Кровь и шоколад

      Дориан сходил с ума от скуки и замучивших вконец мыслей, что не давали покоя ни днем, ни ночью. Хотя сложно определить время суток, сидя в темной и холодной камере в подземной тюрьме. Прошло две недели с того момента, как он проснулся оттраханный Кеннексом и недоумевающий: «А что бы это все значило?» Ответить на его вопросы было некому, и еще он с ужасом обнаружил, что прислуживает ему никто иная, как Валери. Девушка все также ненавидела его, что давала понять одним лишь взглядом, но оскорблять или как-то навредить не пыталась. Она вообще молчала, как рыба и только исполняла свои обязанности.       В тюрьме никого не оказалось, (это Дориан выяснил сразу же) что было, по крайней мере, странно, пусть телесные наказания вампиры не применяли, но провинившихся крестьян и стражников всегда хватало. В подземельях в основном отсиживали небольшие сроки пьяницы и дебоширы, да еще те, кто пытался воровать с хозяйского «стола», вряд ли нарушители вдруг резко перевелись. С одной стороны Дориан был рад, что никто не слышал того, чем они тут с Кеннексом занимались, с другой — поговорить ему было абсолютно не с кем. Он целыми днями развлекался тем, что гонял Валери за горячей водой для ванны. Не то, чтобы он нуждался в каждодневных купаниях, но северянка откровенно бесила своим нежеланием с ним говорить. Наступление вечера юноша определял по щелчку замка, который отпирала девушка, чтобы покинуть тюрьму. И тогда тоска и злость завладевали им безраздельно.       Он тосковал по Джону и обижался на него за это, воспроизводил в памяти размытые воспоминания о проведенной вместе ночи. Тело юноши горело, познавшее прикосновения любимого, оно хотело чувствовать их снова и снова. Мысли, мысли, мысли, они кружили черным вороньем, и от них не было спасенья. Зачем он здесь? Один, в холодной камере? Почему Кеннекс не приходит? Чем он занят там таким важным? Проводит время со своей вампиршей? Но зачем тогда Джону Дориан, ради забавы? Юноша неизменно этим доводил сам себя до слез, и сам на себя злился за это. Спасала работа: Валери по его просьбе притащила в камеру уже спряденную и необработанную еще шерсть, спицы, самопрялку. Дориан сидел за рукоделием до изнеможения, пока не уставал до такой степени, что падал на тюфяк и отключался. Он навязал неимоверное количество теплых шерстяных копытец, чулок и варежек, просто потому, что устал мерзнуть в дурацкой камере. Конечно, юноша был тепло одет, у него в наличии имелось пуховое одеяло, но так хотелось посидеть на солнышке или у жаркого очага. А еще у парня начали отрастать волосы, и это его выводило из себя. С самого детства он просил няню стричь его коротко, его слишком смущали эти мелкие кудряшки, как у девчонки. У мамы были такие же, но она же не была мужчиной и пышная прическа ей очень шла. Дориан хотел даже попросить Валери его постричь, но передумал в последний момент, еще без ушей оставит, с нее станется. По истечении второй недели заточения он забыл о злости и готов был простить Джону все, лишь бы тот пришел и спас его от этого невыносимого одиночества.       Кеннекс не хотел оставлять Дориана так надолго, и он готов был заявиться в тюрьму спустя сутки, но не тут то было. Вслед за отрекшейся от мужа Сарой явились шайки безродных вампиров, нанятые высшим для мести. Вернуть жену он уже не стремился, разве что убить или, по крайней мере, неслабо насолить. Отряды упырей напали одновременно с трех сторон, к замку сунуться не посмели, на юге налетели на пастбища, убили нескольких пастухов и рассеяли стада, на западе потоптали хлеба и порубили бы крестьян, если бы тех не охраняли отроки замковой стражи. С севера обрушились на жилища мелких вассалов. Со всем этим балаганом справились за неделю, еще неделю устраняли последствия нападения. Джон понимал, что во многом виноват сам — расслабился. В его распоряжении целая армия, а земли остаются без охраны. Он распорядился о постройке трех сторожевых башен, на севере, юге и западе, с востока замок прикрывала река. Кеннекс так же распустил часть войска застраивать земли, оставив лишь стражу, да отряд в 50 лучших воинов, разрешил заводить семьи с местными, вспомнив вдруг, что строго-настрого это раньше запрещал.       — Ты размяк, — констатировал Ричард, когда уставшие даже по вампирским меркам они, наконец-то, вернулись в замок ночевать.       — Ничего подобного, просто я обещал своим людям новый дом и дал им его. Да и свои собственные дома и семьи они будут защищать яростнее, чем чью-то чужую землю, — Кеннекс растекся по мягкому креслу в своем рабочем кабинете, цедя понемногу из кубка свежую кровь.       — Будем надеяться. А если король вдруг призовет на службу? Как ты собираешься выковыривать их из теплых супружеских постелей? — Ричард как всегда не мог обойтись без того, чтобы не высказать свои сомнения.       — Мы же вампиры, Рич. Или ты забыл? Они принесли мне присягу, даже твоя жена, — Пол на мгновение переменился в лице, но затем весело хмыкнул и прохрипел. — Даже не мечтай, приятель.       — Ты я смотрю, не торопишься к своей Саре, Рич? — Кеннекс отсалютовал другу кубком.       — Еще один вопрос и я уйду, — что-то подсказывало, что этот вопрос Джону не понравится.        — Что там за дела с парнишкой? Ты всю жизнь его в тюрьме держать вознамерился? Смотри, как бы дело бунтом не обернулось, простолюдины любят своего маленького лорда, пусть и бывшего, — вампир глянул на Джона испытующе.       — Пол, ты мне друг и я уважаю твое мнение, но тут я пожалуй разберусь сам. Договорились? Дориан — моя проблема, все будет хорошо, поверь, — в голосе вампира прорезались стальные нотки, и это означало, что разговор закончен. Ричард пожал плечами и, уже развернувшись к выходу, произнес:       — Ты говорил о новом доме для нас, так смотри, не доведи до того, чтобы мы все его потеряли, — Ричард захлопнул за собой дверь, а Кеннекс так и остался в кресле. Задумавшись, он глядел в пламя камина и стискивал кубок с остывшей кровью, пока незаметно для себя не уснул.