Коронованный наемник

Откуда-то доносилось приглушенное бормотание воды, но дикий камень стен был безупречно сух, хотя и обжигал ладонь ледяным холодом. Широкие ступени, освещенные редкими факелами, вели вниз. - Библиотеку оборудовал один из сыновей Бервира, - князь, подобрав полы длинного кафтана, осторожно шагал вниз, - будьте осторожны, принц, этой лестнице сотни лет, она отполирована ногами так, что некоторые повороты очень скользки. Конечно, есть и более уютный зал рядом с моим кабинетом. Но здесь хранятся самые ценные и древние документы, ведь здесь маловероятен пожар. Лестница привела к извилистому коридору. Там и сям стены причудливыми выступами выдавались вперед, видимо, не везде скальную породу можно было вырубить. Леголас отстал от князя, с любопытством оглядывая причудливые прожилки в монолитном массиве стен, а Иниваэль уже гремел ключами где-то шагах в тридцати впереди. Массивная решетка с гулким лязгом поднялась, пропуская князя и торопливо нагнавшего его лихолесца к двустворчатой двери. За дверью обнаружился небольшой круглый зал с единственным грубым столом в середине. Стены напоминали соты, в каждой ячейке которых лежал отдельный свиток, облаченный в плотную телячью кожу. Иниваэль зажег на столе два глиняных светильника, и в холодном воздухе распространился едкий запах нефти. - Садитесь, Леголас. Сейчас я достану вам нужные записи. Очевидно, князь сам изучал документы долго и кропотливо, поскольку, ни минуты не разыскивая, вынул из ячейки потертый кожаный чехол, бережно развязал тугие шнуры и извлек пожелтевший свиток, исписанный убористыми, рыжеватыми буквицами. - Извольте, принц. Воевода Бервир оставил множество письменных трудов, частью писанных им собственноручно, частью – его соратниками и сыновьями. Здесь же описано открытие им источников и их свойств. Иниваэль положил свиток на стол, проведя по нему пальцами с нескрываемым благоговением. - Вам угодно, чтоб я оставил вас одного, покуда вы будете изучать этот труд? Или же вам нужна моя помощь? Леголас улыбнулся – князь подчас становился суетлив, что не вязалось с его сединами и тяжелым плащом. - Не утруждайтесь, ваше сиятельство. Если я чего-то не уразумею, я не премину обратиться за вашими разъяснениями. Но я предпочел бы начать в одиночку, чтоб сосредоточиться. Иниваэль лишь молча поклонился. Уже подходя к двери, он обернулся: - Если озябнете – поднимайтесь и велите подать вам вина и горячей еды. Поверьте, эти камни способны высосать тепло по капле, а вы и не почувствуете. Все решетки открыты, а вот здесь, - Иниваэль указал на маленький гонг, висящий у двери, - небольшая страховка. Не все чувствуют себя уютно под землей. Я полагаю, эльфы еще менее жалуют пещеры, чем мы, люди. Легкий удар будет немедленно услышан часовым наверху. Леголас прижал руку к груди и признательно кивнул. Право, ненавязчивый такт и предусмотрительность князя все более вызывали симпатию. Оставшись в одиночестве, эльф осторожно развернул свиток. Старинный документ, как оказалось, был так же писан на тонко выделанной коже. Несколько минут Леголас вглядывался в непривычное начертание выцветших букв, стараясь приноровиться к почерку и подчас незнакомым речевым оборотам. Вскоре лихолесец принялся за чтение, неторопливо вдумываясь, перечитывая строку за строкой. «Увы мне, грешному и недостойному слуге единого Эру Илуватара! В горьком ослеплении я клял жестокую судьбу, лишившую меня отчизны, того не ведая, что не казним был, а насупротив ведом всеблагою десницею Его. Три месяца назад, здесь, в диком и неприветном краю, что назван мною Ирин-Таур, узрел я милостию единого Отца превеликую небывальщину. Во чреве скал, на которых мы с верным моими соратниками воздвигли наш первый приют, искал я сухую пещеру, дабы укрыть от разложения добытую дичь. Дважды обошел я скальный лабиринт, и лишь коридоры ветвились передо мной, будто путь мой лежал сквозь гигантский каравай. Вдругорядь же пошел я иною дорогою, где явились мне во красе и невиданном величии пещеры, стены коих изукрашены дивными орнаментами, писанными не рукою живописца, но просвещенной дланью ученого мужа. Увы, науками я пренебрегал, посвятив себя делам военным, а посему не ведаю, чьим наречием начертаны знаки на стенах. В пещерах же, что простерлись цепью, всего числом в шесть гротов, стояли озера ослепительной красы. Воды их цветом сравнимы были с аквамаринами, что девы нуменорские