9. Не имеет значения
21 сентября 2014 г. в 00:27
Фиолетово-зелёный кот с багровой гривой вокруг шеи внимательно смотрел на Сефирота жёлтыми стеклянными глазами, и того не покидала уверенность, что ухмылка этого странного животного отдаёт конкретным злорадством.
― Не думал, что ты страдаешь любовью к таким жутким абстракциям, ― честно поделился мнением Сефирот, ставя фигурку обратно на полку. За спиной хмыкнул Валентайн, одной только интонацией давая понять, что он сам об этом думает.
― Это подарок от Синклера на день рождения. Я не знаю, откуда он их тащит, но на стрельбище их уже давно используют в качестве мишеней.
Сефирот содрогнулся и сложил руки на груди, как будто всерьёз испугался того, что ухмыляющаяся игрушка сама перепрыгнет на него с полки.
― Сколько тебе стукнуло?
― Пятьдесят девять лет, ― с виноватой улыбкой ответил Винсент. ― Не смог отвертеться.
― Да вам на пенсию пора, товарищ Турк, ― усмехнулся Сефирот беззлобно, кидая на него быстрый взгляд и снова возвращаясь к изучению содержимого настенных полок. ― Не подумывали об этом ещё? Сколько можно по ледникам скакать?
― Турки на пенсию уходят только вперёд ногами, ― наигранно-серьёзно отозвался Винсент. Совсем близко над плечом. Сефирот даже невольно задержал дыхание, прислушиваясь. ― Но Шин-ра умудряются мобилизовать даже престарелых инвалидов, так что...
― Да какой ты престарелый инвалид? ― пренебрежительно заметил Солджер, пытаясь себя убедить, что толика сожаления в только что прозвучавших словах ему всего лишь показалась. ― Ты же половину своей жизни в гробу провалялся.
― Престарелый инвалид-зомби, ― согласился Винсент. ― Или вампир. Я ещё не определился. Но Рено тоже так сказал, и пообещал осчастливить меня подарками за каждый пропущенный праздник. К счастью, он рассеян и забывчив.
― Какая, оказывается, полезная черта характера для некоторых Турков, ― глубокомысленно заметил Сефирот, и развернулся, не выдержав этого нестерпимо близкого звучания бархатистого голоса над ухом. Но к его изумлению, Винсент находился в нескольких шагах позади и даже не смотрел на него, крайне поглощённый попытками застегнуть манжету рубашки стальными когтями левой руки. ― Только попроси его, пусть в следующие разы это будет кто-нибудь другой.
Винсент обстоятельно кивнул, не поднимая взгляда.
― Рено клятвенно заверил, что там не только кошки и он будет счастлив ознакомить меня со всем разнообразием животного мира вутайских островов. Радуйся, что он не в курсе даты твоего рождения, а то он и на тебе оторвётся, ― Турк помолчал и мрачно добавил. ― Хотя, это Рено. Он что угодно вызнает.
― Радуюсь, ― честно признался Солджер, внимательно следя за попытками своего собеседника, а затем шагнул вперёд, осторожно касаясь ладонью железной перчатки. ― Позволь мне? Ты опаздываешь.
Винсент на мгновение поймал его взгляд и дёрнул уголком рта, вновь отводя глаза.
― Начальству можно, потому оно и начальство.
― Да-да, не опаздывает, а задерживается. ― Сефирот чувствовал его внимание, прикованное к своим действиям, и ловил себя на мысли о том, что ему отчаянно не хочется лишаться общества Винсента на целые восемь часов. Конечно, эта мысль была не нова, но сейчас она отдавала какой-то особенно щемящей тоской. ― Тебя сегодня ждать?
Его совершенно незаинтересованный тон не должен был позволить догадаться о том, что Сефирот будет отсчитывать если не каждую минуту, то уж каждый час - точно. Вроде бы неосознанно, и даже мимоходом, но достаточно напряжённо для того, чтобы каждый раз укорять себя за это глупое ожидание и несвойственную скуку.
― Или как в последний раз? Ну просто для информации.
Время без Винсента тянулось намного медленнее, чем время с ним и Сефироту это не нравилось. Впрочем, Турк не должен был догадываться о том, что его одинокий подопечный ходит по комнатам, пытаясь найти себе уютное место. Как пёс в ожидании хозяина.
Судя по всему, он и не догадывался.
― Думаю, что задержек не будет, ― кивнул Винсент, с признательностью глядя, как Сефирот застёгивает его манжету. ― Если не появится внезапных вызовов.
Сефирот молча кивнул в ответ, принимая к сведению.
Бахамут бы побрал эти внезапные вызовы, забирающие тебя на два дня.
Скользкая пуговица наконец нашла своё место и Сефирот смутно пожалел об этом. Это означало, что ему нет больше нужды касаться Валентайна, и от этого было грустно. Черноволосый Турк, сколько Сефирот помнил, всегда был полностью одет и застёгнут по горло, даже если выдавался выходной и можно было полноправно валяться на диване в халате - Сефирот даже видел его: вутайский, шёлковый, глубокого синего цвета; но видел, к сожалению, только в шкафу. Возможно, перфекционизм Винсента не допускал возможности, что можно быть столь нетребовательным к собственному внешнему виду, в отличие от того же Сефирота, позволявшего себе ходить по квартире полураздетым в одних спортивных брюках. А может быть это было своеобразной формой защиты и недоверия к окружающим, и это было даже хуже, потому что привыкший к его открытости, Сефирот воспринимал подобные привычки как нечто, могущее разрушить только-только установившийся между ними шаткий мостик понимания.
Даже самым ранним утром, когда нормальные люди в одном тапочке и полотенце на плече идут в душ, Винсент уже был задрапирован по самые уши, а зная, что железная перчатка в вопросах банальнейшего одевания была крайне неудобным дополнением, Сефирот понимал, что Винсент надевает её в самый последний момент. Ни разу не позволив Сефироту увидеть этот обряд за те две недели, что они делили эту квартиру.
Всё это было очень загадочно, по мнению сильверхэда, и просто-таки нуждалось в более подробном изучении.
