Коронованный наемник

Губы Камрин дрогнули, искажаясь в полуулыбке-полугримасе. - То есть, как «убьет»?.. Зачем?.. – беспомощно пролепетала она, заливаясь фарфоровой бледностью. Трандуил нахмурился и машинально потер кончиками пальцев лоб. На белой коже остался след смолы. - Я не помню ничего подобного в свитке… Впрочем, я не читал его до конца. Гвадал, не тяни. Что там задумал Сарн? Сармагат бросил в огонь полено и сел напротив Трандуила: - Утешься, друг мой. Решение Сарна все меняет. Это не пустые посулы, я почти уверен, что завтра вся эта ужасная история останется для вас с сыном в прошлом. - Утешься? – почти выплюнул Трандуил, - Гвадал, Эру меня помилуй, я на все готов ради сына, но Сарн… Этот парень для меня не просто один из кавалеристов. Леголас любит его, как родного брата. Объясни наконец, что ему грозит? Орк вздохнул и покусал губы, борясь с желанием поежиться под больным взглядом Камрин. - Обряд исцеления вам обоим известен. Он всегда один и тот же, только последствия бывают разные. Но есть и еще один его вариант. Намного более надежный. Насколько я знаю, он всегда заканчивается одинаково. Хотя… об этом способе в летописях совсем мало упоминаний. Способ этот хорош тем, что обращаемый исцеляется наверняка. Всем прочим же он плох… Его применяют тогда, когда целитель совершенно уверен, что готов спасти проклятого любой, абсолютно любой ценой. И тогда обряд становится не боем сущностей, а сделкой. Орк, живущий в Леголасе, очень силен. Одолеть его шансы невелики. Но Сарн, эльф молодой, сильный, отважный, то есть, равный самому принцу, может предложить орку себя вместо Леголаса. Выкупить принца ценой своей бессмертной феа. Эта сделка не имеет отказа. Орк соглашается. Всегда. Камрин облизнула губы. - То есть, при этом обряде гарантированно происходит то, опасность чего и так существует? Сарн может стать Рабом Слез? Сармагат болезненно поморщился: - Не все так просто, Тугхаш. Во время обычного обряда, если орк в исцеляемом побеждает, он может потянуть за собою душу целителя, и тот тоже станет жертвой проклятия. Это ты знаешь. Но тогда сущность целителя оказывается побежденной в бою, в своем роде завоеванной. Целитель тоже пройдет мучительный процесс обращения и просто станет таким, как я, Леголас и все прочие нам подобные. Участь незавидная, но терпимая. Но сделка – совсем иное. Целитель добровольно отдает свою сущность Мелькору, продает ее за спасение проклятого. Отказаться же от чистой эльфийской души, променяв ее на изначальную тьму – это то, что люди называют «великий грех». Это грех перед Эру Илуватаром, осознанное поругание основ природы. И это не знает прощения. Для Мелькора такие эльфы бесценны. Их орочье воплощение – не более, чем временное пристанище. Назначение же у них иное. Они – будущие демоны, основа его армии, его добровольные вассалы. Потому, если целитель предлагает такой откуп, то отказа не будет. Проклятый не имеет для Мелькора никакой цены по сравнению с таким целителем. Я не знаю, много ли было таких попыток. Я вообще знаю об этом намного меньше, чем это необходимо. Знаю лишь то, что для предотвращения последствий такого обряда с собой всегда берут надежного свидетеля. Его долг – застрелить целителя сразу после обряда. Чем короче будет жизнь целителя после обращения – тем меньше он успеет посвятить себя злу и тем менее ценен будет для Мелькора. Об этом узнали не сразу, но уже много веков неукоснительно соблюдают этот закон… Все это звучит, как страшная история эпохи Перворожденных. Но это не легенды. Был один случай… Некий эльф пытался откупить свою жену. Он совершенно изнемог от горя, но очень боялся навредить ей. А потому пошел на крайнюю меру. На берегу озера, где происходило исцеление, с луком в руках стоял его брат, ожидая окончания ритуала. Обряд был произведен, а стрелок смалодушничал… Сармагат запнулся, сцепляя пальцы и ссутуливаясь. - Что было дальше? – глухо и мрачно спросил Трандуил. Орк поднял на него взгляд: - Дальше… Свидетель не выполнил своего долга. И Арда получила Азога Разрушителя. Полагаю, ты помнишь, кто это такой. О нем потом сложили много дурацких небылиц, но… у нас в клане некоторые даже знают его прежнее имя. Вот, что собирается сделать Сарн. И вот для чего ему нужен сильный и решительный помощник. Повисла тишина, прерываемая лишь прерывистым дыханием Камрин. Она съежилась в кресле, мелко дрожа, как в приступе лихорадки. Трандуил несколько секунд молчал, а потом вскочил и снова с размаху ударил в стену кулаком: - Проклятие, проклятие!!! – зарычал он, - что за чудовищный, издевательский лабиринт!!! Еще полчаса назад я был уверен, что за спасение Леголаса не существует чрезмерной цены!!! Но Эру, что за ужасная насмешка!!! Сарн… Храбрый, предприимчивый, честный парень! Готовый стать чудовищем, умереть проклятым, а спасенный им даже не узнает о его жертве!!! Неужели это справедливо? Как, Элберет Всеблагая, я посмотрю в глаза Дагорму? Как буду лгать Исилиэль, что ее единственный сын погиб в бою? К балрогам… Гвадал, необходимо их остановить!!! Всему есть предел! Есть жертвы, которые никто не вправе принимать! Ни принц, ни король, ни сам Вала!!! Резко обернувшись, король