Сквозь стеклышки калейдоскопа

Часы показывали полдесятого. Масло в светильнике горело и слегка потрескивало. Драко сидел за письменным столом, держа в каждой руке по листу бумаги и впившись глазами в третий лист, лежащий прямо перед ним. Тишину нарушало только тиканье часов, потрескиванье лампы и свист ветра за окном, который гнал стаи совсем не по-августовки осыпающихся листьев. Внезапно в дверь постучали. Драко поспешно бросил обе бумаги на стол, закрыв ими листок, и еще пристроил сверху разбухшую картонную папку. - Войдите! В открытую дверь просунулась голова в ночном чепце. - Это я! - Астория, - Драко сложил руки поверх папки. – Я думал, ты уже спишь. - Что-то бессонница мучает, - она зябко повела плечами. – Я вижу, ты занят. К тебе можно зайти на минутку? - Я занят. Но зайди. Астория уже собиралась открыть дверь пошире, но вдруг остановилась. - Я в халате. Ничего? - Я постараюсь стерпеть это. Ну же! Астория, немного покраснев, вошла наконец в кабинет и придвинула свободный стул поближе к креслу мужа. - Над чем ты работаешь? Что-то для издательства? - Да… Нет… Вот, - Драко наугад дернул завязки на папке. Из нее выползли расчерченные и исписанные листки, карты и документы. - Это что? Драко и сам не сразу сообразил. А потом вспомнил, что не далее как вчера лично затолкал этот бумажный Вавилон в папку, ругаясь на чем свет стоит. - Дело Уэтеруотера, - буркнул он. Астория просияла. - Ты все-таки работаешь с ним! У меня прямо от сердца отлегло, когда ты сказал, что попробуешь помочь Таммасу. - Таммас – остолоп, - отрезал Драко. – И помочь ему в этом смогут только колдомедики. Надо же было додуматься – купить заброшенный участок земли у каких-то проходимцев, удовлетворившись смехотворным, с позволения сказать, документом! И пусть Уэтеруотер не врет мне, что не знал про махинацию, все он знал, он же не дурак, просто жадный, как все шотландцы, польстился на низкую цену. А теперь, как из-под земли, возникли наследники и собираются отсудить у него землю вместе с домом, который он начал на ней строить. И отсудят, будь уверена! Единственное, что я могу посоветовать Таммасу –кончить дело миром, чтобы не марать фамилию судебным процессом, который, к тому же, неизвестно еще чем кончится. Но попробуй дать совет Уэтеруотеру! Он пишет мне – ты только послушай! – нельзя ли все-таки как-нибудь оставить землю за собой. Если бы не Дафна, я бы ни за что с ним не связался! Драко гневно фыркнул. Он и сам не заметил, как неожиданно распалился, задетый за живое, за мозоль, которую ему натерло родство с Таммасом Уэтеруотером. Астория успокаивающе дотронулась до его руки. - Я очень благодарна тебе, Драко. Я беспокоюсь за Дафну и ее семью. Как бы и вправду не пошла молва о том, что Уэтеруотеры мошенники. Хорошо, что у нас есть хоть кто-то, кто разбирается в законах. Таммас сначала обратился к Ульпиану, но мой брат, ты знаешь, не силен в этой области. Драко перекладывал бумаги то в папку, то из папки. Астория водила пальцем по столу. Часы тикали, измеряя молчание секундами. Когда они отсчитали уже тридцать два коротких промежутка, миссис Малфой попробовала начать новый разговор. - Я заходила к Корки. - Как он? - Спит. И опять снял колпак. Прямо не знаю, что мне с ним делать, как объяснить, что лето кончилось, что сейчас холодно и если он не будет надевать ночной колпак, то простудит себе шею! - Не переживай, - отмахнулся Драко. – Все мальчишки терпеть не могут эти утепленные колпаки. Я сам всегда стаскивал их прямо во сне. Спроси Берти, как она грозилась, что будет связывать мне руки на ночь. Не ругай Скорпиуса, пусть спит, как хочет. Один раз замерзнет, в другой – умнее будет. - Драко! Да ведь он может так замерзнуть, что потом расхворается не на шутку! Ты же знаешь, у него слабые легкие. - Ты все преувеличиваешь, - терпеливо гнул свое Драко. Он бросил взгляд на часы и добавил: - Не пора ли тебе спать? - Да, я пойду. – Астория засобиралась. – А… ты? - Я еще поработаю. - Не засиживайся, пожалуйста, очень долго. Ты в последнее время мало спишь, - она положила руки на плечи мужа и наклонилась, подставляя Драко щеку для поцелуя. Он быстро коснулся губами ее прохладной, белой кожи. - Много дел, Эсти, много дел. Иди, отдыхай. Когда за Асторией закрылась дверь, Драко откинулся на спинку стула и несколько раз с силой провел ладонями по лицу. Потом снова придвинулся к столу и принялся разгребать пирамиду из бумаг, пока не докопался до погребенного под ней листка. Драко уставился на него, даже не пытаясь прочесть. Он и так наизусть знал содержание письма – а это было письмо. Оно пришло в понедельник утром. Драко, как обычно, допивал чай, попутно просматривая почту – привычка, конечно, дурная, зато существенно экономившая время делового человека. Среди кипы счетов, документов, запросов, ответов на запросы и прочей рабочей макулатуры скрывался листок, свернутый в трубочку и перевязанный бечевкой. Драко развернул его, прочел, снова прочел, и... бумага раскалилась и прожгла ему ладонь до самой кости. Он не помнил, как ему удалось удержать лицо. Железной рукой Драко еще пару раз поднес к губам чашку с чаем – или уже без чая? – спокойно встал, поблагодарил за завтрак, неторопливыми шагами поднялся к себе, устроился за столом и достал письмо из нагрудного кармана. Буквы плясали и прыгали перед глазами, ползали по бумаге, как жуки, и Драко тщетно пытался собрать из них английские слова. Он полез в шкафчик, где хранил запасные перья и сургуч, достал оттуда бутылку вишневой настойки, наполнил рюмку до золотистого ободка, поглядел на свое отражение в темной жидкости и выпил в два подхода. В голов немного прояснилось, буквы встали на свои места и сказали: «Драко, я хочу увидеться с тобой. Я зайду к вам в субботу, в половине одиннадцатого вечера. Встреть меня, пожалуйста, у ворот. Луна». Луна! Драко скомкал листок и швырнул его под стол, поддав бумажный шарик ногой. В юбилейный двадцатый раз за шесть дней. Его последняя встреча с Луной состоялась… Минутку, Корки сейчас девятый идет. Да, около семи лет назад. Он не видел Луну семь лет. Так вышло. Так жизнь сложилась. Жизнь… Когда оборачиваешься назад, словно с возвышенности. Каждое отдельное событие, каким бы значительным и незабываемым оно не казалось, рано или поздно становится лишь точкой на горизонте, когда ты удаляешься на достаточное расстояние. Как на исторической карте, где битвы обозначены двумя скрещенными саблями, хотя за каждым значком скрывается страх, ярость, отчаяние, воодушевление, страдания, боль, реки крови, тысячи погибших. За прошедшие семь лет карта Драко Малфоя оказалась испещренной такими значками, маленькими, скупыми ярлычками событий, которые всякий раз поворачивали его жизнь на сто восемьдесят градусов, заводя ее, словно пружину. На Представлении Гэлвин Лавгуд получил новое звучное имя – Скорпиус Гиперион Малфой. Он ежился в нарядной кружевной рубашечке, хныкал и прятал личико на плече Астории, пугаясь сотни любопытных глаз и сотни жадных рук, тянущихся к нему. Раз. «Придира» окончательно погиб. Когда последний коллега мистера Лавгуда сбежал, оставив его наедине с долгами и рассыпающейся на глазах редакцией, умственное и физическое здоровье Ксенофилиуса сильно пошатнулось. Оно и так уже было расстроено неожиданным и непонятным исчезновением его внука – Драко понятия не имел, как Луна объяснила это отцу. Крушение «Придиры» его добило. Ксенофилиус Лавгуд скончался от приступа острой сердечной недостаточности прямо в рабочем кресле. Драко долго думал, в какой роли он может прийти на похороны мистера Лавгуда, но не смог придумать ничего достойного, поэтому пришел просто так. Ему важно было увидеть Луну. Нет, ему важно было, чтобы Луна увидела его. Она стояла рядом с гробом и не выглядела слишком печальной, даже улыбалась, очень сдержанно, чтобы не пугать скорбящих друзей, которые, в отличие от Драко, не знали ее теории относительно смерти. Скорбящие друзья обступили Луну со всех сторон плотным кольцом, они сострадали ей, утешали ее и в жизни не подпустили бы мерзавца Малфоя к ее израненному сердцу. Драко, встав в дверях и держась в тени, сумел-таки поймать ее взгляд и беззвучно крикнул: «Я здесь! Я с тобой!» Она слегка кивнула ему и улыбнулась чуть более открыто. «Я знаю. Спасибо». В передней Драко остановился, вынул из кармана увесистый мешочек и повесил его на подставку для зонтиков. Он всегда предпочитал облекать свое сочувствие в материальную форму. Он-то знал, что такое хоронить. И что такое выплачивать долги. Два. А однажды … Драко от скуки раскрыл «Ежедневный пророк» недельной давности, и из сотен напечатанных строчек взгляд, словно анонимный шантажист, аккуратно вырезал одну скромную заметку: «Сегодня Рольф Атанаси Скамандер, известный специалист в области зоомагии, сочетается браком с Луной Летицией Лавгуд, одной из участниц знаменитого «Ордена Феникса». Как удалось узнать репортеру, сразу после церемонии венчания молодожены отправятся в свадебное путешествие в Гватемалу, где, по словам профессора Скамандера, планируют обосноваться. Остается пожелать молодым супругам счастья и семейного благополучия». Это и три, и четыре, и пять. Драко долго сидел, пытаясь сообразить, что это: ложь газетчиков или передозировка опиума в его каплях от головной боли. Он не мог поверить. Что еще за Рольф Скамандер, откуда он взялся? Ради всего святого, каким загадочным образом пересеклись пути Луны и этого зоомага?! Драко бросился догонять промчавшийся ветер. Смутно надеясь, что информация как-то поможет ему вернуть все назад, он собрал столько сведений о Скамандере, что оставалось только издать биографическую книгу. Рольф Скамандер был сыном греческого моряка и норвежской рыбачки, полукровкой, ученым-энтузиастом, автором популярных книжек по зоомагии, крепким, коренастым мужчиной с черными глазами и черной щетиной на щеках. Он улыбался с обложек своих книг во все тридцать два крепких белых зуба, крепко