Коронованный наемник

- Не лезь не в свое дело, эльф! – Осберт покрепче перехватил древко топора и хмуро уставился на чужака. Он вовсе не был уверен, что решится напасть на этого надменного золотоволосого наглеца. Скорее, пожалуй, он и не решился бы… Но как же сладко было чувствовать во взмокшей руке тяжесть оружия, представляя себе каким-то потаенным, лживым краешком души, что сейчас остроухий дрогнет… Нет, он не дрогнул. Он все так же стоял напротив Осберта, спокойно глядя на него янтарно-карими глазами. Он совсем не боялся… Почему? Почему он не боялся?.. Знал, что за ним стоит князь? О нет. Плевал он на князя. Он просто привык никого и ничего не бояться. - Опусти топор, - голос эльфа был так же спокоен, как взгляд, и Осберт почувствовал, как его захлестывает, заливает, затапливает дикая ненависть. Он устал бояться всех подряд – орков, варгов, разбойников, мятежных солдат. Устал видеть в глазах жены угнездившееся там покорное отчаяние. Устал день за днем, час за часом замирать от боли, глядя на двухлетнего сынишку, привычно прикрывающего головку ручонками при любом шуме. Он тоже хотел вот так спокойно и твердо смотреть на мир глазами победителя, как этот иноземец, и безнадежное это желание сводило с ума, выжигало изнутри, оставляя лишь заполненную горькой злобой пустоту. - Мы никуда не уйдем, слышишь? Я свободный человек и сам могу защитить свою семью, я не позволю отнять у меня Мод и нашего сына, – Осберт слышал, как его голос мелко по-холопьи дрожит, и едва не зарычал от ярости. – Ну, давай!! Давай, милорд, мой новоявленный господин!!! Вели высечь меня плетьми, а семью мою силой уволочь в проклятый Тон-Гарт, где прячется наш слизняк-правитель!!! – крестьянин тяжело дышал, топор ходуном ходил в руке, у левого глаза подергивался какой-то непослушный мускул. Он знал, что за непотребную эту дерзость сейчас на него обрушится удар, и уже видел, как сжимается в кулак украшенная тонким перстнем рука… Но эльф лишь слегка склонил голову: - Почему ты так зол на меня? – этот вопрос прозвучал без всякой издевки. – Я знаю, что ты никуда не хочешь уходить из родного дома. И, будь у меня жена и сын, я сам перегрыз бы горло любому, кто попытался бы меня силой с ними разлучить. Осберт хрипло выдохнул: - Вот как? Так отчего же ты пришел сюда, будто захватчик, и выгоняешь нас с обжитого места? Эльф чуть прищурился, но на дне глаз мелькнула усталость: - Я не выгоняю вас из деревни. Вы вольны остаться, если пожелаете… Ведь ты свободный человек. И ты имеешь право силой удержать свою семью здесь, когда все уйдут. А потом посмотреть, как два десятка головорезов по очереди надругаются над твоей женой, ради забавы убьют сына, а затем, полюбовавшись, как ты воешь от боли и горя, пригвоздят тебя копьем к земле и бросят медленно умирать. Осберт замер. В его смятенном, воспаленном сознании, под пластами упрямого озлобления впервые ворохнулась мысль, что, оставшись в опустевшей деревне, они действительно обречены стать легкой добычей первой же шайки мерзавцев… А эльф медленно вытянул руку, крепко охватил древко топора и вынул его из мозолистой ладони крестьянина. - Как тебя зовут? – спросил он, отбрасывая топор в сторону. - Осбертом, плотник я. – Человек исподлобья смотрел на чужака. Оставшись без оружия, он чувствовал… почему-то он чувствовал себя спокойней. - А я Леголас, - эльф буднично кивнул и продолжил, - попытайся понять меня, Осберт. Мне не нужна ни твоя земля, ни дом, ни жена. Я пришел сюда не грабить… я пришел защищать. У нас с тобой общий враг, и тебе незачем рядить во врага и меня. Ведь мне нечего с тобой делить. Я вам не хозяин, и не пытаюсь показать свою власть. Но я не смогу помочь вам защитить вашу землю, если вы этого не захотите. Осберт молча смотрел на эльфа. Леголас. Странное имя, странные слова, странный взгляд. Он раньше ничего не знал об эльфах, кроме потешных баек, что травили по вечерам в пивной старого Вигмара. Под крепкий эль хорошо было хохотать над ними, не имеющими бород, зато