Винсент внимательно смотрел на Сефирота и тот понял, что всё ещё держит его ладонь в руках, неосознанно касаясь кончиками пальцев запястья.
― Что бы вы без меня делали, товарищ начальство? ― Солджер чуть улыбнулся и отвёл глаза, скрывая замешательство. В его тоне не было превосходства, лишь затаённая досада. ― Идите уже. А то ещё задержат вечером в отместку, с кем же я пиво пить буду?
Бахамутова Шин-Ра, не заполучив Сефирота, совершенно по-хозяйски наложила лапы на Винсента и от этого было действительно обидно. Настолько, что если Сефирот в самом деле раздумывал над причинами вернуться в неё, то пожалуй, только ради возможности не расставаться с так необходимым ему присутствием Валентайна.
― Да, ― кивнул Винсент, набрасывая пиджак и невозмутимо выходя из комнаты. Как будто и не было неловкого молчания, а может он его и не заметил? Сефирот привык, что Винсент совсем по-другому воспринимает происходящее вокруг него и нечасто реагирует каким бы то ни было способом, кроме вежливой полуулыбки.
Хлопнула входная дверь и ощущение чужого присутствия исчезло. Сефироту не нравилось это вежливое равнодушие, но вряд ли он мог требовать иного. Винсент привлекал его, и очень сильно, но никогда не подавал ни единого знака, что это влечение взаимно. Так что Сефирот радовался уже тому, что есть, и не торопился раскрывать перед ним свои намерения.
Ценг считал, что Сефирот волен идти куда захочет. Сефирот больше не хотел оставаться один.
Утреннее небо светлело медленно - постоянные облака заслоняли солнце, всё никак не в силах разродиться первым снегом. Ночные заморозки оставляли только сухой иней на окнах, да морозную чистоту воздуха, здесь, на высоте ощущающуюся особенно остро. Винсент был равнодушен к холоду и не замечал, если в его спальне порывы ветра распахивали дверь незастеклённой лоджии, мгновенно выстужая всю квартиру, но это очень хорошо замечал Сефирот, даже в соседней комнате злобно ёжась под выделенными ему одеялами. Только вламываться посреди ночи, а точнее - тех редких часов сна, которые Валентайн позволял себе - в его комнату чтобы захлопнуть бахамутову дверь Сефирот не рисковал, а дожидался, когда Винсент уйдёт из дома, и только потом совершал диверсионные набеги на его территорию, каждый раз с трудом удерживаясь от желания заколотить идиотскую дверь досками.
В этот раз всё повторилось так же, и выход на лоджию был открыт настежь. Сефирот не знал, почему он не может просто рассказать о своей проблеме Валентайну, наверняка ведь тот бы пошёл ему навстречу. Возможно, не хотелось казаться зависимым от такой мелочи. А может потому что в какой-то степени это была совершенно легальная возможность оказаться в святая святых - личном пространстве Турка - и почувствовать себя к нему хоть немного ближе, чем он сам позволял.
Наверное так щенки, в отсутствие хозяина, зарываются мордой в его подушку и ждут, пока не кончится их недобровольное одиночество, хотя прекрасно знают, что им нельзя валяться на хозяйской кровати.
При этой глупой мысли Сефирот невольно улыбнулся. На эту тему лучше всего было бы расспросить Анджила. Он был спецом по щенкам на протяжении нескольких лет без перерыва, притом, что лично Сефирот не мог выдержать присутствия расточающего оптимизм Зака дольше нескольких дней.
Зак погиб три года назад...
Сефирот медленно, словно она была хрустальной, закрыл дверь лоджии и опустил тяжёлые тёмные шторы обратно, возвращая в спальню таинственный полумрак. Всё вокруг без слов рассказывало о привычках и характере живущего здесь, и Сефирот понимал, что несмотря на внешнюю отстранённость, Винсент ничего от него не скрывал. Да и не было у Сефирота других занятий, кроме как изучать своего немногословного соседа, в ожидании проявления признаков своей усиливающейся деградации. Возможно, в этом и заключался секрет его увлечённости: Винсент был много сильнее бывшего Солджера - это чувствовалось каждый раз, когда Турк задумчиво обращался внутрь себя и в винно-алых глазах появлялись таинственные золотые отблески. А значит и мог контролировать его. Мог удержать, если бы сам Солджер, незаметно для себя, начал меняться, и это притягивало не знавшего над собой ничьей силы Сефирота и почему-то, делало в собственных глазах совершенно особенным. Чувство надёжности, возможность быть уверенным в ком-то, были столь сокрушительны и необходимы, что Сефирот принял их, не задумываясь о том, а как же, собственно, жил он двадцать девять лет без этой надежды полагаться на кого-то, кроме себя.
Возможно, Валентайн тоже подозревал, что бывшего Солджера, при случае, придётся контролировать, и работа эта будет не из самых лёгких из того, с чем ему приходилось встречаться до этого. Как иначе можно было объяснить, что сам он, как раз-таки привыкший к одиночеству, с такой лёгкостью согласился делить свой дом с воскресшим проклятием Шин-Ра?
В своей квартире, Сефирот появился только в первый день после заселения и то лишь для того, чтобы забрать забытое пальто. Винсент не возражал, когда тщательно скрывающий тревожность Солджер остался сначала на одну ночь, устроившись на обширном диване в гостиной, а затем и вовсе обосновался там с корнями. Пару раз Сефирот подумывал спросить Валентайна, не стесняет ли его постоянное присутствие бывшего Солджера на своих законных квадратных метрах, но не стал. Если бы Винсент ответил утвердительно, Сефирот всё равно не смог бы вернуться к себе, а значит не следовало давать ему шанса испортить их едва установившиеся приятельские отношения.
Одиночество стало чем-то вроде личного кошмара и возвращаться к нему Сефирот не собирался даже если его придут выгонять всем Турковским составом. А рядом с Винсентом было спокойно. Спокойно, удобно и комфортно настолько, что вопрос об этическом удобстве волновал его куда меньше.
