Код:Асмодей

Прошло пять лет. - Марина, я ухожу,- проговорила Эгле, на ходу затягивая пояс плаща. - Дарюс Янович уже пришел? - Да, он прошел к себе. – ответила молодая медсестра, выкладывая на стол несколько папок. – Вы просили истории болезни. - Да, спасибо. - Какая у вас шляпка красивая, - залюбовалась девушка. – Вам очень идет. - Правда? - Эгле мельком взглянула в зеркало на стене у столика. – Мама нашла свою, еще довоенную. Сказала – я в ней солидная. - Нисколечки. Вы такая…очень молоденькая, но строгая. Как принцесса. Кстати, приходил какой-то мужчина, спрашивал на месте ли вы, но ждать не стал и сразу ушел. - Ну ушел и ушел. Значит неважное дело. До свидания, Марина. - До свидания, Эгле Антоновна. Подхватив сумку, девушка вышла из здания больницы. Сразу после окончания войны она вернулась домой, в родную Клайпеду. Город освободили в январе сорок пятого, а в феврале пришло первое письмо от мамы. Она осталась жива, и, в общем-то, здорова, а вот отец с фронта не вернулся. Казалось, это было так давно… Выйдя на улицу, она вдохнула свежий воздух теплого литовского октября. Перед ней мягко спустился сорвавшийся с ветки золотой кленовый листок, и Эгле, улыбнувшись, подбросила его вверх носком туфли. - Старший сержант Димкайте. - окликнули ее из-за спины и девушка обернулась. Там, в нескольких шагах от нее, заложив руки в карманы светло-серого плаща, стоял Максим. - Добрый день. - Добрый, - кивнула Эгле, чувствуя, как впервые за долгое время закружилась голова и подогнулись колени от непреодолимой слабости. – Наверное. - А ты изменилась. - улыбаясь одними уголками губ, проговорил Орлов. - Совсем взрослая стала. - Война меняет всех. - Думаешь? Может быть. Но тебе идет. Хотя мне и жаль ту девочку. - Она осталась на войне, - поспешно ответила девушка, перекидывая ремешок сумки через плечо. - У тебя все? - Нет. - Сожалею. У меня срочные дела. - Могу проводить? - Нет. - А если я не послушаю? - Максим хитро прищурился. – Я никогда тебя не слушался. - Тогда я обращусь в милицию и скажу, что ты немецкий шпион. Они обрадуются. - …и через минуту, рассыпаясь в извинениях, отпустят меня. - Понятно, - кивнула Эгле. Она с трудом выбирала что сказать - о чем можно поговорить с уже почти пять лет как мертвым человеком. - Странно, мы вроде победили, а ты жив и даже на свободе ходишь. А я ведь тебя похоронила. - Плакала? - Что-что? - Плакала, когда меня хоронила? – послушно повторил брюнет. - По фашистам не плачу. – она мельком взглянула на часы. – Ну все, у меня дела. Отлично было сыграно, я ведь и вправду поверила, что ты сгорел. Но всего доброго. Круто развернувшись, девушка зашагала по тротуару. Сердце в груди колотилось в два раза чаще обычного и умоляло обернуться. Но за пять лет она уже научилась игнорировать его тихий вой и плач – оно делало то, что не могла сделать она сама. - Какая ты все-таки стала красивая, Эгле. - сказал бесшумно шагающий за ней Максим. – Отчего не замужем? - Я замужем. – сердито отозвалась девушка. - А кольцо? - Не ношу. - Фамилия? - Некогда менять документы. - Как мужа-то зовут? - А тебе какое дело? - воскликнула Эгле, оборачиваясь. - Петя. - В Берлине поженились? Она молча смотрела в его глаза, в душе удивляясь, как могла поверить в его смерть. Это же Максим, он не такой как все. Она стреляла в него – а он даже не шелохнулся и не поморщился, когда одна из пуль достигла цели. Он демон – он и сам это говорил. Да и сердце бы подсказало, что его больше нет. - В Берлине. - кивнула она. - Послушай,…. - Максим. – подсказал парень. - Можешь уже не играть в советского танкиста. Я