вплетающими весной цветы в длинные волосы, не курящими табака, любящими танцевать в свете звезд и петь непонятные песни на тарабарском своем языке. И превесело было судачить, каковы остроухие танцоры в рукопашной драке, и с какого глотка под стол падают. А сейчас один из них стоял напротив, и все было, как в тех байках – и не знавший щетины, резко очерченный подбородок, и солнечная грива до самых лопаток, и тонкая корона, будто плетенная из серебряных нитей – да только ничего забавного в том Осберту не привиделось. Эльф меж тем шагнул ближе, и плотник снова угрюмо сдвинул густые брови. Но Леголас скрестил на груди руки: - Не там ты, Осберт, обиду ищешь. Нет ничего позорного в том, чтоб отослать жену с сыном под защиту гарнизона, а самому с оружием в руках оборонять свою землю и право жить на ней. А вот упрямо сидеть за покосившейся оградой, с воплями кидаясь наутек при виде любого олуха, вооруженного дубиной… Это, и вправду, позор. Плотник помолчал. А потом поднял голову, впервые прямо посмотрев эльфу в глаза. - Твоя правда, Дивный, - глухо проговорил он, - если обещаешь от супостатов мою семью защитить – пойду, куда прикажешь, и слова супротив не скажу. - Обещаю, - коротко отсек эльф, будто скрепил договор рукопожатием… *** Их было бесконечно много… Озлобленных, запуганных, отравленных подозрительностью и постоянным страхом. Они не верили ему, потому что никому уже не верили. Одни плакали, другие молчали, наливаясь тяжелой злобой, третьи бессмысленно смотрели ему в глаза, словно ожидая, что сейчас он произнесет некие магические слова, и все беды разрешатся сами. Леголас негодовал, кипел раздражением, но знал, что никто, кроме него, не позаботится об этих людях. Иниваэль, переложив на Леголаса бремя защиты княжества, словно разом лишился сил. Тревога и попытки удержать власть ранее, видимо, поддерживали князя. Теперь же он в одночасье обратился в старика, что преданно смотрел на эльфа, соглашаясь с каждым его словом, и Леголасу казалось порой, что князь не слушает его, находясь где-то далеко в своих тяжких мыслях и одному ему понятных воспоминаниях. И лихолесец затоптал в себе бесполезное благоразумие, заставил себя не вспоминать, что это чужая земля и чужие ему люди. Он помнил лишь, что их нельзя уберечь от гибели, не заслужив их доверия. И он не жалел сил. Он объехал все двадцать семь деревень, неустанно ища ключ к каждому из встречавшихся ему людей. Ему не нужны были задавленные террором жертвы, и он день за днем надевал железную узду на свой властный нрав. Он увещевал одних, пытаясь объяснить, что их некому защитить, кроме них самих. Он безапелляционно приказывал другим, зная, что подчас людям нужен лишь лидер, чтоб опереться на его силу и найти стержень в собственной душе. Он сжимал в ладонях дрожащие женские руки, обещая защиту и покой, брал на руки малышей, успокаивая и клянясь, что он никому не даст их обидеть. Он настежь отворил колодцы той особой силы, что тысячелетиями питает эльфийские души, заставляя противиться невзгодам и потерям, неизменно любя жизнь. Он черпал и черпал из этих бездонных источников, безоглядно делясь с задавленными ужасом и беззащитностью людьми, вливая в них тонкой струей веру в то, что их жизнь стоит дороже медного гроша. Леголас чувствовал подчас, что смертельно устал от этих туповатых, деморализованных крестьян, что не хотели бороться за жизнь, зато охотно назначали всех подряд виновниками своих бед. Тугие сети стягивали по рукам и ногам. Что за странный парадокс, быть не вправе распоряжаться судьбами людей, и в то же время быть в ответе за эти судьбы? Нет, были среди них и те, кто, ощутив лишь точку опоры, мгновенно воспрянул духом и рьяно принялся за дело. Был рыжий здоровяк Эгмунт, в считанные дни сколотивший из собственных братьев и кузенов настоящий патруль и с небывалой скоростью согнавший односельчан на строительство в указанном Леголасом месте. Были и другие, и эльф беззвучно благодарил за них насмешницу-судьбу. А ведь еще были