Сефирот очень смутно, но всё же помнил, каким был Валентайн раньше, когда гонял Шинентай по Спящему Лесу, и от этого, тот отличался разительно. Винсенту это общение наверняка шло на пользу. Возможно, он тоже устал быть один. Он был не из тех людей, кто заводит многих знакомств, да и на работе, скорей всего, едва ли подпускал подчинённых ближе, чем того требовала необходимость. За эти две недели к нему не пришёл ни один гость, не считая периодических рабочих звонков Рено, хотя Сефирот знал, что друзья у Винсента были, и хорошие.
Осознание, что Сефирот был допущен в нелюдимый мир стрелка-одиночки куда глубже, чем самые старые приятели, согревало душу приятным теплом.
Сефирот растянулся на идеально заправленной кровати Валентайна и запрокинул голову, размышляя о том, спит ли Винсент всё-таки, или на три жизни вперёд отоспался за срок своей летаргии. Винсент был настолько необычным и другим, что разгадывать его можно было бесконечно. И хотелось! Мысли о том, что и у этого совершенного существа должны быть свои слабости и секреты, казалась Сефироту притягательной, и он знал, что если когда-нибудь будет допущен до них, то с уверенностью сможет претендовать и на то, чтобы разделить их на двоих.
Возможно, он даже сам мог бы стать его слабостью.
Он лежал долго, и даже почти начал засыпать - полуночные разговоры были самой приятной частью их времяпрепровождения, но за них приходилось расплачиваться адской разбитостью по утрам. Но это было даже хорошо - время во сне летело быстрее. Так что Сефирот полусонно подгрёб к себе подушку, повернувшись на живот, и уже почти был готов уткнуться в неё лицом, но ладонь внезапно наткнулась на объёмный кожаный свёрток, оставленный было под этой самой подушкой, и Солджер недоумённо приподнял голову.
В изголовье лежала пистолетная кобура, разумеется, не пустая. Первой мыслью Сефирота было то, что надо бы догнать Валентайна, и что раньше он своё оружие не забывал, но в следующий миг он вспомнил, что Турк имеет и табельный пистолет, и на работу экипируется именно им.
Этот пистолет был слишком громоздким, револьверная рукоять казалась чересчур длинной для стандартного противовеса, да и сама кобура была предназначена для крепления на бедре, иначе пистолет просто мешал бы даже вытянуть руку. А на кольце для ремня висела блестящая цепочка из крупных овальных звеньев, придающих ей гибкость верёвки, заканчивающаяся стальной плоской подвеской.
Трёхглавый крылатый пёс щерился на отсутствующую угрозу, встопорщив стальной загривок. Не особенно изящный, но такой знакомый и близкий, что это не имело значения. Брелок тускло подсвечивал полумрак комнаты, отражая рассеянный, пробивающийся из-под занавесей свет, и Сефирот, не утерпев, погладил маленькую фигурку пальцами, ощущая, как витками раскручиваются в его голове совсем недавно ещё бывшие бессвязным сном драгоценные воспоминания.
― С ума сойти, ― сказал он иронично и чуточку грустно своей находке. ― Ты всё-таки дождался своего конца мира. Цербер.
Быт входил в колею. Дни незаметно листались и Сефирот перестал их считать так же, как и в стенах клиники. Он по-прежнему относился к своей адекватности крайне скептично, чтобы строить хоть сколько-нибудь далеко идущие планы, но по крайней мере он прекрасно понимал, что с ним происходит в данный момент и этот факт не очень радовал. Особенно видя, как пытается отстраниться Турк, когда ему кажется, что Сефирот посягает на его личное пространство. Возможно это было простым проявлением тактичности, но Сефироту было от этого не легче и каждый раз, когда за ним закрывалась дверь, Сефирот злился на то, что кто-то имеет большее право на его Винсента.
В тот момент, когда Сефирот впервые поймал себя на мысли о том, что он воспринимает своего смотрителя именно как своего, он понял, что дело совсем плохо.
Винсент оказался восхитительным собеседником и был непритворно заинтересован в их дружбе. Сефироту очень не хотелось портить его отношение к себе. Ему было наплевать на отношение всего мира и даже Ценга он воспринимал как-то очень отстранённо и несерьёзно - возможно сказывалось старое знакомство. Но разочаровать Валентайна было по-прежнему страшно. С ним хотелось быть заодно, хотелось делиться мыслями и воспоминаниями, касаться рук, доверять спину. Однажды Сефирот целую ночь рассказывал о своём прошлом, вытянув ноги на полу у стены и сжимая в руке банку с так и не вскрытым пивом. О друзьях, о разбитых надеждах, о попытке удержаться на краю рушащейся жизни, и не чувствовал это глупым, потому что внимательно молчавший Винсент словно был создан для подобных откровений. Сефирот никогда никому не выговаривался, разве что Заку, но тому вряд ли было дело до переживаний своего нового напарника. А сейчас...
Винсент слушал, не сводя мерцающих, удивительного цвета глаз, с его лица. Реже говорил сам, но Сефироту хватало и этого, чтобы раствориться в тёплом баритоне его голоса и подсознательно поверить, что рядом с ним всё будет хорошо.
Рядом - это было важнее всего.
Но об одном они всё-таки не говорили, и со временем это тяготило Сефирота всё сильней, заставляя просиживать частые одинокие ночи без сна, равнодушно глядя на мерцающие далеко внизу огни города.
Едва миновал полдень. Сефирот скорей ощутил, нежели услышал, как хлопнула входная дверь, а в следующее мгновение в межкомнатном проёме показался непривычно довольный Валентайн с объёмистым бумажным свёртком в руках, из которого доносился непривычно вкусный запах чего-то съестного. По мнению Сефирота, еда, как и сон, Винсенту требовались не для жизни, а скорей, для компании, и тем удивительнее было происходящее. Но Винсент действительно выглядел удовлетворённым, так что Сефирот не стал спрашивать, кого же он собрался закармливать в таком объёме.
Турк ответил на его мысли сам, сгружая вещи на близлежащий столик и с видимым удовольствием падая в стоящее рядом кресло.