столь преискусно вплетают в косы. Дно же озер усыпано было кристаллами, размером с детский кулачок, прозрачными, будто лед, что застыл зимою в колодце, покрытом загубленными первым морозом, еще зелеными листьями. Дети мои, заклинаю вас отцовским повелением, не поступать столь опрометчиво, сколь я поступил в изумлении. Но я пал на колени, едва не уронив факел, и пил из озера, словно томим был трехдневной жаждою. Испив воды вволю, я испугался, не губительны ли сии воды для живого существа, но время шло, и я, по-прежнему полный сил, двинулся в обратный путь…» Леголас не замечал, как минуты бесшумно осыпались в тишину подземелья. Он бережно и трепетно разматывал далее и далее поскрипывающий старинным тиснением документ, стараясь не повредить покрытых мелкими трещинами швов, где малые свитки крепились один к другому, образуя один целый. Дневник подробно и обстоятельно излагал свойства вод источников и применение, найденное им воеводой и его приближенными. Воды сии превосходно врачевали раны от оружия и звериных клыков, способствовали лучшему пищеварению и, испитые накануне битвы, придавали храбрости, не хуже вина. Новый абзац, украшенный витиеватой заглавной буквой, заставил Леголаса встрепенуться. «Однако, среди премногих чудесных свойств, главным в источниках я почитаю дивную волшбу, что дает надежную и необоримую защиту от Темного народа, прозываемого во Средиземье «орками». Силой этой обладают, однако же, не сами воды, а зеленые кристаллы, что покоятся на дне ключей. Покуда бестревожно лежат они во тьме пещер, кристаллы сии не более чудесны, чем простые самоцветы, каких немало в лавках. Но, будучи вынесены на поверхность земли и хотя бы единожды озарены лунным светом, кристаллы пробуждаются к жизни. Их надобно опустить в воду колодца али ручья, и вода сия становится для орков истинным проклятием. Орк более не посмеет перейти сего ручья, опасаясь замочить ноги, а колодец станет для него чашей смерти. Брызнутая на орочью плоть, она пробуждает в нем безумие, ужасней коего не видели под звездами Арды. И сия слепая, необузданная ярость направлена всегда и неизменно на самого себя и себе подобных. Ежели окропить бадьей сей воды двоих орков – они позабудут обо всех, хоть бы враги безоружными стояли вкруг них, и будут биться, покуда один не падет, второй же немедля пронзит свое сердце, али бросится прямиком с крепостной стены. Сие безумие не знает предела, мать умертвит свое дитя, а жених – невесту, ни родства, ни дружбы не ведает тот орк, что познал страшную силу кристалла. Но внемлите, дети мои и верные мои соратники! Сила сия огромна, и распоряжаться ею надобно осторожно, помня, что Средиземье испокон веков было населено разными расами, и все они имеют…» Снова скрипнул шов, и Леголас медленно обнажил следующий виток документа: «…право на жизнь вечную и благословенную. А посему, остерегайтесь силы кристаллов и помните, что свет лучезарного Анора не всем несет тепло и счастие. Я завещаю вам, драгоценные мои сыновья и добрые мои соратники, сие напутствие, дабы вы с честью несли груз великого дара, сокрытого в сердце нашей новой родины, и не запятнали ни дланей, ни взоров, ни сердец своих прегнусным злом, что способна причинить эта могучая сила в руках небрежных и беспечных.» …Леголас дочитал, но продолжал сидеть, не двигаясь, погруженный в раздумья. Право, в прежние времена люди были совсем иными. Эльфы мало изменились за прошедшие тысячелетия, воевода Бервир же принадлежал к особому племени, видимо, уже выродившихся смертных. Признавать за орочьей мразью право на «жизнь вечную и благословенную»… Или же орки изменились за прошедшие эпохи? А может, Бервир просто умел иначе смотреть на другие расы, не выбирая из мешка племен отдельные зерна, чтоб затем назвать их отборными? Удивительно… Сам лихолесец привык смотреть на орков, как на бесспорное и несомненное зло, подлежащее уничтожению. У него были на то причины, одна лишь Война Колец, лишь недавно отгремевшая в Средиземье, показала Темный народ во всем леденящем ужасе своей сути. Но кто знает… Впервые Леголасу пришло в голову, что для орочьих вдов он сам был таким же бездушным, кровавым убийцей, как орки для семей павших эльфов и людей. Но кто ж знал, что орки тоже имеют семьи… Для Леголаса они просто плодились из недр Мордора, как сорная трава. Вот уж поистине, «не всем свет лучезарного Анора несет счастие». С этой философской