свои собственные дружинники, которых Леголас должен был привести на родину живыми. Конечно, никто не притворялся, что не знает обычной судьбы воина, не в том, так в другом бою непременно настигающей его. Но Леголас никогда не позволял себе того, что люди называют «предполагаемыми потерями», любую смерть считая своей личной виной. Он добился своего. Три недели спустя, пять фортов уже возводились в назначенных местах, а из опустевших сел к Тон-Гарту подходили последние караваны беглецов. *** День выдался на удивление теплый, Леголас сбросил плащ, подставляя лицо скупому осеннему солнцу. Он бесконечно давно не углублялся в лес, не ходил по глухим звериным тропам, не вслушивался во вкрадчивый говор сосновых ветвей. И сейчас тоже нельзя было поддаться желанию погрузиться душой в холодное дыхание ноябрьского леса. Колонна из сорока человек, охраняемая шестерыми эльфами, шла по тропе. Почти не слышно было разговоров, даже детский плач не вспархивал над людьми, сам воздух вокруг которых потрескивал от осязаемого страха. Скрип легких тележек, нагруженных нехитрым скарбом, да топот нескольких лошадей рассеивал напряженную тишину. Леголас вел гнедого в поводу, усадив на него четверых крохотных ребятишек, еще недостаточно выносливых для долгого пути, но уже слишком тяжелых для материнских рук. Остальные эльфы тоже шли пешком, предоставив коней самым ненадежным ходокам каравана. До сего дня произошло всего два нападения разбойников. Эльфы, получившие от принца исчерпывающие указания, незамысловато перестреляли самых ретивых, остальные же, видимо, уже наслышанные о скором эльфийском суде, скрылись в лесу. …Если крестьяне сумеют не сбавить шага, Тон-Гарт должен был показаться уже к вечеру. Леголасу не хотелось разбивать лагерь, ночной лес был опасен, а женщины и дети, уже и так уставшие и напуганные, могли тяжело перенести подобную ночевку. До заката, однако, все еще было далеко, и эльф надеялся на удачу. Два часа спустя, над лесом вдали показался шпиль княжеского замка, и в колонне послышались восклицания – путь обрел некую видимую цель, и крестьяне воспряли духом. - Милорд, - услышал Леголас позади детский голос, - а это правда, что в Тагарте есть дома, поставленные один на другой? Эльф обернулся, улыбаясь белокурому малышу лет трех: - В Т о н-Г а р т е. Правда. Только их никто не ставит, будто кубики, а сразу строят один этаж на другом. - Чудеса. – Малыш сдвинул бровки с самым задумчивым видом, явно кому-то подражая. Леголас хотел еще что-то рассказать любознательному крохе, но в этот момент гнедой негромко фыркнул, и эльф насторожился: - Что-то неладно, дружище? – машинально пробормотал он коню, прислушиваясь к лесным шорохам. Лес всегда полон жизни, и настоящий боевой конь не стал бы предупреждать хозяина о приближении лисы. Эльф вскинул голову, принюхиваясь к слабому ветерку, гулявшему меж сосен. Тот донес до обоняния новый запах, но это не было зловоние плохо выделанных шкур и немытого тела, что всегда сопутствовало оркам. Однако и на смердящих крепким табаком, дымом костра и грязной одеждой разбойников это похоже не было. Запах хищников, так часто долетающий из чащ, сейчас смешивался со странным, незнакомым Леголасу духом, напоминающим человека… но не человеческим. Неважно. Это едва ли были друзья. - Внимание, приближается враг, - негромко скомандовал эльф, - взять людей в кольцо, детей укрыть среди взрослых, оружие к бою. Слегка повысив голос, он обратился к крестьянам, одновременно снимая малышей с конской спины: - Соберите детей в центр и окружите. Никакой паники, отряд наготове и даст отпор… Он не успел договорить. Раздался оглушительный вой, и четыре косматых силуэта вылетели из чащи. В толпе крестьян послышался истошный женский крик: «Варги!!!», тут же заглушенный звоном спущенных тетив, и двое хищников тяжело рухнули наземь, а из леса уже неслись новые. В мгновение ока лесная просека обернулась сущим адом. Крики женщин и детский плач, вой и рычание атакующих зверей, свист стрел