― До сих пор ты не говорил, что тебе нравится, и я выбрал на свой вкус. Надеюсь, ты не будешь против.
― В честь чего банкет? - спросил Сефирот, заматывая волосы в свободную косу и с любопытством заглядывая в бумажный пакет. Винсент задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
― Я вдруг подумал, что диета из утреннего кофе и вечернего пива тебе не совсем подходит. Твой метаболизм не был нарушен во время твоей смерти и твоему организму требуется несколько больше калорий, чем моему.
Сефирот нахмурился. Это было похоже на снисхождение, а он его не терпел даже в ситуации полной своей зависимости.
― И ещё мне нужно будет уехать на несколько дней, ― продолжил Турк с тенью вины в голосе. ― Ты не желаешь покидать дом, так что я позаботился о том, чтобы у тебя были средства к жизни до моего возвращения. Не хочется больше видеть тебя мёртвым, знаешь ли.
Последние слова наверняка были смягчены иронией, но Сефирот не обратил внимания, тревожно вскинув брови.
― Как... Куда тебя отправляют? На сколько?
― В командировку. В Вутай, ― с сожалением ответил Винсент. ― Президент боится, что местные группировки готовят захват власти на Западном Континенте. Меня там никто не знает, все досье давно в архивах, так что я смогу провести тайное расследование до того, как императорская Канцелярия меня засечёт. Но на это потребуется время. Не меньше недели.
― Недели? ― неверяще переспросил Сефирот, ощущая, как что-то глухо обрывается в его груди. ― Тебя отправляют на неделю?
― Командировку выдали на две, ― ответил Винсент честно. ― Ценг считает, что раньше я не управлюсь, но думаю, он меня недооценивает. Сегодня вечером улетаю. Вот, пришёл сообщить.
― Очень любезно с твоей стороны... ― Сефирот саркастически дёрнул уголком рта и отвёл взгляд от лица Турка. Даже запах свежей выпечки уже пропитавший всю комнату, показался отвратительным и чуждым.
― Ты расстроен? ― с тревогой спросил Винсент, наклонив голову набок, будто пытался увидеть в лице сильверхэда ответ. Тот пожал плечами, не видя смысла скрывать очевидное.
― Да. Мне это не нравится. Но я ведь ничего не могу сделать, так какой смысл говорить об этом?
― Знаешь... ― Винсент непривычно растерянным жестом прикусил губу, словно сомневался, стоит ли произносить следующую фразу. ― Вутай признаёт только силу. Возможно, если бы я что-то для них представлял, я бы вернулся быстрее, но сейчас Шин-Ра не представляет для них опасности и они это знают.
Сефирот осознал скрытый в его славах смысл слишком поздно - Винсент стремительно и плавно поднялся на ноги, и скрылся в своей спальне, словно пытаясь избежать реакции Солджера. Конечно, через несколько минут он появился вновь, со своим трёхствольным пистолетом в руках, но за это время Сефирот понял, что его упрёки и возражения будут настолько бессмысленными, насколько это возможно. Да, Винсент не он, и никогда не завоёвывал Вутай во главе победоносной армии - в войне, принёсшей Сефироту должность первого Генерала. Но напоминать о том, что будь на его месте - а желательно и в подчинении приснопамятной Шин-Ра - сам Сефирот, всё было бы лучше и проще, было слишком низким ударом.
А потом до него дошло, что Винсент и не думал напоминать. Он просто сообщил и его ли вина была в том, что Сефирот в каждом напоминании слышал упрёк?
Винсент не ударил бы Сефирота ни словом ни мыслью. И от этого было ещё неправильней.
― Я постараюсь заглянуть вечером, ― прервал его мысли Турк, задумчиво взвешивая свой револьвер на ладони, словно размышляя, брать его или нет. ― Не делай глупостей без меня, договорились? Если что-то потребуется, обратить к консьержу. Или к Ценгу.
― Конечно, ― равнодушно кивнул Сефирот, отворачиваясь к окну и чувствуя, как разрастается между ними пропасть, полная ледяного противоречия. ― Желаю удачи.
― Спасибо, ― тепло произнёс Винсент. Сефироту показалось, что он ещё что-то хотел добавить и уже мысленно напрягся, ожидая неодобрения, но Турк смолчал. А затем снова хлопнула дверь, отмечая для Сефирота новую черту, за которой начинается обратный отсчёт одиночества.
И на этот раз он рисковал быть нестерпимо долгим.
Винсент всё-таки выгадал несколько минут перед отъездом, но вернувшись домой, он внезапно не ощутил присутствия Сефирота. Надежда на то, что он наконец-то вернулся к себе не оправдалась - ключи всё так же демонстративно-небрежно валялись на столике у двери.
Турк сбросил пальто и торопливо прошагал в спальню в надежде что Солджер просто спит на его кровати и сверхъестественное чутьё Валентайна просто его не распознало. В спальне никого не было, но за шторой, прикрывающей выход на лоджию, виднелась тёмная фигура.
Винсент без раздумий распахнул дверь, впустив в комнату порывы далеко не тёплого ветра.
Сефирот действительно стоял на балконе, на высоте двадцать второго этажа, по-прежнему полураздетый и босой, и не обращая внимания на холодную предзимнюю ночь, смотрел на раскинувшийся под ним город. Похоже, он стоял давно, но Винсент всё равно содрогнулся про себя и торопливо стащив пиджак, бросил его на плечи Сефирота.
― Ты с ума сошёл?
Сефирот отвернулся, не рискуя поймать возмущённый взгляд Валентайна.
― Я думал, ты уже уехал. Не беспокойся, пока всё не сошёл.
― Пока? ― переспросил Винсент максимально спокойно, сдерживаясь, чтобы не треснуть по дурной голове хотя бы прикладом табельного пистолета.
― Я долго думал, есть ли смысл говорить об этом, ― устало сказал Сефирот, вновь поднимая голову и невидяще вглядываясь в тёмную даль. ― Но ты вернёшься нескоро и наверное, тебе стоит знать.
― Стоит знать что? ― Винсент выжидательно склонил голову, видя, что Сефирот вновь замолчал.
