра, скрипач вдруг выдал:       — Вы очень строгий отец, наверное.       — Наверное, — усмехнувшись, беспристрастно пожал плечами Мукуро и свернул направо. Парня чуть занесло в сторону. Мужчина, сверкнув в его сторону малость гневным взглядом, процедил: — А ну-ка пристегнись!       — Но вы ещё и очень заботливый отец. Вот это точно, — пристёгивая себя, весело проговорил музыкант. Рокудо неопределённо хмыкнул.       — Я, скорее, нейтральный. На каждый плюс найдётся свой минус. — Шины жёстко заскрежетали по асфальту — резкое торможение. — Чёрт бы их побрал так резко останавливаться!       — Ну, здесь бы я поспорил. Однако навряд ли вы примете мои слова за истину. — Парень упёрся локтем о дверцу машины и стал внимательно оглядывать мимо пролетающих людей, машин, жизнь…       — Почему же? Я уже давно раздумываю над твоим недавним предложением помочь мне полюбить себя. Причём размышления мои идут в положительную сторону. Кажется, тебе можно доверять. — Он подмигнул ему. Парень, лукаво улыбаясь, просто пожал плечами и повернулся в сторону дороги.       — Я уж думал, вы забыли. Обращайтесь в любую минуту. — Мукуро лишь кивнул, в мыслях подумав, что это навряд ли будет похоже на обычный душевный разговор двух давних друзей. Да и времени-то особо не осталось, он остро чувствовал. С таким сожалением, содроганием и точностью человек может чувствовать только свою смерть. Хотя расставание приравнивалось к смерти, духовной, лично для учителя — точно. Вот когда-нибудь в тот момент и узнается, это да. Как всегда — всё в последнюю очередь. Но, наверное, так и должно быть: мужчина ведь уже давно поддался неспешному течению жизни?..       Дорога назад заняла меньше времени, через десять минут они были уже дома. Фран принялся вытаскивать и рассматривать новые вещи, аккуратно вешая всё на плечики, кроме бабочки — её он положил в верхний ящик комода рядом с его кроватью. Мукуро начал дотошно осматривать скрипку, подумав, что для выступления всё должно быть в идеальном порядке. Как оказалось, одна струна, как только парень прикоснулся к ней, звонко отскочила, давая понять, что поход в мастерскую неизбежен. Но мужчина, конечно, не мог тратить время на такие глупости, поэтому, быстро сгоняв до дома и найдя там запасную, нужную струну, приехал назад и сам смог прикрутить её туда. Для него это было легче лёгкого, хотя сама работа была нудной и кропотливой — число вставляемых им струн наверняка перевалило за двадцать. И вот скрипач мог наконец-таки взять в руки дорогой себе инструмент и начать репетировать под пристальным вниманием своего учителя. Правда, перед этим Мукуро спросил:       — Послушай, а как ты вставлял струны до нашей встречи? Они с самим инструментом точно не одного возраста.       — Сам. Но вы же не дали мне такой возможности. — Тёплая улыбка прошлась по губам обоих.       — Хорошо-хорошо, просто не смог устоять, — честно признался Рокудо, садясь на стул. — Ну, можешь начать играть. Надеюсь, ты помнишь, какая на тебе мелодия…       — Безусловно. — И мальчишка занёс смычок над скрипкой. Перед тем, как начать, он с доброю усмешкой посмотрел на предвкушённое лицо синеволосого и, чуть-чуть растянув время перед репетированием, легко и ненавязчиво коснулся струны, начиная играть свою мелодию.       Стоит ли глупо повторяться, что Мукуро был готов отдать две трети мира, если бы имел целый, за слушание такой музыки? Как-то сразу сгладились все недочёты, все заминки и вся спешность, как бы мужчина ни прислушивался и ни напрягал свой чуткий слух. Рокудо мог сейчас точно сказать: парень играл идеально. Восхитительно, проникновенно. Господи, нет таких слов во всём мире и вселенной, чтобы описать восторг синеволосого! Сейчас, именно сейчас он впитывал в себя счастье. Счастье самой высокой пробы и самого лучшего качества. Ведь потом придётся (раз уж сравнили с губкой) распылять это в пустоту, причём очень быстро. И Мукуро это знал, знал и старался запомнить каждую деталь, каждую ноту в этой музыке, чтобы когда-нибудь потом, в грустном одиночестве, воспроизвести этот фильм радости и счастья в своей голове, ставя паузу на более важных моментах и возвращаясь назад, дабы пересмотреть. Это будет его единственным занятием после Франа. Рокудо было жаль, что кроме эфемерных, лёгких, воздушных и едва уловимых воспоминаний у него от скрипача ничего и не останется — дай бог, если только исписанная его мелким почерком нотная тетрадь, поначалу сплошь и рядом кишащая ошибками и метками красной пастой. Только это. И воспоминания. И недолго звучащая музыка в ушах. И всё. А, нет, как же мы могли забыть: плюс самоуничтожающие мысли насчёт прекрасного прошлого и гадкого «сегодня». Без этого никак. Это будет в новинку. «Собственно, зачем я отравляю этими размышлениями сегодняшний день, настоящий момент? Сейчас хорошо и славно, когда музыка… человека звучит рядом со мной…» — мужчина так и не понял, какое там слово было после «музыка» — оно как-то скомкалось, сделалось тише и незаметнее, при этом являясь, быть может, решающим в этой повести. Но скорее всего, просто дурацким. Дурацким и ненужным.       Тем временем Фран окончил и внимательно взглянул на учителя, зная его привычку подолгу не отходить от его музыки. Это ему льстило и даже тешило самолюбие, но он также имел привычку стесняться от этой чрезмерно большой паузы. Чем больше — тем лучше, значит, захватила его музыка мужчину. И Мукуро, действительно, очнулся не сразу, вновь удивившсь, как он так не заметил окончания игры. Скрипач, решив сократить всё больше смущающую его паузу, осторожно начал:       — Ну-у… ну как вам, мастер?       — Великолепно. Если честно, ты нигде не допустил ошибки. Замечательно. Я в тебе не сомневаюсь, — тихо, практически шёпотом выдал Рокудо, смотря в пол и с силой сжимая кулаки, словно его раздирала какая-то противоречивая мысль. Зеленоволосому было впервой видеть такую необычную реакцию учителя на его музыку, поэтому он, не зная, что и делать, осторожно подошёл к мужчине и вопросительно на него глянул. Мукуро поднял глаза на Франа и кивнул ему, поняв, что тот хочет сделать. Парень отложил на время скрипку в футляр и осторожно присел на диван, всё ещё недоумевая такой изменчивости синеволосого. Тот, осознав, что ситуация выходит глупой, мгновенно оживился и, улыбнувшись, посмотрел на ученика.       — Ты чего такой странный? Я же сказал, что у тебя всё прелестно. Если хочешь, можешь повторить пару раз. А вообще тебе нужно отдыхать и ни о чём таком не думать. Понял? — Мужчина был натянуто весел и в таком состоянии подошёл к окну, выглядывая на всем знакомый дворик и его обитателей.       — Понял… — вздохнул Фран. — Только вот странный не я, а вы.       — Отчего же? — повернув голову в его сторону, нарочито простодушно спросил Рокудо, ещё изображая рассеянную улыбку на своих губах. Парень сидел на стуле, чуть ссутулившись, и несильно теребил край своей футболки — верный признак его крайней нервозности и душевных терзаний.       — Вы какой-то грустный и задумчивый стали после моей музыки. Что-то не так с ней? Или со мной? — «Со всеми нами, Фран, что-то не так», — хотелось ответить, да не ответилось.       — Всё в идеальном порядке и с тобой, и с твоей мелодией в особенности…       — Тогда, быть может, с вами что-то не в порядке? — Поразительно искренний блеск изумрудов, в которых («Господи, неужели это правда?») спектральным блеском всеми цветами радуги виднеются взволнованность и преданность. У взволнованности цвет — синий, у преданности — зелёный. Не просто так. Мужчина судорожно выдыхает, опускает голову и усмехается.       — Я не знаю, мой милый, не знаю… Со мной всегда творится чёрт знает что. Но это нормально. Просто… — Мукуро был уже готов выплеснуть свои думы насчёт своих предчувствий о расставании, но прикусил язык: «Не надо, не стоит тебе это знать, Фран. Пожалуйста, живи и радуйся, не думай о таком». — Просто в последнее время я сильно устаю. Наверное, причина в недосыпах. Уж прости своего сварливого и вечно недовольного учителя. — Он тепло улыбнулся парнишке, стараясь хоть так вселить ему какую-то надежду и веру к себе. Скрипач, вероятно, поставил под сомнение такую версию, но спорить не решился, лишь кивнув, и тоже как-то натянуто, дрожащими губами улыбнулся. Рокудо даже подумал, увидев эту несчастную улыбку, что, может, Фран и сам знает и чувствует то же самое, что и он?.. Но, как бы ни была велика мечта об этом, настолько же огромно было и нежелание этого знания (или осознания) музыканту — пускай живёт и наивно думает то, что хочет думать. Пускай хоть эти дни — последние — он будет единственный счастливый в этом несчастном дуэте. Выигравшему достаются все лавры, так?       — Я же говорил, что приношу вам хлопоты… — Зеленоволосый встал и подошёл к учителю, оперевшись о подоконник рядом. — Я ведь подсчитал, мастер, вы проводите со мной больше времени, чем с семьёй. Наверное, вас ваша жена хочет со свету выжить. Во всяком случае, я бы так точно сделал.       — А ты опасен, как я посмотрю, — усмехнулся мужчина, с интересом взглянув на Франа. Тот едва сдержал улыбку.       — А если серьёзно, мастер Мукуро, без всяких шуток… — Он развернулся и, оказавшись близко к Рокудо, прямо посмотрел ему в глаза. — Если серьёзно, то… может, вам стоит сейчас не со мной штаны просиживать, а с семьёй? И не то чтобы я вас гоню, просто боюсь стать помехой. Вот так. — «А ты догоняешь меня, ученик. Кажется, и для тебя начищают особый котелок в Аду за изощрённую ложь…»       — Тебе разве не нравится быть помехой, м? — Мукуро не помнил, какой демон в него вселился при упоминании об Аде, но он точно ощущал, как схватил за подбородок своего скрипача и поднял его голову чуть выше, сам наклонившись до допустимой дистанции. — Ты стал, кажется, забывать, что и я чувствую ложь… — наклонившись ещё ближе, прошептал мужчина на ухо своему подопечному. Он не понимал, как, отчего, откуда, но ему сносило крышу от такой близости к ученику: он чувствовал тепло его тела, ощущал, как весь парень был скован и сжат, словно бы опасался чего страшного и непреодолимого, его редкое дыхание, дикие и неровно проскальзывающие желания в изумрудных глазах, так широко раскрытых. Не хватало сделать ещё одной маленькой абсурдности и всё — считайте, история на этом поставит себе жирную точку и никогда больше не продлиться ни на символ. Но разве Рокудо мог допустить такого нахальства? И да, и нет. В нём было что-то по-своему экзотическое, но в то же время и пугающее. А как определиться? Синеволосого отрезвил поспешно влетевший в форточку ветерок — спаситель положения. Учитель мгновенно очистил себя от таких, казавшихся теперь грязными, мыслей и быстро отошёл от скрипача, пытаясь ещё совладать с собой и даже ухмыляться. До Франа не сразу дошла вся прелесть происходящего, он лишь удивлёнными глазами вылупился на Мукуро и часто хлопал своими длинными ресницами. Сам Рокудо чувствовал себя так, будто конкретно обжёгся, причём на самом ровном и холодном месте. Надо было срочно выкарабкиваться из этой плачевной (или не очень?) ситуации и исправлять своё положение. Правда, как?..       — Ладно, Фран, ты прав. Пойду я, наверное. А ты это, иногда репетируй. А вообще отдыхай. Ну ладно, бывай, я пошёл, — скомкано пробубнил мужчина, вовсе желая ответить не так. Скрипач спокойно улыбнулся, будто ничего не произошло (а может, и вправду ничего не произошло и это просто глюк?), и отвернулся обратно, при этом говоря.       — Хорошо, конечно идите. Удачи вам. И… пожалуйста, не забывайте обо мне. — Просящая улыбка. К чему эти слова? Чего он добивается? Мукуро кивнул и быстро выбежал из дома. Скорее, на свежий ветер и на оживлённую улицу, пока ужасные мысли не заполонили его рассудок полностью!       Он вырвался, ощутив трезвость в своих чувствах и мыслях. Однако счастья это не принесло — куда лучше было радоваться в пьянстве и буйстве, что посетили его там, в квартире на восьмом этаже, рядом с окном, выходящим во двор. Глупо, наверно, сейчас что-то пытаться переосмыслить и начать рассуждать, почему эта глупость имела место быть и вообще, что служило её поводом-причиной… Это глупо и нудно. Собственно, Рокудо сам знал без этих многочасовых рассуждений. А знал он вот что: сама их жизнь являлась такой дикой, несуразной, словом, абсурдной, а значит, такое — вполне себе норма по её правилам и канонам. И только в ней нужно постараться не потерять себя… ну, или сохранить хоть сотую частичку того себя.       А красивым дополнением к этой жизни будет музыка… музыка Франа. Так думал Мукуро. И, оказывается, в чём-то был прав. Любы мелодии, что выходили из-под смычка юного скрипача, являлись, независимо от своего содержания, быстрыми, ритмичными, словно бешеными и порывистыми, как яркий огонь, как резвая езда, как… самая великая абсурдность, которую только может сделать человек. Нет, как все вместе взятые абсурдности у всех людей со всей планеты — примерно такова была незримая и на первый взгляд не ощутимая мощь музыки зеленоволосого. Примерно таков был и он сам, по сути… Но к чему это сейчас — всё бесполезные думы! Зачем столько думать, размышлять, планировать, если можно просто брать и делать? Рокудо и так всю свою прошедшую жизнь только и мечтал, думал, но никак не действовал; теперь всё, хватит с него! Пора начинать жить самой элегантной и экстравагантной жизнью, а не довольствоваться её безвкусной пародией! А это значит — совершать примерно то же самое, что и имело место быть сегодня. Ну что ж, вперёд.       Утро знаменитого дня, в которое должно было произойти первое выступление Франа, выдалось облачным и туманным. Но такая погода отчего-то радовала уставших от каждодневной жары и духоты Мукуро и его ученика, да и, наверное, не только их одних. Правда, кроме как погодных условий, утро можно было охарактеризовать взволнованным, малость нервным, ибо с самого раннего утра (часов с шести) юный музыкант был на взводе и уже бродил по дому, проверяя то костюм, то скрипку, то свою игру, то злополучную бабочку, лежащую в верхнем ящичке. Успокаиваясь, он вновь начинал тихо шагать от двери к двери и вдруг придумывал себе заново какую-то проблему или ставил благополучность какой-то составляющей его будущего выступления под сомнение. Его увлекала проверка своих вещей, а особенно игры на скрипке: свою мелодию он уже играл пятый раз подряд за сегодняшнее утро. Сам Мукуро, будто чувствуя взволнованность своего ученика, также с семи не мог сомкнуть глаз, потому через полчаса уже и был на квартире парня, поначалу долго и усердно извиняясь за своё вторжение, а потом поняв, что всё же оно было приятным для Франа, как ни крути. Присутствие учителя, хоть и отсутствие всяких стандартах словечек для успокоения сильно повлияли на скрипача, сделав его более расслабленным и менее сосредоточенным на мелких заботах. Рокудо просто сказал, что у зеленоволосого всё в порядке с его новеньким костюмчиком, с ним самим, а в особенности с его музыкой. Этого было достаточно для парня. Он улыбнулся, тем самым отблагодарив учителя, хотя выглядел слегка смущённым — наверняка из-за мнимого стыда за свою излишнюю нервозность сегодня. Потом мальчишка предложил чай, и они вместе славно провели время за завтраком. Вспоминалось ли им обоим вчерашнее? Нисколько, хотя и ни на секунду не выходило из их голов. Они приняли это не то чтобы как должное, а как само собой разумеющееся, потому и могли беспардонно улыбаться и общаться с друг другом. Это было действительно нормально в их положении. Как никак, нужно же было создавать хоть какие-то выходящие вон за рамки правил воспоминания? А то их и так немного…       — Ну что, разве волнуешься? — спросил вдруг Мукуро, хотя и знал ответ наперёд. Собственно, своими простыми диалогами она старались походить на обычных людей — в их случае хватало всего пару слов для разъяснений, остальное они могли читать по глазам друг друга, причём были совершенно уверены в правильном истолковании мыслей и чувств. Фран, вяло пожав плечами, ответил, прихлебнув при этом чай:       — А вы не видите? Конечно нет! Отчего бы мне волноваться? — Он гордо выпрямился и принял нарочито важный вид. Рокудо тепло улыбнулся и, будто бы не услышав ответ, произнёс:       — Просто знай, что всё действительно в порядке. Ты же в силах сыграть пару мелодий? Ну да, есть небольшая разница: народу будет побольше, да и софиты глаза порежут, костюм будет жать, но… ты забудь об этом и играй в своё удовольствие. — Парень, было видно, крупно задумался над словами, опустив голову и уставив свой изумрудный взгляд в светло-жёлтую и пышащую паром гладь зелёного чая. Он вздохнул, улыбнулся и приподнял голову.       — Можно я представлю, что играю вам? Меня это только успокоит.       — Конечно. Но разве я настолько успокаивающе действую на тебя? — мужчина усмехнулся, отпив горячий напиток и ощутим на языке привычную горечь Ирл Грея.       — Да. Когда я представляю, что играю вам, становится легко на душе. Привык уже к вам, наверное, — мило усмехнулся парнишка, бросив отчего-то полный различных сильных эмоций взгляд на учителя.       — Вот как… — тихо и задумчиво произнёс мужчина, пристально глянув на юношу. — Я и не знал. Ну что, рад я за тебя, мой милый.       — Не знали? Разве? — милость сменилась на хитрость. — Зна-а-али. Ещё как. Просто вы хороший скрыватель подобных чувств и явлений. Мне ли не знать?       — Ладно-ладно, твоя взяла, — простодушно ответил синеволосый, тихонько рассмеявшись. — Только не язви.       — Хм… — только и смог сказать Фран, подперев голову рукой и внимательно глянув на Рокудо. — Что-то вы каким-то странным стали… Не отвечаете, как прежде.       — Уже навряд ли что-то будет, как прежде. Сам прекрасно понимаешь. — Пол-лица закрыто кружкой с каким-то тупым, но неимоверно весёлым смайлом, и странноватый взгляд разноцветных глаз, направленный на скрипача, хорошо контрастировал с этой картиной. Юный музыкант неуверенно покачал головой.       — Вы стали отвечать как-то пространно и слишком заумно. И это странно. Что-то случилось? Или… должно случиться? Расскажите, мастер Мукуро. — Мужчина в душе удивлялся скорости понимания Франом того, что происходит что-то явно не очень хорошее, и мог лишь присвистнуть от изумления, но нашёл в себе силы сдержаться и ответить:       — Я бы рассказал, Фран, да нужно ли тебе это? — «Нужна ли тебе эта ноша, мой милый? Я хочу, чтобы ты был просто и по-детски счастлив. И это будет формулой моего счастья, поверь». Мукуро нагнулся чуть вперёд и, не боясь быть полностью разгаданным, взглянул прямо на ученика.       — Я точно не знаю. Я хочу довериться в этом вопросе вам: если посчитаете нужным рассказать, сделаете это, если нет, значит так и должно быть. Любой вариант меня устроит и будет считаться для меня истинно-верным, — зеленоволосый лукаво улыбнулся и как ни в чём ни бывало отпил чаю.       — С каких таких пор твоё доверие ко мне увеличилось? — Мукуро был и вправду удивлён ответом, хотя и не настолько, чтобы быть прям в диком непонимании происходящего. Но такое было для него всё равно неожиданностью.       — С давних пор. Как знать, может, и с самого начала, — туманными ответами сегодня пришлось довольствоваться не только Франу: теперь и Рокудо точно не знал, с какой стороны подойти к этому вопросу.       — Не смеши меня: с самого начала! — тихо, при этом хитро улыбнувшись, ухмыльнулся мужчина, поймав на удивление неотрицательный взгляд музыканта. Собственно, отказ от этого был бы здесь явно неуместным.       — Ладно-ладно, уговорили! — повелительно согласился парнишка, ставя пустую кружку на стол и выразительно глянув на учителя. Внешний разговор, казалось бы, должен был на этом закончиться, зато вот внутренний, невидимый, тайный — тот, который был принят между ними двумя, — продолжился вовсю и становился, наверное, увлекательнее того, каким они говорили до него. Он состоял из одних только взглядов, мелких жестов, но больше — из интерпретаций чувств и мыслей друг друга в более правильной форме для себя. Мукуро видел, что и его скрипач чем-то обеспокоен, но чем-то таким очень далёким от сегодняшнего выступления. Произойдёт ли сегодня что-нибудь важное для них? И да, и нет. С одной стороны, это первое выступление, которое всегда является по своей сути событием знаменательным и важным, громогласным и блистательным, а с другой… именно то, что для них важно или ожидаемо, навряд ли случится сегодня. Для этого, чувствовал Рокудо, судьба приготовит менее выдающийся день, сокроет его под тенью обыденности и скукоты, а когда-нибудь вечером возьмёт и выдаст все свои ранее приготовленные сюрпризы. Сюрпризы будут хорошие, явные, живые, словом, такие, что заставят ощутить реальный мир во всей его красе. И будет это спокойный, безветренный денёк. И будет у них личный конец света, кажущийся уникальным только им двоим. И пойдёт дальше жизнь своим чередом, пускай неторопливым и безынтересным, зато хоть каким-то. Почему Мукуро был так уверен в скором расставании? Во-первых, недолгий, но насыщенный опыт обучения ему подсказывал, нашёптывал это, а во-вторых, слишком неестественно для него, для его натуры было ярко чувство, предвещавшее скорые, весьма плохие перемены. Когда так бывает, значит всё, в будущем так и случиться. Мужчине было безусловно жаль расставаться с мальчишкой, но, если это будет лишь желание его и только его — покинуть своего учителя навсегда и больше никогда с ним не встречаться — то придётся его отпустить, ибо держание насильно, всем известно, не приведёт ни к чему хорошему. А если же это случиться из-за каких-то внешних обстоятельств, то… мужчина приложит все усилия, какие только сможет, чтобы остаться рядом с музыкантом; но отчего-то казалось, что, чем более он прилагал сил для этого, тем далее становилась его цель, словно Фортуна придумала такую страшную зависимость и сама сейчас смеялась над нею и над теми, кто ею пользовался. Ещё давно Рокудо взял за правило предвидеть разные плохие моменты в будущем и уже быть готовым в к ним, отбрасывая всякие чувства на задний план, чтобы не тревожить себя и отсутствие своих нервов. Это был самое лёгкое решение, путь к которому был долог и болотист, однако оно потихоньку, помаленьку вело к саморазрушению. Это как если взять сырые вещи и запихать их надолго в деревянный ящик, а потом, через много-много лет, открыть и посмотреть, что там получилось. Хотя в случае с вещами это было не так страшно, скорее неприятно, зато в случае с Мукуро… Он боялся даже мысли о том, что и до какой степени могло сгнить там, в его собственном ящичке, в его душе, которую уже и душой-то назвать было сложно. Но он чувствовал, какой груз, какая грязь, какая слизь и какой гной в его сердце, как хорошо все они там прижились и как очистить этот запустелый, захламлённый подвал может только самая грубая чистка в мире и генеральная уборка. Только навряд ли кто-то решиться вообще спуститься туда. Вот от этого и много в жизни ходячих мертвецов. Рокудо был практически им, если бы не одно спасение, уже всем известное.       Но всё это отдалённые слова, лишь третью напоминавшие реальность. В действительности же было только одно на уме: скорая перемена. А уж какая она будет, это покажет только время. Сейчас хотелось думать о предстоящем концерте, но, так как мысли эти были волнующими, то хотелось занять себя больше делом, особенно Франу. Поэтому особо долго посидеть за столом не удалось: было желание удариться в интересное путешествие, и неважно куда.       — Чем будешь заниматься до концерта? — взяв на себя инициативу продолжить внешний разговор, спросил Мукуро, встав и отнеся кружки в раковину. Юный скрипач крепко задумался, положив голову на руки, а их — на стол.       — Я, честно, даже не знаю, но чувствую, что должен чем-то занять себя, иначе… в общем, вам самому прекрасно известно это чувство. — Он заговорщически улыбнулся. Рокудо развернулся и подарил одну из своих редких улыбок в ответ.       — Кажется, я знаю, что тебя должно заинтересовать… — вдруг выдал Мукуро, пару секунд подумав и прикинув в уме кое-какую идею. — Быстрее собирайся. Не забудь прихватить с собой скрипку: не отдыхать идём. Будешь у меня играть и играть. Но новое место должно тебя успокоить… Лично со мной такое проходило. — Не успел он договорить, как парень быстрою стрелой сорвался с места, и вот уже зеленоволосая головка пропала в дверях. Вернулся Фран уже через три минуты, полностью готовый и счастливый донельзя, привычным движением закидывающий футляр со скрипкой к себе на плечо. Рокудо не стал его долго интриговать и более задерживать — ещё успеет его ученик намучиться дорогой мыслями и догадками насчёт этого загадочного места, — а просто быстро встал со стула и, пообещав музыканту, что обязательно вымоет за собой посуду (и получив отказ, никак его не смутивший), вышел из квартиры, увлекая за собой парнишку.       Только в машине, когда они выезжали на уже ставшее привычным шоссе, Фран решил попытать счастья и спросить у учителя, куда они, собственно, едут. На что Рокудо тонко и неясно ответил:       — Туда, где тебе обязательно понравится и где ты сможешь на секундочку позабыть о предстоящем. Не переживай, далеко не завезу, — поспешил добавить он, видя немой вопрос в глазах парня. — Всё мы с тобой успеем нормально сделать. Заодно и порепетируешь в спокойствии и довольно-таки приятной обстановке.       — Оке-е-ей, — нараспев проговорил в ответ мальчишка, всё равно явно не удовлетворившись таким скудным описанием этого загадочного места. — А хотя бы расскажете, как вы его нашли?       — Вот это тебе пока можно услышать, — Мукуро принял величественный вид, какой он делал, создавая впечатление, что соизволит снизойти до такого низменного рассказа о чём-то. — Хотя и рассказывать там, в общем-то, не о чем. Ну да ладно. Нашёл я его в бесконечных и бездумных разъездах по городу, а затем за городом. Нашлось оно как-то само, вот честно. Но отчего-то именно в тот и другие моменты, когда не хотелось видеть белый свет, это место хорошо действовало на меня. Надеюсь, на тебя воспроизведёт такой же эффект. — Он быстро и почему-то серьёзно глянул на скрипача. Тот, покачав головой, был явно не доволен и этим ответом, но поспорить, конечно, не мог, да и зачем: через пять минут должна показаться линия, за которой заканчивается город и начинается нечто более существенное и необычное, чем он — природа. Природа и редкие, спрятанные друг от друга в густой зелени исполинских деревьев и цветастых кустарников домишки со своими собственными садами и порой даже с аккуратными, красиво обрамлёнными озерцами и прудами. Всё это, вперемешку с поистине широкими, журчащими полной жизнью реками и темноватыми, густыми лесами, пролетало, сквозило мимо бегущей вперёд по ровной одинокой дороге синевато-серебристой машины. Здесь она могла мчаться со скоростью если не света, то такой, какая была строго запрещена в городе. Музыкант, поначалу старавшийся не подавать вида, что ему безумно интересно, что там за окном, сидел первые пять минут смирно, смотря прямо перед собой, но по истечении этого срока уже буквально прилип к боковому окну, высматривая всё и с удвоенным интересом. Не заметить такое было сложно. Рокудо временами лишь тихо усмехался и улыбался, видя эту полную истинных чувств, открытую всем невинную душу. Разве бы мог кто подумать, что этот человек в прошлом был чёрствым и сухим, а его слова резали не только слух, но и сердце, душу, лёгкие, превращая их в фарш? Говорят, всё познаётся в сравнении. Отчего-то это сравнение было жутким и захватывающим дух для мужчины: он до сих пор не верил, что парнишка так поменялся (или скинул эту грубую личину) и теперь такой, настоящий. Но больше синеволосый боялся не этого, боялся себя — что это он, значит, за человек-то такой пугающий, что выбивает всякую дурь из вот таких юных голов? Хотя это, с другой стороны, было и нормальным явлением, но для него всегда — пугающим. Он никогда не понимал себя, лишь в последнее время удалось хоть чуть-чуть ослабить тот морской узел, завязанный на его душе, но ведь дальше была та самая кладовка со всеми гнилыми вещами… что в ней кроется, ещё неизвестно. Учитель вздохнул и с улыбкой подумал, что такие мысли не для сегодняшнего дня и не для сегодняшней жизни. Их нужно оставить на самый чёрный день, чтобы уж хоть чем-то добить себя и своё существование. А сейчас — не надо, не стоит. Сейчас, впереди — только бескрайняя дорога счастья и счастливых улыбок. В такое время кажется, что до того чёрного дня ещё триллионы километров. Как бы хотелось, чтобы это было не только видением.       — Смотрю, ты уже влюбился в эту местность, — тихо сказал Мукуро, глянув на вздрогнувшее и севшее обратно тело.       — Ну-у… не совсем. Да и с чего бы мне? — начал было Фран своим привычным нарочито равнодушным тоном, но потом, увидев спокойный и полностью его разоблачающий взгляд Рокудо, сдался и выдал: — Здесь действительно красиво. Мне редко удавалось вырваться из джунглей цивилизации, ибо там я мог найти питание и жильё, а здесь — не совсем.       — Понимаю. Теперь ты сможешь хоть чуть-чуть отдохнуть в подобном месте. Осталось буквально пару минут езды. — Мужчина с силой надавил на газ, прибавляя ещё большей скорости. Будто зная, что учитель и ученик поедут нынче за город, небо сняло с себя белые пуховые одеяла и глядело на мир одним своим ярким оком, пригревая светом от него и землю, и всех живых существ. Тучи все скопились только над городом, обещая дождливый день и вечер. Оглядываясь назад, ровно по очищенной от всяких машинок и людишек дороге, можно было заметить серые небоскрёбы и массивные стены мегаполиса, оттенённые ужасающими грозовыми облаками, осевшими ровно на верха самых высоких зданий. Отчего-то, глядя на эту картину, ощущалось спокойствие от того, что над тобой солнце и чистейшее небо, а воздух тёплый и полный ароматов разных трав и цветов, растущих где-то здесь же, на полях. Контраст грел душу Мукуро, он и сам не знал, почему, но такое у него бывало с детства, что он обожал смотреть на бурю в одной стороне, и ясное солнце — в другой. Неожиданно музыкант подал голос, решив разбавить неприятную щёлочь тишины своими словами-кислотой (впрочем, они были такими лишь когда-то):       — Мне нравится, что у нас здесь хорошая погода, а там ливень. Есть ощущение безопасности. — Рокудо глянул на него изумлёнными глазами и едва успел тормознуть и свернуть на рыхлую просёлочную тропинку, уводящую куда-то в глубь редкой чащи. — Ох, зачем так резко тормозить? Я чуть не ударился головой. — Фран усмехнулся, уже догадываясь, почему его слова вызвали такую реакцию.       — Для этого и нужны ремни безопасности. Ты меня, кстати, до сих пор умудряешься удивлять. — Учитель ещё более снизил скорость, а вскоре, ровно там, где начинались деревья, вообще остановился.       — Чем же? — Парень полуразвернулся, а в его глазах прочитался неподдельный, хотя в чём-то лживый интерес. Мукуро подумал, что тот и так всё знал, но решил сказать вслух.       — Тем, что тоже любишь контрасты. Даже не думал, что в этом мы окажемся похожими. Вот, кстати, почти и приехали. Здесь нам нужно будет оставить машину. Далее пройдёмся пешком, — говорил синеволосый, вытаскивая ключ из замка зажигания и отщёлкивая блокировку, чтобы можно было выйти. — Милости прошу вытаскивать своё тело из машины.       Мальчишка нехотя вышел и по-хозяйски достал футляр со скрипкой из багажника. Рокудо тоже поспешил выйти и, заметив, что его ученик закончил со своим инструментом, заблокировал автомобиль, оглянувшись и вдохнув полной грудью, до колик в лёгких лесного, полевого, речного и вообще замечательного воздуха. Он было направился далее, по ранее проторенному пути, как Фран, подбегая к нему, окликнул его:       — Мастер Мукуро, а машину точно не украдут? Как мы потом доберёмся до города? — его глаза взволнованно блестели. Видно было, что концерт ему важен и нужен. Мужчина едва заметно усмехнулся.       — Успеем. Обещаю. Даже если украдут, пешком дойти здесь не так много. Да и автобус, недалеко отсюда, нормально ходит до города и там как раз до нашей улицы. Так что всё в порядке, — он вновь развернулся и поплёлся в нужную сторону. Скрипач догнал его и, поравнявшись, тихо добавил:       — Да я больше о вас спрашивал… Неужели вам так всё равно на свою вещь, причём весьма и весьма дорогую? — Зеленоволосый смотрел вниз, не имея возможности перебороть себя и смотреть на учителя.       — Мне действительно по боку это, правда. Не волнуйся, в таком случае жена меня не убьёт. — Он лукаво подмигнул парню, желая его успокоить и заставить подумать наконец о чём-то другом. Тот, кивнув и улыбнувшись, пару следующих минут всё же переживал насчёт этого, а потом, увидев, что творится вокруг него, и вовсе забыл. Коротенькая ветвистая тропинка вела их вниз, в нечастый лесок с пятнистым от тени ковром трав и цветов; позади них осталась пыльная дорога и мысли о сером городе — впереди всеми красками засияла, заиграла природа. Можно было без всякой лести сказать, что лес был самым обычным; но да кто знает вообще, насколько необычна эта обычность в действительности? насколько прекрасен и душист воздух и каково состояние души на тот момент? Всё казалось прекрасным и величавым, каждая травинка задорно блестела на солнце, а обыкновенная, всегда сопровождающая походы в лес трель птиц была по-своему задушевной именно сегодня; чуял Мукуро, что это не просто так, что что-то всё-таки поменялось с того самого момента, как он приходил сюда в поисках уединения и покоя. Хотя, собственно, чего тут гадать и чего тут знать?.. Ответ был прост и жданно-банален: изменилось всё. Всё, начиная с его самого и заканчивая целым миром вокруг, который обрёл свои прежние краски, забывая про монохромность. Не хотелось признавать, что этот крупный переворот из-за мальчишки. Не хотелось, но было явью.       — Вы меня что, хотите завести в дремучий лес и там убить? — улыбаясь, как Мона Лиза, предположил Фран, спускаясь по оврагу вниз за учителем. Под их ногами пестрел гармоничный узор сплетённых нежно-розовых вьюнков, ярких васильков и редко попадающихся желтоватых купавок. Тень, небольшая, но приятная, сокрыла их от палящего солнца и придало духоте немного свежести. Рокудо тихонько смеялся, остановившись и в уме прикидывая, куда нужно свернуть далее от этого спуска: впереди виднелись маленькие холмики, заросшие деревьями и кустарниками, и только одна маленькая незримая дорожка могла привести к одному уникальному месту в этом лесе.       — Если бы я хотел убить тебя, то убил бы давно, может, уже с самого начала. Но, как видишь, ты цел и невредим, значит, подобные мысли уже не стали для меня актуальны, — просто проговорил мужчина, направляясь по диагонали вверх и слегка направо. — Так что расслабься.       Парень лишь промолчал; собственно, в такое время говорить не хотелось: хотелось наблюдать и набивать свою голову различными ощущениями и звуками, красками и чувствами, прекрасным и воодушевляющим. Притом же скрипачу это могло помочь на будущем концерте. Парочка проследовала далее по лесу молча, в такие моменты не хотелось ни о чём говорить, чтобы не сбивать своим кажущимся грубым голосом повисшую гармонию и красоту. Было желание просто насладиться окружающей природой и не только ею — ещё и человеком, что бродит сейчас и вместе с тобой. Чувство, одним одиноким людям известное.       Между тем лесок стал густеть, куда-то спускаться, а вокруг, несмотря на палящее солнце, образовывалась прохладная тень — лучи не могли осилить мохнатые ветви деревьев, — а ещё забелели своим серебряным, молочным блеском куски тумана, проявляющиеся то тут, то там. Поначалу они, словно осадок в чайнике, оседали на кустарники, на низкие растения, собираясь в наиболее затенённых и сумрачных местах, потом же, почуяв отдалённость от света, вообще распоясались и начали занимать практически всё пространство низины, в которой оказались Мукуро и Фран. Наконец показался крутой спуск вниз: помаленьку, осторожно, кое-как, но учитель и его ученик сумели преодолеть это препятствие и теперь стояли на небольшой мохнатой выемке, глядя дальше, вниз. Это только поначалу показалось просто крутым спуском, на самом деле это был самый настоящий ров, огромная низина, залитая белым сочным дымом и страшновато показывающая свои тёмные крючки-загогулины — ветки деревьев. Конец другой её стороны был смутно виден, а из-за склонившихся исполинских дубов весь свет задерживался там, в мягких листьях, создавая благоприятную атмосферу для тумана. От этого небольшого островка, где сейчас переводили дыхание Рокудо и скрипач, отходила узенькая, полуобвалившаяся и каменистая тропка, не менее резко ведущая ещё далее, вниз, конец чего был не виден из-за белёсых кусков «ваты». Фран, тщетно стараясь скрыть изумление, глянул на мужчину, и глаза его засияли тем чувством, когда знаешь, что время приключений вот-вот нагрянет.       — Мы… идём туда? — с восхищённым придыханием спросил парень, готовый сорваться и просто бегом пробежать по этой соблазнительной тропинке, по которой медленным-то шагом спускаться уже травмоопасно. Хотя она и не выглядела таковой…       — Да. Никогда-никогда не бывал что ли в подобных местах? Странный ты, — синеволосый подтолкнул мальчишку к дорожке. — Иди первым. Или боишься? Ничего страшного там нет.       — Вот ещё: «боюсь»! — вспыхнул зеленоволосый, горделиво вскидывая скрипку на плечо и делая решительный, хотя и неосторожный шаг к тропке. Он чуть не упал, споткнувшись о камешек, но успел схватиться за какой-то корень, так вовремя повисший именно здесь. Мукуро лишь напряжённо выдохнул, покачав головой.       — Даже не кинулись спасать своего ученика, — насмешливо вдруг выдал Фран, когда они опустились ниже. — Потеряли бы такого музыканта, как я.       — Потерял бы, да нашёл другого. — Юный скрипач что-то хотел было ответить, но вдруг остановился и отвлёкся на дело — его нога запуталась в какой-то лозе, мужчина натолкнулся на него и, пока ждал, не смог не нагнуться и не прошептать тихо ему на ушко, пользуясь его беспомощностью: — И ты круглый дурак, если поверил в это.       — Откуда мне вас знать. — Он яростно откинул ненавистную лиану и поплёлся дальше, придерживаясь за растения и стараясь держаться ближе к «стене». — Попросту бы могли завести нового ученика. Чего вам стоит?       — Действительно. Но отчего-то тебя терять не хочется, — просто и даже как-то равнодушно выговорил Рокудо, словно для него это признание было чем-то из разряда спросить, как дела. Фран бы остановился и даже бы задумался, если бы не счёл это слишком неприличным и не нашёл в себе силы идти дальше. Хотя это он знал давно, но… ведь порой вслух сказанные слова — лучшие доказательства, верно? В словах же Мукуро не было ничего предосудительного и экспрессивного, но они, тем не менее, почему-то отложились в тот самый ящичек любимых нами высказываний или тех обыденных предложений, но которые были произнесены очень важными для нас людьми: всё, вплоть до интонации и тембра голоса, мы запоминаем и надолго потом ещё храним эти ненужные эссенции с воспоминаниями; когда уже и человека того нет, его голос и его фраза постоянно звучат в нашей голове. Так уж заведено, таково уж истинное лицо привязанности.       — Что будет дальше? — раздался звонкий голос. Мужчина прицокнул и нетерпеливо подпихнул Франа, чтобы тот не тормозил.       — Будет интересно, это точно. Давай наконец дойдём и расскажу! — с ноткой раздражения предложил Рокудо, подталкивая парня и пытаясь продвинуться вперёд. Тот якобы смирился и пошёл быстрее раза в два. Наконец они, после трудных пяти минут спуска, оказались в самом низу. Скрипач едва себя сдерживал, чтобы не сорваться с места и не начать исследовать новую территорию. На самом же деле, там не было ничего такого увлекательного и сверх тайного, но тот факт, что всё загадочно покрыло туманом, давало большие преимущества этому месту над всеми остальными. Каждое деревцо, каждый пень и каждый выступ, вырисовывавшиеся из белёсости, казались полными разных секретов и заморочек, казались пришедшими словно из другого мира, какого, не совсем понятно, но точно волшебного. Туман был настолько густ, что далее, чем за пять метров, глаз не мог видеть; здесь, в этом магическом сумраке, вовсе не казалось, что где-то там, наверху, есть другое измерение, полное тепла и света, яркого солнца и ясных событий. Этот же мир был антиподом того. Но тем он и был привлекателен. Видя горящие интересом изумруды, Мукуро хитро улыбнулся и тихо проговорил:       — Это ещё не всё, Фран… — Он подпихнул его дальше, якобы вперёд, хотя здесь стирались все границы между вперёд и назад, север и юг. Стал потихоньку вырисовываться поворот, что было за ним — ещё непонятно, ибо здесь туман, кажется, достиг своей наивысшей концентрации. Наконец, пройдя пару метров, Рокудо и его ученик смогли таки увидеть нечто необычное перед собой, полностью обрамлённое в плёнку дыма: серовато-чёрная твердь вдруг резко сменилась на что-то другое, более лёгкое, светлое и, казалось, зеркальное. Перед ними, на самом дне рва, открылось самое настоящее, скрытое от глаз других непосвещённых в это дело людей озерцо: оно было явно небольшим, хотя сказать точно, где его границы, было нельзя, оно казалось чистым, чуть ли не кристальным, однако мутное спектральное отражение тумана заставляло задуматься о его чистоте, хотя то было, ясное дело, обычным обманом зрения, оно, наконец, отражало что-то большее, чем просто сухие деревья и лозы, но, как ни вглядывайся, ничего нельзя было увидеть, а глянуть вверх тоже не вариант, ибо предмет отражения как-то слишком ожидаемо не был виден. Фран затаил дыхание, с воодушевлением и искоркой в глазах глядя на эту прелесть. Мукуро чувствовал, что если бы тот был художником, то незамедлительно взялся бы за кисть; увы, такой талант был ему не присущ или же не развит, зато дан другой: великолепно играть. Быть может, и сочинять? Рокудо, стыдясь этого, не знал даже такой мелочи. А впрочем, если скрипач решит скрыть это, то никак до правды не дойдёшь. С ним такие шутки не прокатят; хотя нет, один раз прокатило. И с этим знанием мужчина жил до сих пор.       — Ну что, как тебе моё тайное убежище? — тихо проговорил учитель, стараясь не разрушить приятную атмосферу тиши и покоя. Юноша развернул голову к нему и восхищённо кивнул, не зная, какие слова подобрать в таком случае. Но они здесь были ненужны. Это точно.       — Редкий человек знает об этом месте, ибо оно очень хорошо спрятано от глаз других. Как его нашёл, не знаю. Наверное, судьба, — пока Фран разглядывал округу, начал Мукуро. — Оно меня успокаивало перед важными концертами. Может, и тебе поможет?       — Если вам помогло, то почему мне не должно? — не к этому туманному месту светлая улыбка. — Мы же похожи.       — Всё может быть… — Рокудо пожал плечами и присел на ближайшую массивную ветку, видимо, упавшую сюда с какого-то огромного дерева сверху. Вероятность 50 на 50, что сюда может запросто упасть подобное ещё раз, никак не волновала обоих; музыкант подошёл к учителю и также присел рядом, как бы боясь исследовать эту территорию дальше и желая быть почему-то именно сейчас с синеволосым. Мукуро сделал вид, что не заметил этого, и преспокойно выдохнул, прикрыв глаза и наслаждаясь отстранённостью, свежей прохладой и ощущением капелек тумана на своих щеках, в чём-то, быть может, похожего на него самого. Мужчина также: стелется незаметно по самому низу, будучи не в зоне видимости остальных, и плетёт свои интриги, потом видные всем и каждому. Скрытность и загадочность — вот, кажется, два главных качества, согласно которым Рокудо в следующей жизни мог иметь полное право становиться самим туманом или каким-нибудь его хранителем. А Фран… Фран, наверное, тоже, только вот будет он всегда на маленькую, с миллиметр размером ступеньку ниже его, ибо их дуэт, сколько столетий и сколько реинкорнаций бы ни прошло, будет одним и тем же — они вечные учитель и ученик. Так, казалось, было заложено ещё давным-давно и должно продолжаться в будущем до бесконечности. Что ж, посмотрим.       —…Хотел бы я так, — что-то закончил, по всей видимости, юный скрипач и мечтательно набрал воздуха в лёгкие, с особым наслаждением выдохнув его вскоре. Мужчина виновато глянул на него — он был в своём репертуаре, как всегда всё прослушал! Мукуро просто помолчал, вдруг прикинув в уме, сколько важных фраз и слов он упустил — может, это дало бы ключ ко всем разгадкам в этом парне. Хотя навряд ли. Он не узнавал себя — всегда наблюдательный и всёслушающий, он нынче был расхлябан и совсем расслаблен. Рокудо просто набрал этого волшебного, особенного, во сто крат чище городского воздуха и также медленно выдохнул, чувствуя, как зеленоволосый источник тепла рядом сдвинулся, кажется, всего лишь на миллиметр, на полсантиметра, не больше, но учитель ощутил это так же явно, как если бы он просто и нагло прижался к нему. Все эти доли миллиметров значили для одинокого куда больше, чем для счастливого. Но одинокий — всегда ли уж такой несчастный?..       — Вы поняли, что я сказал? — насмешливо спросил Фран. Зачем спросил?       — Честно — нет. Ты и сам знаешь, — синеволосый улыбнулся, чувствуя на себе упрекающий, но вместе с тем и весёлый взгляд. — Так что, как тебе здесь?       — Как будто я дома, — с удовольствием промурлыкал парень, прикрыв глаза и откинув голову. — Здесь одиноко, не светит отвратное солнце — знаете, я не люблю солнце. Всем сердцем желаю, чтобы в один прекрасный миг оно погасло. Конечно, понимаю, чем это грозит Земле, но тем не менее… питаю надежду, что когда-нибудь вечная огромная туча закроет весь небосвод. Так куда лучше.       — Если такое случиться, я буду знать, кто виноват. — Мужчина подмигнул ученику, особенно нежно потрепав его по голове и весело улыбнувшись. — Если честно, это место никому из моих знакомых не понравилось. Только тебе. Странные люди, как считаешь?       — Это точно. — Как-то уж совершенно неприлично для этой истории они одновременно вздохнули и тихо рассмеялись. Мукуро отчего-то чувствовал, как будто нечто внутри него наконец отпёрло свои всегда зарытые ворота, замки и засовы и позволило ветру перемен ворваться туда, куда-то вглубь его души и развеять пережитки прошлого, объедки консерватизма. Он давно знал, что встретил нужного человека, но искал тысячу причин для сомнения в этом, ибо привык всегда идти от худшего. Но даже многочисленные обстоятельства имели лишь вес в одну сотую от всего того, что было на других чашах весов. А сейчас, казалось, упала последняя крупинка, решившая всё.       Рокудо было приятно осознавать, что он не один такой (собственно, кому это не приятно?), что мечта о навсегда скрытом от глаз солнце не одинока в его понимании. Может, когда-то это произойдёт, но уже в другой вселенной и в совершенно другой истории…       — Вы только следите за временем, ладно? Я не хочу опоздать на своё первое выступление, — с нотками волнения в голосе произнёс зеленоволосый, горящими глазами взглянув на Мукуро.       — Это не совсем выступление, а просто разогрев для публики, это во-первых. А во-вторых, почему я должен следить? — усмехнулся мужчина, доставая телефон.       — Потому что вы меня сюда завезли. Вот и отвечайте теперь, — с наигранной насупленностью выдал юный скрипач, расстёгивая футляр с инструментом и готовясь вытащить его. Мукуро присвистнул, приметив такое рвение.       — Уже играть будешь? Ничего себе ты! А время, кстати, не такое уж и раннее… Грубо говоря, если учесть все задержки возврата и приготовления, то у нас осталось свободного времени всего два часа, — заблокировав мобильный, констатировал факт Рокудо, глядя на тщательно протиравшийся канифолью смычок. Почему-то всегда Фран усердно натирал именно его.       Хотя, наверное, это хорошо. Или просто от нервов. Иногда. Что тоже неплохо по своей сути.       — Я буду тренироваться, пока есть время, — твёрдо заявил парень, решительным взглядом смотря на учителя. — А вам уж придётся это слушать.       — Стоп-стоп, притормози, мой милый! Если переусердствуешь — а ты это любишь — то на вечер от тебя останется только безвольная груда костей и мяса. Сохрани силы для выступления. Конечно, порепетируй раза два-три, потом можешь непосредственно перед самим концертом, но не более. А то я знаю, как ты обожаешь играть по пятьдесят раз на дню, — строго ответил синеволосый, без доли шуток в своих словах говоря всё это. Музыкант улыбнулся своей самой знаменитой улыбкой — то было полусмешком, полуулыбкой, при этом так мило вырисовывались ямочки на щеках! Кстати, почему Мукуро всё время думал о них?       — Вы считали?       — Ещё бы! — мужчина отвернулся, делая вид, что читает сообщение, но совершил это по одной простой причине — чтобы не выдать своего смущения. — Так, разговоры в сторону: начинай играть!       Фран продолжил улыбаться по-своему и взял скрипку в руки, вставая со своего места. Рокудо исподлобья глянул на него и кивнул, приказывая начать, на что парень, усмехнувшись, положил инструмент на плечо и мягко коснулся струн смычком. Они оба окунулись в последующие часы, минуты, секунды — впрочем, этому особенному промежутку времени названия нельзя было подобрать — удовольствия, и могли сейчас только и делать, что слушать, слушать и слушать… Такой момент, когда вокруг тебя приятная обстановка, внутри тебя спокойствие и благоденствие, а рядом с тобой — хороший человек, делающий что-то поистине возвышающее и красивое, запоминается надолго, отправляясь туда же, в тот же самый ящичек к живым голосам и не менее ярким, забытым воспоминаниям. Такое описывать… да просто грех, не то что срам! Да и зачем передавать на пустых сухих строках то самое интимное, тайное, волнующее, что только может быть с человеком? Наверное, это глупо. Пускай эта мини-репетиция при туманном свечении и озера вместо зеркал останется на их совести и памяти. Ибо дорогим не разбрасываются, верно?       Эти два часа истинной жизни и истинного удовольствия прошли для мужчины незаметно: за редкими поправлениями, частыми передышками и красивой музыкой время пролетело со скоростью света. Вот и время отправляться домой… Франу было особенно неохота собирать вещи и идти назад, несмотря на жданный концерт и начинающийся собираться здесь холодок. Мукуро отчасти понимал его: сам, когда в первый раз уходил отсюда, был жутко недоволен и всем сердцем желал остаться. Однако, ясное дело, парень капризничать не стал, а просто поддался, в лице заметно погрустнев. Рокудо, когда они уже подошли к той самой тропке, ведущей наверх, взял скрипача за локоть и притянул к себе, потом быстро прошептав:       — Обещаю, будем приезжать сюда много-много раз. Только не забудь мне напомнить. — После этих слов мальчишка как-то сразу повеселел и, хотя не утратил чувства неудовлетворённости, уже более бодро и энергично зашагал по дорожке, стремясь, видимо, скорее попасть на концерт. Синеволосый просто последовал за ним, в мыслях отчего-то прокрутив: «Когда мы сюда вернёмся, мы уже не будем прежними… это точно». С чего бы такое? Просто ощущение, наподобие того, которое было недавно насчёт их долгой (вечной) разлуки. Вроде, и не поспоришь, а прямых доказательств не найдёшь. Так и проходит вся наша жизнь.       Когда возвращались, солнце уже катило к горизонту даже у них, а от той мысли, что же могло происходить теперь в городе, становилось пусто и глухо. Фран мирно посапывал на переднем сидении, склонив, по привычке, голову на ремень безопасности; плавная тряска и покачивание ремня действовали на него повально, сразу вырубая и не оставляя шансов хоть как-то бодрствовать. Да и свежий воздух, который бывает только на природе, тоже сделал своё дело, много усыпляя и расслабляя парня. Мукуро старался ехать аккуратнее, останавливая машину перед лежачими полицейскими, чтобы бугор не был столь ощутим в салоне. Его юный скрипач заснул так быстро, как, наверное, засыпают только самые счастливые люди в мире. Рокудо бы хотел также, да понимал, что, во-первых, спать ему сейчас нельзя, а во-вторых, не настолько уж он счастливый человек, чтобы позволить себе такую роскошь. Правда, зеленоволосому долго поспать не удалось, буквально через пятнадцать минут машина стояла около его дома. Будить это мило сопящее существо казалось мужчине грехом, но тем не менее он, понимая, что грешил до того сполна и что этот грешок никак не повлияет на него (ибо про целый микро-Ад мы помним), зато много поможет начинающему музыканту, всё же осторожно растолкал мальчишку. Было это непросто, но, справившись с заданием, Мукуро практически выпихнул его из салона и, пожелав удачи и удачно собраться и приготовиться, отъехал от дома, направляясь к себе. Нужно было хоть раз на дню появиться на глазах жёнушки и сказать ей пару «приятных» слов перед самим концертом. Ясное дело, что сидеть весь вечер там он не собирался, а готов был выслушать лишь те моменты, где выступал его Фран. А выступал тот, благо, всего три раза и все в самом начале, что было весьма удобно. Его игра на скрипке была скорее вступлением в основную часть программы, разогревом, как это называлось между музыкантами. А потом он играл между основными действами, давая передышку какому-то известному пианисту. Вот так. Но даже за те самые девять минут в общем своего выступления зеленоволосый скрипач мог показать себя в самом лучшем свете и искренно поразить публику, надолго остаться в их сердцах своей дикой музыкой. Рокудо думал, что так и будет, иначе же и быть не могло.       После всех неурядиц дома мужчина наконец смог выбраться из квартиры и поехать на концерт, ибо минут через двадцать должно было быть его начало. По программе там шли первые три минуты гулких приветствий и тому подобных лестных слов, потом некоторые вступительные аккорды самого пианиста и… объявление о том, чей ученик будет сейчас играть, и дальше его номер. Потом ещё два таких. Но всё в целом не должно занять больше часа, ибо потом выступать должны другие музыканты, сумевшие найти место под солнцем — ведь сам пианист был довольно известен, потому и поиграть на его концерте считалось уже великой честью, а для новичка — вообще безудержной радостью и способом прославиться. Так что Мукуро считал, что неплохо пристроил мальчишку и что далее у него всё должно пойти как по маслу. После этого концерта его, конечно, заметят, захотят пригласить выступать где-нибудь ещё и ещё, а потом начнут предлагать довольно высокие цены и тому подобное… короче говоря, можно сказать, что с завтрашнего дня само присутствие учителя рядом с его некогда бывшим учеником уже лишено смысла, имя Рокудо Мукуро будет использоваться лишь хорошей визитной карточкой для Франа, ведь, как известно, он был знаменитым учителем. Так что всё; можно считать, что это сам мужчина подвёл себя, сделав сегодняшнее событие отправной точкой во взрослую и самостоятельную жизнь для скрипача. А собственно, почему подвёл? Это же и хорошо, что парень начнёт совсем новую для себя жизнь, полную различных событий, славы, денег и восхищения, не сразу, правда, но начнёт. Однако прекрасно звучит это всё только на словах, на деле же… И так понятно, каково это на деле. Только вот не понятно, почему оно всё так горько, на этом самом деле-то…       Мукуро вошёл в блистающий хрусталём своих огромных и роскошных ламп холл, где сразу же подметил множество знакомых лиц, с коими не преминул переброситься парами слов. Многие были восхищены, как быстро он поставил казавшегося бездарным парня на ноги и как скоро он уже мог появиться в списке выступающих сегодня. От него ожидали многого; собственно, это многое Рокудо им честно пообещал, взяв взамен с них обещание, что, если выступление удастся, они пристроят где-нибудь этого мальчишку у себя, да хотя бы элементарно разрекламируют; в конце учителя разошлись как старые друзья, хлопнув по рукам и громко рассмеявшись. До выступления было ещё минут пять, а мужчина уже занял место в зале рядом со своими знакомыми, поблагодарив их самих за хорошую видимость сцены отсюда. Сама сцена же была обычной, как был обычным и зал впереди неё. Ярко-красными пуговками вырисовывались мягкие сиденья, а сама площадка перед ними была залита нежно-голубым светом, который сквозь плотный занавес всё-таки сумел очертить пару фигур людей. Нельзя было сказать, что народу было пушкой не пробить, но всё же практически все места были заняты; синеволосый насчитал только четыре пустующих места. Это было не просто хорошо, а великолепно — большее количество людей услышат его музыканта. Однако вместе с тем какое-то поганое чувство закралось в душу самого учителя, он явно ощущал себя каким-то злобным дровосеком, рубящим дерево, на котором жило и задорно вило своё гнездо его счастье. Будто он сам приближал время расставания с учеником, отправляя его талант на всеуслышание многих, объясняя это тем, что так будет лучше. Только вот лучше не будет. Ничего подобного. Но было уже слишком поздно бежать и стараться что-то менять: теперь та музыка, музыка абсурдной жизни уже не принадлежит ему, теперь она открыта всем и каждому, всякий сможет прикоснуться к такому, к чему имел право прикасаться лишь сам мужчина. Это теперь не тайна. Это теперь не то самое, называемое незримым, потаенным. Оно навсегда утратит ту свою прелесть. Зато приобретёт другую. Какую — уже совсем другой вопрос.       