и конское ржание смешались в общий хаос. Эльфы не растерялись, мгновенно оттеснив крестьян к середине тропы плотной группой, а кони лихолесцев, прекрасно понимавшие хозяев, сами встали в круг, защищая людей своими телами. Мучительно заржав, упала под тяжестью косматой туши одна из лошадей, и тут же стрела впилась варгу в горло, вырывая у зверя жуткий булькающий хрип. А вон хищник, тяжело опадая на простреленную насквозь лапу, с низким рычанием шел навстречу эльфу с пустым колчаном, и тот, бросив бесполезный лук, выхватил меч. Леголас стоял лицом к лесным зарослям, на натянутой до отказа тетиве трепетала предпоследняя стрела. Сзади уже не слышно было плача, лишь сухие всхлипы потерявших голову от ужаса женщин. - Ничего, ничего, - шептал эльф в пространство, - не бойтесь… Отобьемся… Неделями он повторял эти слова таким же испуганным людям, пока они не стали для него заклинанием. Конечно, они отобьются. Варги хорошие бойцы на равнине, в лесу же массивные тела, наделенные огромной скоростью бега, но не слишком увертливые, были отменной мишенью для стрел. Леголас знал, что в живых осталось всего несколько зверей, и те, хоть и распаленные запахом крови, уже не спешат атаковать, встретив отпор. Варги всегда были на свой лад разумными животными… Нет, варгов уже можно было не бояться. Но что же за странный запах сопутствовал зловонию звериных шкур? Кто еще, что за неведомое существо пришло сюда вместе с варгами? Почему оно не нападает, чего ждет? Этот вопрос жег эльфа изнутри, и он неустанно всматривался в чащу. И вдруг среди общего гвалта раздался крик: - Эру милосердный! Это был голос одного из эльфов, и в нем звучал неприкрытый ужас, а вопли крестьян окрасились поистине животной паникой. Леголас обернулся, и в этот же миг какое-то создание с быстротой молнии метнулось на него из чащи. Эльф инстинктивно спустил тетиву, вскидывая глаза на нового противника, и тут же отшатнулся назад, чувствуя, как ледяная рука стискивает сердце, а в горле застревает брань. Прямо навстречу скачками двигалась странная тварь. Волчья морда, оскаленная мощными клыками, имела полуразмытые очертания человеческого лица, могучие задние конечности не отличались от лап варга, однако колени на человеческий лад были направлены вперед. Передние же имели плохо развитые пальцы, уснащенные кривыми когтями. Широкая грудь совершенно человеческой формы переходила в волчий круп, а вдоль хребта косматилась рыжеватая грива. Желтые глаза с вертикальными зрачками горели неестественным, бессмысленным огоньком, края пасти подрагивали, как от жажды. Стрела Леголаса торчала у твари из плеча, но существо словно не чувствовало глубокой и болезненной раны. Эльф встряхнул головой, отгоняя липкий страх, и выхватил последнюю стрелу. Так вот на кого предназначались ужасные копья мятежников… Только кто это? Оборотень? Нет, те совсем другие. Это же гротескное создание походило на отвратительную ошибку природы, а не на таинственное племя оборотней, некогда, по преданиям, жившее в лесах близ Эребора. Тварь снова скакнула вперед и издала утробный вой, эльф прицелился и спустил тетиву. Сухо свистнув, стрела вонзилась в левый глаз существа, то выгнулось, яростно взвыв, и рухнуло наземь. Леголас перевел дыхание, огляделся. Тварь была не одна, вокруг бушевала паника, ржали перепуганные лошади, где-то неподалеку громыхали отрывистые эльфийские ругательства – судя по ритму брани, сквернослов остервенело тыкал в противника мечом. - Эти нежити почти неуязвимы! – крикнул Леголас, в надежде, что прочие услышат его, - цельтесь в глаза! Он отчаянно осматривался – там, в двух шагах, кипел бой, там нужна была его помощь, но он боялся оставить свой пост. Кто знает, не прятались ли в чаще новые чудовища? Но в этот миг шум на просеке достиг апогея, и общий хаос разорвал оглушительный вопль боли. Одна из тварей пробилась в кольцо. Больше не было времени на размышления. Леголас выхватил меч и рванулся на шум. Там, среди толпы, бился на земле живой клубок