держал под мышкой какого-нибудь крокодила и сверкал крепкими коричневыми коленями, волосатостью и цветом напоминающими кокосовые орехи. Он вообще был таким крепким, энергичным, жизнерадостным и подходил Луне не больше, чем серьги в виде редисок. Они познакомились в бюро ритуальных услуг. Миссис Скамандер умерла в один день с Ксенофилиусом и оставила своего мужа вдовцом с двумя малолетними детьми на руках. Все это он рассказал Луне, когда они вдвоем потерянно бродили между рядами гробов. Как у них дошло до свадьбы, да еще за такое короткое время, Драко так и не удалось выяснить. Поспешность, с которой Рольф Скамандер опомнился от своего горя и вступил в новый брак, казалась Малфою прямо-таки преступной. Хотя, конечно, понять можно: постоянно занятому мужчине недосуг возиться с детьми, и женитьба лучшее, что можно придумать в сложившейся ситуации. Найти такую вот дуру, Луну Летицию, взять ее в супружеское рабство и увезти в Гватемалу, для надежности, чтобы не сбежала, опомнившись. Драко научился думать об этом спокойно и даже иронично. У него было семь лет, чтобы развить в себе такое умение. Семь лет душевной эволюции. Драко прошел через все, что полагается испытать человеку, чья любимая женщина вышла за другого и уехала в Гватемалу. Гнев, доходящий до ненависти, отчаяние, доходящее до планов самоубийства, муки раскаяния в том, что было сделано, и сожаление о том, что уже навсегда упущено, вспышки надежды во мраке безнадежности, жажда мести непонятно кому и желание убежать подальше от всех, но опять-таки непонятно куда. Вероятно, все туда же, в Гватемалу. Драко мог бы разузнать что-нибудь о новом месте жительства Луны и ее семьи. Мог бы. Но не стал. Зачем? Что он ей скажет, даже если и найдет? А главное, что он сделает? На эти три вопроса у Драко не было ответов, хотя, казалось, они лежали на поверхности, где-то рядом с решением загадки: что появилось раньше, дракон или яйцо. Драко помнил, что в первые дни после решения отделить, наконец, свою жизнь от Луниной ему было… скажем так… очень больно. Так больно, как ни разу не было, никогда. Единственное, чего ему по-настоящему хотелось – это лечь, как тогда, возле больницы святого Мунго, и лежать, лежать без движения, тупо, глупо и бессмысленно, пока его тело не превратится в прах. Горстка праха ведь легко может долететь куда угодно, даже в Гватемалу, не то что человек, прикованный к земле силой тяжести. Иногда он навещал «Полную Чашу». – теперь пустую. Открывал калитку, начертив на ручке букву «Л», шел среди растрепанных деревьев, наступая на сливы и маленькие груши-падалицы. Заглядывал в темные окна. Стучал в двери. И представлял, что вот сейчас на стук выйдет Ксенофилиус Лавгуд, как всегда: в домашней мантии, с карандашом в зубах и сигнальным выпуском в руках. А Луна поднимется с грядок, держа пучок редиса, прополощет его в бочке с дождевой водой и, оторвав зеленый хвост от одной редиски, сунет ее в рот Драко. Нет. Тишину нарушал только скрип флюгера. И Драко уходил, такой же пустой, как этот дом. Но жизнь, она не только историческая карта, она еще и ветер, который дует туда, куда ему захочется и не считается с желанием опавшего листка полежать на земле и всласть пострадать. Она гнала этот лист, все вперед и вперед, наслаивая день на день, месяц на месяц, год на год, перекрывая одни события другими. Сначала разболелся Скорпиус, которого Драко тогда еще мысленно продолжал называть Гэлве. Малфои пережили много тяжелых и практически бессонных месяцев, прежде чем мальчик с трудом выкарабкался из недугов, без конца сменявших друг друга. Не успели они справиться с одной напастью, как пришла новая: между Таммасом и Дафной Уэтеруотерами разразилась страшнейшая ссора. Свояченица заявилась в «Фортуну» посреди ночи вместе с Доркас и Лорой, хлопнулась на пол в холле, и втроем они заревели так, что спросонья Драко почудилось, что Северное море затапливает Британию. В итоге, Дафна поселилась в доме Малфоев, потому что ее родители, сочтя ссору пустячной, приняли сторону Таммаса и гнали дочь назад, в Шотландию. Дафна билась в истерике и обвиняла мужа во всех смертных грехах – стараясь, однако, чтобы этого не слышал никто, кроме родных. Астория и Вера утешали ее в два голоса. С гор сыпались послания от покинутого Таммаса с извинениями и угрозами, мольбами и обещаниями свернуть Дафне шею, если она немедленно не вернется. Почему-то свои письма он отправлял на имя Драко, видимо, как единственного здравомыслящего человека в этом доме, ставшем вдруг сумасшедшим. В водовороте чужой личной жизни заниматься своей собственной было неприятно и просто неприлично. В какой-то момент Драко решил, что в его доме «зеленой травы»* стало больше, чем на газоне, и решительно взялся за выкос. Он потребовал от Уэтеруотера и от Вуда, чтобы те как можно скорее забирали своих жен, подчеркнув, что он, Драко, как хозяин дома разрешает забрать их оттуда любыми доступными способами, включая бытовое насилие, если ничто другое на них не действует. Потом грянул знаменитый обвал на бирже, разоривший дотла немало богатых семей. Малфоев кувырком отбросило вниз, к подножию той финансовой лестницы, по которой Драко все это время терпеливо поднимался, ступенька за ступенькой. От полного краха спасло только то, что он не играл на бирже, а если играл, то только ради престижа, по чуть-чуть, в силу своей природной осторожности и мнительности. Фирма Бриггза, как и многие частные предприятия, благополучно прогорела. Лишившийся стабильного заработка Драко, чтобы не пойти по миру, пошел ва-банк и на последние сбережения выкупил издательство, вернее, его остов – без работников, без заказов, даже без типографской бумаги. Возрождение этих бренных останков было долгим, трудоемким и весьма затратным делом. То, что Драко удавалось с ним справляться, можно было объяснить только тем, что в экстремальных ситуациях его голова работала в два раза эффективнее. В сравнительно короткий срок Малфою удалось получить первую прибыль и вложить ее в покупку нового здания с тщеславной и неразумной целью: устроить представительный главный офис. По иронии судьбы, единственным местом, которое подходило Драко по своему расположению, планировке и, особенно, по цене, был дом, где раньше располагалось издательство «Придиры». Драко приобрел его в сентиментальном настроении, ожидая, что хотя бы четыре стены будут напоминать ему о Луне. Однако его ждало разочарование. Здание представляло собой именно четыре стены, пустую каменную коробку. Вся обстановка было распродана на погашение долгов. Ничего не говорило о том, что этот дом когда-то принадлежал Лавгудам. Драко и сам не знал, что он рассчитывал там найти. Длинное фазанье перо, которым всегда пользовался Ксенофилиус? Его длинноносые туфли без задников, которые он переодевал, приходя зимой с улицы? Или даже Лунину колодографию на письменном столе? Ничего. Драко видел только одно: всю меблировку придется закупать самостоятельно. Чем он и занялся. Ему очень хотелось остановиться хоть на минуту и вспомнить все, что было у него связано с Луной. Не для каких-то там скрытых целей, а просто из упрямства, из желания доказать жизни, что ничего еще не кончено, что вот, он, Драко, по-прежнему любит, помнит, скучает, что Луна по-прежнему значит для него очень много. Жизнь не спорила. Она невозмутимо катилась вперед, как прилив, и бесполезно было приказывать и умолять: «Вернись назад!» День проходил за днем, одни заботы сменяли другие. Сад Лавгудов одичал, трава в нем выросла по пояс и скрыла дорожку, ведущую от калитки к крыльцу, а само крыльцо покосилось. Если бы Малфой увидел это, то, наверное, решил бы, что «Полная чаша» становится похожей на тот заброшенный дом, где он впервые поцеловал Луну и почувствовал себя способным на все сразу. Но Драко давно уже не навещал «Полную Чашу». Лицо Луны Лавгуд в его памяти истончалось и заметно хорошело, потому что постепенно утрачивало черты. Боль притупилась, тоска выдохлась, и скоро Драко начало казаться, что эта история была просто одной частью его биографии. Ее приятной частью. Упущенным шансом, о котором, конечно, нет-нет да вспомнишь со вздохом сожаления: «Ах, если бы!», понимая, однако, что от этого твоя жизнь не пошла псу под хвост. Драко Малфой действительно был доволен жизнью. Он преуспевал в своем деле, которое – что самое приятное – сам же и создал с нуля. Он занимал одно из двадцати кресел в клубе «Круглый стол» - этой огромной привилегии Малфои лишились еще после первого ареста Люциуса. Многие стали уважать Драко. А те, кто не уважал, не спешили высказывать свое мнение публично. Малфой и сам не мог объяснить, в чем он так изменился, что о нем, как некогда и о Люциусе, говорить гадости вдруг стало как-то неуютно и небезопасно. Он вообще перестал интересоваться такими пустыми вещами, как чужая болтовня. «Фортуна» понемногу ожила, задвигалась, туда, как ни в чем ни бывало, стали наведываться гости, словно только что вспомнили о существовании Малфоев. Кое-кого пришлось огорошить отказом: Драко на память никогда не жаловался. И потом, за годы почти полного одиночества, он привык к тишине и уединению. Ему вполне хватало общества жены. Маленькая, робкая женщина с простеньким, востроносым личиком многим казалась блеклой по сравнению со своей царственной свекровью с ее голубой косинкой в твердом зеленом взгляде, твердой талией и твердым характером. Впрочем, в такой жене Драко не нуждался. Достаточно одной Нарциссы в доме. Астория была очень тихим и очень нежным созданием, привязанным к семье. Она не рвалась в общество, ее амбиции ограничивались стенами «Фортуны», где она так умело создавала уют и тепло. И Драко ценил это. Он дорожил ее безграничной преданностью, ее трогательным доверием, ее безмолвной поддержкой, ее мягкими, податливыми губами и белой кожей, такой тонкой, что, если дотронуться до нее языком, казалось, что она тает, как пломбир. Астория была обычной, земной