О добрых людях

Когда Таби в очередной раз утягивает за собой пространство вместе с остатками какого-то бредового сна - у Сынри кровь приливает к ушам. Он не знает от чего это: то ли от резкого выпада из мира фантазий в реальный мир; то ли от накипающей, словно соленая вода в кастрюле, злости. Во всяком случае, уши закладывает. Но отчего-то Ри кажется, что последнее утверждение имеет место быть. Когда Таби снова будит, отбирая последнюю надежду на то, что тот сон был реальностью - Ри очень зол. И уши закладывает. Потому что лучше бы тот бред в башке был реалией, чем сынхеновское: «доброе утро» по утрам и привычно-тягучее, словно карамель, но все такое же острое раздражение. Сынри раздражён, когда рывком поднимается с кровати - так, что немного кружится голова - и толкает старшего на подушку, на которой только что лежал. Ри предполагает, что Чхве сейчас думает о другом, не о том, что в голове младшего; он, наверно, не замечает того раздражения и не слышит как закладывает чужие уши. Сынхен спокоен, как всегда, и хладнокровен, тоже, как всегда. Это и бесит. Потому что Сынри-то не хладнокровен и совсем-совсем не спокоен. Ри больше хочет сомкнуть свои пальцы на чужой шее и больно надавить ладонями на зоб, так, чтоб захрустели кости, а кончики пальцев почувствовали ускоренные толчки на сонной артерии. Но пока только мягко целует чужой подрагивающий кадык и получает довольную улыбку. Наверно, младшему еще хочется ударить по красивому лицу, чтобы на том месте расцвел синяк, потому что, блять, слишком все идеально. Стоит ли повториться? Вместо этого - снова поцелуи в том месте, куда мог приходиться удар. Просто ненавидит. Потому что Чхве Сынхену можно подобрать синоним - "нормальный" или скорее "качественный". Высокий, красивый, умный, перспективный, в плане сказочной счастливой жизни и такой же сказочной любви до гроба. Он - качественное изделие, с модной нынче, в дорогих магазинах, надписью: «made with love». А на таких как Сынри обычно в магазинах черным маркером ставят значок, который в переводе с профессионального языка будет значить: "брак" или "в утиль". Ри это бесит и он, когда снова целует, царапает чужую ключицу, вместо того чтоб гладить. Ведь Таби сам говорил, что чувства, сказанные вслух, сразу же обесцениваются. А так, он пускает яд Чхве под кожу. И еще языком размазывает ядовитую и наверно зелёную, как и его ненависть, дрянь по небу. Так, чтоб старший траванулся. Яд плещется и копится ведрами (а пока копится - прожигает внутренности изнутри, так, что самому чрезвычайно больно и неприятно), и выпускать получается только так - в смеси с лаской и глаза в глаза. А Сынхен послушно принимает отраву, и наконец, понимает то, как ненавидят это его “идеально”, только все ни как не сдохнет и даже не отравится. Ведь, как водится: если пить по капли яда - выработаешь иммунитет. Сынри отдал очень много капель (хоть меньше их от этого не стало). Сынри слишком впустил чужого на свою территорию, даже не проверив наличие угроз и возможных атак. А он - Чхве Сынхен - глупый. Очередной глупый человечишка, возомнивший себя героем-спасателем, который в состоянии помочь бедному маленькому одинокому Ли Сынхену. Он - как и многие "до" - считает себя умнее, только потому что видит его, Сынри, со стороны. Видит все: кучи таблеток и плещущееся в глазах полубезумие. Видит и считает себя правым, потому что со стороны. А Ри наблюдает свое ничтожное существование на протяжении двадцати двух лет. Так какого лешего тут делает, чертов Чхве Сынхен? Почему ему может помочь кто-то другой, который возомнил себя кем-то и который совсем другой? Потому что старший добренький? Или хочет помочь? Или, потому что, он – единственный, кто хочет помочь? Когда Чхве утром будет Сынри - он его почти ненавидит. Потому что ему помощь совсем не нужна. *** Сынри - двадцать два года. И он - наркоман. Про таких, как он, говорят - "со стажем". Еще таких не любят, презирают и ненавидят. И делают правильно. Сынри таких не осуждает. Однажды вечером Ри, после крэка из заначки, пока Чхве нет дома, тот вспоминает, как встречает его. И ему на секунду кажется, что это самое крупное везение в его жизни (а везет ему, несмотря на имя, крайне редко). Словно выигрышный билет, когда ты совсем на мели. Но так кажется только на секунду, а после, Ри только усмехается, но продолжает вспоминать: Тогда была осень и холодно-холодно. Но отчасти это из-за участившихся приступов ломки, чем из-за погоды - всего лишь август, еще тепло и солнце светит. Но, если честно, погода тогда его мало интересовала. Точнее, совсем не интересовала. В такие дни Сынри думал (и думает) чаще о дилерах, и о том поскорее бы один из них вернулся со своей командировки, ведь до следующей дозы можно и не дожить, при такой-то холодрыге. Сынри, вообще, не жалко жизнь Богу отдавать (и он вовсе не отрицает его существование), но уколоться или, на худой конец, дунуть чего-нибудь, хочется куда больше. Дилер тогда еще в своём гребанном Гонконге, а в квартирке на окраине