тел. Среди взметающейся хвои и мокрых комьев земли мелькала то косматая спина, то эльфийская кираса, то еще что-то, окровавленное и растерзанное. Не разбираясь, Леголас вклинился в свалку, нанося слепой удар в массу черной шерсти. Тварь щелкнула зубами, вскидываясь на задние лапы, а на земле остался лучник Рималл, с мечом в разодранной руке, прикрывающий собой неподвижно лежащую женщину. Леголас не дал твари опомниться и снова замахнулся мечом. Сейчас важно было отвлечь существо от людей. А нежить рявкнула, разметывая кровавые брызги, и вдруг бросилась наутек. Принц не рассуждал. Он знал лишь, что это создание нельзя отпускать живьем, что оно вернется, и кто знает, не приведет ли с собой других. Молниеносно взлетев на коня, он обернулся, крикнув: - Продолжайте путь, не теряйте времени! Дорога свободна! А затем хлопнул коня по взмокшей шее и понесся вскачь вглубь леса. Существо неслось вперед, прошивая землю длинными кровавыми стежками, и Леголас был уверен, что оно не убежит далеко. Любое живое существо, потеряв кровь, неминуемо ослабеет. Лес мелькал мимо, и эльф благодарил судьбу, что это не его родное Лихолесье, в густых чащобах которого не всегда продерется и пеший. Он уже не знал, куда завела его странная тварь, но эльф никогда не заблудится в лесу, а потому Леголас без оглядки гнал коня. Да, тварь устала бежать. Но, вместо того, чтоб остановиться, она резко развернулась, взметывая землю когтями, и грудь в грудь ринулась на скачущего коня, оскаливая клыки. Гнедой бешено захрипел, осаживаясь и вставая на дыбы, а тварь метнулась в сторону, с невероятной силой ударив гнедого грудью в бок, и конь упал. Вовремя соскочив с падающего скакуна, Леголас ринулся твари наперерез, не давая вцепиться в горло гнедому. Чудовище тоже встало на дыбы, на миг став невероятно похожим на безобразного, клыкастого человека, и бросилось на эльфа. Тот отпрянул в сторону, по самую рукоять топя меч в плоти полузверя. Кровь брызнула на траву, выплюнутая прошедшим насквозь лезвием, а тварь, яростно взвыв, обрушилась на эльфа, подминая под себя. Леголас выпустил из руки застрявший в теле хищника меч, подставил жадным клыкам прикрытое кожаной кирасой плечо. В правом сапоге был кинжал, добраться бы до него… Тварь остервенело рычала, щелкая зубами у самого лица, лапы с дьявольской силой рыли землю, пытаясь поразить бьющегося, уворачивающегося эльфа. Вот сейчас… Леголас улучил момент и резко ударил полузверя в нос левой наручью, украшенной чеканным королевским гербом из серебра. Тварь опешила на миг, а эльф извернулся, и пальцы нырнули за голенище. Всего секунды хватило, что вырвать из сапога узкий клинок. Чудовище снова оскалило клыки, лихолесец же замахнулся, вкладывая в удар всю силу и гибкость искушенного в боях тела, и вонзил кинжал под левую лапу. Тварь взметнулась над лежащим эльфом, обливая кровью кирасу и камзол, снова обрушилась на обидчика, терзая когтями, пытаясь добраться до живой плоти. Леголас метался под обезумевшим хищником, уворачиваясь от когтей и клыков. Эру милосердный, неужели у них нет даже сердца? С треском лопнули два ремешка на кирасе, и Леголас почувствовал, как когти впиваются в живот. «Выходит, это конец?» - мелькнула никчемная мыслишка, и эльф с яростью отчаяния вцепился твари в нос, пригибая безобразную морду к себе, и из последних сил погрузил лезвие кинжала в желтый, налитый кровью глаз… *** Сознание вернулось уже на закате. В подлеске сгустились тени, верхушки сосен багровели в последних солнечных лучах. Леголас разомкнул глаза, чувствуя, как у самого уха встревоженно фыркает конь. Тяжелая туша по-прежнему придавливала эльфа к земле, и лихолесец стиснул зубы, пытаясь столкнуть с себя труп полузверя. Голова вибрировала густой болью, а в живот, казалось, вогнали разом несколько гвоздей. - Мелькорову душу… - пробормотал принц. Превозмогая адскую боль, он медленно сдвинул тело твари, с усилием вытаскивая из-под нее ноги, и, пошатываясь, встал на колени. Превосходно, господа… Дело