женщиной, без причуд, без странностей, и Драко любил ее – да, любил! – именно за это. У них подрастал маленький Скорпиус. Поначалу Драко опасался забыться и назвать сына его первым именем и, разговаривая о нем с другими, лихорадочно припоминал, кому и что он должен врать. Но потом все как-то стерлось, смазалось в памяти, и Драко почти поверил, что Корки восемь лет назад родила Астория, которая любила его больше жизни. Мальчик ничего не взял от своей настоящей матери, разве что волосы, вьющиеся на кончиках. Драко боялся, как бы эти кончики не выдали его, но все ими только восхищались, и скоро он перестал беспокоиться. Хотя нет, он продолжал беспокоиться насчет Корки, и уже вовсе не из-за его происхождения. Это беспокойство усиливалось по мере того, как сын взрослел и приближалось время, когда ему придется отправиться в Хогвартс. Всякий раз мысленно доходя до этого момента, Драко чувствовал, как у него сжимается сердце. Его единственное дитя, мальчик, купленный такой дорогой ценой, живой, любопытный, умненький, как все восьмилетние мальчики, почти не покидал пределов «Фортуны». Он бродил по ее бесконечным, извилистым коридорам, играл в прятки под старинными диванами, рисовал, лежа на животе перед камином, собирал в парке разноцветные листья, укутанный от ветра в большой вязаный шарф и, разумеется, боялся ходить по Кленовой дороге в сторону склепа. А зимними вечерами он в сопровождении Берти забирался на чердак и строил домики из соломы, устилающей пол, хотя Нарцисса ворчала, что солома и свечи вещи несовместимые и что Корки спалит весь дом из-за того, что его родители много ему позволяют. Драко и Астория действительно много позволяли сыну. Конечно, не чересчур, в воспитании Драко следовал тем же принципам, которыми в свое время руководствовались его родители: делай все, что хочешь, в пределах того, что тебе разрешено. Только старался принимать в сыне больше участия. И это давало удивительные плоды. Но вот что случится, когда миролюбивый, быстро устающий от толпы Скорпиус попадет в Хогвартс, который представляет собой одну большую толпу? Как будто Драко не знал, что такое Хогвартс! Сырой и холодный старый замок, где все ветшает и рушится. Туда собирают десятилетних несмышленышей, и живут они там, вдалеке от дома, как попало, потому что у декана сотни душ подопечных и он не может присматривать за каждым в отдельности, а старостам и вовсе нет дела ни до чего, кроме наградных значков и дополнительных баллов. И никто не спросит тебя, как твое здоровье, что тебя беспокоит, никто не приласкает, не поцелует на ночь, не проследит, чтобы ты одевался теплее. Когда осознаешь это, то чувствуешь себя таким маленьким и одиноким, что готов уцепиться за первого встречного и назвать его своим другом. Неудивительно, что все студенты к концу первого года обучения разбиваются на группки. Так твои шансы избежать смерти от несвоевременно диагностированного воспаления легких существенно повышаются. Но Драко боялся не этого. Он боялся тех самых многострадальных студентов, потому что на собственном опыте знал, какими они могут быть – злее оборотней, изощреннее закоренелых злодеев. Чистые листы белой бумаги, они прилежно переписывают все то, что услышат от родителей. А что говорят их родители про семью Малфоев, Драко примерно представлял. Скорпиусу мигом откроют глаза на то, что его дедушка был Белой Чумой, папа – Пожирателем Смерти, а сам он не стоит и капли уважения, просто потому что он их сын и внук. При одной мысли об этом Драко хотелось обрушить мир на головы папаш и мамаш, которые наверняка будут шептать своим ненаглядным деточкам на вокзале «Кингс-Кросс»: «Вон, вон, гляди, Малфой со своим сынулей. Ты смотри там, спуску ему не давай!» Целой школой Скорпиуса загонят в угол, затравят, задразнят, и всей ярости Драко не хватит на то, чтобы заткнуть рты этим грязнокровкам, сквибам, предателям крови и просто идиотам. И Скорпиусу останется только оскалить зубы и, пробуя голос, впервые зарычать в ответ. А Драко так хотелось, чтобы, по крайней мере, его сыну не приходилось пробивать себе дорогу в жизни при помощи зубов. Потому что, в отличие от Поттера, которому его жена, плодовитая, как все Уизли, нарожала детей больше, чем нужно нормальному человеку, Скорпиус у Драко был всего один. Такими вот обычными, человеческими заботами жил Драко Малфой, и жизнь его текла ровно, спокойно, несмотря на отдельные всплески, и постепенно прокладывала собственное надежное русло – Драко этим очень гордился. И вдруг, как гром среди ясного неба, письмо от Луны Летиции, которая тактично не подписала свою нынешнюю фамилию. Драко, думавший, что теперь-то его ничем не проймешь, за прошедшую неделю передумал и перечувствовал столько, сколько не успел и за семь лет. Лейтмотивом стал гнев. Он был зол на Луну. Скажите, пожалуйста, она хочет с ним увидеться! Сначала сбежала с этим Скамандером в Гватемалу, не сказав ни слова, а теперь пишет в таком отвратительно-невинном стиле, как ни в чем не бывало! Драко от души захотелось выругаться, но поскольку по-настоящему крепких ругательств он не знал и в голову лезли одни глупые детские дразнилки, чтобы дать выход чувствам, он запускал ни в чем не повинный листок бумаги куда-нибудь в угол и решал просто не обращать внимания на записки умалишенной. Но самого себя было не обмануть. Драко мог сколько угодно твердить, что ему уже глубоко безразлична Луна-горгулья-раздери-Скамандер и ее дурацкие послания. Но только что поделать с руками, которые ничего не могли удержать, с глазами, которые видели то, чего на самом деле не происходило, с головой, в которой гудел навязчивый шум и, если прислушаться можно было разобрать, как небольшая толпа скандирует: «Луна приехала!» И в душе против воли начинали копошиться сомнения. Так или иначе, войти с ней в контакт придется. Ведь она же притащится сюда в субботу, и одно небо знает, чем обернется этот визит. Нет, Луну надо остановить! Драко принимался писать ей письма, одно неприятней другого. Все они растягивались на несколько листов убористым почерком, вступали на скользкую тропу изощренных оскорблений и, в конце концов, теряли какой бы то ни было смысл в чаще восклицательных знаков. И, в скомканном виде, летели под стол к Луниной записке. Да, если вдуматься, куда бы послал Драко эти письма? Он ведь даже не знал, где сейчас Луна. Может, в Англии, а может, собирается трансгрессировать прямо из Гватемалы. Почему он вообще должен ее разыскивать? Он же не курьерская сова. Но… Кто знает, вдруг это последний шанс? Вдруг им больше не доведется встретиться? А Драко точно знал, что, несмотря на злость и обиду, он хочет встретиться с Луной. Просто хочет, без объяснений причин. Должен же он сделать хоть что-то, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь! Он разыскивал среди разбросанных бумаг записку, разворачивал ее, перечитывал, и все начиналось сначала. И вот уже наступила заветная суббота, и часы отбили десять, а Драко еще не решил, как ему поступить. Оставалось полчаса на раздумья. Он побарабанил пальцами по листку, который успел замахриться на сгибах, прихлопнул его ладонью и встал. Будь, что будет. Драко вышел из кабинета и прислушался. В доме было темно, тепло и тихо. «Фортуна» поскрипывала старыми костями, по крыше стучали капли дождя. Самое время подняться наверх, в спальню, переодеться в ночную рубашку и забраться под одеяло, рядом с Асторией, свернувшейся клубочком. Драко еще раз кинул взгляд за окно, ярко освещенное фонарем, исчирканное влажными полосками дождя и черными тенями от веток, вздохнул и надел поверх обычной мантии еще и непромокаемую. Завязывая на шее тесемки, он ненароком посмотрел в высокое зеркало, хмыкнул, повернулся боком, втянул живот. Да, собственно, втягивать-то было нечего. Вместо того чтобы укреплять мускулатуру хотя бы квиддичными тренировками, Драко день-деньской сидел за письменным столом. Вот так и выходит: он молод, довольно-таки успешен, но все равно в зеркале отражается кто-то не слишком высокий, сутуловатый, в брюках, обвисающих на заду унылым мешочком, с ранними залысинами на висках и лбу – там, куда его больно лизнул язык Адского Пламени – и с блеклыми, близорукими глазами, которые давно и настоятельно требовали очков. Очки Драко не покупал из принципа. Самой ходовой моделью была круглая оправа а-ля Гарри Поттер, а уж наряжаться в Поттера Драко не собирался. И вот эти-то сероватые, подслеповатые, близко посаженные глаза делали Малфоя похожим на чучело горностая. Особенно, на контрасте с заросшим до бровей, фонтанирующим жизненной энергией Рольфом Скамандером. Драко усмехнулся. Определенно, красота не являлась фамильной чертой Малфоев. - Сэр? Драко вздрогнул от неожиданности и крутанулся вокруг своей оси. - Кто? Где? Он опустил голову и только тогда разглядел фигуру маленькой домовушки. - Вукка! Тьфу, ты напугала меня! - Простите, сэр! Вукка накажет себя за то, что напугала хозяина. - Нет уж, без самодеятельности! Я сам решаю, кого и за что наказывать. Вам дай волю, обед некому будет подать: у одного пальцы прищемлены, другой слишком сильно головой ударился. - Как угодно хозяину. Драко немного перевел дух. Ему было досадно за то, что какая-то глупая домовиха испугала его до сердцебиения. - Что ты болтаешься по дому так поздно? - Вукка проверяла, хорошо ли натоплено в спальнях у господ. - Проверила? - Да, сэр. Натоплено очень хорошо. - Вот и иди назад, в кухню. - Слушаюсь, сэр. Но… простите… Драко начинал сердиться. Вукка мешала ему выйти на улицу так, чтобы этого никто не заметил. - Ну что еще тебе надо? - Простите, хозяин куда-то собирается? Драко от удивления даже рот приоткрыл: мысли она, что ли, читает? Но потом вспомнил, что успел обуться и надеть верхнюю одежду. - Тебя не касается. А ну, пошла вон отсюда! – прикрикнул он возмущенным шепотом, сжав кулаки. Вукка обреченно пискнула и юркнула в угол, по цвету сравнявшись со своим ветхим