прижался к стене спиной, словно неосознанно пытался удержать рушащийся мир. - Я не могу этого постичь, Гвадал, - вдруг меняя тон, проговорил он горячо и требовательно, - Сарн эльф… Как бы ни был он предан другу и сюзерену, он все равно остается эльфом. Как может он, даже ради столь важной цели, добровольно продаваться родоначальнику тьмы? Сармагат задумчиво покачал головой: - Я думаю, он просто не знает всей подоплеки этой сделки. Все сведения об обряде, которыми он обладает, он мог прочесть только в свитке. А там о ритуале выкупа сказано лишь то, что целитель примет проклятие на себя и обратится чудовищем столь немыслимым, что должен быть немедленно предан смерти во избежание великих бед и злодеяний. Этот свиток очень стар, но это лишь копия. В первоначальном варианте о необходимости убить целителя нет ни слова. Мелькор был вовсе не заинтересован в смертях целителей. С веками, после нескольких страшных поворотов истории, случившихся после подобных сделок, стало понятно, что целителей нельзя оставлять в живых. И во все найденные копии первоначального документа были внесены соответствующие указания. Но куда именно уходят эти проданные души… Об этом в свитках не писали. Я узнал эти подробности из несусветно ветхого манускрипта, который в Магхаре хранят пуще зеницы ока уже не ведаю, с каких времен. Трандуил глухо и мучительно застонал: - Нет, Гвадал. Этого допустить нельзя. Я никогда так ясно не осознавал, что сердце может разорваться, по-настоящему, без всяких метафор. Но я не могу позволить выкупить моего сына такой страшной ценой. Леголас никогда не согласился бы на это, и он не сможет с этим жить, если каким-то непредвиденным образом узнает о пути своего исцеления. Орк поднял голову и пристально посмотрел лихолесцу в глаза: - Подумай хорошо, Трандуил. Сейчас ты потрясен и смятен всем, что узнал, но уже через час твое самообладание восстановится, и ты можешь начать рассуждать иначе. Утром ты увидишь Леголаса прежним. Несколько дней он может пробыть без сознания, но потом очнется, и этот кошмар закончится. Сарн будет погребен с воинскими почестями, провозглашен героем ирин-таурской кампании, ты по традиции вручишь Дагорму меч сына с вправленным в эфес рубином в знак особого отличия… а дальше дело только за временем. Раны заживут, память померкнет, и все вернется на круги своя. Подумай, друг мой. Подумай сейчас. Едва ли тебе представится шанс изменить решение. Трандуил ответил Сармагату таким же долгим и внимательным взглядом. - «Подумай, друг мой…», - повторил он, - как часто ты говорил мне эту фразу! От скольких ошибок уберег, сколько предотвратил безумств… Но сейчас я знаю, что делаю. Пожалуй я редко бывал настолько убежден в правильности принятого решения. Полно, Гвадал, мы теряем время. В глубине дымчато-синих зрачков что-то блеснуло. Орк кивнул и поднялся: - Будь по-твоему. Попытаемся. Кликни Таргиса, он подаст твоего коня. Ничто так не претит энергичной натуре, как бездействие. Тень страдания сбежала с лица короля, словно сдернутая невидимой рукой. Трандуил подхватил с пола сброшенный плащ, поклонился Камрин и спешно вышел, на ходу застегивая фибулу. Сармагат же обошел кресло и положил руки на плечи девушки. - Милая… - вполголоса начал орк, но та вздрогнула и охватила его пальцы на своем плече холодной рукой. - Ничего, - хрипловато проговорила она, - спешите, Сармагат. Я останусь, я буду ждать, не тревожься обо мне. Прошу тебя, сделай что-нибудь. Я уже не знаю, что правильно, что хорошо, что справедливо. Но ты знаешь… Ты всегда знаешь ответ на все вопросы. Умоляю, не дай случиться чему-то… что совсем нельзя поправить… Вождь сжал ее плечи крепче, чувствуя их мелкую дрожь. - Доверься мне, - прошептал он. Быстро и коротко поцеловал в темя и тоже двинулся к двери. - Сармагат, - порхнул ему вслед отрывистый зов, и орк обернулся, замедляя шаги. Камрин смотрела на него, в покрасневших глазах теплилось несвойственное ей беззащитное выражение: - Я люблю тебя… - почти одними губами проговорила она. Сармагат не ответил. Только сжал когтистые пальцы, словно ловя эти бесценные слова, чтоб не дать им шальными птицами ускользнуть в открытую дверь. *** Уже длинные лиловые зимние сумерки затопляли лес, и снова пошел снег, когда два варга, тяжело поводящие боками, вырвались из чащи на поляну, по всему периметру окольцованную высокой насыпью хвороста, поблескивающей брызгами смолы. Там царил полумрак, еще сильнее сгущаемый деревьями, гнущимися под тяжестью белых наметов. Монотонно и задумчиво бормотали водяные струи, бившие в каменное ложе из надколотой скалы. Сарн соскользнул наземь и ласково потрепал Стрижа между ушей. Тот для порядка предупреждающе приподнял верхнюю губу, но не огрызнулся и мирно лег на снег. Поездка далась эльфу нелегко. Хоть десятник и по праву слыл одним из лучших наездников отряда, но, приноравливаясь к аллюру непривычного скакуна, мчавшегося сквозь чащу огромными пружинистыми скачками, первые две лиги он вцеплялся в косматый загривок до ломоты в пальцах. Перед самым лицом порой мелькали низкие колючие сучья, от которых удавалось увернуться лишь чудом, с потревоженных ветвей сыпался комковатый