Символ нашей любви

Все тело ломило, как после хорошей тренировки, и я сдавленно застонал. Хината, в тонком кружевном халатике, заглянула в комнату: — Милый, ты будешь завтракать? — обеспокоенно скользя взглядом по моему телу, спросила она. Я промолчал, неуверенный в том, что голоден. По правде говоря, меньше всего мне сейчас хотелось есть. Ее маленькие босые ножки ступили на холодный паркет. Хината присела на краешек кровати и пальцами нежно коснулась моего лица: — Что произошло с тобой вчера? Это из-за Саске, да? — Казалось, она читала всю мою горечь по глазам. — Ты не должен так убиваться; в его смерти нет твоей вины. — Нет, Хината, это не из-за Саске, — как можно бодрее ответил я, — это из-за его брата-говнюка. Но не будем о грустном. — И я мимолетно поцеловал девушку в губы, вставая с кровати. Я сладко потянулся, размяв ноющие мышцы, и отправился на кухню: решил выпить горячего чая. Хината, словно тень, тот час последовала за мной, и пока я возился с чайником, наливая в него воду, она постепенно доставала из холодильника все новые и новые яства и ставила их на стол. — Сегодня у Кибы будет праздник, — как бы невзначай начала девушка. — Акамару занял призовое место на выставке. Ты пойдешь? — Прости, родная, — я обнял брюнетку со спины, — ничего не получится. Сходи без меня. Хината грустно склонила голову и мягко улыбнулась: — Хорошо. Пойду одна, — обреченно выдохнула она и шепотом добавила: — опять. Я поцеловал ее в макушку и шутливым тоном заявил: — Я ведь не виноват, что Акамару вечно везет на этих конкурсах. Он ведь каждый раз что-то занимает, и каждый раз Киба это празднует. Глупо же. — Да, но ведь это хорошо, когда есть повод праздновать и быть счастливым. А мы даже День Влюбленных вместе провести не можем! — в конце девушка сорвалась на крик, а на ее фиалковых глазах проступили слезы. — Прости. Хината ушла и закрылась в комнате. Я остался один. Снова офис — душный кабинет — бумаги. Я решил сегодня освободиться пораньше, поэтому отчеты проверял с удвоенной скоростью. Когда закончил на часах было только пять и, в принципе, я бы успел пойти на вечеринку с Хинатой, но у меня были немного другие планы. Я опять позвонил Учихе и в этот раз с серьезным намерением помочь. Трубку он не брал, и, на свой риск и страх, я решил наведаться к нему по старому адресу. Учиха жил в одном из спальных районов Токио, когда мы с Саске встречались, то нередко наведывались в гости к Итачи. Все дело в том, что совсем неподалеку от его дома находился замечательный парк, где, даже осенью и в зимнюю стужу, царил уют и безмятежность. Нам нравилось находиться там и просто наслаждаться друг другом. Занятное было время. За эти годы общий фасад здания, где жил брат Саске, ничуть не изменился. Серые колонны все еще были обвиты искусственными цветами, только выстиранное белье висело на веревке, привнося особый аромат свежести. Ну, или порошка, имитировавшего этот запах. Когда заходил в подъезд, меня чуть не сшиб с ног мальчишка. Я сразу его узнал, а вот он меня — нет. Даже обидно. Он заметно вырос, подтянулся. Конохомару, кажется. Да, точно. Я поднимаюсь по лестнице и горько ухмыляюсь. У меня словно дежавю. Сон. Так странно. Спустя столько лет вновь подниматься вверх по этой же дороге, опять вдыхать запах соседских пирогов. Остановился у одной из выкрашенных стен. Еще в самом начале наших отношений, мы с Саске оставили здесь свои инициалы, как дети. Но время стерло их, как и большинство воспоминаний о нем. Зачем же тогда я уверенной поступью иду к его брату?.. Чего пытаюсь добиться?.. Немного потоптавшись на пороге, я нажимаю на звонок. Он как гром среди ясного неба. Вместе с окончанием трели, иссякает и моя уверенность в правильности своих действий, вот только уже поздно: слышу, как Итачи возится с дверным замком. Если это он, конечно. Дверь отворяется, и я вижу его: красные глаза, растрепанные волосы, синяки и ссадины на оголенном торсе. Он, презренно хмыкнув, попытался запереть дверь у меня перед носом. Но я просунул ногу в дверной проход — его попытка не удалась. — Зачем пришел? — как можно грубее произносит он. — И тебе привет, Итачи. Как спалось? — будто не замечая нотки враждебности, отвечаю я. — Не твое дело. Проваливай отсюда. — Я пришел тебе помочь. — Я, кажется, еще вчера сказал, чтобы ты катился вместе со своей помощью. Без тебя справлюсь. Я шумно выдыхаю. Ведь он ведет себя как ребенок. Справится он, а как же? Я проталкиваю его внутрь квартиры и вхожу сам. Заперев за собой дверь, я не спешу поворачиваться к нему лицом: — Может, оденешься? — А что? Это мой дом и я буду выглядеть так, как считаю нужным. — Да, но к тебе ведь гости пришли, — отвечаю как можно спокойнее. — Не вижу никаких гостей. Только наглого засранца, который вломился ко мне в дом, — съязвил он. — Уходи. Нам, правда, не о чем говорить. — Не будь таким самоуверенным, Итачи. — совладав с собой, я все же обернулся. — Ты потерял брата, и я знаю как это тяжело. — Да ни черта ты не знаешь, Узумаки! Если хочешь оставаться — оставайся, тогда уйду я. — Ты ведешь себя как истеричка! — нервы не выдерживают. — А ты — как напыщенный индюк! — в тон мне отвечает Учиха. Я понял, что спорить было абсолютно бессмысленно, учитывая, наше обоюдное упрямство: — Значит так, иди накинь на себя что-нибудь, а я пока посмотрю, что можно приготовить на ужин. Итачи недовольно нахмурился, но послушно удалился в свою комнату. И в правду — ребенок.