― Мне кажется, что я меняюсь... в худшую сторону, ― просто сказал тот. ― Это называли деградацией. Считалось, что я не подвержен ей, но они ошибаются. Все признаки, которые я уже видел - и дважды - я ощущаю теперь в себе. Эмоциональная нестабильность, постоянная тревога и внутреннее напряжение, отсутствие интереса ко всему, что не может повлиять на нынешнее состояние. Я очень хорошо помню это в Генезисе, я даже помню, в каком порядке всё это проявлялось. И Анджил... Я стал монстром и это хуже всего, потому что сам я, да и вы все, считаете меня человеком. А сейчас меня догоняет то запоздалое, что было просто приостановлено присутствием Дженовы.
― Я не считаю, что это так, ― негромко заметил Винсент, ободряюще сжимая ладонями плечи Сефирота. Тот издал странный звук, вроде короткого сухого смешка, и опустил голову.
― Я чувствую себя в клетке, ― просто сказал он. В клетке, машинально отметил Винсент. Не в тюрьме. В клетке.
― Твоё медицинское обследование не показало ухудшения параметров, ни мозговой деятельности, ни физической, ― уверенно сказал он, надеясь хоть так вернуть сильверхэду благоразумие и помочь перестать накручивать себя всеобщей ненавистью. Хотя по лаконичным обречённым заключениям было заметно, что Сефирот думал об этом очень давно и сам поверил в них настолько, что переубедить его наверняка уже было совершенно невозможно. ― Ничего аномального, кроме уже известных генетических мутаций, но это считается почти нормой. Я не очень в этом разбираюсь, но результаты кажутся убедительными. У тебя просто депрессия. Возвращаться в колею после такого разрыва очень трудно, если нет поддержки, но ведь у тебя она есть.
Сефирот только покачал головой, бросив косой взгляд на Винсента.
― Ты спросил меня, могу ли я летать, помнишь? ― глухо спросил он и Винсент заметил, как бессильно сжимаются его кулаки на обледеневшем поручне балконной перекладины. ― Я не понял тебя. Я помню каждый свой образ, всё, что лепила Дженова, пользуясь структурой моего тела как глиняной заготовкой. Я чувствовал всё, что чувствовала она когда летала, превращалась, трансформировалась и умирала... Но сам я никогда этого не испытывал. Мы и так были монстрами... ― его голос стал ниже, словно осип от холода, или в горле стоял комок. ― Не стоило привлекать к себе и без того нездоровое внимание. Но Генезис первым признал, что он чудовище. И Анджил. Они выпустили своё тщательно подавляемое наружу и оно поработило их, сделав монстрами уже навсегда. Я не хотел идти за ними. Я был готов убить Генезиса за то, что произошло и за то, что он сдался. Я думал, я лучше их, и никогда не выпущу то, что должен сдерживать, я ведь лучший... ― Сефирот всё-таки запнулся, сглотнул, словно ему что-то мешало говорить, но упрямо продолжил, испытывая странную потребность выговорить всё сейчас, пока не произошло что-то непоправимое. ― А потом оказалось, что всё равно всё было из-за меня и моего наследия. Они хотя бы не увидели моего падения и того, как я стал тем, кто гораздо хуже любого монстра...
Винсент молча слушал. В какой-то момент он понял, что накидывая на Сефирота пиджак, он так и не убрал руки с его плеч и сейчас безотчётно поглаживал их пальцами сквозь плотную ткань. Ободряюще и терпеливо. Больше же всего, Валентайну хотелось обнять его, сказать, что прошлое в прошлом и сейчас всё будет иначе, но он не смел нарушить ту тонкую грань доверия, которая установилась между ними за эти пять минут. Ведь это бы означало, что он не верит его словам и просто пытается успокоить.
― Ты ведь понял, что произошло там, в Кратере, да? ― спросил Сефирот внезапно насмешливым голосом и что скрывалось за ним Винсент так и не понял. ― Дженова снова завладела мной. Мать, которая не прощает своих детей. Ты ведь знал, что это она стоит за твоей спиной, и всё равно защищал её. Защищал монстра. Почему, Валентайн?
― Ты не монстр, ― мягко ответил Винсент, осторожно убирая разметавшиеся от ветра пряди волос с подрагивающих ссутуленных плеч Сефирота. ― Я догадывался, что так будет. Даже ждал. До всех этих заключений, до врачей и психоаналитиков. Ты рождён с этими клетками, от них не избавиться никогда, но это не значит, что ты хуже тех, кто их не имеет. Хаос уничтожил разум Дженовы. Всё остальное, это твоё тело и как им распоряжаться, решать только тебе.
― Я знаю, ― заметил Сефирот холодно и вдруг выпрямился, расправляя плечи. ― И знаю о чём говорю. Я - монстр. Теперь мне не на кого сваливать свои грехи и всё моё со мной пребудет...
Сефирот сжал губы и опустил голову. И вдруг тишину разрезал упругий шелест сотен жёстких перьев. Турковский пиждак упал на пол и из-под него в небо вырвалось длинное тёмно-серое крыло, только одно, но совершенно реальное и живое, непокорно бьющее по воздуху острым соколиным концом. Винсент едва успел отшатнуться от несдерживаемого удара, его обдало сбивающим с ног потоком воздуха, но прежде чем он успел что-то предпринять, крыло встряхнулось и аккуратно легло вдоль спины Сефирота, достигнув пола самыми кончиками перьев.
Сефирот мрачно смотрел на него исподлобья и не мог пропустить выражение изумления, на долю секунды мелькнувшее на лице Валентайна.
― Как видишь, я всё ещё ненормальный и уж тем более не человек. И это такая же часть меня, как рука или нога, от неё не избавиться. Я могу управлять, говоришь? Раньше я мог летать только благодаря силе Дженовы. Сейчас... Тоже могу, но ты когда-нибудь видел птицу с одним крылом?
Винсент медленно приблизился, благо, на лоджии было не так много места, и не справившись с порывом, протянул правую руку, коснувшись прохладных жёстких перьев. Сефирот вздрогнул, но не шевельнулся, внимательно наблюдая за мужчиной.