Рокудо просто надеялся, что хоть когда-нибудь Фран вспомнит, кому он впервые доверился и открылся, хотя и то не полностью. Он не требовал благодарностей, не требовал каких-то вознаграждений, нет, нет, всё это не для него, он просто искренне желал запомниться и быть полезным парню. Не более. Это всё, чего он хотел после стольких усилий и стараний, выслушивания совершенно сырой музыки и нудного обучения нотам. И на сегодня мужчина был действительно честен сам с собой. В зале поутихло, свет погас, настали те секунды предвкушения перед самим выступлением. Вот и всё. Начиная с этого момента, можно было смело сказать: «Прощай, Фран!». Какой-то нудный и тяжкий колокол забился в его душе, гулом отдавая горький, медный звон во все уголки его существования. «Я сделал всё правильно, Фран. Но оттого, что я сделал всё верно, никак не зависит мой теперь вечный статус „дурак“. Быть глупым настолько и так просчитаться мог только я. Надеюсь, ты меня простишь и просто поймёшь, что так будет лучше. Господи, я ли говорю эти сухие банальности? Точно, я уже не я».       На сцену выходили какие-то люди, главный гость программы — именитый пианист, примерно ровесник Мукуро, может, чуть постарше — далее были ещё кто-то и ещё… Мужчина не различал эти одинаковые лица и скучные композиции играющих. Он ждал только одного: своего зеленоволосого вихря, который должен вот-вот ворваться на сцену и вскружить всем головы своей безбашенной музыкой. Когда из уст организатора вылетело его имя и имя Франа, Рокудо как-то заметно оживился, устремив всё свое зрение туда, на сцену, уже с диким нетерпением, перемешивающимся с ужасным любопытством и долькой волнения, ожидая юного скрипача. Наконец на сцене показалась столь знакомая фигурка в фиолетовом костюме («Господи, как он ему шёл!») со скрипкой в руках. В противовес стереотипам, мальчишка не выглядел забито, робко или неуверенно, наоборот, он вышел так, словно выступал уже тысячу раз, и даже спокойствие его было граничащим с железным равнодушием. Синеволосый… нет, он прекрасно помнил, как нужно дышать и вовсе не затаивал дыхания, однако даже, казалось, больше самого музыканта напрягся, во время его игры задействовал куда больше сил, чем юный ученик. Фран, довольно холодно, но оттого не менее обворожительно улыбнувшись, привычным, но сейчас немного элегантным движением вскинул инструмент на плечо и удобно примостил на подбороднике свою голову, занёс смычок и… погрузил зрителей в неистовое журчание своей музыки. Мукуро едва смог пересилить себя, чтобы не прикрыть глаза от удовольствия и не заурчать, как коту, ибо, если отбросить все оговоренные нами обещания, то можно было просто, хотя и несколько заурядно заявить: первое выступление (забежим чуточку вперёд: как и последующие два) выдалось великолепным, как и сама музыка, звучавшая там. Правда, один раз, в исключительной спешке и диком ритме музыки, парень допустил одну мельчайшую ошибочку, которая была слышна, как оказалось потом, лишь Мукуро, и выглядела соразмерно песчинке на фоне длинной песчаной косы. В остальном синеволосый испытал удовольствие того рода, когда нечто гениальное, обученное тобой, выступает не только перед тобой, но перед всеми, показывая свои успехи. Здесь не играло роли самолюбие, которое обычно привыкли смешивать и путать с другим, совсем противоположным ему качеством — с гордостью.       Мукуро был именно горд за своего ученика, был искренне рад и прочие, прочие похожие на эти безумно глупые слова… Рокудо сам находил у себя весёлые и радостные отголоски того самого колокола, некогда так грузно и мрачно звонящему в его душе, когда Фран мимолётно улыбался, наслаждаясь игрой. Мужчина ценил превыше всего, когда человек занимался любимым делом и отдавал себя всего сполна, при этом испытывая наслаждение. И парень был таким. Он давно закончил, Мукуро очнулся только от звона в ушах от громких и яростных аплодисментов и похлопываний по плечу своих товарищей с их выразительными благодарностями за такого талантливого ученика. Рокудо всем понемногу ответил (он никогда не понимал, за что благодарят его, если талантлив мальчишка, а не он), сам при этом активно хлопая в ладоши, словно стараясь выделить свои похвалы юному музыканту среди всех остальных. Но он знал, что для парня это всё слилось в единый звук, в единый грохот, что те самые искренние аплодисменты для него перемешались в однородной массе с другими, просто восторженными и ничего не понимающими. Он также знал, что эта голливудская улыбка предназначена всем, а не только ему единственному, тогда как раньше всё это было всецело его собственностью (грубо, конечно, но лучше сказать так, чем иначе). А ещё синеволосый мужчина представлял, что в скором будущем он станет для Франа обычным таким фанатом, ничем не примечательным и просто лишним в его блестящей жизни. Он знал и понимал, потому давно и смирился, понимая, что с сегодняшнего выступления он отправил парня в свободное плавание. Мукуро должен быть горд за него и совершенно спокоен, равнодушен. С одним всё было в порядке, но вот с той самой холодностью… «Фран, научишь ли, пока не поздно, искусству пофигистичной жизни? А то без неё (и без тебя) так туго!»       В последующий час учитель оживал только в том случае, когда на сцену выходил (уже под более активные аплодисменты) его скрипач. Тогда его сердце начинало бешено колошматиться из стороны в сторону, наполняя душу чем-то таким, что в жизнь навряд ли возможно было претворить. Если честно, он стал сильно сомневаться, что назвал музыку зеленоволосого музыкой абсурдной жизни, ибо их жизнь до этого… ну, мягко сказать, была статична и повседневна, чего уж тут таить? Но первая мысль — самая правильная, так что же тогда получается? Рокудо задумался над этим под вступительные аккорды своей особо любимой песни. А потом, поняв, в чём причина, лишь тихонько усмехнулся, переведя взгляд на скрипача. «Абсурдность была не вне нас, но в нас самих, Фран. Ты это, кажется, понял, а твой дурак-учитель только-только осознал это…» В тот момент для мужчины всё встало на свои места. Наконец отзвучали последние ноты музыки парня, и отгремели финальные аплодисменты. Скрипач, с удовольствием наблюдая свой триумф, сдержанно, но (Мукуро заметил) с самодовольной улыбкой поклонился и плавно ушёл со сцены. Аплодисменты умолкли только через минуту. С того самого момента Рокудо понял, что ученик ему не принадлежит больше, что теперь он полностью и бесповоротно отправлен в свободное взрослое плавание и что сейчас остаться со своим учителем — лишь его выбор, не иначе. Мужчина был и рад, и… чем-то всё же опечален. Его чувства должны были быть понятны многим, но истинно известны лишь единицам, хотя его случай далеко не уникален. Точнее, вообще банален и до самых мозгов и костей избит. Но, что поделать, окунаясь с головой в это дерьмо, мы мним себя особенными. И это, в какой-то степени, нормально.       Пару букетиков, предназначавшихся Франу, завалялись у подножья сцены — зрители не смогли вовремя отдать юному таланту; теперь какой-то тощий ассистент поспешно подобрал их и отнёс за кулисы, видимо, чтобы всё-таки отдать. Мукуро, посидев для приличия ещё пару минут, вскоре встал и пошёл к выходу, тепло распрощавшись со знакомыми и сославшись на необходимость жене и ребёнку. Его все жарко поздравили и с лестными пожеланиями удачи отпустили; мужчина едва выдержал эту минуту, полной вздора и тихого обмана, и, наконец выйдя из зала, смог спокойно выдохнуть — ему стало тошно уже скорее не от количества неправдивых слов, а от самого себя. Хотя, конечно, такое с ним было давно и уже не казалось чем-то необычным, но сегодня почему-то накинулось с двойной силой, вызывая большее отвращение. Правда, прохладный ветер — вечный друг одиноких и несчастных — как только обдал его лицо, сразу сделал учителя более бодрым и оживлённым. Ему хотелось сейчас взять и закурить — по прежней плохой привычке, но он давным-давно бросил, забеспокоившись вовремя о своих будущих детях. И теперь не стоило; хотя какие у него дети в будущем?.. Сейчас вообще вопрос стоит ребром: будет ли у него будущее, как таковое? Честно? Ему всё равно! Мукуро просто желал увидеть сейчас и здесь своего скрипача — это равносильно желанию взять сигарету, только получше курения, но сама по себе привычка просто отвратительная: не вредит здоровью, зато полностью разрушает стену души изнутри. «Лучше уж курить, ей-богу!»       