одеянием, серым от золы из кухонной плиты, где обычно ночуют домовые эльфы. Драко приоткрыл входную дверь – скрывать уже было бесполезно, и тут его настигла неприятная мысль: а если Вукка по глупости сболтнет матери или Астории? Что тогда? Вечно некстати вылезут, мыши пронырливые! Распродать! Завтра же распродать весь этот никчемный эльфятник! Он со злостью захлопнул дверь и повернулся к дрожащей домовихе, которая не смела пошевелиться. И даже попытался перекроить свирепую гримасу во что-то более ласковое. - Мне не спится, поняла? Хочу прогуляться до беседки. Предлог Драко придумал заранее, на случай если кто-то заметит его отстутствие. Такой предлог, который бы не вызвал ни у кого подозрений. Драко, постоянно маявшийся бессонницей, в самом деле, частенько гулял ночью по саду и даже, если погода благоприятствовала, брал с собой работу и отправлялся в дальнюю беседку. Одна беда: сегодня погода никак не благоприятствовала прогулкам. Что понимала даже Вукка. - В такой-то дождь? – запричитала она, осмелев от хозяйской снисходительности. – Хозяин совсем себя не жалеет! Он же может простудиться и заболеть! - Ах ты, негодная домовиха! Драко, который только что собирался произнести эти самые слова, посмотрел Вукке за спину и чуть не застонал. Из темноты выступила Берти. - Как ты смеешь требовать у хозяина отчета, да еще советовать ему! – Берти нахмурила седые, кустистые брови и слегка притопнула. – Убирайся и на глаза не попадайся до утра! Не то смотри, хозяин рассердится и даст тебе свободу. Вукка вытаращила свои огромные глаза так, что больше было уже просто невозможно, жалобно всхлипнула и убежала. Берти проводила ее свирепым взглядом и повернулась к Драко, моментально сменив выражение лица. - Простите ее, хозяин. Она так хочет вам угодить, но пока еще не обтесалась, вот и лезет, куда ее не просят. Но уж Берти-то проследит, чтобы она держала язык за зубами. Никто не узнает, куда вы ходили. - А ты? – Драко шагнул ей навстречу, глядя сверху вниз. - Ты знаешь, куда я иду? Берти молчала, не поднимая глаз. - Знаешь, - подытожил он. – Все-то ты вынюхаешь, старая крыса! Думаешь, я не в курсе, кто докладывал матери о каждом моем шаге? - Хозяин не должен сердиться на Берти. Еще дорогой мастер Лью, наш покойный хозяин говорил ей, что вы молоды и у вас будет много соблазнов. Он велел беречь вас. Берти делала то, что приказал хозяин. Берти всю жизнь преданно служит Малфоям. Она не такая, как негодный предатель Добби. - Да уж. Предатели мне в доме не нужны. Храни тебя небо, если об этом вечере кто-нибудь узнает! И впредь не смей рыться в моих бумагах. Берти усмехнулась его ботинкам. Ее лицо, словно затейливое оригами, сложилось в тысячу складок и складочек. - Разве нужно Берти рыться в бумагах хозяина, чтобы узнать, что у него на уме? Когда вы были совсем маленьким, она всегда угадывала, чего вам хочется. Но теперь-то вы такой взрослый и умный, и такая семья у вас хорошая, и молодая хозяйка, и мастер Корки, и мы за вами, как за каменной стеной. Теперь-то уж Берти и вовсе не годится вмешиваться в дела хозяина, а то выйдет она не умнее Вукки. Вы хотели пойти погулять перед сном – идите без тревоги. Берти умеет хранить секреты. Она помнит, кто здесь хозяин, а кто – хозяйская родня. - Смотри же, - Драко предупреждающе поднял палец. – Держи язык за зубами, а то я не вспомню о том, как ты нянчила меня. - Эта женщина дорога Вам, сэр, и у нее, наверное, доброе сердце, раз она подарила миссис Астории наше сокровище, мастера Корки. Что там дальше, никого не касается. Берти служит Малфоям, а не гордыне Блэков. Так-то, сэр, это вы попомните, - закончила она совсем уж загадочно и, попятившись, исчезла в темноте. - Ну и хорошо, - сказал Драко неизвестно кому. – И хорошо. Когда он запирал входную дверь, то не сразу попал ключом в замочную скважину. Сначала Драко подумал, что это все из-за безмозглых домовиков, которые выскакивают в самый неподходящий момент с обезоруживающими признаниями. Потом решил, что виноват холодный, пронизывающий ветер, норовивший прилепить ему на лоб или к мантии пару-тройку листьев, похожих на мокрые резиновые перчатки. Сад тонул в черноте, только центральная дорога скупо освещалась с двух сторон – фонарем над входной дверью и еще одним фонарем над воротами. Казалось, что два луча тянутся навстречу друг другу, тянутся, но не могут дотянуться, и посреди дороги оставалось большое черное пятно. Темнота вполне устраивала Драко. Темнота делает все немного ненастоящим, в темноте легче решиться на поступки, на которые вряд ли дерзнешь при свете дня, а когда этот самый день настанет, всегда можно сделать вид, что ничего и не было. Потому что Драко не сомневался: наутро он горько пожалеет о том, что в очередной раз пошел у Луны на поводу. У Луны ли? Луна. Вот что не давало ему успокоиться, а вовсе не холод. От встречи с ней можно было заболеть вернее, чем после проливного дождя. Семь лет, уходившиеся, настоявшиеся в душе Драко, теперь снова возмутились и раскачались, как море в шторм – чем дальше, тем больше. Что будет, когда темные волны перехлестнут через край, Драко не знал и предположить боялся. Он собрал волю в кулак, открыл ворота и встал, уперев руки в бока. Ну и что? Вот пол-одиннадцатого, вот и он сам. Где эта гватемалка, возмутительница спокойствия? Перед ним открывался довольно унылый вид. «Фортуна» стояла на краю широкой долины, похожу на неглубокую чашу, обросшую по дальней кромке жестким, неровным ворсом леса. Летом на долину было приятно посмотреть – только посмотреть, потому что Малфой выходил за ворота «Фортуны» лишь для того, чтобы трансгрессировать в нужное ему место, но никак не для прогулки. Тем более, никому бы не пришла такая мысль сейчас, в конце августа, когда земля раскисла и вся долина превратилась в одно большое болото. Дождь понемногу иссяк, ветер на мгновение разорвал сомкнутые ладони туч, и пологие, черные холмы залил бледный свет луны, идущей на ущерб. И только в этом слабом, неверном свете Драко различил какое-то движение в долине. Сначала он подумал, что ему показалось, и старательно вытянул шею. Движение повторилось, и теперь уже было понятно, что это не игра теней, не куст, который растрепал своими призрачными руками развоевавшийся ветер, а человек. Он медленно переползал с холма на холм, то появляясь в полосе лунного света, то снова ныряя во тьму. Драко вытер взмокшие ладони о мантию. Он готовился семь лет, подбирал отточенные слова, которые бросит Луне в лицо и хоть так, по-детски отплатит ей за жестокую боль. Теперь эти злые, взъерошенные слова как-то присмирели, съежились и оставили Драко ни с чем. Что он ей скажет? Что? Фигура приближалась. Она выглядела немного странной, неестественной, и вскоре Драко понял, почему: ее почти до половины скрывал большой зонт. «Красный зонт», - добавил он про себя, когда гостья остановилась напротив него. Широкий купол сдвинулся назад, и Луна белозубо улыбнулась, заморгав от капли, попавшей ей на ресницы. - Здравствуй, Драко Малфой! Он заложил руки за спину – лучший способ, если не знаешь, куда их деть – и окинул ее взглядом с головы до пят, не торопясь с ответом. Луна изменилась до смешного мало. И, пожалуй, не в лучшую сторону. Ее щеки округлились, контуры лица оплыли, да и старенький серо-голубой плащик, всегда сидевший на ней свободно, теперь был как раз. Темная от загара кожа делала ее лицо старше, морщинки вокруг глаз – заметнее, а волосы и зубы – белее. Этот загар и, в особенности, эта зубастость до отвращения напоминали Рольфа Скамандера. Как и золотое обручальное кольцо, которое скудный свет фонаря безошибочно и распрекрасно выхватывал из полумрака. Других украшений на ней не было заметно, даже серег – Драко сразу обратил на это внимание. Дырочки в мочках, и те заросли. - Здравствуй, Луна… Скамандер. Я думал, ты трансгрессируешь. - Мы сейчас гостим у тетушки Шарлотты, а она, оказывается, живет рядом с вами, на том краю долины, представляешь? Мы переехали к ней от Поттеров. Джинни ужасно милая, назвала свою дочку в мою честь! Все уговаривала нас остаться подольше, а уж это просто героизм, наши близнецы ведь настоящие дикари. Пока они просто стреляли в кур, бедняжка терпела. Но когда Джеймсу тоже захотелось подъязычную косточку змеи в ухо и они располосовали гадюку прямо на крыльце, Джинни занервничала, и я поняла, что пора уезжать. Они настоящие дикари, мои сыновья, - повторила она, улыбаясь. – А как ты поживаешь? - А что за дело тебе? – Драко не смог удержать в себе сварливое, мстительное раздражение. – Зачем ты приехала? Луна пожала плечами. Сразу несколько капель сорвалось со спиц ее зонтика. - Ну, как… Лисандру и Лоркану вот-вот исполнится десять, им пора в школу идти, и Рольф хочет, чтобы они учились именно в Хогвартсе. Да и жизнь в Гватмале, хоть и веселая, но не сахар, совсем не сахар. Полгода печет солнце, полгода дожди льют так, что вода скрывает стропила и подступает к самому порогу, а в доме нету даже ниточки сухой. По ночам слышно, как леопарды кричат чуть ли не на крыше, и несносные обезьяны обязательно разобьют то камеры Рольфа, то мои лучшие тыквы. В ящике для белья – улитки, в банке с мате – две лягушки, одна синяя, другая красная, и обе ядовитые, а в воскресном компоте – если забудешь накрыть его крышкой – барахтается целая коллекция усатых-полосатых. По соседству живут индейцы, которые мажут губы своему деревянному богу чем-то красным. В город и вовсе страшно выбираться. Однажды я пошла купить кукурузной муки, и мне чуть не прострелили голову. Нет, это не сахар, Драко, совсем не сахар. Как будто он настаивал на обратном! Он-то как раз все хорошо понимал. А вот Луна не понимала. Драко ей так и сказал: - Ты не поняла. То, зачем вы с Рольфом вернулись в Англию – ваше личное дело, оно никого не касается. Зачем ты приехала – пришла сюда? Что тебе от меня нужно? Она переступила красными резиновыми сапожками, измазанными скользкой грязью. - Я