чрезвычайно гадко. Как и за ребрами, уже очень давно. Тогда, когда Сынри завернутый с головой в плед из-за зыбучего холода, лежит на полу и курит, разглядывая выбеленный очень давно потолок, появляется новый сосед. Красивый и качественный, словно с крутого телека высокого разрешения - Чхве Сынхен. Сынри вспоминает, что сначала были душераздирающие стуки в стену напротив головы, словно туда кто-то молотком вбивает гвоздь. Но наверно так и есть или это трава какая-то палевная. Для Ри тогда дом ходит ходуном, а в виски продолжают беспощадно бить. Тогда и появляется Чхве Сынхен. Он, вроде бы, заходит извиниться, и говорит, что в следующий раз закончит ровно до десяти или до девяти... Сынри точно не помнит, но помнит, что в соответствии с законом. И тогда ему вообще-то плевать до скольких. Лишь бы не громко. Он так и говорит высокому красивому соседу, когда они стоят в дверях у Ри, на что Чхве сгибает густую бровь. Повисает тишина, а сосед начинает нахально рассматривать парня в пледе. Закончив смотреть, усмехается и, кивнув, скрывается за соседней дверью. Ри не знает, почему, но тогда ему абсолютно ебать. Так же параллельно, как и их двери по отношению друг к другу. Позже, когда Сынри узнает имя соседа, он вспоминает свое собственное, что значится в паспорте. И даже лезет в документ, чтоб проверить, потому что память его круто подводит иногда. Там было всегда написано Ли Сынхен и тогда Ри вспоминает еще не только то, как они познакомились, но и еще более глубокое прошлое. (В том прошлом был детский дом и, смазанные в памяти, лица биологических родителей, которые наверняка были еще теми пройдохами и наркоманами, раз их отродье унаследовало дерьмовое здоровье и зависимость к запрещенным в Корее психотропным веществам. Еще лица тех, кто повелся на миленькие круги под глазами, но потом они снова возвращали туда, откуда взяли. Но, вообще, на это тоже абсолютно ебать и по сей день) Чхве шумит ключами и входной дверью, а Сынри уверен, что ему точно достанется за чертов крэк. Сынхен-старший переодевается в коридоре, когда Ри рассматривает себя в отражении зеркала, на кухне. И ведь совсем не изменился с той их первой встречи. Такой же черно белый и унылый, словно Пьеро (и совсем уже не панда). Панды ведь веселый народ. Ри, за те минуты, что старший переодевается в коридоре, вспоминает снова. И уже не первую встречу, а просто их "первое". Ри точно не знает что именно это "первое", но это определенно начало. Самое настоящее, когда все в первый раз. У Сынхена с Сынхеном все в первый раз (отчасти Сынри не может называться этим именем, потому что давно не чувствует себя каким-то там Сынхеном). Один из "первых раз" - а это был именно секс - выходит однажды вечером, после встречи с треклятым дилером. У Сынри соответствующее настроение, но не совсем соответствующее место для попойки, оргий, танцев, обниманцев. В его квартирке полный срач и антиутопия, и нет ничего веселого, под стать настроению парня. Зато в лифте, когда он спускается вниз, есть тот самый красивый сосед-тезка. У него сильные руки, горячие губы и, вероятно, большой член. А у младшего свербит где-то внизу, и охота экспериментов там, экзотики. К тому же Сынри под кайфом - ему можно. Можно даже подставиться разок, раздвинув худые коленки. Можно даже в лифте, который застрял между седьмым и шестым этажами. Сынри отрывается от зеркала и от ненужных воспоминаний, к которым он равнодушен, как и прежде, и улыбается уставшему, после работы, Сынхену. И ведь вовсе не бесит, как утром. Таби все же узнает про заначку и, как это обычно бывает, совсем не крича и не ругаясь, запирает младшего и себя в ванной, чтоб промыть тому желудок. Только это ведь совсем не поможет. И действительно не помогает. После нескольких минут бесплодного сидения у унитаза на коленках, Чхве грубо за волосы тянет к раковине и ставит голову малого под холодную воду. Теперь Сынхен-старший раздражен. Очень раздражен. Ему не нравится, когда Сынри под кайфом, и младшего это только прельщает. Потому что так, он становится блеклым и совсем пустым, а за ребрами снова становится гадко. Сынри думает, что холодная вода тоже не очень поможет. Но все же терпит, когда ледяные струи попадают под футболку, в рот, уши, и глаза. Давится, кашляет, но совсем не сопротивляется и не просит остановиться. И ведь не, потому, что послушный - просто действительно плевать. Всегда было плевать. Даже когда старший пришел и просто поселился в его жизни. Без разрешения и особого сопротивления. И даже когда смыл в унитаз все наркотики, траву и просто таблетки из аптечки. И даже когда грубо трахал или нежно целовал, как во всех этих идиотских драмах. Только вот, все равно слишком бесит. Причин много. И ночью, когда Сынхен, успокоившись из-за инцидента с крэком, привычно проводит ладонью под чужой футболкой и тянется к губам, Ри все же смыкает руки на чужой шее. Получая от этого несравнимое ни с чем удовольствие. Что аж давит внизу живота. Самое настоящее цирковое шоу, в котором они - главные клоуны.