к ночи, а он даже не знает, где сейчас находится. Однако Леголас умел быстро восстанавливать присутствие духа. Он остался жив, а значит, все прочее уже преодолимо. Сейчас необходимо найти воды, перевязать раны, а верный скакун непременно отыщет дорогу в Тон-Гарт. Потянувшись к трупу страшного создания, эльф с трудом выдернул меч, брезгливо обтер лезвие о шкуру твари. Обхватив гнедого за шею, Леголас медленно поднялся на ноги. Поморщился от боли, прикасаясь к ранам на животе. Похоже, прилипшее сукно камзола остановило кровь. - Вода, дружище, - прошептал он коню, - нам нужна вода. Медленно взгромоздившись на гнедого, эльф принюхался. Здесь непременно должен быть ручей, даже человек, выросший в лесу, не ошибся бы в таком вопросе. Тронув конские бока коленями, Леголас двинулся сквозь лес, полагаясь на собственное чутье и инстинкт коня. Много разъезжая по Ирин-Тауру в последние недели, он не бывал в этой части леса. Отчего-то, она не была заселена. Уже скрылось солнце, и воздух налился синевой. Леголас чувствовал, что силы стремительно покидают его. В голове шумело от кровопотери, мысли путались, и эльф опасался потерять сознание снова. Но Эру спохватился, вспомнив о лихолесце. Сорок минут спустя, гнедой вышел на поляну, где в россыпи камней бормотал прозрачный ручей, струящийся из причудливо нагроможденных, замшелых валунов в углубление, выбитое в камне усердными водяными струями. Леголас тяжело соскользнул с конской спины и опустился на колени, зачерпывая воду. Уже через двадцать минут эльф воспрянул духом. Жажда была утолена, в голове немного прояснилось, да и с грехом пополам перевязанные разорванной туникой уродливые следы когтей уже не перехлестывали дыхание раскаленной болью. Леголас поднялся с земли, впервые оглядев поляну. Несколько приземистых деревьев, там и сям украшенных поздними ярко-алыми цветами, склонялись над ручьем. Дно его было усыпано круглыми камешками, покрытыми темным налетом скупой водяной растительности. Отчего-то Леголас не помнил этого ручья на карте. Хотя незаселенные участки леса, признаться, мало его интересовали в Ирин-Тауре. - Ну, приятель, пора искать обратный путь. – Леголас потрепал коня по холке, и снова, мучительно закусывая губы, сел верхом, проводя пальцами по рукояти меча. На лес спускалась ночь, волки пробовали голоса, где-то ухнул филин. Одинокий всадник покинул поляну, снова углубляясь в негостеприимную темноту. *** Эрсилия не находила себе места. Прибывший в Тон-Гарт час тому назад караван принес ужасающие новости, и город, после прибытия эльфов, вздохнувший, было, свободнее, снова затрепетал. Весть о неизвестных прежде страшных обитателях лесов всколыхнула множество домыслов, породивших еще больший ужас. И, хоть благодаря самоотверженной отваге лихолесцев, происшествие в лесу обошлось без жертв, принц Леголас так и не вернулся… Уже давно сгустилась глухая ночная тьма, звезды тускло поблескивали сквозь рваную кисею облаков, поднялся ветер. А лихолесского принца не было, и Эрсилия, которой доложили, что Леголас умчался за раненым оборотнем, гнала мысли о том, что погоня эта могла стать роковой для эльфа. Князь, выслушавший донесение о пропаже лихолесского посла, мрачно сдвинул брови: - С рассветом выслать поисковой отряд. – С этими словами, сгорбившись, он отошел к окну и молча вперился в ночь. Беглецов быстро разместили в Тон-Гарте – горожане охотно принимали в своих домах селян, среди которых почти у всех была родня, да и Ирин-Таур не мог похвалиться особой густотой населения. Многие женщины помоложе и не имевшие детей присоединились к мужчинам в фортах. Опустевшие после ухода большей части гарнизона воинские квартиры тоже могли вместить вновь прибывших. Уже перевязаны были раны той лесной битвы, пересказаны по нескольку раз подробности. Тон-Гарт начинал затихать, гасли светильники в окнах, все меньше прохожих освещали фонарями и факелами улицы. А Эрсилия в меховом плаще стояла на смотровой площадке дозорной башни, бессмысленно вглядываясь