― Значит, я тоже монстр? ― спросил Турк невозмутимо, скользя рукой вверх, к сгибу крыла, где перья были меньше и мягче, и пушились на едва ощутимом ветру.
― Нет, ― уверенно ответил Сефирот.
Винсент хмыкнул. За тридцать с лишним лет он как раз привык к обратной мысли и у него было гораздо больше убедительных доказательств, чем у выискивающего в себе изъяны Сефирота.
― Тем не менее, это так, ― просто сказал он. ― Во мне множество монстров, мой друг. Когда-нибудь ты увидишь их и поймёшь, что монстр, это не тот, кто отличается от людей лишним крылом или неправильными глазами. Монстр неотличим от человека и иногда вырывается на свободу у самых обыкновенных людей. Генезис решил, что стал монстром по внешним признакам, и стал вести себя так, как по его мнению, положено вести себя монстру - от досады и обиды, но точно не от жажды крови и разрушений. А Анджила от подобного спасла его пресловутая честь, даже считая себя монстром он не смог поступиться своими идеалами. Но и жить не смог, разрываясь между чувством долга и страхом за судьбы других, которых он мог рано или поздно покалечить, поддавшись своему внутреннему монстру. Это происходит и с тобой, но ты можешь с этим справиться. Так же, как справился я когда-то.
― Как же справляешься со своими монстрами ты? ― тихо спросил Сефирот. Винсенту показалось, что он снова дрожит от холода, но вряд ли он сейчас это чувствовал.
― У меня было много лет, чтобы научиться, ― хмыкнул Турк с улыбкой, хотя смешного в послушно всплывающих воспоминаниях не было нисколько. ― Если ты боишься того же, что и Анджил, я могу научить тебя.
― Но ты можешь с ними жить, ― не спросил, заключил Сефирот, оборачиваясь и наконец переводя прямой серьёзный взгляд на Валентайна. ― Не боясь, что однажды они завладеют тобой и ты причинишь вред тем, кто рядом и кого ты любишь.
― Я этого не говорил, ― качнул тот головой. ― Но это не имеет значения.
― Что же имеет?
― Наша жизнь и поступки, которые мы совершаем, ― Винсент вдруг улыбнулся и склонил голову на бок, с тёплой иронией глядя на Сефирота. Это было почти забавно - отвечать на те же вопросы, которые он только-только перестал задавать себе самому. ― Мы сами, а не те, кто внутри нас. Пойдём со мной. Чувство вины разрушает, если справляться с ним в одиночку. Я знаю, как тебе помочь. Я смогу тебе помочь.
Сефирот сделал маленький шаг навстречу Валентайну, не сводя с его лица фосфоресцирующих в зеленоватом полумраке глаз. Он был предельно серьёзен и из-за разницы в росте могло бы показаться, что Сефирот угрожающе нависает над Валентайном, но Винсент знал, что это было не так. Его руки были горячими, когда Турк взял их в свои ладони, неосознанно сплетая пальцы, и прямой прищуренный взгляд был честен, и требовал честности в ответ.
Винсент не стал отгораживаться ресницами и не отвёл глаз. Этот Сефирот, почти сломленный и потерянный в собственных мыслях, но по-прежнему упрямый, был самым прекрасным, что он когда-либо видел.
― Да, ты сможешь, ― едва слышно добавил Сефирот после паузы и склонившись, уверенно коснулся губ Винсента своими.
Его губы тоже были горячими, требовательными и упрямыми, и Винсент не хотел им отказывать. Он с готовностью подался навстречу, принимая поцелуй, возвращая его в стремлении поделиться уверенностью и теплом - тем, что было сейчас нужнее всего Сефироту. Он не мог сказать, насколько он ждал этого поцелуя и был к нему готов, но сейчас это было самым правильным действием. И если это могло помочь потерявшемуся в себе Солджеру вернуть хоть толику любви к себе, Винсент был готов отдать и гораздо большее.
Сефирот - его Сефирот - нуждался в нём сильнее, чем кто-либо на свете. Больше ничего не имело значения.
Сефирот целовал его уверенно, но осторожно, словно стремился, но сам не до конца верил в происходящее. И обнимал так же, прижимая Валентайна к себе за пояс и скользя вверх по его спине широкими ладонями. Винсент чувствовал его тело, касался груди своей, пусть скрытой за наглухо застёгнутой форменной рубашкой, и впервые не думал о том, что подпустить к себе, значит обжечься снова - почти наверняка. И что его тело, обезображенное старыми шрамами, было не тем, что понравилось бы Сефироту, испытай он желание увидеть его. Что в конце концов, стоящий перед ним человек никогда не был человеком, да и мало ли страхов накопил Валентайн за свою жизнь... Сейчас ничего этого не было. Сефирот крепко, несмотря на все уверения о собственной слабости, держал его в объятьях, бесконечно бережно касаясь губами его губ. Дыхание рвалось, оставляя только неровные вдохи, и грохот сердца в ушах был сравним разве что с рокотом вертолётного винта в двадцати шагах, когда Сефирот запрокинул голову Валентайна, привлекая его к себе предельно близко. И Винсент ещё успел почувствовать, как требовательные пальцы любовно гладят его лицо и шею, прежде чем внезапный безумный ветер взметнул волосы стоящих на лоджии мужчин, беспощадно смешивая серебряные и полночные пряди.
А потом Солджер нехотя отпустил его губы и медленно выдохнул, не открывая глаз и не позволяя Винсенту отстраниться хоть на дюйм.
― Я не стану ждать две недели, Турк.
Винсент попытался что-то сказать, но поймал себя на мысли, что снова старается поймать губы Сефирота. Но тот нехотя отстранился, пытаясь сладить с яростным ветром и Винсент увидел, как в тех самых двадцати шагах от стены дома, на уровне их этажа завис тот самый бахамутов вертолёт, скалясь такой знакомой, но до ужаса неуместной здесь ухмылкой.