снег, какие-то зловредные кустарники цеплялись за плащ. Но все эти неудобства показались Сарну лишь досадными мелочами, когда всего через три часа хищники вынесли седоков на уединенную поляну Плачущей Хельги. Эльф машинально потянулся, распрямляя слегка занемевшую спину, и поспешил к Йолафу. Тот тоже уже спешился и осторожно снимал со спины Подкупа бесчувственное тело Леголаса со стянутыми сыромятным ремнем запястьями. Вдвоем они уложили принца на расстеленный плащ, и Йолаф приложил пальцы к шее похищенного. - Ты не переусердствовал? Он давно без сознания, - озабоченно спросил комендант, но Сарн лишь покачал головой: - Доверься мне. Нежелательно, чтоб Леголас очнулся раньше срока. Помолчав, он задумчиво отвел со лба принца влажные пряди, открывая гротескно искаженное, дорогое лицо, и долго смотрел в знакомые и незнакомые черты, подмечая не так шипы, борозды и клыки, как горькие складки у губ и тени вокруг запавших глаз. - Как он изменился… - пробормотал эльф, а голос предательски дрогнул. Потом осторожно перевернул руку Леголаса ладонью к себе и вгляделся в узор бледных рубцов и полузаживших царапин, - откуда эти раны? - Леголас всегда терзал когтями ладони, пытаясь подавить гнев или отчаяние, - хмуро пояснил Йолаф, садясь рядом с Сарном на снег. Десятник же откинул капюшон, проверил ремни на запястьях принца и посмотрел в небо, медленно наливающееся густой чернильной синевой: - Луна взойдет не раньше, чем через два часа. У нас полно времени, дружище. Он потянулся к седельной суме, лежащей на снегу, и вынул бутылку темного стекла с затейливым орнаментом: - Давай что ли, скоротаем его с пользой. Ручаюсь, ты не пробовал такого вина. Рыцарь принял откупоренную бутылку и отпил несколько глотков. Терпкое ароматное вино слегка обожгло гортань, оставляя за собой упоительный привкус винограда, успевшего вобрать в себя солнечные лучи лихолесских холмов и горьковатую стыть первых осенних заморозков. Восхищенно покачав головой, Йолаф вернул бутылку эльфу. Тот тоже отхлебнул, посмаковал вино и на миг прикрыл глаза, блаженно вздыхая. Рыцарь почти неосознанно усмехнулся: право, нужно научиться так наслаждаться хорошим вином... А эльф снова поднял глаза к холодным искоркам звезд, медленно разгоравшимся на темнеющем небосклоне, и негромко проговорил: - С этого вина и началась наша с Леголасом дружба. Нам было по нескольку сотен лет, совсем мальчишки. Нас обоих отвергла одна девица, и сгоряча в тот же вечер мы подрались. Мелькорова плешь, какая была свирепая драка! Мы почти час махались на кулаках, как одержимые, попортили лица, насажали синяков, пальцы в кровь рассвежевали и были уверены, что между нами состоялся настоящий честный бой. Сейчас мы за десять минут изувечили бы друг друга так, что целитель сутки бы не отходил… - в голосе лихолесца все яснее звучала улыбка, - потом Леголас пригласил меня в погреба, и мы мертвецки напились вот этим самым вином. Не представляю, что устроил назавтра Леголасу государь… Я всего-то сын стременного, откуда мне было знать, что меня угощали из бочонка, специально поднятого из хранилищ аккурат к визиту владыки Элронда и его сыновей. Видел бы ты этих напыщенных индюков. Хм… а ведь я так и не успел побывать в Имладрисе… Леголас рассказывал, что там с западных отрогов гор струятся водопады, в первых лучах зари походящие на каскады расплавленного золота… Хотя знаешь, Эру с ним. Я повидал разные края и немало чудес. Озерный город Эсгарот, где дома нарядные, словно детские игрушки, а в ясные дни гладь воды похожа на полированный аквамарин. Лориэн, в котором жилища будто скроены из кружев прямо на ветвях золотых мэллорнов. Осгилиат, где куют превосходные доспехи, а девушки носят такие низкие корсажи, что только и следи, чтоб не засмотреться. Да только ничто не сравнится с Лихолесьем, с нашими чащами, где балрог ноги переломает, болотами, полными змей и неизменной слякотью каждую осень, как раз в сезон охоты… Сарн говорил и говорил. Неторопливо, с раздумчивыми паузами, словно пробуя слова на вкус. Казалось, он не обращался к Йолафу, просто сидя на берегу своей долгой и полной превратностей жизни, погружая руки в струящиеся потоки воспоминаний и отдаваясь их прихотливому бегу. Рыцарь не перебивал. Он, будто завороженный, слушал этот неспешный рассказ, не отрывая взгляда от лихолесца. Он так мало успел узнать его… Йолаф знал прежде эльфов лишь по книгам, сказаниям, балладам и привык считать их существами какого-то совершенно иного, высшего, недосягаемого порядка. Этот лихолесский воин совсем не походил на тех почти бесплотных созданий в длинных шелковых одеяниях, что были изображены на желтоватых страницах. Только не он, со своими резковатыми манерами, неприметным и местами потертым камзолом, густым загаром, мозолями от тетивы на длинных сильных пальцах, наскоро заплетенной смоляной гривой и умением вычурно и замысловато браниться. И рыцарь едва ли всерьез помнил, что Сарн тоже принадлежит к дивному племени Первых детей Эру. А сейчас шумная и суетливая столица была далеко, вместе с хлопотами, заботами, круговертью лиц, обязанностей и тревог. Темнело, запад дотлевал закатом, и несгибаемый командир