мыслью, эльф потер ладони и вдруг обнаружил, что они совершенно закоченели. Пора было покидать библиотеку, а уж размышлять можно было не хуже и наверху. Вернув свиток на место, Леголас приметил ячейку, на случай, что ему снова понадобится перечитать документ, и через минуту уже широко шагал по коридору к лестнице. Только сейчас он ощутил, как замерз, и на ум пришли слова Иниваэля об ужине и вине. Что ж, ужинать лучше в трапезной, за общим столом завсегда веселей. Тем более, что Леголас не любил надолго оставлять своих дружинников, подспудно острее ощущая ответственность за отряд на чужой земле. А вот вино не повредило б и сейчас… Распоряжаться чужими слугами Леголас не любил, а потому незатейливо отправился на поиски замковой кухни. Если кто не знает, именно это помещение легче всего сыскать в любом замке, уж поверьте мне на слово. Прачка может не знать, где оружейная, конюх не имеет понятия о бельевой, а уж где готовится еда – об этом знает каждый. Кухня отыскалась без затруднений. Круглолицая кухарка, увидев знатного гостя, уронила черпак, а на учтивую просьбу подать вина зарделась, будто маков цвет. - Сию секунду, милорд…Извольте обождать самую малость, я бегом… Самого лучшего… Шелестя юбками, девушка понеслась куда-то, звеня ключами. Леголас с невольной улыбкой посмотрел ей вслед и принялся рассеянно оглядывать устрашающих масштабов арсенал утвари, висящей на стенах и большей частью незнакомой лихолесцу. - Эвона как! – вдруг раздался за спиной эльфа хрипловатый, надтреснутый голос, - гостю высокому завсегда пожалуйста, а старому Эрмсу шиш! Ваше сиятельное высочество! Не угостите ли старика? В этом храме скупердяйства от жажды помереть дадут и не упомнят! Леголас обернулся и обнаружил за широким, заваленным овощами и зеленью столом, сухого костистого старика в кирасе, с красноватым носом ценителя доброй лозы и маленькими, по-птичьи ясными глазами. А сбоку меж тем уже дробно стучали башмаки кухарки: - Ужо тебе, старый хрыч! – залопотала она, косясь на Леголаса умоляющим взором. – Чай, не грум, принц иноземный, чего выпивку клянчишь?! Гляди, нажалуюсь хозяйке! - Полно, красавица, - эльф добродушно усмехнулся, - мне самому в отраду старого солдата угостить, не серчай. - Во, видала, Марджи? Это тебе настоящий государь! – Эрмс многозначительно воздел кверху крючковатый палец. Кухарка же поставила на стол кувшин с вином, поправила чепец и умильно взглянула на лихолесца. – Извольте, милорд. Если чего откушать пожелаете – я туточки, только кликните. - Благодарю, Марджи, - эльф сел напротив Эрмса и наполнил кубки. - Будьте здравы, милорд, - солдат осушил кубок, крякнул и отер усы, - сущий нектар! Леголас улыбнулся… …Король Трандуил всегда умел устанавливать ту безупречную дистанцию меж собой и слугами, что отгораживала его от дворцовой челяди бездонной пропастью благоговения и почтительного трепета. Не то было с Леголасом. Прислуга и охрана обожала его за веселый нрав и нечванливость. Для принца было в порядке вещей лично залечить обожженную руку судомойки, прислать на конюшню корзину с угощением, прослышав о рождении у егеря дочери, и обрушить шквал громов и молний на голову слуги, излишне охочего до флирта. Король кипел, снова застав кронпринца на кухне, хохочущего над скабрезными шутками повара. Но зато Леголас пользовался безграничной преданностью прислуги и всегда был в курсе абсолютно всех дворцовых сплетен и новостей. А посему и сейчас принц точно знал, что подвыпивший вояка наверняка снабдит его куда более важными сведениями о секретах Ирин-Таура, нежели осмотрительный Иниваэль. Снова налив вина, Леголас поднял кубок: - Твое здоровье, любезный Эрмс. Верные люди, подобные тебе, особенно важны в смутное время, когда воины предают сюзерена, бросая отчизну на растерзание врагам. Эрмс долгими глотками цедил вино, гулко пыхтя. Затем грохнул массивной ножкой кубка о столешницу: - Не иначе, вы это о Йолафе, милорд… Так куда мне-то…ик, прощения прошу…до него, стервеца…Э-эх, ваше высочество, ничего-то вы о нем не знаете. А кабы знали… - Старик помолчал, угрюмо глядя в кубок, и вдруг стукнул по столу кулаком. – Вам, принц, того… знать потребно, на кого управу ищете. Расскажу, и сами посудите, кто да каков. Госпожа-то наша, леди Эрсилия… По нраву она вам, а, милорд? Слушайте… - Эрмс долил в кубки вина и потер ладонью загорелый лоб. - Пятнадцати лет отроду леди Эрсилия, горлица наша