в ночной мрак. Ей некого было даже послать на розыски. Жалкие остатки гарнизона состояли не из тех бойцов, от кого была бы польза в ночных поисках. Эльфы же получили от командира строгий приказ не покидать постов ни при каких обстоятельствах, и хмурыми тенями скользили по крепостным галереям, даже не разговаривая между собой. …Безлунная ночь всегда обманчива. Силуэты ветвей и зыбкие тени облаков порой слагают самые причудливые образы для уставшего глаза. А потому Эрсилия, поглощенная своим бдением, не сразу заметила возникшую у ворот суматоху. Но, лишь увидев, что алебардщики отмыкают ночные засовы, она опрометью бросилась вниз. Когда часовые открыли двери замка, княжна лишь увидела, как слуга и двое солдат снимают с конской спины безжизненную фигуру в расстегнутой кирасе, а кто-то уже громогласно звал лекаря и требовал огня… …Он был жив. Это все, что сказал ей лекарь, отводя глаза и покачивая седой головой. Но эльфы не расстаются с жизнью так просто, Эрсилия знала это. Гневно отметя дурацкий лепет слуги о приличиях, она сидела на низкой скамье у постели лихолесца, бессознательно теребя край сюрко. Кирасу уже сняли, камзол попросту разрезали, и лекарь спорыми движениями снимал с неподвижного эльфа наскоро наложенную, пропитанную запекшейся кровью повязку, еще утром бывшую туникой. Прожив всю жизнь в этом затерянном уголке Средиземья, Эрсилия немало повидала на коротком своем веку. А потому, при виде четырех глубоких кровавых борозд с воспаленными краями, по диагонали пересекающих мускулы живота, она лишь молча опустилась на колени у кровати и протянула лекарю бадейку с вымоченным в холодной воде полотном. Лекарь споро смыл кровь, обнажив вновь начавшие кровоточить рваные раны. Эрсилия машинально следила за сухими руками врача, бестрепетно прокалывавшими загорелую кожу кривой иглой. Тот знал свое дело. Зашив сочащиеся кровью полосы, он поднял на княжну блекло-голубые глаза: - Что ж, плохи дела. Однако благодарение Эру, что не все ремни на кирасе лопнули. Доберись зверь до незащищенного тела – распорол бы до самого нутра, и тут уж не видать бы их высочеству бела дня, еще в лесу бы отошел, и смерть та была бы нелегка. Крови потерял принц превельми много, есть и еще раны поменьше, ребро, не иначе, треснуло, вся спина в ушибах, словом, досталось милорду Леголасу. Теперь на эльфийскую натуру вся надежда, моя княжна. Да присмотр нужен, как бы жар не одолел, заражение, стало быть. Эрсилия кивнула, не отрывая глаз от эльфа: - Я останусь с принцем, не тревожьтесь. Лекарь молча вгляделся в восковое лицо эльфа, поклонился княжне и бесшумно вышел. Оставшись одна, Эрсилия поднялась со скамьи и пересела на кровать, склоняясь к лихолесцу, словно желая услышать его дыхание. Ее лицо было бледно, губы подрагивали, она вдруг огляделась, будто боясь, что чьи-то любопытные глаза смотрят на нее исподтишка. Медленно протянув руку, она несмело провела пальцами по спутанным волосам, разметавшимся по подушке. Вдруг, нащупав что-то, осторожные пальцы поворошили золотистые пряди, высвобождая из них застрявший ярко-алый, уже увядший цветок. Эрсилия посмотрела на съежившиеся лепестки, затем резко смяла цветок, закрывая глаза, и по щекам побежали слезы. А княжна снова подалась вперед и невесомо провела ладонью по гладкому лбу эльфа, все еще увенчанному лихолесской короной, по загорелой щеке, по шее, спускаясь на ключицу, перечеркнутую старым шрамом. Хрупкая девичья ладонь застыла на миг, а потом с той же трепетной нежностью скользнула по широкой груди, стараясь не задеть повязку. Поколебавшись еще мгновение, Эрсилия потянулась к лихолесцу второй рукой, замирая, очертила контур гордых губ и прокралась к плечу, носящему неизменный след колчанного ремня. Увлеченная своей запретной лаской, княжна не заметила, как дрогнули темные ресницы. Тонкие пальцы девушки едва ощутимо пробежали по рельефу мышц плеча, достигнув светлого рубца от стрелы, когда хриплый шепот прошелестел: - Леди Эр… силия? Что… вы делаете?