эльфийского отряда словно отступил в сгустившиеся сумерки, оставив на своем месте кого-то другого, совершенно незнакомого Йолафу… … Сарн постучался к коменданту уже ночью. Пробивавшаяся из-под двери полоса света свидетельствовала, что Йолаф не спал, но показавшийся на пороге рыцарь в помятой камизе и с гусиным пером в руке весьма удивился позднему гостю. Это был недолгий разговор… Эльф не был многословен, но Йолафу и не требовалось долгих объяснений. Он понял Сарна. Понял сразу же и отчего-то совсем не удивился. Только дыхание вдруг перехватило, словно его с размаху ударили в грудь, вогнав в нее остроконечный ледяной осколок. И губы вдруг занемели, и перо сухо хрустнуло, переломившись в сжавшихся пальцах. Но Йолаф знал – он не откажет. Он не вправе отказать. Потому что перед этим отчаянным решением, этим немыслимым выбором меркнут глупые человеческие резоны. Он поедет с Сарном. Он поможет ему доставить Леголаса к Плачущей Хельге. Он будет неустанно поддерживать огонь, отгоняя хищников. А потом закусит губы так, чтоб теплые капли потекли по подбородку, задержит дыхание, натянет лук и убьет его. Убьет эльфа, который держал в руках жизнь и честь его сестры и сберег и то и другое. Эльфа, который возглавлял оборону его родного города. Эльфа, который ничего не был должен ему, но при первой же нужде протянул ему руку помощи. Убьет быстро и бестрепетно. Потому что иначе нельзя. И потому что это единственный способ отблагодарить его. Сделать то, что откажутся сделать другие. Взять на себя этот долг и научиться с этим жить… ... Розовый полукруг заката все сужался над лесом, с востока наступали, разгораясь, россыпи звезд, мелких и холодных, будто чешуйки донного льда, и их серебристый свет поднял от снежного покрова призрачно-белесое сияние . *** Когда Трандуил стремительно сбежал по крутым ступеням штаба, Таргис уже стоял внизу, держа в поводу королевского жеребца. Тот недовольно прядал ушами, свирепо фыркал и косился горячим темным глазом на варгера, переступал по снегу тонкими ногами, однако, не бунтовал. Король сухо кивнул Таргису и вскочил на коня, оправляя за спиной тяжелые складки плаща и стараясь не морщиться от пульсирующей боли в ране. Похоже, та снова начала слегка кровоточить. Варгер поклонился: - Господин выводит своего варга, милорд, прошу обождать. Почти в этот же миг жеребец Трандуила шарахнулся назад, глухо всхрапнув. Из-за скальной гряды, где помещались загоны, показался огромный хищник, на спине которого восседал орк, облаченный в глухой камзол, плотный плащ и перчатки почти до локтя. Он спрыгнул с варга и подошел к сидящему верхом лихолесцу, сделав зверю знак не двигаться. - Трандуил, путь неблизкий. Варг пойдет почти напрямик, но коню нужна тропа. Однако мешкать нельзя. Вероятно, нам придется разделиться. Король нахмурился: - Сильно ли я задержусь? - Таргис проведет тебя самой короткой тропой, какая сгодится для лошадиных копыт. Не думаю, что разница будет больше полутора часов. Трандуил потер лоб: - Полтора часа… Чертовски много. Гвадал, неужели у тебя не найдется и для меня такой клыкастой твари? Сармагат сдвинул брови: - Таргис? Вассал снова поклонился, замялся на миг: - Это очень опасно, милорд, - хмуро проговорил он, - конечно, у меня непременно найдется варг, который подпустит к себе ваше величество. Но в загонах почти четыреста хищников. Есть ли у нас время искать среди них? Тем более, что, подводя вас к каждому зверю, я не могу гарантировать, что ни один не попытается напасть на вас. Это же не охотничьи псы, милорд, не обессудьте… - Но Сарну же нашелся зверь! – подался вперед Трандуил, и в его голосе прорезалось раздражение. Однако Таргис лишь покачал головой: - Это иное дело, милорд. Сарн уехал на Стриже. Этот варг не чета прочим, он очень смышлен и нраву кроткого. Я дрессировал его специально для Тугхаш. Можно сказать, вложил в него душу. На Стриже никогда не ездил орк, он привык к всаднице людской крови, Сарна он уже знает, а потому я не удивлен, что Стриж подчинился ему. Прочие же звери – орочьи скакуны. Вы, милорд, для них чужды, и они могут почуять в вас врага. Сармагат нетерпеливо одернул плащ: - Как насчет Селевона, варга самого Леголаса? - Селевон видел принца умирающим, - Таргис поймал отчаянный взгляд лихолесца и потупился, - простите, милорд. Но Селевон с того самого дня зол и непокорен. Варги трудно переживают несчастья с хозяевами, которых сами избрали. Трандуил что-то пробормотал и зло сплюнул: - Что ж, похоже, это и правда слишком рискованно. Мне остается надеяться, друг мой, что вы справный проводник. - Таргис знает лес намного лучше, чем готов в этом сознаться, - отрезал Сармагат, - можешь положиться на него. А сейчас выслушай меня очень внимательно. У нас есть время, хотя и крайне мало. Обряд можно начать лишь при лунном свете. Если Леголаса уже и привезли к источнику, им все равно придется подождать. Мы непременно должны достичь Плачущей Хельги до темноты и остановить Сарна, поскольку прерывать начатый обряд нельзя. Неоконченный ритуал - это верная смерть для обоих, разорванная сущность намного хуже разорванной плоти. Молот прекрасный скакун, я успею в срок. Но если вдруг