Ухмылка принадлежала Рено, не поленившемуся прилететь за запаздывающим начальством посреди ночи в жилой район и теперь с нескрываемым умилением наблюдающему за этого же начальства личной жизнью.
― Я вернусь, ― пообещал Винсент хриплым голосом, стараясь не думать о том, что может означать тот жадный хищный блеск в глазах его Солджера.
Молодой президент крупнейшей компании Планеты, Руфус Шинра, не без причин считающий себя вольным вершить судьбу сотен тысяч проживающих на Континентах людей, занимался совершенно неподобающим его статусу и званию занятием, получая от этого даже большее удовольствие, чем от прямых своих обязанностей. А именно - беспечно сидел на подлокотнике вицепрезидентского кресла и вполголоса мурлыкал бессвязную и бессмысленную песенку. Встреч на сегодня больше не планировалось, срочные дела были отложены на завтра или на исполнителей, а те, которые нельзя было отложить, хоть и хотелось побольше прочих, Руфус принёс с собой и сейчас с удовлетворением смотрел, как его заместитель и правая рука вместо него вычитывает и подписывает бесконечные распоряжения. Тот же, скептически кривил тонкие губы, наглядно демонстрируя, что он думает по поводу очередного президентского каприза, но молчал и Руфусу хотелось думать, что немалую роль в его внезапной покладистости играет то, что сам Руфус в это время вдумчиво и нежно зарывался пальцами в тяжёлый шёлк его волос, массируя и перебирая длинные пряди. Ценг никогда не признавался, что ему нравится что-то подобное, но это не имело значения. Он мог обманывать весь мир своей невозмутимо-каменной маской, но не своего господина, и они оба это прекрасно знали.
― Ты мешаешь мне работать, ― сухо заметил Ценг, когда увлёкшийся Президент особенно сильно дёрнул его волосы, пытаясь разобрать им же запутанные пряди.
― Прости, я увлёкся, ― Руфус закусил губу, пытаясь удержаться от самодовольной улыбки, но она всё равно прокралась на его лицо и Ценг неодобрительно качнул головой.
― Было бы правильней, если бы ты находился в своём кабинете.
― Но там нет тебя, и мне будет скучно, ― улыбка стала совсем уж явственной, а в голосе прорезались хрипловатые соблазнительные нотки, которые действовали на многих собеседников похлеще удара током. ― Да и какая разница? Сегодня меня никто не будет искать.
― Президент! ― голосом Ценга можно было замораживать океаны, но Руфус, разумеется, пропустил невербальное предупреждение мимо ушей. ― Я хочу сказать, что ты не должен решать свои рабочие вопросы, пользуясь особенностью наших... дружеских взаимоотношений. Я всегда тебе помогу и поддержу, но пользоваться личным расположением ты не должен. Это не профессионально. Если ты хочешь воплотить в жизнь всё то, что мы задумали, тебе придётся трудиться. Не рассчитывая, что я всё сделаю за тебя.
― Я не думал, что это будет настолько скучно, ― Руфус обиженно поджал губы. ― Я всего лишь хотел занять место отца и получить, наконец, свою законную долю уважения.
― Вот сейчас ты законно завоёвываешь это уважение, ― заметил Ценг, смягчаясь. ― Возможно, если ты более серьёзно отнесёшься к своим обязанностям, оно придёт гораздо быстрее.
Президент вздохнул.
― Зануда ты, Ценг. Хотя знаешь... Ты идеален. Ты не совершаешь ошибок, предвидишь поступки партнёров, просчитываешь все возможные варианты на десяток ходов вперёд. Нет, я даже не буду пытаться сравняться с тобой. Это тебе надо было родиться Шинра и стать Президентом Компании. Ты идеален, таких просто не бывает.
― Не возводи людей в идеал, ― строго заметил Ценг, откидываясь на спинку кресла, очевидно, смирившись, что поработать ему не дадут. ― Тем более меня.
Руфус незаметно усмехнулся и с удовлетворением запустил пальцы ещё глубже в тёмные волосы, осторожно поглаживая голову своего заместителя кончиками пальцев
― Но это так. И знаешь, я тебя не отпущу даже если ты захочешь уйти. Не позволю бросить меня снова, ― он слегка наклонился вперёд, чтобы видеть его лицо перед собой, и проникновенно добавил. ― Ты мой, Ценг. Никто больше не имеет на тебя права.
― Я не собираюсь уходить от тебя, Президент. Но если ты не дашь мне закончить твои дела, из офиса мы сегодня тоже не уйдём. А мне казалось ты хотел покинуть здание хотя бы до полуночи.
Одни бахамуты знали, где Ценг прятал свою улыбку, но Руфус, не видя её, ощутил всем телом.
― Да наплевать на них... ― голос внезапно охрип, но Президент этого не заметил, не сводя горящего взгляда с бывшего Турка. ― Ты, конечно, идеален, но ты можешь хоть раз оставить свою сосредоточенность на делах? В мире есть множество вещей, гораздо интереснее этого.
Ценг свёл чёрные брови на переносице и напряжённо выпрямился, окончательно отложив бумаги на стол.
― Руфус... Мы уже обсуждали это. Свои нереализованные сентенции ты можешь вымещать где угодно, но не на работе. Ты лицо компании, и если сейчас сюда зайдёт кто либо, твоё имя и честь окажутся под угрозой.
― Никто сюда не зайдёт, ― спокойно заметил Президент, собственнически поглаживая кончиками пальцев его шею, у самой кромки волос под затылком. Ценг едва слышно неровно выдохнул и Руфус не пропустил этого. Он всегда любил раздвигать границы дозволенного. Да и недозволенного тоже. ― Там же Елена караулит. Да и кого это интересует? Думаешь, в Компании остался хоть один человек, не знающий о том, что может здесь происходить?
Ценг нахмурился, показывая, что творящееся ему не по душе, но не стряхнул с себя рук, даже не мотнул головой.
― Да, Президент. И это многих интересует. Сейчас вы не можете себе позволить компрометирующих нюансов.