же написала. Я хотела увидеть тебя. - Изумительно! Драко подошел поближе и раскинул руки жестом конферансье из второсортного кабаре. - Вот он я! Ну, и что нового ты увидела? Луна пытливо посмотрела на него, склонив голову сначала влево, потом вправо, словно проверяя, хорошо ли он побрился. - Ты вроде как подурнел… немножко, - извиняющимся тоном высказала она общее впечатление. – Щеки у тебя запали. И, похоже, очки нужны. Про щеки и очки Драко и так знал. Но почему-то обиделся. - Ты тоже, знаешь ли… не похорошела! Располнела. Совсем не следишь за собой, а ведь у тебя муж. Все это было, конечно, ниже пояса и страшно глупо, но что делать, день сегодня такой. Если с самого утра колет сердце, то почти наверняка к вечеру язык не сможет породить ни одной достойной колкости. Но Луна была удивительно невосприимчива к любым колкостям и даже к такому твердолобому хамству, от которого у Драко аж на губах стало горько. - Рольф говорит, загар мне идет. Сильно заметно, что я располнела после второй беременности? Драко не ответил. Он поплотнее закутался в мантию и потихоньку потер грудь с левой стороны. Сердце ковырнуло уже не тонким шильцем, а чем-то посерьезнее. Наверное, мыслью о том, что он довольно легко мог бы убить Рольфа Скамандера. Но, пожалуй, уже поздно. - Налюбовалась мной? Чего ты еще хочешь? - Еще я бы хотела… не знаю даже, как сказать… - ее пальцы крепко сжали ручку зонтика. – Я бы хотела повидать Гэлве. - Что? В его голосе слышался какой-то злобный, насмешливый восторг. Как будто у него попросили тысячу галлеонов взаймы. Без отдачи. - Повтори. - Я хочу увидеть Гэлве. - А больше ты ничего не хочешь? В Луниных глазах застыло по знаку вопроса. - У меня есть много всяких желаний. Тебе действительно интересно, или ты просто шутишь? - Какие уж тут шутки! – он всплеснул руками. – Я ведь знал, я с самого начала знал, что так будет! Я предупреждал тебя! Я тебе говорил: «Подумай, Луна, потом уже ничего не вернешь назад». Схватилась, когда Гэлве – какому Гэлве! – Скорпиусу уже восемь лет и он знать не знает никакой Луны Лавгуд. Это же не игрушки, в конце концов! Терпеть не могу таких липовых героев, делают широкие жесты, а потом бегут с воплем: «Сделайте все, как было, я передумал!» - Неправда, я так не кричу. Гэлве ваш теперь, я не собираюсь его отнимать. Я только посмотрю на него одним глазком и уйду. - Скажи, пожалуйста, как у тебя все просто! А про это ты забыла? – он с силой оторвал от рукояти зонтика ее правую ладонь с круглым пятнышком ожога. – А про это? – он сунул ей под нос свою собственную ладонь с таким же пятном. – Забыла про Непреложный Обет? «Преступление карается смертью». Луна взяла его за руку, ту самую, которую он ей демонстрировал. - Подожди. Я клялась, что отдам своего сына Малфоям, что никогда не попытаюсь вернуть его и ничего не расскажу ни ему, ни другим. Видеть его мне вовсе не запрещено. Драко пару раз ошеломленно моргнул. - Ну, так что? - Иди ты в задницу, Лавгуд, - с наслаждением сказал он и устало отвернулся. У него уже не было сил ни слышать ее, ни, тем более, разговаривать с ней. - Так что, Драко? - Ничего, Луна. Ни-че-го. Это моя жизнь, моя семья. Моя, понимаешь? Тебя там нет. Ты семь лет назад уехала и не посчитала нужным даже объясниться! Ладно, забудем про это, пролитого не поднимешь. Но зачем теперь ворошить прошлое? У тебя есть муж, два сына. Теперь еще и собственный ребенок. Неужели тебе мало? Пожалуйста, не трогай Корки. Не впутывай его в эту паутину. Достаточно того, что мы увязли в ней по макушку. Отступись, Луна, ради всего святого! Дождь снова припустил. Ей-то под зонтом было хорошо, а вот Драко приходилось мокнуть и шлепать ботинками по грязи, и умолять, и думать с тоской, что этот разговор никогда не кончится. Луна ступила вперед и прикрыла его своим зонтиком. Ее глаза блеснули в темноте. - Ты ошибаешься, Драко Малфой. Оно больше похоже на стрелу. Так, конечно, больнее, но паутина - слишком уж противно. Ее руки были очень холодными: Драко случайно дотронулся до одной из них. - Индианки говорят, большие пауки приносят черную лихорадку. Мы тогда все заболели. А я была беременна. И Драко тоже похолодел. От короткой истории в пару предложений повеяло чем-то очень страшным, хотя больше Луна ничего не добавила. - Но вы же поправились, - сказал он полувопросительно. - Мы поправились, да. Забавно. Я проснулась и вижу стул. Наш стул, прямо перед моими глазами, а на нем висит саван. Новенький такой, только что на меня сшитый. Это постарались индианки, которые нас лечили. Я его потом перекрасила с манговыми корками и сшила себе платье – не пропадать же хорошей ткани. Индианки говорят, большие пауки разносят лихорадку, и те, у кого почернеют ногти и губы, уже никогда не поднимутся. Обман это все. Я же поднялась. Я же обещала тебе, что никогда не умру. Драко снова прикоснулся к ее руке, теперь уже не случайно, и крепко сжал ее, пытаясь согреть. - Вот только Пудентилла… Она не смогла родиться… Выкидыш называется. А я даже не почувствовала… Я полгода как будто проспала… Проснулась, а ее уже похоронили… Вернее, то, чем она была… Капли барабанили по зонтику. Луна стояла, поникнув головой и плечами. - Мне жаль… - Правда? Мне вот легче стало. Не знаю, почему. Я никому этого не говорю. Боюсь. Я очень люблю Пуди, правда, и мне никогда не было так тяжело поверить в то, что смерти не существует. Она ушла жить на небеса, потому что считала это правильным. Я с ней согласна. Она вырастет умницей, моя Пудентилла. Я обязательно увижу ее снова и узнаю, даже если она будет совсем взрослой, клянусь тебе, Драко. Он вышел из-под ее зонтика, взялся за кольцо на воротах и дернул его на себя. - Пойдем. Я проведу тебя к Скорпиусу. Лунино заискрившееся лицо вынырнуло из-за красного нейлона. Она закинула зонт за спину и радостно протиснулась между Драко и железной створкой. - Ты такой добрый! Я знала, что ты поймешь. «Да уж, добрый», - вздохнул Драко и обежал взглядом ряды черных, отсвечивающих лунными бликами окон: не горит ли какое. – «А стояли мы хорошо, на самом виду, прямо как на сцене. Не достало ума пройти подальше в сад, где потемнее». Луна топала позади, то и дело отставая. Когда Драко открыл дверь и вошел, настороженно озираясь, она продралась следом вместе со своим великанским зонтом. - Да закрой ты его! - Подожди, пусть немного обсохнет, - Луна скинула ему на руки ветхий плащ, села прямо на порог и принялась стаскивать с ног сапоги, гулко бухая пятками в пол. - Потише, что ты так грохочешь! – зашипел Драко. - Здесь ничего не видно. Зажги свет, пожалуйста. - Еще чего! Чтобы весь дом сбежался посмотреть, что здесь происходит? - Я хотя бы воспользуюсь Люмосом? - Нет. - Ну, самым слабеньким? Драко сердито отмахнулся. Луна, приняв этот жест за знак согласия, затеплила бледный голубой огонек на конце волшебной палочки и, закрепив ее в резной раме зеркала, оправила платье и пригладила волосы, заплетенные в длинную, порядком отросшую косу с впутанной в нее разноцветной глиняшкой. Платье ее было сшито из грубой ткани неровного красновато-бурого цвета. При мысли о том, что оно вполне могло оказаться тем самым платьем, сделанным из савана, Драко замутило, но он вовремя взял себя в руки. - Ты долго будешь копаться? - Сейчас, сейчас. Пока она возилась с волшебной палочкой, Драко успел подняться на второй этаж, обыскать коридор, подойти к их с Асторией спальне и, затаив дыхание, прислушаться. Вроде тихо. Как неудобно, что детская находится прямо напротив! Вернее, им это, наоборот, всегда казалось удобным. Вплоть до сегодняшней ночи. Он вернулся в прихожую и… присел от неожиданности, оглушенный громким треском: Луна закрыла зонтик. - Я же просил потише! И погаси ты этот Люмос! Если нас с тобой обнаружат… Луна затушила огонек коротким дуновением, как свечу, подошла к Драко и сочувственно погладила его по плечу: - Что ты так боишься, как будто не у себя дома, а в стане врага? С этими словами она стала быстро подниматься вверх по лестнице. Драко кинулся ей вслед. - Подожди! Я пойду первым. - Не беспокойся, я знаю, куда идти. Я ведь… гостила у вас дома. Слушай! – Луна вдруг остановилась и круто повернулась к нему. – А ты, правда, не помнишь про яблоки? - Не помню, - буркнул Драко. Все воспоминания о Луне Лавгуд в подвале «Фортуны» в его голове словно ластиком подтерли. Честно говоря, Драко с трудом верил, что такое было на самом деле. - Иди позади меня. Гостила ты тут или нет, однако не думаю, чтобы тебе проводили экскурсию по дому. Луна послушно пропустила его вперед. Сама она ступала очень тихо в своих теплых вязаных носках. Вместе они вошли на жилой этаж, и Драко указал на одну из дверей. - Это комната Скорпиуса. Я сейчас открою дверь, а ты… - А я войду, - Луна сунула ему в руки зонтик. - Что значит, ты войдешь? Мы так не договаривались. - Дра-ко. Не беспокой-ся. Все под контролем. Он еще успел заметить, как она остановилась возле двери и лукаво сверкнула своими новыми зубами: - А ты постой на стреме. - На стреме? – Драко непонимающе изломил бровь. Луна фыркнула от смеха и пояснила: - Так говорят ребята в Ла Либертад. И проскользнула в детскую. Ночью все комнаты, как кошки - одинаковые. Но все же было видно, что эта комната самая спокойная, самая уютная, а днем - еще и самая светлая. Окна выходили в глухую часть сада, и весной в них приветливо заглядывали нарядные яблони. Но сейчас стекла были вышиты мелким водяным бисером, и деревья тихонько и жалобно постукивали в них ветками, просясь в тепло, исправно подаваемое голландской печкой, украшенной пестрыми изразцами. Все детские одинаковы – при любом освещении. Там обязательно есть ящик с игрушками, есть стул, с которого свисает пара чулков и ненавистный ночной колпак, есть любимая книга с закладкой, которая целеустремленно, вечер за вечером двигается вперед к последней странице. А в этой детской еще был стол, слишком широкий для письменного, весь заставленный разнообразными