Всю жизнь были рядом, стали вместе.

POV Билл Черт, что ты делаешь? Том, что ты делаешь?! Что с тобой происходит? Том Каулитц – самый натуральный из натуралов – вдруг целует…целует собственного брата! И не первый раз… А, может, мне снится это? Но если это сон, то он выглядит очень натурально и…я бы хотел остаться в этом сне навечно. А у него такое тело…Крепкое, сильное, в меру накаченное. Очень красивые руки, которым хочется довериться и отдаться полностью. Господи, Билл, ты идиот. Тело, руки – о чем ты вообще?! О брате, Билл! Он твой БРАТ! Который сейчас так целует, будто…будто что? Будто любит? Пфф. Нет, не думаю. Я знаю Тома, как себя, я могу понять, о чем он думает, могу предугадать его настроение, могу почувствовать, когда ему нужна поддержка или когда лучше оставить в покое. Но в плане всей этой любовной мути…Я не знаю о нем ничего. Он всегда закрыт для этой темы. Я даже не знаю, любил ли он когда-нибудь вообще. Лично я – нет. Я не верил во все это, для меня это была больная тема. Ну, до этого момента. Сейчас я точно понял, что люблю. Тома. Пиздец, да? Интересно, чувствуешь ли ты то, что я чувствую к тебе сейчас? И что испытываешь, когда целуешь меня? Я бы спросил, но для этого придется разорвать поцелуй. А я не хочу. И я опять углубляю поцелуй, нагло врываясь языком в рот брата. Он и не сопротивляется, только начинает тяжело дышать. А соприкоснувшись языком с моей штангой, тихо постанывает. Вот теперь мне точно сносит крышу. Реально сносит. Конкретно так. Если и Тома сейчас не остановить, то, похоже, может случиться непоправимое. Мне-то, может, и ничего, а вот Тому будет стремно. Но ведь он же сам полез ко мне целоваться, так что… И у него уже была слабая попытка перевернуть нас, чтобы уложить меня на спину, но ко мне резко возвращается разум и вся такая хрень, которая сильно ударяет меня по мозгу: -Что ты делаешь? – шепчу, встречаясь глазами с затуманенным взглядом брата. Его рука все так же лежит где-то у меня на пояснице, так и норовя соскользнуть ниже. Странно: не хуеет даже. А, нет, вот теперь хуеет: резко распахивает глазки, в которых читается что-то между: «Блять, какого хрена?!» и «БЛЯТЬ, КАКОГО ХРЕНА?!». Потом Том зажмуривается, явно не зная, как ответить на мой вопрос. Почему-то мне сейчас так интересно смотреть на него такого…Именно таким могу его видеть только я: потерявшийся, немного смущающийся, растерянный и чертовски милый. И этот милый сейчас, походу, хлопнет меня об стенку ненароком… Снова открывает глаза и внимательно разглядывает мое лицо, словно делая для себя какие-то выводы и мысленно отвечая на какие-то свои вопросы, мучащие его в данный момент. Такой взгляд... Черт. О, эта, неописуемой красоты, грязно-белая стена! Я буду любоваться тобой вечно! «Придурок, с брата слезь сначала!» - орет мой мозг, долбясь о черепную коробку в попытках убиться. Блять. Я же так и лежу на Томе, уютненько устроившись на нем, как будто так и должно быть… Возвращаюсь в нормальное положение, сев на стул, а Том отворачивается на другой бок с широко распахнутыми глазами. Ему неловко – это видно. Неловко даже больше не передо мной, а перед собой. -Том… -Молчи. – смотрит в одну точку, почти не моргая, - Молчи, Билл, прошу тебя. Блин. Вот сам целует, одуряет мою голову, а потом: «Молчи, Билл». Зашибись теперь. Нет, я все понимаю, конечно…У тебя шок, ты захотел собственного брата и тебе надо во всем этом разобраться. Поэтому, я выполняю просьбу и замолкаю. На улице уже вечер и начинает темнеть. В палате создается полумрак: горит только настольная лампа на тумбочке, рядом с кроватью Тома. Мы все также молчим. И меня уже, если честно, клонит в сон, но меня напрягает состояние Тома: то и дело вздрагивает, сжимает кулаки и иногда тихо, очень тихо поскуливает. Но мои попытки заговорить с ним он преграждает. Так же, как и позвать врача. «Идиот!» - скажите вы. «Просто это Том!» - скажу я. И вот, громкий стон и Том сворачивается в клубочик, жмурясь от боли и держась за больную руку. Я тут же подскакиваю: -Эй, - он настолько сильно сжался, что я даже не смог повернуть его к себе за плечо. – Тихо-тихо, - приобнимаю, - потерпи, я сейчас позову врача. *** -Да, есть небольшие осложнения, - врач сжимает какую-то папку в руках и пропускает нескольких медсестер, проходящих мимо нас, - но вы не переживайте, Вильгельм. Такое бывает. Правда, все это очень болезненно, я не знаю, почему Том молчал. У нас есть специальный комплекс процедур, который будет нуждаться в дополнительной плате, но ее можно будет отдать уже после проведения лечения. Просто эти процедуры снимут осложнения и помогут быстрее восстановиться руке. И, конечно же, я согласился. А Том был в ярости из-за того, что я решил все без его ведома. Пыхтел, проклинал все подряд и, пока мы шли к кабинету, наложил на меня уже, наверно, кучу смертельных заклятий. Нет, и этот вот человек всегда мне говорит, что я веду себя, как ребенок! Да, они – Георг, Густав и Том – очень серьезны в плене работы, а мне иногда бывает скучно, и я начинаю капризничать. И, да, в такие моменты я действительно веду себя, как ребенок, тем самым, раздражая ребят. Но Тому ли меня осуждать за это, когда он орет, что будет жаловаться пингвинчикам за незаконные пытки(как он выразился), которые нарисованы на стене, наверно, для успокоения. А я просто умилялся, глядя на это ворчащее чудо вместе с врачами. Наконец, когда «пытки» для Тома были закончены, его отправили спать, предварительно(приготовьтесь) дав ему конфетки, чтобы успокоился. Мужик растет же, ну. А мне разрешили остаться с ним этой ночью. Ужасно не хотелось ехать в пустой дом и спать там одному. Все равно бы не уснул. В этом плане я тоже ребенок. Мне гораздо спокойнее, когда я знаю, что брат где-то рядом, поблизости. Зайдя в темную палату и подойдя к кровати Тома, я услышал тихое сопение – он спит. Аккуратно наклоняюсь, стараясь не нарушить сон спящего красавца, и целую его в лоб. После чего плюхаюсь на соседнюю койку и, свернувшись калачиком, проваливаюсь в сон.