произойдет чудо, у твоего жеребца вырастут крылья, и ты поспеешь раньше меня – не вздумай соваться в Хельгу, до восхода луны ее воды для тебя то же, что яд. Ты ранен. Если вредоносная дневная вода источника попадет в твою рану, то наши трудности только начнутся. Ночью вода станет для тебя не опасна, зато я уже не смогу приблизиться к Хельге, наступит время орочьего проклятия. Имей в виду, никто не знает, чего ожидать от Леголаса. Сарн, наверняка, позаботился, чтоб тот был безоружен, но обращающийся орк и голыми руками способен учинить немало бед. Таргис будет наготове, на Йолафа также можешь рассчитывать, у этого паршивца отменная реакция и стальные нервы. Впрочем, пустое. Я должен успеть. Главное – держись подальше от источника. Сармагат на миг запнулся, словно припоминая, ничего ли не упустил. Потом отсек: - Что ж, встретимся на месте. Он направился к Молоту, вскочил верхом: - Будь осторожен, - мрачно добавил он, - удачи тебе. Эльф внимательно посмотрел в дымчато-синие глаза и тоже легко коснулся груди ладонью: - Спасибо. Ты тоже… береги себя. Сармагат уже разворачивал варга, когда король вдруг окликнул: - Погоди! Орк удивленно обернулся. - Прости меня, Гвадал, - твердо проговорил эльф. Сармагат секунду поколебался, а потом молча кивнул. Но Трандуил знал, что тот понял его. *** Хорек легкой рысью несся по узкой тропе. Под сенью сосен было почти темно, но зато густой шатер ветвей не дал непогодам завалить эту тропку снегом по самые варжьи бока, и королевский вороной с глухим топотом споро мчал вслед за варгом. Что говорить, конь был хорош. Но Таргис все равно любым, самым породистым скакунам предпочитал своих свирепых питомцев. Дальше так резво скакать не получится… После заснеженной прогалины, где коню так легко угодить в прячущуюся под белым покровом кроличью нору, потянется просека, что осенью была хороша и удобна, а сейчас, давно никем не хоженая, конечно, порядком завалена буреломом. Но ничего, этот отрезок не так уж длинен, а дальше снова потянутся ему одному ведомые звериные тропы, по которым этот могучий длинногривый конь непременно пройдет, пусть и не галопом. Таргис бегло оглянулся: в полутьме темный плащ короля, поблескивающий франтовской отделкой, производил жутковатое впечатление гигантского нетопыря. Губы варгера слегка дернулись: чего греха таить, ему не нравился этот разряженный, спесивый вельможа. Однако высокомерие он почитал за вполне естественное свойство коронованных особ, а посему манера лихолесского короля смотреть сквозь его скромную персону мало задевала Таргиса. Куда больше раздражали нападки остроухого венценосца на Камрин. Но и эта мысль не всколыхнула в варгере настоящей злости. Настроение вообще было преотменным, несмотря на любые грядущие передряги. В груди сидело теплое ощущение покоя, будто когтистый кот унял неукротимую возню и свернулся клубком. Господин сказал королю: «можешь на него положиться...» Это означало, что немало нагрешивший вассал прощен и вновь допущен в тесный ближний круг Сармагата. И одна эта фраза уврачевала в душе Таргиса глубокую кровоточащую рану, вернув ему веру в завтрашний день, а с ней и доброе расположение духа. Не беда… Все как-то образуется, если уж господин лично взялся за нескладную судьбу этого несчастного эльфийского принца. Таргис привык доверять Сармагату, полагаться на его мудрость и прозорливость, и перспектива пасть от руки господина страшила его намного меньше опасности быть вышвырнутым им за порог. Тропа окончилась. Широкая поляна, будто залитая в лучах заходящего солнца приторно-розовой глазурью, на миг ослепила варгера. А впереди уже снова чернел проход меж сосен, плохо различимый с открытого пространства: над некогда торной просекой нависала покосившаяся от бури сосна. - Пригнитесь, милорд, - предупредил он, и Хорек ужом всосался в просвет меж сосновых лап, а сзади промерзшие ветки зябко заскрипели, пропуская всадника. Послышалось приглушенное ругательство – не иначе, королю за ворот посыпался снег. - Будьте осторожны, ваше величество, под снегом может быть не видно препятствий, - Таргис с неудовольствием заметил, что под сенью леса стало почти темно. Как бы конь ног не покалечил… А ведь луна взойдет рано… Варгеру было совсем не по нраву, что сеньор поехал к Плачущей Хельге один, и ему отчаянно хотелось пустить Хорька крупной рысью, что за два часа покроет расстояние до источника. Но приходилось мешкать, и это еще более подогрело досаду. Но конь, почти не оступаясь, следовал за варгом. Эльф видел в темноте не хуже совы, и твердая рука всадника умело направляла поступь вороного. Еще немного, и опасное место окажется позади… А там снова тропа, а потом еще, балрог бы подрал остроухих пижонов с их никчемными скакунами… Таргис машинально сжал бока Хорька коленями, и варг чуть ускорил аллюр. Просека закончилась, напоследок выпятив из-под снега корявый ствол поваленного дерева, но вороной перемахнул через преграду, взметнув каскад снежных комьев, и нагнал варга. Всадники пронеслись по краю оврага, на дне которого топорщились еще какие-то неприглядные останки забав недавних непогод, и Таргис отклонил бег зверя вправо, где начиналась новая тропа, но