фигурками – любая из них могла спокойно уместиться на ладони. В полутьме глаз различал очертания то лошади, то человека с копьем в руке. Скорпиус Гиперион Малфой спал на животе, натянув до подбородка одеяло, расшитое пухлыми, нестрашными дракончиками, и свесив одну руку. Она задевала пол, и Скорпиус то и дело бессознательно поджимал пальцы. Но через пару минут кисть снова расслаблялась и касалась ковра. Скорпиус судорожно вздыхал, дергал головой, но руки не поднимал. Это сделала за него Луна. Одеяло собралось складками на спине мальчика, оставив ступни босыми. Луна поправила его и долго смотрела на безмятежное лицо ребенка. Она не однажды тянулась погладить его по щеке или по лбу, но всякий раз отдергивала руку в последний момент. Наконец, как будто решившись на что-то, она наклонилась к самому его уху и тихонько позвала: - Гэлве. Гэлве. - М-м-мэ, - промычал он и зачмокал губами. Луна попробовала по-другому: - Корки. Корки. Скорпиус поморщился, потянул носом воздух и приоткрыл глаза, потирая ухо, которое задели Лунины губы. - Мама? Но женщина, сидевшая на краешке его кровати, даже в темноте ничем не напоминала маму. Скорпиус испуганно вытаращил глаза и приподнялся на локте. - Тш-ш, тихо, тихо. Не бойся меня. - Вы кто, леди? - Я? Я – Луна, - честно призналась она. - Луна? – Скорпиус недоверчиво сощурился и указал на окно. – Та, что ли, которая на небе? - Почти. - Не знаю. Вы что-то не похожи на луну. Луна же круглая и белая. И волос у нее нет. - Откуда тебе знать? Луна же очень далеко. - Ну и что? - Если я вот сейчас выйду из дома и встану за воротами, ты разглядишь, какие у меня волосы? - Разгляжу, - убежденно сказал Скорпиус. – Я хорошо вижу, даже лучше папы. - А если я отойду далеко-далеко, туда, где начинается лес? - Хм… Тогда, наверное, не разгляжу. - Так же и с луной. - Да? - Да. Скорпиус задумался. Слова гостьи его непонятным образом убедили. - Мама говорила, что на луне вроде как лицо нарисовано. Значит, это вы? А как вы попали сюда? Через трубу? - Нет, через дверь, - ответила Луна и пояснила: - В печке же горячие угли. - Да, действительно. А зачем вы пришли? - Хотела посмотреть на тебя поближе, познакомиться с тобой. - А почему именно со мной? Скорпиуса так разбирало любопытство, что он совсем перестал бояться. Он свесил ноги с края кровати и безо всякого стеснения уставился на незнакомку. Она погладила его по голове. - Ты мне нравишься, Скорпиус Малфой. Он порозовел от гордости. - Мне уже почти девять лет, - сообщил он. – Хотите посмотреть, какой я высокий? Все, кто к нам в гости приходят, просят меня встать к стеночке и показать, как я вырос. - Покажи, как ты вырос. Он с энтузиазмом вскочил на ноги, чуть не запутавшись в ночной рубашке. Было видно, что эта просьба никогда его не отягощала. - Да, ты и вправду очень высокий. - Ага. Я на цыпочках не стою, проверьте, - он повернулся к ней спиной, чтобы Луна убедилась: он, Скорпиус, не думает мухлевать. – Бабушка говорит, что я похож на дедушку Люциуса. И правда, от кого еще он мог бы унаследовать резковатые, надменные скулы и зимние брови, делавшие взгляд его детских глаз не по возрасту строгим? Драко такой взгляд годами тренировал. А скул у него и вовсе не было. Вполне возможно, что, когда через десять-пятнадцать лет Скорпиус Малфой выпрямится во весь свой громадный рост и сложит могучие руки на груди, у присутствующих перехватит дух и мелькнет мысль: «До чего же похож на Белую Чуму!» И почти наверняка этого не будет, потому что все впечатление перебьют не ведающие покоя и порядка волосы с неистребимой легкомысленной кудрявинкой, которая даже взрослого мужчину превращает в вечного мальчишку. Скорпиус снова присел на кровать. - Бабушка вообще очень любит, что я похож на дедушку. Я вот думаю, что будет, если я вдруг как-нибудь перестану на него походить? Дедушка ведь был самый великий волшебник в мире… после Мерлина, конечно. Его убили грязнокровные отродья, министерские цепные псы и Гарри Поттер, - старательно выговорил он. - Это бабушка тебе сказала? – уточнила Луна. - Папа говорит, что бабушка шутит и что я ни в коем случае не должен повторять это в школе, иначе у нас будут крупные неприятности. Я ведь скоро поеду в школу. - Не боишься? Скорпиус поерзал и еще раз пристально посмотрел на нее, гадая, можно ли довериться небесному светилу. И что будет, если, скажем, немножко приврать. - Чуть-чуть, - сознался он наконец. – Совсем чуть-чуть. Просто я никуда никогда не ездил. Только в Шотландию, к дяде и тете. - Хогвартс тоже находится в Шотландии. - Правда? Ух ты! А я и не знал. Там здорово. Горы большие. У дяди Таммаса целая куча собак. Потому что он охотник. А папа говорит, что дядя Таммас – остолоп. Почему? Луна покачала головой. - Наверное, какой-то титул, – предположил Скорпиус. – Дядя Таммас очень знатный. Мама говорит, что он мормэр. А папа говорит, что это не мешает дяде быть остолопом. - У тебя там есть друзья? В Шотландии? - Друзья? - Ну да, с кем ты играешь. Он как-то заскучал и стал цеплять край ковра пальцами ног. - У дяди Таммаса есть Доркас и Лора, но они девчонки, что с ними делать? А Бобби совсем еще малыш. Мне больше всех нравится дядиульпианов Сулла. Дядя Ульпиан – это еще один мой дядя в Шотландии. Сулле уже девятнадцать, он меня научил так бороться, когда локти ставишь на стол и руками сцепляешься, и кто кого перетянет. Сулла говорит, через пару лет я буду всех побеждать. Вот с ним бы мне хотелось дружить. Жалко, что он такой взрослый. - А здесь? У тебя есть друзья здесь? - У меня тоже здесь есть братья и сестры, но мы редко видимся, только на праздниках. Лучше всех тетя Пруди. Он, конечно, не Сулла, но очень веселая. Она умеет рисовать таких ма-аленьких человечков и получается как будто история. Я надеюсь, что тетя все-таки не выйдет за этого Боэция Пруэтта. - Почему? - Тогда ей будет уже некогда играть со мной. Я вот думаю, может, папа что-нибудь сделает. Он говорит маме, что, конечно, это не мое дело, Астория, но передай своим родителям, что единственным по-настоящему умным Пруэттом был Ксавье, который вовремя догадался полезть в петлю от такой музыки. А как вы считаете? - Не знаю, Скорпиус. - Мне кажется, что они все плохие музыканты. А почему вы в носках? Луна приподняла одну ногу. - Холодно ведь. - И там тоже? – палец Корки указал вверх. - И там. А у тебя есть еще друзья? - Что, мало? Я вроде всех назвал… - Только родственников. - С ними удобно дружить. В школе будет сложнее, знаете как: с одними по Закону общаться нельзя, с другими можно, но не хочется. - С кем же ты играешь каждый день? - Вообще-то я уже большой, чтобы играть, - и добавил, решив быть честным до конца: - Когда нужно, прошу маму. Или Берти. - Берти тоже твоя сестра? - Нет, что вы! Берти – это… Берти. У всех она есть. Она тебя будит по утрам, надевает тебе чулки, подает молоко или лекарство в ложке, щупает, не мокрая ли у тебя рубашка, следит на прогулке, чтобы ты в пруд не лез. И ворчит все время. Вот что такое Берти. - Ясно. Расскажи тогда мне про свою маму. - Моя мама лучше всех на свете, - уверенно произнес Скорпиус. – Она умная и красивая. У нее даже платья приятно так шуршат и вкусно пахнут – уж я сразу узнаю, когда она идет меня поцеловать, с лестницы слышу. Она мне книжку читает на ночь - вот эту. Луна надавила пальцем на угол книги, заставив ее приподняться и показать свое название. - «Путешествие Огонька и Капельки»? Скорпиус застеснялся и сунул книгу под подушку. - Она вообще-то детская. Ну, мы так, просто перечитываем. Зато, - поспешил он реабилитировать свои солидные года, - мама занимается со мной латынью. Папе отпечатывают в типографии такие листочки специально для меня, там картинка и снизу написано на латинском. Нужно картинку раскрасить и слово выучить. А потом мама спрашивает: «Как будет «дом»? Как будет «мальчик»?» Сегодня был листок с овечкой. Знаете, как будет «овечка» на латинском? - Ovis. - Да, знаете, – немного разочарованно протянул он, видимо, не ожидав такой прыти от безобидного белого камня. – Хотя у вас… ну, там… наверное, все на латинском говорят, как в церкви. Кстати, я на Рождество сам пел Глорию. Младенец Христос подарил мне пластилин. Большую коробку. - Для них? – Луна показала на стол, заставленный фигурками. Скорпиус воодушевленно закивал, вспомнив, чем еще он может похвалиться. - Да. Я хорошо леплю. Сначала хотел научиться рисовать, как тетя Пруди, но у меня что-то не получается. А потом мне папа подарил книжку про как лепить – и у меня заполучалось. - Можно посмотреть? Крайне польщенный Скорпиус мгновенно вскочил на ноги и, галантно подцепив Луну под локоть, повел ее к столу. - Пожалуйста, прошу. Осторожно! Это тапок, вы его отпните в сторону. Ага. Ну вот, смотрите, - он широким жестом обвел свои творения, как будто дарил Луне маленькое графство. – Плохо видно сейчас. Берти унесла свечку. Вот если бы вы пришли днем… ах да, забыл. Значит, что тут у нас… Это рыцарь – у него нос плохо получился. Это единорог – я его видел в зоопарке. Это ананас. - А это что? – Луна взяла в руки одну фигурку. - Дом. Обычный дом. На горе. Я его давно слепил. Луна задумалась. Скорпиус не обратил внимания и продолжал трещать: - Это бабушка Нарцисса – она еще не готова. Я ей делаю подарок ко Дню рождения. Вот доделаю, Берти поставит его в плиту, он там обожжется, и я его раскрашу в черный цвет. Бабушка всегда носит черное. У нее даже ленты на чепчике черные, я сам видел, когда она болела. - Ты – скульптор и настоящий молодец, Скорпиус. Он просиял. - Я бы хотел научиться делать статуи, каменные, как в альбоме. Я уже тренировался немного, но пока никак не придумаю, чем можно долбить камень. Пробовал долотом, но оно сломалось, и меня оставили без сладкого. Я пока просто леплю. У меня много есть из чего лепить. Есть всякие пластилины: и обычные, и которые застывают, и которые светятся. Еще есть глина: красная, белая и голубая – хотя она, на самом