― Пф-ф, немного компромата никогда не повредит, ― совершенно невинно усмехнулся Руфус, подбираясь ближе к едва виднеющемуся за копной прямых чёрных волос уху. От этого невозмутимого скучающего тона ему хотелось обвиться вокруг своего заместителя змеёй, ломая очерствевшую маску абсолютной выдержки, но подобное не удалось ещё ни разу и Руфус не спешил. ― Я - Президент, и я решаю, чем занимаются мои сотрудники. И с кем.
― Нет, ― равнодушно бросил Ценг, вновь принимаясь перечитывать договора. ― Кстати, ты мне по-прежнему мешаешь.
А вот теперь в ровном голосе зазвенело раздражение.
― О, я знаю, ― мурлычуще произнёс Руфус и потянувшись всем телом, всё-таки прихватил зубами кончик интересующего его уха.
― Господин Президент, ― злым ледяным голосом одёрнул его вутаец, уводя голову в сторону. Но почему-то ничего больше не добавил, ограничившись до предела суровым взглядом. Руфус это уже проходил и виновато улыбнулся, склонив лоб к плечу вутайца.
― Ну пожалуйста, разреши мне! Сколько можно игнорировать меня, Ценг? ― он провел кончиками пальцев одной руки по виску и щеке своего заместителя, убирая за ухо слегка растрёпанную прядь, но тот дёрнулся и стремительным движением перехватил его за запястье, не сводя горящих негодованием глаз с лица Президента. ― Ты идеален. Я нет. И ничего не могу с собой поделать. И не смей отрицать того, что ты тогда всего лишь пытался спасти меня своим искусственным дыханием, тебе ведь тоже понравилось.
Казалось, Ценг колебался, и Руфус высокомерно поднял голову, показывая, что и эта умоляющая просьба была лишь одним из видов распоряжений. Конечно, в это никто не верил, но Президент и слабость не должны были стоять рядом даже в глазах того, кому не стыдно было эту слабость продемонстрировать.
― Мы поговорим об этом не здесь, ― с едва заметным обещанием в голосе произнёс Ценг и мгновенно вдохновившийся Президент всем телом подался вперёд, не обращая внимание на до боли сжавшую его предплечье сильную руку.
― Нет, здесь... ― непослушно усмехнулся он, предвкушающе улыбаясь. ― Прямо за твоим столом. Я хочу, чтобы каждый раз садясь за него, ты вспоминал меня и эти воспоминания делали бы тебя чуть менее идеальным.
― Я сказал - поговорим.
― И поговорим тоже. В чём дело, Ценг? Ты боишься меня?
― Я всего лишь стремлюсь избежать огласки, ― Вице-президент бросил предостерегающий взгляд на дверь своего кабинета, но Руфус только рассмеялся.
― Ты всего лишь ищешь отговорки, чтобы не позволить себе сделать то, что хочется. Я считал, что мой Ценг способен признаться в своих маленьких слабостях, но, оказывается, я ошибался. И мой всесильный, грозный Ценг Токугава боится какой-то огласки, которая…
Руфус своего добился. Или у Ценга просто сдали нервы, но он, не дослушав, дёрнул Президента на себя, почти стащив его с подлокотника кресла, и впился в тёплые губы, полураскрытые в ожидании.
Руфус вздрогнул всем телом, встречая сокрушительный натиск. Он ждал совсем не этого и в общем, не был готов к тому, что вутаец всё-таки сорвётся, но не был против, совсем нет! Ценг целовал его так жадно и настойчиво, словно это Президент упорно избегал его после недвусмысленного обещания месяц назад и долгих лет молчаливого обожания, проведённых рядом. Губы словно опалило пламенем, плечо онемело, и если бы Президент не сидел, он бы непременно упал, не удержавшись на задрожавших от этого требовательного напора ногах.
Руфус отчаянно застонал, сдаваясь моментально, почти рухнул в объятия своего вутайца и придвинулся так плотно, как позволяло кресло и такой неудобный стол. Ценг, казалось, хотел восполнить все годы невозможности позволить себе прикоснуться к своему воспитаннику. Завладев его дыханием, его ртом он нетерпеливо и глубоко целовал Президента, стискивая его плечи уже двумя руками, практически усадив к себе на колени, похоже полностью забыв о чём только что сам же предупреждал Руфуса, потому что этот дикий по своей страсти поцелуй лишал вообще любой возможности соображать. Чужой язык завладел его ртом и Руфус ловил влажные мазки своим дыханием, не пытаясь взять инициативу, лишь полностью отдаваясь сорвавшемуся Ценгу. И это было восхитительно – знать, что всё это безумие копилось столько лет и было предназначено только ему – одному. Теперь он точно не собирался отпускать Ценга от себя до тех пор, пока дышал. Или мог дышать под губами рассвирепевшего вутайца.
― Будет ли добровольное желание отправиться в Вутай в целях урегулирования конфликта, а точнее, показать им где бахамуты зимуют, достаточным аналогом испытательного срока при поступлении на службу?
Руфус вздрогнул всем телом и отскочил от Ценга так стремительно, как только мог, правда получилось это так неловко и глупо, что лучше бы уж и не дёргался. Но эта мысль пришла к нему много позже, а сейчас он с плохо скрываемой паникой смотрел, как в распахнутой - похоже с ноги - двери материализовался ужасающий в своей неожиданности Сефирот.
Ладонь Ценга заботливо придержала честно попытавшегося не свалиться с поручня кресла Президента, а сам Ценг, даже не растрепавшийся во время миновавшей бури, невозмутимо поднял глаза на посетителя.
Сефирот с нескрываемым интересом следил за пируэтами Президента Шин-ра и на его губах играла столь многообещающая улыбка, что Руфус поёжился.
― Господин Президент, примите более достойную позу, ― мстительно произнёс Ценг и Руфус мысленно застонал от возмущения, обещая себе припомнить всё зарвавшемуся вутайцу вот уже ближайшей ночью. ― В конце концов, нас посетил аудиенцией будущий глава Военного отдела, генерал Сефирот.
Сильверхед недовольно вздохнул, но, словно вспомнив что-то приятное, вдруг улыбнулся и уверенно опустил голову, соглашаясь со сказанным.