тут тишину закатного леса прорезал далекий вой, яростный и горький, оборвавшийся в эхо короткого рыка. Хорек взвился на дыбы, едва не сбросив Таргиса в снег, и тоже завыл, отвечая на зов. Конь Трандуила тревожно всхрапнул, загарцевав на месте, а варгер откинул капюшон, оборачиваясь, и лихолесец увидел, как в полутьме почти по-волчьи полыхнули глаза. - Это Молот, - отрубил Таргис, - с господином несчастье. *** Снег оседал на плечи, а Рималлу казалось, что кольчуга раскалена. Косматая ветка касалась виска, покалывая кожу обледенелыми иглами, но целитель не замечал ничего, окаменев на месте и неотрывно глядя в темнеющий снежный тоннель тропы, уходящий к нагромождению высоких скал. Он знал, что все это не к добру, и очень жалел, что, уязвленный перед сюзереном, не сразу пошел за королем и самозванкой… К счастью, снегопад начался лишь сегодня утром, следы Трандуила и вероломной лгуньи ясными и четкими цепочками вились через лес, открытые взору, и Рималл успел выяснить, куда именно мерзавка повела государя. Подойти к убежищу он не смог – обоняние немедля предостерегло его, что окрестности орочьего логова кишат часовыми. Но это было и неважно. Брать штурмом неведомую цитадель все одно сущее безумие. Оставалось лишь обложить его по кругу несколькими засадами и ждать развития событий. Целитель не терял времени. Он вернулся к отряду, и еще до полудня все дороги и тропы, ведущие от логова орков, были взяты под наблюдение. … Рядом с Рималлом так же неподвижно стоял Аматир, опустив длинное древко лука к левой ноге и хмуро глядя перед собой слегка запавшими от усталости глазами. Он три дня был в пути без остановки, почти двое суток не знал отдыха в Ирин-Тауре, а в Лихолесье оставил жену на сносях, и сейчас все вокруг казалось ему враждебным и раздражающим. - Какого именно балрога мы тут ждем? – пробормотал он, опускаясь на корточки и отирая снегом лоб. Рималл взволнованно покачал головой: - Государя нет с позавчерашнего вечера. Если бы все было ладно, он уже вернулся бы, хотя бы отдать нам распоряжения. - Но принц болен, Рималл. Его величество могли задержать куда более важные дела, чем беготня к лагерю и назад, только чтоб успокоить нас. - Да что ты знаешь об этом! – огрызнулся Рималл, и глаза его горячечно заблестели, - я был здесь почти два месяца. Это захудалое местечко вовсе не то, чем кажется на первый взгляд. Это страшное место, Аматир. Тут на каждом шагу опасности, каких мы не привыкли и во хмелю воображать. Эру, я знал, что нельзя идти за этой девицей, очертя голову. Но если я что и успел понять в том мерзавце, который заправляет тут орками, так это то, что он до лишней крови не охотник. Этот ушлый ублюдок не станет убивать короля. Непременно чего позаковыристей придумает. Нужно ждать. Непременно кто-то появится – гонец или визитер. И вот тут мы не оплошаем. Аматир лишь вздохнул, натянул пониже капюшон и снова изготовился к долгому бдению. Он знал Рималла много лет, но после возвращения из Ирин-Таура этот до снобизма гордый и иногда необдуманно порывистый целитель показался ему странно и тревожно изменившимся. В Лихолесье Аматир не искал этому сложных причин, списывая перемены на выпавшие на долю Рималла испытания на реке и почитая их временными. Но сейчас, глядя в глаза соратника, он впервые задумался, что в его словах, вероятно, есть резон. Что за недобрым местом должно быть это невзрачное княжество, если из него пока вернулся лишь один член ушедшего отряда, и тот вырвался из его паутины надломленным, озлобленным и подозрительным? Это несвоевременные мысли окончательно отравили Аматиру расположение духа, и он уже почти ждал, чтоб случилось что-нибудь, что заставит их, наконец, действовать, и прервет это невыносимое ожидание на морозе. Но время шло. Солнце начало скрываться за соснами, снег все так же равнодушно кружился в безветрии леса, а тишину нарушали лишь редкие голоса птиц. И вдруг Рималл подобрался: - Слышишь? – одними губами прошептал он, и Аматир тоже насторожился. Кругом было тихо, но какой-то отдаленный звук, словно тень, эхо чьей-то стремительной поступи нарушал недавнее безмолвие. По тропе мчался какой-то крупный зверь… Не конь, лесной хищник. - Варг, - пробормотал Аматир, - с какого Моргота он бежит по прямой дороге? Они избегают открытых троп… - Это верховой варг, олух, - Рималл прижался к толстому стволу, слился с ним, приподнимая лук, - а на варгах, поверь, не пекари местные калачи на ярмарку возят. Эльфы замерли, вслушиваясь в приближающиеся звуки. И вот из-за поворота тропы в снежном коридоре появился темный силуэт. - Элберет, - выдохнул Аматир, - я не знал, что эти твари бывают так велики. По направлению к ним мчался огромный хищник. На спине его сидел всадник, плащ трепетал на необъятных плечах, за правым угадывался край ложи арбалета. - Орк, - Рималл побледнел, ноздри задрожали, как у охотничьего пса, - и чином не из рядовых. Погляди, какой плащ. И на арбалете серебряная чеканка блестит. Он-то нам и нужен… Приготовься, варг очень опасен. Два лука плавно поднялись вверх, одним движением натянулись тетивы. Всадник приблизился к засаде. Еще немного… и еще… - Готов, - шепотом отсек Аматир. Резкий