деле, серая. Мне папа дарит глину. - Папа дарит тебе много подарков. Наверное, он очень добрый. - Папа? Он… конечно, добрый… Но не чересчур. Ну, вы знаете, ведь мужчина не должен быть слишком уж добрым, - веско заметил он. – Папа очень много работает. Но он мне иногда разрешает заходить в кабинет и что-нибудь тихонько делать. Он меня научил пером писать – почти без клякс. Папа такой ужасно умный и так хорошо говорит… так… ну… знаете, скажет что-нибудь, и все сразу молчат. Я, когда вырасту, тоже буду, как папа. Или как дедушка Люциус, я еще не решил. Наверное, все-таки как папа, я его каждый день вижу, а дедушку только на картине. И я его, если честно, немножко боюсь. Луна приобняла Скорпиуса за плечи, доверительно наклонилась к нему и задала ему вопрос – тот, самый важный: - Ты любишь своего папу? Скорпиус повернул голову и удивленно посмотрел ей в глаза: - Да, люблю. Я их с мамой одинаково люблю. Маму только на капельку больше. На маленькую-маленькую капельку. Беспощадный, всевидящий Непреложный Обет напрасно беззвучно гремел цепями поблизости: Луна ничем не выдала себя. Пальцы ее не сжали плечо Скорпиуса сильнее, рука не дрогнула, голос не сорвался, и глаза, хоть и блестели, но вовсе не от слез. Луна только улыбнулась спокойной и красивой улыбкой: - Все правильно. Твоя мама, должно быть, очень счастлива иметь такого хорошего сына? - Конечно, счастлива, - подтвердил Скорпиус. – Я всегда очень хорошо себя веду, чтобы папа и мама были довольны. Мне это совсем не трудно. - Можно я тоже что-нибудь тебе подарю? Как папа. - Можно, - обрадовался Скорпиус и даже немного подпрыгнул от предвкушения. – Обожаю подарки! - Если отгадаешь мою загадку, то подарю. - Я мигом отгадаю, вот увидите! Я все загадки знаю, они простые, для маленьких ребят, вроде «Длинный джентльмен худой с длинной-длинной бородой». - Давай попробуем. Что такое гэлвин? Скорпиус не на шутку задумался, надвинувшись подбородком на грудь и надув щеки. Потом внимательно поглядел на Луну, словно искал ответ где-то на ней. - Может, это такая птица? – решился он наконец. - Угадал. Держи. С ее ладони на его подставленную ладонь соскользнуло что-то блестящее. - Спасибо, - вежливо сказал Скорпиус и отошел вместе со своим подарком к окну – рассматривать. - Знаешь, что это? Ответ был очевидным, однако Скорпиус в свои восемь с половиной уже успел понять, что не всякий предмет и даже человек является тем, чем кажется. Например, луна, которая в шерстяных носках заявляется к тебе в комнату. - Изумруд? Похоже на стекло, если честно… - Это Всевидящее Стеклышко. Оно помогает определить, кто перед тобой: добряк или злюка. Надо просто посмотреть сквозь него. Всех хороших людей оно окрашивает в зеленый цвет. - Ого! – Скорпиус приложил стеклышко к глазу и покрутил головой по сторонам. – Подождите! Но ведь это зеленое стеклышко, через него все кажется зеленым. Луна щелкнула его по носу, небольно и шутливо. - Ты уже на полпути. А теперь забирайся под одеяло, не студи ноги. Скорпиус плюхнулся на кровать и так закутался, что только нос торчал и улыбка светила. Стеклышко он сунул под подушку, к книге. - Спа-а-ать хочется, - он широко зевнул. – Только я не буду засыпать: вдруг вы мне переснитесь. - Переснюсь? - Ну, да. Вы ведь мне снитесь. А если я еще раз засну во сне, мне что-нибудь другое привидится. - Давай сделаем так, - Луна снова присела рядом. – Я спою тебе песню, чтобы она превратилась в такой сон, какой ты хочешь. - Давайте. Мама поет мне про ключ от королевства. - «Ландышей, ландышей полная корзинка», - слабым, неверным голосом пропела Луна, и Скорпиус подхватил последние два слова. - Вы тоже любите Матушку Гусыню? - Очень. Послушай-ка! Только сначала закрой глаза. Скорпиус повиновался. Луна положила руку ему на грудь, и по детской пролетел тихий, низкий звук. Голос Луны уже не ей принадлежал, это был один общий голос всех матерей мира, которые когда-либо пели колыбельные своим детям. «Качайся, мой мальчик, то вправо, то влево. Отец твой – король, а мать – королева. Сестра твоя – леди в мехах и в шелку, А брат – барабанщик в гвардейском полку». Тем временем Драко вместе с красным зонтиком изнывал в коридоре. Сначала он пытался прислушаться к тому, о чем говорилось в детской. Но голоса становились все громче и громче, теряя осторожность, и Драко запоздало сообразил, что услышать их может не только он, но и Астория, которая, хоть и спала крепко, но всегда слышала даже тихий кашель из комнаты сына. Драко торопливо наложил на двери Оглушающие Чары и теперь находился в полном неведении о том, что там вытворяет Луна. Он уже тысячу раз пожалел о своем решении – как, собственно, и предполагал заранее. Но, во всяком случае, пока из детской никто не выбегал с криками, и огненные языки нарушенного Обета не просовывались в щель под дверью. Драко на цыпочках дошел до комнаты Нарциссы. Ее владелица тоже таила в себе опасность, потому что вполне могла ни с того, ни с сего посеять маленькую ночную панику среди домовиков, гоняя их за лекарством от бессонницы, за чаем с патокой, за пятой грелкой, за книгой и за свечами одновременно, что было совершенно некстати в данный момент. Когда Драко вернулся, он увидел, как Луна уже сворачивает на лестницу и бросился вдогонку, но по дороге остановился и заглянул к Скорпиусу. Тот мирно спал, сунув ладони под подушку и, по крайней мере с виду, не имел ни физических, ни психических повреждений. «Интересно, как же она все-таки объяснила Корки свое появление? » Этот вопрос Драко хотел задать Луне, когда, наконец, нагнал ее на ступеньках. Однако стоило ему открыть рот, как Луна сделала предупреждающий жест: - Давай пока не будем ничего говорить. Я хочу немного помолчать. Драко замолчал. Он молча смотрел, как она натягивает сапоги, с которых на пол уже натекла большая лужа. Молча подал Луне плащ. Молча они вышли из дома и, пока добирались до ворот – тоже молча, Драко успел пожалеть в тысячу первый раз. Разумеется, это не могло закончиться хорошо. Разумеется, допустить встречу Луны и Скорпиуса было верхом, прямо-таки вершиной глупости и легкомыслия. И наглядно демонстрировало то, что за семь лет Драко так и остался слабохарактерным идиотом, сколько не пытался побороть свою идиотскую природу. Жизнь его калила и ковала, но вместо стали на свет все равно показывалась уязвимая человеческая кожа, которой огонь не шел на пользу. Иначе почему его сейчас беспокоила не оскорбленная гордость, не унижение – а ведь он был оскорблен и унижен, впустив в свой дом Луну, уже один раз одурачившую его? Но нет, вместо этого он не мог думать ни о чем другом, кроме черной лихорадки и несчастной мертворожденной девчонки, которая ему была вообще никем. Они, все так же молча, вышли за ворота и встали прямо под фонарем, опять забыв о риске. Луна, к тому же, забыла открыть зонтик, опираясь на него, как на трость, и поэтому Драко смог еще раз взглянуть ей в лицо. Над Луниным лбом плавали облачка размышлений. Выносить ее молчание становилось все труднее. Вдруг она встрепенулась, засуетилась, полезла в левый карман плаща, потом в правый, и, достав оттуда пачку банкнотов, протянула ее Драко. - Здесь пятьсот динеро. Не удивляйся, хоть они и бумажные, но, без сомнения, настоящие. Выйдет что-то около двадцати четырех галеонов с серебряным хвостиком. Если «Финансист» не врет. - Не нужно было… - Нет, нужно. Возьми. Это для Гэлве. Знаю, мало. Но зато я заработала их сама. Мои серьги пользуются популярностью и в Чамперико, и в Ла Либертад. Возьми. Драко взял – что же ему еще оставалось? Луна выпутала из косы глиняную подвеску и положила ее поверх купюр. - И это для Гэлве. Вроде, он любит глину. Драко спрятал подарки под мантию, представляя, с каким лицом гоблин в «Гринготтсе» будет разменивать ему гватемальскую валюту. Они стояли и топтались в грязи. - Ну и август выдался в этом году! Ветры все дуют и дуют, - Драко попытался начать хоть какой-то разговор, который бы не задел ничьи чувства. Луна с неожиданной ловкостью поймала один лист и вздохнула, чем-то расстроенная: - Да. Когда осень приходит летом, значит, жизнь стала течь быстрее. А ветры всегда дуют к переменам, это уж точно. Слова «жизнь» и «перемены» навели Драко на мысль. - Что ты планируешь дальше? - Пока поживем у тетушки. А через неделю уже отходит «Хогвартс-экспресс». Мы с Рольфом тоже поедем. Директор Уизли пригласил мужа прочитать курс лекций по зоомагии для старших студентов. Я попрошу, чтобы и мне дали какую-нибудь простую работу. Из меня бы, например, вышла неплохая прачка. - Насколько я помню, преподаватели не должны иметь семью и, уж тем более, привозить ее в Хогвартс. - Да, но Рольф не преподаватель. Он - … - Приглашенная звезда, - Драко скривился. Его лицо не могло не кривиться, когда он слышал это имя. - Верно, - подхватила Луна. – И еще я надеюсь на дружелюбие Перси. - Надейся, надейся. Только не слишком. Персиваль Уизли, безусловно, прославится как самый принципиальный директор Хогвартса. - Невиллу же он позволил. Невилл, вообще, такой молодец! Он теперь преподает Травологию вместо профессора Спраут. Она решила уйти на покой, и когда Невилл защитит докторскую диссертацию, она передаст ему пост декана и уедет в Исландию ловить форель. Здорово, да? - Избавь меня, пожалуйста, от рассказов о Лонгботтоме. Хватит с меня того, что во главе Хогвартса стоит этот рыжий петух Уизли. Я думал, он спит и видит себя в министерском кресле. Вот и занимался бы политическими играми, что его в педагогику понесло! Он же чугунноголовый, Перси Уизли, все знают, что свои «Превосходно» он заработал тупой зубрежкой. Вот как такому человеку можно было доверить учебный процесс? Луна с улыбкой раскрутила лист, как юлу, держа его за черенок. - Перси – талантливый администратор и хороший человек. Я его люблю. И имя у него красивое. - Наше счастье, что этот хороший человек с красивым именем стал только директором, а не министром магии. Иначе я бы уехал в