прекрасно знаю, что ты не Максим. - Ладно. Если это принципиально - Макс. Или Максимилиан – как сейчас. - О, ты снова портишь кому-то жизнь? - Напротив – облегчаю. - Не верится. - У тебя, кажется, какие-то дела были, - улыбаясь, напомнил Максим. – Мы можем говорить на ходу. - Я не хочу с тобой говорить, но ты не отстанешь. - Точно. - Хорошо. Но как только я скажу, ты уйдешь. С вызовом смотря на нее, Орлов протянул руку. - Закрепим договор? - Нет. - бросила Эгле, и шагнула на проезжую часть. - Знаешь, Эля, - начал Максим, переходя дорогу вслед за ней. – Я тогда… - Мне не интересно про «тогда». Я слишком дорого заплатила за то, чтобы забыть все то, что было под Харьковом. - Ты меня все еще любишь, Эгле? - Нет. – категорично ответила девушка. - И никогда не любила. Девчоночья влюбленность и все. Сменим тему – сделаем вид, что мы старые добрые сослуживцы. Как ты, где ты, кто ты? Или это секретные фашистские дела? - Что ты, уже давно не секретно. Я теперь голландец. Максимилиан Аделаар. - Чтож, ты всегда умел выбирать себе имена. - Я их никогда не выбирал. Только переводил свое настоящее. - Как это? - Макс Адлер. Максим Орлов. Максимилиан Аделаар. - он усмехнулся. – Знаешь, я хотел быть французом. Тогда бы я был Эгль. - Очень занимательно. За кем шпионишь? - Ни за кем. - Совсем? - усомнилась Эгле, останавливаясь, чтобы снять приставший листок с низенького каблука. - Совсем. Работаю в швейцарском Красном Кресте, помогаю военнопленным вернуться на родину. Ну и немцам незаметно улизнуть в Южную Америку. Иногда. - Не боишься, что расскажу? - Рассказывай. Кому было очень надо уже ушли, а оставшиеся…пффф. А на меня ничего нет и даже если бы было – не страшно. - Что еще расскажешь? Ну, мне нужна полная картина, чтобы поставить диагноз. - Что рассказать? У меня есть дом на берегу Женевского озера, машина. – Максим задумчиво пожал плечами. - На днях купил себе пару голубей, у меня в детстве были. - Чтож… - Эгле попыталась подобрать нужные слова. – Я рада, что ты счастлив. - Я не говорил о счастье. - Но… - Я не живу, я существую. Но ты меня не поймешь. - Пожалуй, у немцев и литовцев разные менталитеты. - девушка остановилась и повернулась к нему. – Надеюсь, счастье ждет тебя впереди. Чтож, на этом все. Не то чтобы я была рада, но все же… иногда скучаю по тем временам. Димка недавно написал, было очень приятно. - Он жив? - Все живы. У тебя, видимо, не получилось. А теперь уходи. - Я не успел тебе кое-что сказать. - Значит, не судьба. Уходи. - Мама! – закричал со стороны тоненький детский голосок, и Эгле заметно побледнела. Со стороны одноэтажного большого здания к ней спешил маленький мальчик. Сжимая подмышкой игрушечного медведя, он размахивал в воздухе листом бумаги. – Мамочка, смотри, что я нарисовал! - Да, родной. - девушка быстро склонилась над ребенком, поправляя шапочку. – Танк? Прекрасный. Пойдем, нас бабушка уже заждалась. - Какой у тебя замечательный дубочек, Эгле. – тихо проговорил Максим. Одно чувство, пожирающее его сердце уже пятый год и все это время старательно загоняемое внутрь, снова вырвалось на свободу – ревность. Каждый день, каждый час после той ночи в лесу, он думал о том, как ее обнимает и целует другой. Каждая ночь заканчивалась для него, едва начавшись, когда он в холодном поту вскакивал с постели после очередного кошмара. Она забыла его, его Эгле, она с другим. В ее шелковых волосах запутались чужие пальцы, чужие губы прижимаются к ее коже. Сейчас его ночные ужасы стали сбываться. - Как же зовут? - Не твое дело! - практически прошипела брюнетка, оттесняя от него сына и закрывая