двойной звон разорвал тишину просеки, и две стрелы со свистом вылетели из-за стволов навстречу зверю и его всаднику… *** Сарн встрепенулся и взглянул на Йолафа, сидящего на снегу, словно нахохленный ворон: - Прости, брат, я безобразно болтлив во хмелю, - усмехнулся он слегка смущенно и снова приложился к бутылке. Рыцарь помолчал. Поискал какие-то нужные слова. И ощутил, что больше не может выносить застрявшего внутри ледяного осколка, что сидел в нем с того самого ночного разговора. - Сарн, не надо так, - просто и безыскусно ответил он, - не храбрись и не делай вид, что ничего особенного не происходит. Я знаю, что творится сейчас в твоей душе… Хотя нет, конечно, не знаю, я не могу этого объять… Йолаф запнулся, но слова сами теснились на устах. Наверное, это были не те слова, но они рвались наружу, вытапливая проклятый ледяной осколок. Обычно это успешно делают слезы, но мятежный рыцарь не владел этим простым лекарством. Он подался вперед и продолжал с горячей и отчаянной искренностью: - Я наперечет знаю наши солдатские истины, брат. Да, смерти смотрят в глаза, а не под ноги. Да, мужчины не знают слабости. Да, долг прежде всего. Все это верно. Так верно, что уже набило оскомину и потеряло всякий смысл. Только вот что. Я не стану ни во что лезть и ни о чем расспрашивать. Я просто буду здесь. Говори о чем хочешь, вспоминай, переживай заново одно и глумись, если угодно, над другим. Ты не должен мне ничего доказывать. И уж тем более не свою силу и мужество. Только не сейчас. Только не мне. Я знаю, вероятно, ты хотел бы сейчас видеть здесь кого-то другого. Но здесь только я… и хотя я мало чем могу тебе действительно помочь, но все же, ты не один. Сарн долго молчал. Потом медленно повернулся к коменданту и улыбнулся одними губами. - Я не один… - проговорил он совсем другим тоном, - Йолаф, дружище… Наверное в чем-то ты прав. Только поверь, не нужно тебе того, что у меня сейчас на душе. Я и так взвалил на тебя тяжкое бремя, не спросив толком твоего согласия. Ведь я знал, что ты не откажешь. Не тот у тебя характер. Я эльф последние часы, брат. Отчего-то мне плевать, что мне и жить осталось с крысиный хвост. Смерти я робеть не приучен. Но прежде я с нею ладил легко. А сейчас впереди неизвестность. И мне страшно. До судорог страшно тем самым страхом, который меня учили презирать. И потому я хочу просто пить, болтать о пустяках и ни о чем не думать. Сейчас не время для драм и самокопаний. Иначе я могу поколебаться, а я не вправе. Я должен, не дрогнув, дойти до конца. Они сидели на снегу друг против друга, эльф и человек. И Йолаф вдруг с удивительной ясностью, словно со стороны увидел их обоих. Вдруг ощутил свои жалкие двадцать семь лет, седину в своих волосах, искаженное лицо и смятение во взгляде. А привычный ему иноземный кавалерист окончательно исчез, уступив место эльфу. Тому самому, из баллад и сказаний. Он был старше Йолафа в сотню раз, и в вороной гриве серебрились лишь снежинки, а с юного лица смотрели лучистые и мудрые глаза древнего существа, умеющего видеть мир так, как Йолаф не успеет научиться. Рыцарь пробормотал что-то, то ли обрывок молитвы, то ли ругательство, и залпом допил вино. - Мне тоже чертовски страшно, Сарн, - хмуро проговорил он, - страшно думать о том, как спущу тетиву, и еще в сто раз страшнее представлять, как скажу Кэмми о твоей смерти. Морготов мир… Делать тут нечего, да и сказать тоже. Но будь уверен, брат, я тебя не подведу. - Я ни на миг не сомневался, - спокойно отсек Сарн. И в этот миг, словно Валар ждали этих слов, неровный край луны показался из-за леса, озарив дальний конец поляны молочно-белым светом. Снег заискрился на ветвях, а струи Плачущей Хельги налились первыми нитями студеного серебра. Сарн медленно встал и двинулся к источнику. Ну, вот и все. Еще немного подождать, вода засияет, пронизанная слепыми лучами ночного светила, и можно будет начинать. Наконец-то. Он долго ждал этой ночи. Он шел к ней наощупь, искал и боролся. Он столько раз метался, избирая путь и страшась ошибки. Он достиг вожделенной цели и на сей раз не оплошает. Ну же, еще немного… Последние минуты ожидания самые сложные, ведь именно они так вероломно манят оглянуться назад. Туда, откуда он навсегда уйдет вслед за своим выбором. Сарн глубоко вдохнул, вбирая в легкие свежий запах ночного леса, до дрожи ощущая каждую нотку промерзшей хвои и застывшей смолы, колкие прикосновения снежинок к разгоряченному лицу, крахмальный хруст белой глазури под сапогами.. Еще вдох и еще. Распрямить спину, развернуть плечи, последний раз ощутить силу и гибкость бессмертного эльфийского тела, словно безмолвно благодаря его за справную и верную службу. Полно, ему не о чем сожалеть… Он прожил не столь уж долгую, но достойную жизнь. Он ни разу не запятнал своего имени. Он много воевал под знаменами своего короля, и каждый шрам на его теле – память о битве. Ему нечего стыдиться. И будто в ответ на эти мысли грудь сдавила боль. Прости, матушка… Тебе, а не мне придется всех горше. Ты ждала меня из стольких походов, а на сей раз не дождешься. Но Эру милосерден, он уврачует твою скорбь… Сарн сжал кулаки, ощущая, как горячий комок