Исландию вслед за Спраут, - проворчал Драко. – Ну-ну, ты не закончила. Талантливый администратор заимеет еще одного домового эльфа в твоем лице. А дальше? - В Хогварте мы пробудем год. Может, больше, если Рольфу предложат продолжить курс. Потом отправимся в «Полную Чашу». В ней нужно хорошенько навести порядок. Воображаю, во что превратился дом за семь лет… Ты не заходил? - Делать мне нечего! – соврал Драко, не моргнув глазом. – Ну, а что дальше? - Дальше? Мальчики закончат школу. Лоркан будет играть в квиддич, станет охотником «Смеющейся кукабары», женится на австралийке. А Лисандр вернется в Гватемалу, в нашу старую хижину и заведет себе ламу. Вполне возможно, что все будет как раз наоборот, в чем я сомневаюсь: у Лоркана аллергия на шерсть ламы, а Лисандр не различает круглые предметы. - А дальше? Дальше? – упрямо твердил Драко, чтобы Луна поняла наконец, что он имеет в виду нечто большее, чем просто ее планы на будущее. Она пустила лист по ветру и вопросительно взглянула на Малфоя. - Что ты хочешь услышать от меня? В том-то и беда, что Драко не знал, что именно он хочет услышать. Наверное… - Ответ на вопрос. Зачем? - Зачем что? - Зачем все? Все вот это? – он нарисовал рукой в воздухе что-то похожее на неправильный овал. Луна поняла. Как всегда. - Прости меня. Я осталась совсем одна. Что же мне было делать? Драко много что хотел сказать ей. Что она разбила ему сердце – нет, это слишком пошло. Что она его бросила - нет, это слишком унизительно. Что она его пре… Но тут Драко услышал ее последние слова, окинул взглядом ее красные, испорченные работой руки, бледное, вылинявшее лицо, на которое болезнь наложила свой страшный отпечаток – и поперхнулся всеми возможными упреками разом. А еще он вспомнил, что муки совести иногда называют уколами. То-то у него так часто болит сердце. - Прости меня , Луна. Я причинил тебе много горя. Я всем причиняю горе, хотя не хочу этого – а уж для тебя меньше всего. Такое мое проклятье. Но ты же сама подошла ко мне тогда. Разве я обманывал тебя? Разве ты не знала, что я за человек? Я – Пожиратель Смерти, я – отпрыск Белой Чумы, я – скользкая, мерзкая змея, которую пригрели за пазухой. Как там еще меня называют… Так если ты все это знала, почему не убежала от меня сразу? Да, да, ты умеешь жертвовать и идти навстречу, даже Скамандер – я же знаю, что ты его просто пожалела. А я не умею, не умею, и меня поздно переделывать. Меня можно убить, но переделать нельзя. Луна терпеливо выслушала эту тираду, начавшуюся с горстки покаянного пепла, которую Драко вроде бы собирался просыпать себе на темя, но кончил тем, что швырнул в нее саму. Отвечала она очень вдумчиво, как будто помещала каждое слово в строго для него отведенный ящичек. - От стрелы не убежишь, Драко. Конечно, я знаю, какой ты. Ты просто плохо умеешь любить, а я – хорошо. Когда любишь очень многое: и этот мир, и этих людей, и свою жизнь, и то, что в ней происходит, жертвовать чем-то становится совсем не сложно. Драко хмыкнул. - Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Маму. Она мне тоже в свое время без конца твердила про то, что жертвовать иногда необходимо. - Странно, что ты обратил на это внимание. Мы с Нарциссой похожи гораздо больше, чем ей хочется верить! - Одно меня очень интересует. Кто же я для тебя, в итоге? Вымирающий вид кита? Еще один Скамандер? Объект сочувствия и благотворительности? Кто? Луна сделала широкий шаг и оказалась вдруг в опасной близости, и старательно подогреваемая злость испарилась от общего перегрева тела. Все же Луна была для него не умирающим китом, а женщиной, которую он вот уже почти десять лет самоотверженно пытался разлюбить. И не получалось это у него, хоть тресни. И когда Луна говорила шепотом, он особенно остро чувствовал свое поражение. - Ты – моя сказка, Драко. У каждого человека должна быть своя сказка. Та, которая раскрашивает жизнь во все цвета радуги. Не зря же я увезла твою чашку в Гватемалу и привезла ее обратно. А хорошая сказка всегда обрывается на самом интересном месте. Она положила ладони ему на виски, наклонила его голову вперед – сильно стараться не пришлось, они были примерно одинакового роста – и поцеловала его в лоб. Потом помедлила немного – Драко глубоко и неровно дышал, закрыв глаза – и поцеловала его в щеку. А в губы Драко сам ее поцеловал, без всякой задней мысли и коварных планов, просто это вдруг стало ему очень нужно, совершенно необходимо. Он даже собирался побороться с Луной, если та вдруг вздумает сопротивляться такому аморальному и противозаконному поступку. Но Луна не сопротивлялась, потому что в принципе не умела оказывать сопротивление. А может, потому что не хотела – на что Драко слабо надеялся. Поцелуй вышел несладким, немного хлюпающим от дождевой воды и очень добродетельным. Но это был настоящий поцелуй с настоящей Луной, живой и теплой – впервые за много-много лет! И когда они одновременно прервали его, чуть отступив назад, у Драко наконец-то перестало болеть сердце. И вместо боли появилось странное ощущение, будто он сделал последний глоток из своей чаши и больше в нем не поместилось бы ни капли. - Это тебе на память, - Луна сунула ему ручку своего красного зонтика. Драко машинально стиснул ее. - Заканчивается? Он сам не знал, почему именно это слово всплыло в его памяти. Оно с такой легкостью сорвалось с губ, словно только и ждало нужного момента. - Заканчивается, Драко. - Я правильно тебя понял? - Уверена, что да. - Но я… не хочу, - Драко прислушался к себе, пытаясь разобраться, правда ли то, что он только что сказал. Эта ночка его вконец запутала, и он перестал понимать, чего он хочет, а чего – не хочет ни в коем случае. - Нет, я не хочу ничего заканчивать! Я не хочу тебя терять… вот так… насовсем… и сразу. Опять терять! - Что-то теряется, что-то находится, а что-то остается с нами всегда. Как правило, то, что никуда не исчезает – это именно то, что нам нужно. - Луна, пожалуйста! – взмолился Драко, возведя глаза к небу. – Я не философ и не мыслитель! Разгадывать загадки я тоже не умею. Говори проще. Она рассмеялась и показала пальцем куда-то ему за спину. - Обернись, Драко. Он, продолжая смотреть на нее, сделал движение головой вбок, как будто сомневаясь, обернуться ему или нет. - Давай! Драко обернулся. Позади высилась темная громада «Фортуны» и устало помаргивал фонарь. Ничего особенного. - И что я должен у… Вот тебе и «у». На том месте, где только что стояла Луна, по воздуху расходились светящиеся круги от только что совершенной трансгрессии. Луна Лавгуд всегда была последовательной в своих действиях. Новая фамилия ее совсем не изменила. - Идиотка, - беззлобно сказал Драко, некоторое время постоял, рисуя концом зонтика узор из точек на размокшей земле, потом повернулся и пошел к дому. А куда еще было деваться? Дом показался ему каким-то чужим, незнакомым, как будто Драко не был здесь… лет семь. И из зеркала в почерневшей раме смотрел совершенно незнакомый человек. Он выглядел неважно. Еще бы, ходить со стрелой в груди – удовольствие сомнительное, но когда ее из тебя выдернут, и кровь споро побежит из раны, унося с собой жизнь, тогда ты поймешь, парень, что все еще было не так плохо. И самое печальное, что стрела никогда – никогда! – не попадает в одно и то же место. Драко прислонил зонтик к гардеробу – пусть Берти поломает голову утром – и тяжело навалился на перила. Сказка закончилась и постепенно, секунда за секундой, становилась делом прошлого, превращалась в воспоминание. Поезд отошел от платформы но, в отличие от «Хогвартс-экспресса», никогда не достигнет точки назначения. Вспомнить… Он все собирался вспомнить, собирался и собирался, и что-то постоянно мешало: проблемы, болезни, работа, выяснение отношений с благоприобретенными родственниками, дела, дела, дела, заботы… А теперь вот действительно только и оставалось, что вспоминать. Драко шагнул на первую ступеньку. Надо же было когда-то это сделать! Луна смогла шагнуть к нему и прикоснуться губами к влажному лицу. Розовые ладони, протянутые к нему, подсвеченные солнцем. Зеленые блики, рожденные бутылочным осколком, похожи на листочки клевера. Голубой, морозный поцелуй в бледно-голубом аквариуме. Лунариуме. Серый шелк разлуки, серое сукно костюма шуршит по бумаге. Оранжевый закат, зажигающий в ее серых глазах костры – и побеждающий серый цвет. Белая святость льна, серебро овечьей шерсти – новая жизнь идет посреди апрельских нарциссов. Желтые кувшинки в разлившемся озере. Фиолетовые виноградные гроздья в форме серег. Темно-синее небо в золотистую звездную крапинку. Красный сполох, не испугавшийся дождя, кровь, споро бегущая, уносящая с собой жизнь, пожар, который пришел из дальнего леса и наследил в прихожей. Вот они, твои стеклышки, Луна, слышишь! Кому теперь собирать калейдоскоп… - Драко! Он обернулся. На последней ступеньке стояла Астория. Ее лицо и ночная рубашка светились в потемках каким-то призрачным светом. Из-под чепца на плечи падали выбившиеся каштановые пряди. Тоненькая, спросонья подцепившая ночные туфли мужа вместо своих, Астория очень напоминала девочку, которая проснулась от кошмара и прибежала за помощью к родителям. - Драко! – жалобно повторила она. – Разве ты всю ночь не ложился? Я проснулась – тебя нет. Заглянула в кабинет – тебя там тоже нет. Что-то случилось? И только сейчас Драко понял, что розовая тень на ее щеке - это не кровь и не пожар, а отблеск новорожденного рассвета. Он звякнул несуществующими стеклышками в кулаке и засмеялся. Это вышло у него так легко, что он сам удивился и на пробу засмеялся еще раз. - Драко, объясни, пожалуйста, что случилось? – снова спросила Астория, уже не просто взволнованная, но напуганная. - Ты будешь моей женой, Эсти? - Что ты такое говоришь? – она растерянно захлопала ресницами. – Да ведь мы и так женаты. Драко улыбнулся и сделал еще и этот шаг. КОНЕЦ ___________________________________________ *Greengrass (англ.) - зеленая трава