Сердца чудовищ

(множество лет спустя) Когда Баш вошел в комнату, Литарит что-то говорила, прикасаясь кончиками пальцев ко лбу Ноа, с той немного отстраненной нежностью, с которой все дети Вэйна общались со своими родителями. А может быть, вообще все солидоры, многие, многие поколения. Ноа молчал, и Баш в очередной раз подумал, какая же это насмешка судьбы, что к нему, старшему, время оказалось благосклоннее. Сам он, пусть и поседел первым, был еще полон сил. Для старика, по крайней мере, как наверняка шептались у него за спиной. Шептались, но в лицо еще не говорили. А вот брату так не повезло, здоровье подкосила то ли политика, то ли эта проклятая любовь к полетам, то ли черт знает что еще, и все говорили, всем было видно уже, что дни Лорда Протектора сочтены. - А Вэйн..? - Ноа даже говорил с трудом, и брата явно не заметил, а его дочь даже и не подумала сообщить о визитере. И оборачиваться тоже не думала, позволяя изучать свой профиль и чешуйки на шее. В ней не было ничего от Ронсенбергов: ни в манере держать себя, ни во внешности. Молоденькая версия Вэйна женского пола улыбнулась мимолетно, прежде чем ответить, и Баш прислонился к двери, невольно поддаваясь нахлынувшим воспоминаниям. Он, конечно, не был хорошенькой девушкой, но тоже и точно так же сидел в изголовье умирающего, гладил седые волосы и говорил что-то совершенно бессмысленное. Возможно, Латарит тоже, как он тогда, думает, как нечестно, что чужая жизнь так коротка. А может и нет. Скорее, его старую, но все еще не забытую боль мог разделить Бальфир. Они, в самом деле, бывало, выпивали вместе, хотя никогда не говорили о прошлом. Поэтому Баш не знал, что именно случилось, когда Бальфир улетел с Фран, а вернулся один. А пират не знал, и не спрашивал ни разу, о том, как рыцарь проводил все свободное время с как-то непростительно быстро стареющим псом. Берган до последнего оставался собой, только шерсть поседела и глаза помутнели и почти не видели. Тогда они больше разговаривали, и Баш вслушивался в каждое с трудом произнесенное слово. А еще честно старался не замечать странное отчуждение, с которым с ним начали говорить солидоры. И даже полуслепой Берган заметил это и то, как такая холодность огорчала его любовника. Его слова Баш помнил и сейчас. Все лишние паузы, невольные вздохи и маленький секрет Вэйна, который все змеептицы бережно скрывали от Ноа Габранта. «Все потому, что они не могут жить после смерти своей пары, - пес улыбнулся чему-то своему. - И понять этого не могут. Сердятся на себя, на тебя, но все равно не могут. А ты живи. Детей заведешь. Порода у вас, жаль будет терять, а дети хозяина - они только его, людьми не будут. Обещаешь?» И Баш обещал. Старательно стерев из памяти то, что себя пес называл порченым мясом, он бережно сохранил в памяти все то, о чем не сожалел. Много накопилось. А теперь нечеловеческая дочка его брата поправляла своему отцу одеяло и делала вид, что ничего не происходит. - Отец просил его дождаться, нужно закончить последние дела. И чтобы к приезду гостей все было готово. Дядя Ларса задерживается, видимо, прибудет с Маирит и Миллиардо, а там на свадьбу и из Розаррии гости, и леди Рилина... Конечно, я и Каир помогаем, но знаешь, каким бывает отец. Ноа только улыбнулся в ответ, куда-то мимо дочери. Видимо, он первый услышал легкие шаги за дверью. Странно, и в тоже время вполне ожидаемо, в последние годы Ноа чувствовал своего солидора не хуже, чем король воздушных пиратов своего вампира. Баша от этого молчаливого понимания каждый раз пробирало до костей, особенно когда те, как сейчас, переставали замечать окружающих. Вэйн почти влетел в комнату - походка у него осталась такой же легкой, все еще казалось, что он наступает на землю через раз - улыбнулся лежащему на постели, словно не заметил остальных. Латарит послушно отошла в сторону. Ей было проще, думал Баш, в ответ не замечать пренебрежения родителей, того, как быстро, каждый день все больше, седели волосы Вэйна, как вокруг глаз паутиной ложились морщины. Может быть, ей не жгла глаза та нежность, с которой один ее отец наклонялся к другому, крылья, шурша змеями, закрывали их ото всех, губы так близко, что даже дыхание становится одно на двоих... Старший Ронсенберг так увлекся своими, довольно горькими мыслями, что не заметил, когда племянница подхватила его под руку и вывела из комнаты. Он даже прошел несколько шагов по коридору, прежде чем осуждающе на нее глянул. - Зря мы ушли. Я хотел... - Нет, - девушка качнула головой. - Не нужно им мешать. - Не нужно мешать, не нужно говорить Ноа правду, зато нужно устраивать свадьбу, хотя надо бы готовиться к похоронам. Я совсем перестал вас понимать, Лата. Племянница ласково погладила Баша по руке, со снисхождением, которое больше подошло бы седой матушке огромного семейства. - Зачем папе думать, что он убивает любимого? Только потому, что вам, людям, сложно понять, что пусть короткая, но полная любви жизнь дороже нам, чем пустое бессмертие, - она улыбнулась. - Нужно радоваться, как сестричка радуется своей любви. Вы слышали, дядюшка, как радуется народ Ландиса ее союзу с вашим старшим сыном? Все говорят, что счастье не улетело из замка правителя, когда один Лорд-Протектор отдал меч и корону приемнику. Башу нечем было возразить, тем более, что он знал - Рамза гораздо больше осведомлен о странностях солидоров, чем Ноа или он сам. Благословение дано, приглашения разосланы, гости собираются, и народ шепчется по углам, о чем только в голову не взбредет. А Латарит продолжила, как ни в чем не бывало: - Да и зачем похороны? Окна открыты, к утру им будет принадлежать только небо... Баш не споткнулся только потому, что птица цепко держала его за руку. - И все? Латарит пожала плечами. - Разве в жизни бывает все? - спросила она и улыбнулась - чуть смущенно, слегка краснея, совсем как Ноа - и Баш улыбнулся в ответ.