чистая, зело до Йолафа интерес заимела. А он того, знал-то, что князь ему за это кой-чего поотрывает… Не смотрел на княжну, хмурился. Да она, бедняжка, будто от хвори сохла, глядеть жалостно. А у Йолафа-то сестрица была, Эрсилии нашей ровесница, Камрин ее звали. И вот, поди ж ты, сдружились девицы, да стали вместе на прогулки ездить, да шептаться по уголкам. Эрсилия строгая нравом была, нежная, а Камрин… Не чтоб вовсе оторва, но строптива и упряма. А тут аккурат орочьи набеги начались, да варги налетать на путников стали – беда, Эру упаси! Йолаф вкупе с отрядом на заставы отбыл, границы сторожить. И прознал наш князь, что девы-то не за одними цветочками по лесам скачут. Он запретил – а они, ослушницы, все за свое! Смекаете, принц? – Эрмс прищурил один глаз, дождался, пока Леголас заинтересованно подастся вперед, и хлопнул в ладоши, - на свидания Эрсилия к Йолафу ездила! Добилась-таки этой… слово-то… а, взаимности. А Камрин навроде наперсницы была, блюла любовь их многогрешную. И что ж? Как ни бушевал князь, а Эрсилия денек-другой выждала, кому из слуг пригрозила, кому монетку пожаловала – и снова к соколу помчалась. Ох, горюшко… Эрмс закашлялся, отхлебнул из кубка и продолжил: - Орки на девиц напали. Йолаф со своими солдатами подоспел. Княжну отбил у супостатов. А сестрицу-то не сумел. Похитили Камрин орки, а через три дня поисков нашли солдаты обрывки платья, камизу, всю окровавленную, волос несколько прядей да кострище, а в нем останки. Ох, Йолаф убивался! Плакал, молил князя дозволить ему найти тех нежитей, да отомстить за сестру. Не дал князь согласия. Да пригрозил, что за самовольный отъезд из княжества его изгонит, как бунтаря и смутьяна. Йолаф на то разъярился, да и ляпнул, мол, за такое отомстит он князю в свой час. Князь удила закусил, Йолафа плетьми на конюшне поучили, а Эрсилию от греха подальше с матерью в Итилиэн услали. Два года горлицы дома не было. А в начале прошлой весны вернуться они решили. Да не в добрый час… На отряд, что сопровождал княгиню с дочерью, варги набросились. Уже, почитай, дома, у родного порога. Всех перегрызли, и княгиню не пощадили. Одна Эрсилия чудом уцелела, а все Йолаф неугомонный. Поехал он, стало быть, зазнобушку-то встретить, запаздывали они с прибытием. Да нашел одну поляну, трупами усеянную. А княжна, вишь, умна, на дереве схоронилась. Йолаф ее в отчий дом привез. Долго князь с горя хворал. А Эрсилия, по матери скорбя, Йолафу отказала. Дескать, все беды от любви нашей приключились, и Камрин через наш грех погибла, и маменька моя. Зело тут Йолаф осерчал. И неблагодарной княжну честил, и вертихвосткой. А через два дня собрал солдат – и вон подался. Сказал, не бывать ему там, где в душу плюнули. Вот, принц, чудеса-то наши пречудесные… Эрмс замолчал, а потом придвинул к себе кувшин, на дне которого плескались остатки вина. Поднял на Леголаса покрасневшие глаза: - Вы, принц, простите меня, дурня старого. Да только все равно вам доложат. Лучше от меня узнайте, чем от прачки какой пустоголовой. Князь-то позор обнажать не схочет, а я считаю, надобно вам ведать. Наша княжна – девица благородная. С тех самых пор никаких амуров на уме, крепко ведет хозяйство, все ее уважают, никогда не крикнет, руки не поднимет, все такая ж, строгая да чистая. Да… Голова солдата начала неудержимо клониться к столу. Он бормотал еще что-то, но Леголас видел, что старик совсем пьян. Аккуратно отставив кувшин, чтоб Эрмс не оцарапал лба об узорную ручку, лихолесец неслышно встал. Мысли роились в голове, словно снежинки за окном в ветреный день. Не думать… Не сейчас, иначе услышанное лишь слипнется неопрятными сгустками плохо запомнившихся обрывков, оставив ему головную боль и остервенелую злость. Леголас вдохнул, чувствуя, как снежинки оседают на дно разума. Вот так… Сейчас нужно поесть и постараться заснуть, а завтра имена и события, уже застывшие и сохранившие первоначальную форму, будут послушно ложиться на нити раздумий, и лихолесец, наконец, поймет, где в ворохе спутанной пряжи скрывается ускользающий кончик первой нити… Выйдя из кухни, он направился было к лестнице, когда из полутемного коридора выпорхнул стремительный силуэт. - Эру милосердный, милорд Леголас! Я ищу вас по всему замку! Извольте пожаловать к ужину, все ждут вас! Эрсилия улыбалась сердечно и ясно, темные косы затейливо обрамляли миловидное лицо. И Леголас поклонился: - Виноват, миледи. Уже иду.