А спорим, что...?

- Подъем, хватит спать! Работы непочатый край, а они спят. Лодыри!- вопит во всё горло мама где-то в конце коридора. Я лишь недовольно переворачиваюсь на другой бок и прикрываю голову подушкой, дабы хоть как-то абстрагироваться от ее крика. Он становятся всё громче и агрессивнее, а шаги её слышатся уже совсем близко. Я даже не успеваю сделать видимость того, что поднимаюсь с кровати, как мама влетает в мою комнату - дверь с оглушительным стуком врезается в стену, грозясь вот-вот слететь с петлей. - Ты вчера весь день дурака провалял. Сегодня этот номер со мной не пройдёт. Живо вставай, кому говорю!- мать с остервенением отшвыривает подушку, с помощью которой я пытался от неё отгородиться, и нависает надо мной, словно грозовая туча. Мне не остаётся ничего другого, как сделать так, как она “просит”. - Хорошо. Я уже встаю,- говорю и сразу же откидываю одеяло, а потом тянусь за подушкой. Маму это видимо немного успокоило, так как она отошла от моей кровати, и скрестив руки на груди, стала пристально наблюдать за моими дальнейшими действиями. - Ну я же сказал, что уже встаю,- меня немного раздражало это недоверие. Мама сразу же заголосила пуще прежнего: - Алистер, ты слышал, как твой сын со мной разговаривает?! Это всё твоё воспитание! Какой сын, такой и отец. Ваша семейка у меня уже в печёнках сидит, только близнецы меня и радуют. А так - сплошное разочарование! - Мам, прошу тебя, успокойся. Я же ничего такого не сказал,- устало вздыхаю я. Но эти слова раззадорили её ещё больше: она выскакивает из моей комнаты и спускается вниз по лестнице, при этом бурно жестикулируя и попутно жалуясь на свою жизнь. - Он мне слова сказать не даёт, никакого уважения!- доносится откуда-то с первого этажа. Я тем временем неспешно направляюсь в ванную, а позже спускаюсь и бреду в кухню. Там за столом уже сидят двое моих старших братьев: Джи и Том, уплетая за обе щёки яичницу с беконом. - Доброе утро, Пит,- почти хором говорят братья. - Да уж, доброе,- хмыкаю в ответ. Я накладываю себе яичницу на тарелку и сажусь за стол возле Тома - там моё обычное место. Парни переговариваются о предстоящей поездке во Второй Дистрикт: им уже исполнилось 20 лет, что освобождает их от Жатвы, но они обязаны найти работу, чтобы самостоятельно платить налоги. Том и Джиан не захотели продолжать семейное дело, близнецы с детства мечтали стать миротворцами, и теперь их мечта, похоже, сбудется. Так они уже завтра направляются во Второй, где их с распростёртыми объятьями принимают в ряды миротворцев. Мне кажется, поэтому мама сегодня более раздражительна, чем обычно. Её можно понять: Джи и Том – мамины любимчики, а так же, "по совместительству", гордость семьи. Я всегда находился в их тени. Нельзя сказать, что это сейчас меня как-то расстраивает. Раньше – да, но за семнадцать лет успеваешь ко многому привыкнуть, вот и я теперь не обращал на эту дискриминацию абсолютно никакого внимания. А вот наш отец - больше, чем выпекать выпечку - любит меня, с близнецами у него нет взаимопонимания. Они считают его бесхарактерным и слабым, но только я знаю, что за отцовским немногословием и спокойствием скрывается доброта невероятных размеров, я вижу её в его голубых глазах. Мама, наоборот, полна неудовольствием, злобой и постоянным раздражением. Не знаю, почему они вместе – мать и отец, они такие разные, да и невооружённым глазом можно заметить, что любви между ними давно нет. А была ли она вообще? Наверное, мама никого кроме близнецов и самой себя не любит: ни раз я ловил её острый взгляд с немым укором, правда чем заслужил такое отношение - не знал. Помню, мне было пять лет, когда я начал замечать, что моя мама совсем не так себя ведёт, как остальные любящие мамы моих знакомых: в детстве она никогда не целовала меня перед сном, не рассказывала сказки на ночь, единственное, что её интересовало – близнецы, и она не изменяет себе до сих пор. Джиан включил телевизор, быстро переключая с одного канала на другой, пока, наконец, не остановился на каком-то. Там, в одной из телевизионных студий Капитолия, известный телеведущий Цезарь брал интервью у черноволосого мужчины тридцати пяти лет. - Так что же ожидает в этом году наших трибутов? Откройте тайну, Сенека, весь Панем застыл в ожидании, не томите, - доверительно обращается Цезарь к мужчине, а зал ободряюще аплодирует. Теперь я узнал мужчину, у которого брали интервью – это Сенека Крэйн, распорядитель 74-х Голодных игр. Мой брат снова переключает на другой канал. - Джи, верни обратно,- прошу я его. - Да кому интересно что будет на этих играх?!- ворчит он, но включает обратно канал, на котором Крэйн посвящал зрителей в аспекты предстоящих игр. - … множество. Обещаю, эти игры будут одними из самых запоминающихся!- с улыбкой объявляет Сенека. - Дамы и господа, напоминаю, у нас в гостях был распорядитель предстоящих 74-х Голодных Игр – Сенека Крэйн. На экране появляется заставка с гербом Панема, где огромным шрифтом написано: “ДО 74-Х ГОЛОДНЫХ ИГР ОСТАЛОСЬ 25 ДНЕЙ”. Внутри меня всё холодеет, вроде бы ещё почти месяц, но мне уже страшно. Не за себя - всё это время я боюсь, что жребий падёт на Китнисс. В этом году её имя, согласно списку на информационной доске возле мэрии, вписано приблизительно 20 раз, а моё только 5. “Ладно, во всяком случае, это теперь не моя забота. Только Эвердин, возможно Гейла, но не моя”- мысленно говорю самому себе, но всё равно понимаю, что это неправда, а лишь очередной самообман. Я и не заметил, как остался в кухне совсем один. По телевизору показывают какую-то бессмыслицу. Теперь почему-то кажется, что интервью с Сенекой мне приснилось. Встаю из-за стола, беру свою тарелку и иду её мыть – мама страшно не любит беспорядок на кухне. А вот и она, заходит, как ни в чем ни бывало, уже готова раздавать приказы направо и налево, но вместо этого она говорит: - К тебе там пришла какая-то девушка, сходи узнай, чего ей нужно - но не надолго, ты мне нужен здесь. Мистер Рочестер скоро придёт за французскими булочками, а я ещё даже тесто не замесила. Буквально вылетаю из кухни и бегу к входной двери. К чёрту все табу, Китнисс здесь, этого я игнорировать не мог. С трепещущим сердцем отворяю входную дверь. На пороге стоит до боли знакомая черноволосая девушка. - Делли?- с трудом скрывая разочарование, спрашиваю я.