У них был совсем другой конец

Венди на несколько лет старше. У неё каштановые волосы причудливо вьются, кожа чуть загорелая, от палящего солнца райского Нэверленда, и фигура вполне сформировавшаяся. Она каждый день встаёт раньше всех, варит сладчайшую кашу, и будит мальчишек звонкой песней. На ней неизменное белое платье, которое со временем облепило округлившиеся части тела, и изношенные бежевые балетки. - Мальчики, все завтракать! Венди, которая уже как мама, ставит на стол в лесной чаще стопку глубоких тарелок, рядом уже покоится огромная кастрюля манговой каши, запах которой поднимает мальчишек с кроватей и ведёт их в полусонном состоянии к неказистому дубовому предмету интерьера. Самый высокий, светловолосый, выхватывает из рук девушки половник и предлагает ей присесть, начиная сам разливать оранжевую массу по тарелкам. - Ты так много делаешь для нас… Его голос отдаёт хрипотцой, Филипп попал сюда в самый последний момент, когда детский писк мальчиков начинает превращаться в баритон мужчин. Он очень худой, кости выпирают на ключицах и кожа еле-еле обтягивает костяшки пальцев, выше всех (даже от чего-то растущей Дарлинг) на полторы головы и единственный, кто смотрит на Венди с истинно щенячьей преданностью. - Мне совсем не трудно, милый. Девушка лукаво улыбается и уходит в свою хижину, ловко скользя по толстым веткам. Их жилища, дубовый стол, который является просто плоским куском дерева, маленькое подобие кухни, всё находится на деревьях, подвешенное в воздухе магией лесных фей. Мальчики снуют туда-сюда, пользуясь своей детской магией, но Венди этого не понять, на девочек проклятая магия Нэверленда не действует. Она бегает по ветвям вековых деревьев, катается на лианах, прыгает лучше любого зайца, но не летает. - Венди, нам нужно поговорить. Питер перехватывает её у самого входа, цепляет за локоть и тянет в самый верх, за пределы всеобщей видимости, где за кронами предстаёт прекрасный вид на синее море. - Прекрати делать это с Филиппом, это плохо на него влияет. Мальчик опыляет её пыльцой, чтобы она не падала с верхушки, где стоит одной ногой, и садится в турецкую позу прямо в воздухе напротив. В его глазах осуждение и мольба, с её ехидством и насмешкой не сочетающиеся. Девушка широко улыбается и будто от жары расстегивает единственные две пуговицы платья, взору невзрослеющего мальчика предстают ключицы под нежной кофейной кожей. - Ох Питер, ты знаешь как меня остановить. Она приподнимает одну бровь и облизывает губы, призывно разглаживая платье, которое предательски обтягивает грудь, узкую талию, бедра. У мальчика в горле всё пересыхает, он краснеет и чувствует приятное жжение внизу живота, поэтому отводит взгляд, чуть ли не разворачиваясь к Дарлинг спиной. - Если не прекратишь, я отправлю тебя обратно. Почти хрипит Пэн и выпрямляется, переводя дух. Касаться её ему сейчас совершенно не хочется, но не спустить девушку нельзя, будет выглядеть некрасиво и странно. - Думаешь, они простят тебе, если ты выгонишь их мамочку? Её голос сквозит ядом и зимним холодом (Питер вспоминает снежные бураны и горные хребты, он хочет забросить девушку куда-то туда). Они возвращаются к орущим и жующим мальчишкам, которые кидаются манговой кашей, не обращая внимания на отсутствие двух самых взрослых «детей». Венди выдергивает руку из хватки парня и идёт в сторону Филиппа, вызывающе покачивая бёдрами, от чего Пэн нервно сглатывает. Дарлинг провоцирует его уже второй год подряд, шьет себе всё более откровенные наряды, «случайно» касается самых чувственных частей тела, прижимается во время купания своим горячим телом и иногда засыпает с ним в обнимку (когда дождь шатает домики на деревьях особенно сильно). И он на самом деле не сопротивляется, сам распускает незаметно руки, заявляется ночами в её маленькую постель и шепчет приторное «согрей меня», только дальше не заходит. А Филипп не просто «идёт», он врывается в это «дальше», остервенело кусая «матушкины» губы, блуждая по её оголенному телу своими мозолистыми руками, входя в неё и доводя до сладостных стонов. У Филиппа с храбростью и пониманием своих желаний всё хорошо, он не знает, каково это – иметь маму, поэтому вторит Малышу, называющему Дарлинг «мамой», и утоляет её странные желания, которые со временем стали возникать в нём самом всё чаще. Филипп Пэна бесит, до нервной дрожи, до тихих драк, до полнейшего игнорирования его просьб, потому что Питер видел, как тот покрывал кожу Дарлинг сотнями поцелуев, как блаженно прикрывал глаза, входя в её лоно, как нежно она гладила его волосы после окончания действий. - А быстро она сообразила… Трелью разносится у самого уха, а через мгновение перед лицом мальчика появляется фея. Он неопределённо кивает, следя за тем, как высокий блондин скрывается за ширмой домика Венди, и зло сплёвывает. Злость на себя, за трусость, и на Филиппа за дерзость, переполняет маленькое, но вполне мужское сердце. - И я ничего не могу с этим сделать. Он взмывает к небу, зажмуривая глаза, заставляя себя не представлять томные всхлипы, раскрасневшую кожу, и проворные мужские пальцы под юбкой у Дарлинг.