подкатывает к горлу. Как легко он препоручает Эру свою мать, которую в сущности сознательно приносит в жертву… Не Эру, а он в ответе за то страшное горе, что постигнет ее в ближайшие дни. Он один. Он легко и эгоистично погибнет, оставив позади бренный мир с его печалями, и его, возможно, даже назовут героем. А подлинные страдания падут на его родных… Эльф зарычал, вцепляясь в волосы. К чему эти бесполезные терзания, бессмысленные рассуждения и назойливые сомнения? Он солдат. Однажды смерть все равно настигнет его, так не лучше ли пасть ради этой важнейшей цели, чем просто затесаться безликим зернышком меж жерновов очередной войны?.. Он и так слишком много воевал. Три тысячи лет крови, стали, муштры, вина и конского топота. Сейчас он рассказывал Йолафу о своих странствиях и приключениях, и рыцарь из безвестного княжества слушал его, затаив дыхание. А если начистоту, что он видел в жизни, кроме бесконечных битв, бестолковых кутежей, охот и дозоров? Как много он не успел... Он так и не узнал настоящей любви, не надел ритуального свадебного ожерелья, не взял на руки своего первенца. Он всю жизнь разрушал, так ничего и не создав. И человек, сидящий позади него на снегу, на поверку намного богаче и мудрее его. … Йолаф не мог слышать этого внутреннего разноголосого гомона чувств. Он все так же сидел, молча глядя в спину эльфа, но почему-то был уверен, что видит каждую его мысль, будто те роились вокруг Сарна вперемешку с мягкими снежными хлопьями. Даже беглое движение блаженно опущенных век при первом глотке вина вдруг стало простым и понятным: ведь это был последний раз. Кривобокий месяц, как осколок серебряной тарелки, медленно поднимался над соснами, очерчивая неподвижную фигуру на берегу источника зыбким хрустальным сиянием. Лес затих, завороженный лунным мороком, даже отдаленное уханье совы умолкло. Только отдаленный волчий вой послышался издали. Вот эльф вскинул голову, словно сбрасывая бремя сомнений, и обернулся к Йолафу. - Пора, брат. Рыцарь поднялся с земли. Совсем недавно он тоже был тут, готовясь к обряду исцеления. Странно, но он не мог вспомнить, что чувствовал в те же минуты. Слишком отчаянно он ждал тогда солнечных лучей, чтоб оставалось время на страх и тревогу. На миг вспомнились варги, окружившие поляну, и где-то на дне души ворохнулось удивление, что лес так тих в надвигающейся ночи. А Сарн сбросил серо-зеленый плащ, тщательно затянул ремни легкой кирасы, откинул за спину волосы, заплетенные в неохватную косу. Его движения были точны и неторопливы, лицо спокойно, и Йолаф понял, что минуты последних колебаний для эльфа позади. Рыцарь положил на снег несколько связок факелов, вынул кресало и разжег первый костер неподалеку от берега. Он настойчиво стремился сосредоточиться на этих приготовлениях, чтоб успеть очистить ум от ненужных мыслей, что в решающий миг могут стать помехой его миссии. Наконец он подошел к Подкупу, лежащему в снегу на страже хозяйских пожитков, и недрогнувшей рукой поднял с земли длинный лук и колчан, полный тяжелых боевых стрел. Сарн уже стоял рядом с распростертым на плаще Леголасом, держа в руках развернутый свиток и последний раз вчитываясь в длинный текст заговора. Дочитав, он снова вложил свиток в чехол и протянул его Йолафу: - Держи, друг. В Ирин-Тауре он еще пригодится. Поднявшись с колен, эльф еще ненадолго умолк, а потом посмотрел рыцарю в глаза: - Я готов. Спасибо тебе, Йолаф. И за то, что ты сделал, и за то, что сделаешь. Не смотри на меня так хмуро, я еще не приговорен. В конце концов, кто знает, все может получиться и без крайних мер. Но если дело пойдет иначе… Пожалуйста, передай Камрин, что я искренне благодарен ей за все, что нас связало. Она удивительная девушка. Будь счастлив, ты заслуживаешь этого. Ну, а Леголас… Думаю, ты найдешь, что сказать ему. Прости меня, если сможешь, за то, что тебе предстоит. Но я знал, что на тебя я могу положиться, как ни на кого другого. И последнее. Как только все закончится – не колеблись. Стреляй, просто стреляй, не думая. Это уже буду не я, и этот выстрел будет не лишь разумным поступком, но твоим долгом перед Ардой. В этих отрывистых словах не было порядка и красноречия, что потом появляются в летописях. Но в них и не было нужды. Йолаф крепко сжал холодную ладонь эльфа, последний раз ловя лунный отблеск, полощущийся в глубине карих глаз. - Доверься мне, - коротко сказал он. Сарн склонился над Леголасом, поднимая друга с плаща, и двинулся к источнику. Йолаф сунул факел в костер и швырнул запылавший обрубок на груду хвороста. Оранжевые дорожки побежали по кругу, замыкая поляну в огненное кольцо. Рыцарь скрестил руки на груди и неотрывно смотрел, как Сарн со своей ношей входит в воду. Струи Плачущей Хельги вбирали отблески луны и костров, обращаясь в сияющие каскады. И эльф медленно шагал все глубже и глубже в закипь серебра и огня к шумящему водопаду. Камешки перекатывались под сапогами, ледяные струи впивались в тело, и вот уже совсем рядом чернела расколотая скала. Облако водяной пыли метнулось навстречу Сарну, усеяло лицо Леголаса россыпью невесомых искр, и в этот миг янтарные глаза раскрылись, обжигая десятника звериной злобой…