собой. – Нам давным-давно пора. - Максим. - боязливо выглядывая из-за материнской юбки, ответил мальчик. - Максим? - Орлов бросил удивленный взгляд на ставшую уже серой Эгле и присел на корточки. – Ну что ты за мамой прячешься, дружок? Иди здороваться как взрослый. - Сынок, не надо… - начала девушка, но мальчик уже спешил к нему, протягивая маленькую руку. - Меня тоже зовут Максим, - объяснил парень. – Мы с твоей мамой давно – давно дружим, но с тобой еще не знаком. Сколько же тебе лет? Малыш нахмурил бровки, рассматривая свои руки, и, подумав, показал четыре поднятых пальца. - Какой ты уже большой... - прошептал Максим. Протянув руку, он неумело заправил ему под шапку вьющиеся темно-каштановые волосы, внимательно всматриваясь в его лицо. – А губы у тебя мамины. Он поднялся на ноги, как-то нерешительно исподлобья смотря на Эгле. Словно собравшись с духом, шагнул к ней, наклоняясь к уху, почти касаясь его губами. - Я тебя никому не отдам. - еле слышно проговорил Орлов. - Можешь стрелять в меня, сжигать, что хочешь, но я все равно буду рядом. Он осторожно поцеловал ее шею чуть ниже мочки уха, чувствуя, как она вздрогнула. - Увидит кто – подумают дурное. - пролепетала девушка. - Пусть смотрят. Ты все равно моя. Максим сделал несколько шагов назад, переводя взгляд с нее на сына и, наконец, развернувшись, исчез за углом. - Мама. – позвал ее маленький Максим, дергая за полу плаща. - Мама, ты грустная? - Нет, что ты. - проговорила Эгле, стряхивая с себя оцепенение. – Все хорошо, маленький. Пойдем, бабуля ждет. ********************** На Клайпеду спустилась ночь. За окном шумел мелкий осенний дождь, а в своей кроватке мирно спал маленький Максим. Эгле поднялась со стула и, склонившись над спящим мальчиком, легонько погладила вьющиеся волосы над его лбом и поцеловала в щеку. Это был ее ежедневный ритуал еще с тех пор, когда темноволосая головка помещалась у нее на ладони, когда глаза у ее сына еще не приобрели пугающей глубины темного оттенка серого. Девушка отошла к столу и неслышно выдвинула ящик. Свет упал на фотографию, лежащую на дне – на ней четырнадцать молодых танкистов улыбаются в камеру. На обороте подпись - « Август 1943, Харьковщина, 5-я гвардейская танковая армия, 2-ой танковый корпус, 26-ая танковая бригада, 1- танковый батальон. Семен Балашов, Юрис Баладис, Алексей Зотов, Алексей Степнов, Петр Блохин; Максим Орлов, Арсен Гоарян, Сергей Маркунчак, Дмитрий Федосеев; Андрей Филатов, Михаил Ковалев, Виктор Черневич, Федор Дубенко, Камиль Галимов»…. Три имени в черных траурных рамках. Одно – напрасно. Фотографию прислал Андрей, почти через год после окончания войны. Оставшиеся в живых исправно писали, Арсен даже звал в гости в Ереван. Но она не могла – они напоминали о том, что она слишком хотела забыть. Эгле убрала снимок обратно и достала небольшую, потертую на сгибах, книжечку. Подойдя к окну, она открыла страничку на которой лежала закладка - там же, где ее и оставил владелец этой книги. -…мне бы только смотреть на тебя, – зашептала девушка, читая отмеченный отрывок стихотворения. – Видеть глаз злато-карий омут. И, чтоб прошлое не любя, ты уйти не могла к другому… «..если б знала ты сердцем упорным» - читал в ее воспоминаниях Максим, улыбаясь и смотря на нее, так что дрожь пробегала по всему телу, распространяясь от самого сердца. – «Как умеет любить хулиган. Как умеет он быть покорным». Вздрогнув, Эгле захлопнула книжку и бросила ее обратно в ящик. Она не могла позволить воспоминаниям взять над ней верх, у нее не было прошлого. Только будущее, тихонько посапывающее в кроватке.