Рокудо обошёл здание, потом ещё раз и всё старался высмотреть зеленоволосую головку. Наконец в дверях появился он: весь взлохмаченный, радостный, краснощёкий, с охапками бедных цветочков в руках. Но главное — счастливый. И мужчина никогда не позволит себе разрушить его счастье и идиллическую атмосферу. Фран поплёлся сам не зная куда, едва удерживая букеты. Синеволосый лишь тихонько рассмеялся: он тоже в своё время был опьянён первым успехом выступления и шёл после него куда глаза глядят. Всю ночь проходил чёрт знает где, зато под утро вернулся счастливым и с лиловыми мешками под глазами. Хорошее время было, всё-таки молодость! А сейчас, в свои двадцать пять, он чувствовал себя уже старым и побитым, видавшим виды человеком, хотя его внешность говорила как раз об обратном: молодое лицо, ярко горящие глаза, всегда стремительные активные движения и, казалось бы, неусыпная молодость во всём его существовании. Всё это одна большая ложь. Как и вся жизнь его. Как и душа его. И только одно, наверное, там пятнышко правды: это Фран…       — Постой, Фран! Давай довезу? — крикнул ему в спину Мукуро. Парень развернулся, широко улыбаясь и прижимая цветочки к себе. Его лицо имело тот самый радостный-радостный оттенок, какой только мог изобразиться там, на этом вечно равнодушном и привыкшим к нему лице.       — Ой, да, конечно! Был бы благодарен вам за это, мастер. Спасибо вам вообще за всё… Ой, а не нужно ли вам быстрее к жене? Я могу и сам дойти. — Речь его лилась тем самым быстрым потоком, когда готовые вырваться слова счастья и весёлости уже на подходе и идут быстрее мысли, подгоняя всю остальную речь быстрее. Они застревают где-то в горле, вот-вот намеренные вылететь с обветренных тонких губ. Рокудо не смог сдержать улыбки, узнав в этом мальчишке самого себя ранешнего.       — Да ладно. Минут двадцать у меня есть, так что всё в порядке. Пойдём. — Он направился к машине, ожидая, когда зеленоволосое чудо догонит его. — Это было великолепное выступление. Слышал, как тебе аплодировали громче, чем главному гостю программы? Тебя заметили, мой мальчик… Жди перемен в своей жизни. — Учитель разблокировал машину, вскоре сев в неё; его примеру последовал парнишка. — Мне было жутко неловко, когда меня благодарили за такой талант. Я ведь здесь практически не при чём. Талант-то твой, а не мой: либо он есть, либо его нет. К чему здесь я, правда не понимаю! — Мужчина, наверное, впервые за свою жизнь сказал что-то действительно искреннее и простодушное, не думая при этом о чём-то левом. Хотя если присмотреться, то можно смело сказать, что именно его диалоги с Франом (некоторые) были также правдивы и откровенны. Но только с ним. Как странно и одновременно ожидаемо…       — А вы снова недооцениваете свой вклад… — Музыкант громко щелкнул замком безопасности. — Вы, именно вы, а не я, так развили и раскрыли во мне мой талант и так далеко меня продвинули за какие-то три месяца! Вы даже не представляете, насколько это значимо и велико… и сложно! — В голосе парня впервые стали слышаться живые нотки действительного удивления, изумления, желания что-то доказать — голос больше не слушался разума. А зря. Хотя так ли это открытие недавно?       — Да ну! — только и смог выдать Мукуро, заранее зная, что потерпит в этом споре поражение; собственно, как и во всей этой заморочке. Но даже проигрыш не заставит его переменить своего мнения.       — Да правда! — Тем временем машина сдвинулась с места. — Вот честно-честно: я благодарю вас и считаю, что все эти комплименты, аплодисменты и даже эти цветы… — Он потряс в руках букеты, — Всё это ваше. Но даже так я понимаю, что этого недостаточно. Вы можете просить меня о любой услуге, я с радостью исполню её для вас. — Резкое торможение (благо, на дороге было пусто), Франа сильно качнуло вперёд. Он хотел было спросить о причине такой остановки и даже повернулся, как Рокудо, смотря на него глазами, полными пляшущих языков пламени сильных чувств, дерзко и нагло схватил его за подбородок и прямо в самые губы злобно прошипел:       — Никогда так не говори, слышишь? — Он резко оттолкнул парня от себя и вновь вернулся за руль, яростно нажимая на газ и громко стартуя по безлюдному шоссе. Юный скрипач, ещё пребывая в глубинном шоке после сделанного, лишь молча откинулся назад, робко сглатывая. Когда прошло полминуты (по меркам Франа — время, которого должно хватить для успокоения), всё же подал голос:       — Так почему… мне нельзя так говорить?       — Потому что… сам должен знать! — чувствуя вновь закипавшую бурю в своём сердце, сдержанно проговорил Мукуро. Не любил он такие возвеличивающие почитания своей личности и своего великого вклада во что-нибудь. Мерзко это. Действительно. Зеленоволосому оставалось лишь притихнуть и смотреть в окно. Рокудо тотчас хлопнул себя по лбу, понимая, насколько он дурак: точнее, это он знал до того без всякого намёка, но бывают такие моменты, когда понимаешь свою глупую сущность острее. А причина была такой: мужчина вдруг неожиданно осознал, что своим гадким настроением и бездумным геройствованием может подпортить денёк парню. Как исправить? Это уже другой вопрос, на который Мукуро без сомнения знал ответ… хотя и абсурдный (Господи, как приелось это слово!), но ответ…       В скором времени они перекинулись парами фраз: мужчина ещё раз похвалил Франа, поздравил его с хорошим первым выступлением и пожелал удачи в дальнейших концертах. Парень, несмотря на то, что заметно притих после выговора учителя, всё же тихо радовался, ибо никто сегодня не мог запретить ему радоваться. Потому что день такой — никак нельзя испортить его для скрипача, хотя он и подходил к концу. Наконец они подъехали к уже знакомому дому — Рокудо точно знал, что, когда он навсегда отпустит от себя паренька, то обязательно продаст эту квартиру, ибо жить в ней и вообще проходить рядом с этим домом будет сущим испытанием. Он просто не сможет, потому что если нужно распрощаться и уйти — значит, следует сделать это без промедления и претерпеть эту глухую боль в груди. Нужно просто решиться на это и сделать. Не оборачиваясь. Иначе — всё будет провалено. Так учитель решил уже давно. Так оно и будет. Но будет ли?..       Мукуро вызвался довести зеленоволосого хотя бы до подъезда, сославшись на помощь в переноске объёмных букетов; Фран, сдерживая улыбку, тихо согласился, хотя до того сам таскал эти цветы без всяких проблем по всему зданию, силясь найти выход. Он был не дурак, даже на вскружившую счастьем голову он прекрасно понимал настоящую суть этих действий. Собственно, для чего мы это рассказываем? Это уже и так должно быть понятно.       — На, держи вот эти. Далее, надеюсь, дойдёшь? — Мужчина всунул ему в руки пять букетов и вопросительно глянул на него. Скрипач, дрожа губами от желания широко улыбнуться, кивнул и, пробормотав что-то там про благодарность, развернулся, медленно зашагав вперёд. Но вновь сделал это так, словно ясно предвидел, что его захотят приостановить и что-то договорить в ответ… Рокудо чувствовал это по слегка развёрнутой набок голове, по робким шагам, ещё на что-то надеявшимся, и по самой медлительности, так не присущей этому парню. Мукуро усмехнулся: «Сегодня ты прав, мой мальчик. Сегодня я тебя остановлю. Но более — никогда». Синеволосому хотелось рассмеяться — он ещё никогда так не врал.       — Ты и сам знаешь, что нужно сейчас сделать. — Фран сделал ещё пару мелких шагов, наверняка улыбаясь. — Да постой же! — Остановился. Но не повернулся, слегка наклонив голову и искоса поглядывая на учителя. Тот подбежал к нему и, понимая, что сейчас уже навряд ли что-то сыграет большую роль в их идущей на убыль истории, положил руки на вздрогнувшие плечи музыканта. Потом Мукуро тихо и яростно прошипел: «Да чёрт с тобой!» и крепко обнял, соединив свои руки кое-как под охапками букетов. Мужчина наклонился ближе, вновь ощутив уже приправленный романтическим настроем приятный запах зеленоватых волос, почувствовал, как его ученик затаил дыхание, как натянулся, словно вторая сверху струна на его скрипке, как весь моментально наверняка покраснел, скрывая это под чёлкой и прядями волос. Рокудо сейчас видел, видел и понимал его насквозь, ощущал это через его вечно-охлаждённое тепло тела, через мелкие вздрагивания и редкое, неглубокое дыхание. Он прекрасно знал, что там творилось в душе паренька сию минуту, но расцепить рук не мог — это уже становилось похоже на что-то другое, на что-то весьма глупое… Глупое и приятное.       — Просто хотел попросить прощения за испорченный вечер своими колкими словами. Вот и всё. Забудь про то, на что я мог надоумить тебя в этом объятии. — Рано или поздно всем нам придётся сделать что-то такое неприятное, тем самым создав залог для хорошего будущего. Порой это слишком тяжко, но если позволить себе окунуться в этот обман — будет ещё тяжелее. Поэтому Мукуро знал, что нужно прервать… прервать не только это короткометражное объятие, но и их примерно такой же фильм, нечаянно затянувшийся на сорок серий. Нужно. Иначе может выйти второй сезон — куда более плачевный, чем первый. Фран глухо молчал, но мужчина и не требовал ответа, он просто разомкнул круг возникнувшей нежной идиллической атмосферы и быстро выбежал из подъезда, сам понимая, сколь ложных надежд даёт он парню. Садясь в машину и заводя мотор, Рокудо горько рассмеялся — так смеются уже обречённые люди. Он уже не был уверен, что слово «ложных» так отлично подошло к слову «надежд». Да что уж и говорить: он вообще не был ни в чём уверен.       Слишком по-детски надеяться на такой бесславный конец, но ещё глупее — ожидать счастливого конца. В любом случае несчастье будет преследовать их по пятам, даже когда они окажутся вместе. Но будет ли оно так заметно и так важно в тот момент?