Buckstabue

      Тилль, огромный и неповоротливый, лежал перед телевизором. Спутникового телевидения в том забытом богом месте, где они сейчас гастролировали, настроено не было, и приходилось ограничиваться скудным набором стандартных каналов. Выбрав между биржевыми новостями, слащавой мелодрамой и музыкальным каналом последнее, он лениво пялился на яркие сменявшие друг друга картинки. В Европе в целом и в Германии в частности этой зимой стояли нешуточные морозы, а расходы на отопление у педантичных немцев были строго высчитаны, поэтому закутанный от шеи до ног в плед фронтмен "Раммштайн" походил на огромного черного тюленя или моржа. Временами он неловко переворачивался с одного бока на другой, и от этих движений сходство ещё более усиливалось. Недоставало только клыков, а ласты сорок седьмого размера и суровая щетина присутствовали.       В этот момент череду клипов на музыкальном канале сменили новости, и до ушей Тилля донеслось следующее: "Известный певец, любитель женской косметики и фотомодель Джеффри Стар прибыл в Нью-Йорк для презентации своего нового сингла под названием "Трахни меня, я знаменитость". В программе его вечера — автограф-сессия с фанатами, выступление на сцене нью-йоркского клуба "Наглый эсэсовец" и презентация линии собственной косметики. Имидж певца полностью поддерживает эту линию. Фанаты с утра собираются у дверей клуба в ожидании своей королевы, как любит он сам себя называть. Королева в восхищении!"       В этот момент на экране показывали что-то безумно яркое, розово-голубовато-оранжевое, всё в перьях, на высоких тонких шпильках. Розоволосая красавица с красивыми капризно поджатыми губами танцевала в окружении мускулистых красавчиков, будто только вышедших из спортзала. Тонкая затянутая в узкий корсет талия и изящная высокая фигурка нежного создания не оставляли сомнений в том, что перед нами настоящая фотомодель. Затем крупным планом показали лицо. Тонкие черты лица и пухлые губы были обильно покрыты косметикой. Бледный тон кожи оттенял яркие брови цвета фуксии, нарисованные на гладкой коже и дугами расходящиеся в стороны. Рот создания в этот момент открывался и закрывался, произнося какой-то стандартный набор слов о счастье, гламуре, розовом сиропе и лакшери-жизни, но всё это неважно, совершенно неважно, поскольку что интересного может сказать кукла, пусть и очень красивая?       "Красивая цыпа... — думал затуманенный пивом мозг Тилля. — Эх, выступай мы там, я б её..." Думал он так ровно до того момента, пока не понял, что Джеффри — имя, откровенно скажем, мужское. Да и слова "известный певец", прозвучавшие из уст ведущего, как бы намекали на принадлежность розоволосого создания к мужскому полу. Тогда Тилль, конечно, одумался. "Тьфу, что за безумный трансвестит! — размышлял он теперь. — Попадись он только мне, я б его..."       Словом, как вы поняли, направление его мыслей не сильно-то и изменилось.       В этот момент дверь за спиной хлопнула, и в комнату вошел Кристоф Шнайдер, барабанщик "Раммштайн" и хороший друг нашего покоящегося на диване тюленя. Он принес с собой дуновение холодного воздуха из-за порога и два пузыря с хорошим шварцвальдским пивасиком. — Что вы тут поделываете, геноссе? Всё лежите? — спросил он с усмешкой.       Тилль не отвечал, всё пялясь на экран и размышляя о том, как же низко пали нравы. Он с отвращением сплюнул на пол, поскольку тот все равно был чрезвычайно грязен, ибо уборщица зареклась к ним приходить: шестеро огромных мужиков, распивающих пиво и распевающих немецкие марши, её пугали. — Куда это годится, Кристоф? Из-за таких ничтожеств и говорят, что старушка-Европа и белая раса вымирают! Мы деградируем как вид. — А в чем дело? Милая девушка. Красится только вызывающе. Но на сцене без этого никак. Тилль, ты и сам глаза подводишь, старый извращенец! — Это не девушка, — сквозь сжатые зубы процедил тот. — Это парень. Скажи мне, куда мы катимся? Что, черт возьми, с нами творится? — Белый мусор, отбросы человеческого рода. Что поделать, — пожал плечами Шнайдер. — Но почему? Раньше такие служили бы лакеями, а теперь... — А теперь они идут согласно установленного курса на толерантность к геям и все их обожают? Обидно, согласен. — Неужели этого никак нельзя изменить? Р-р-р, как я зол! Будь я сейчас там, в Нью-Йорке, я показал бы этому клоуну, на что способен настоящий мужик! — Нью-Йорк? Тогда это вполне возможно! — В самом деле? — Ты что, забыл? Сегодня наш последний день в этой дыре, завтра начинается турне по США. Ну ты и допился, майн фройнд. — Кто допился? Я? Да я способен ещё пить, пить и пить! — Тилль раскутался, вылезая из своего кокона, словно бабочка, созревшая из гусеницы, с той лишь разницей, что тонкости, лёгкости и способности порхать у Тилля не было, ну, а в остальном он был так же мил. Он высвободился из пледа и завязал его на шее на манер плаща, чтобы тот висел за его спиной. — Готовьтесь, мальчики-зайчики! Супер-Тилль идет на помощь! — С этими словами он спрыгнул с дивана и взял баклажку с пивом. — За успех нашего предприятия, Тилль? — Да! Выпьем, геноссе! — Вот только скажи мне, — вкрадчиво начал Кристоф, — как ты собираешься их убеждать? Боюсь, вам никак не найти общего. Вы будете говорить на разных языках, причем в прямом и переносном смысле. — О, я иметь прекрасный переводчик! — закивал Тилль с довольным видом. — Его зовут Мэрилин. Он умеет находить этот общий язык.       И он, улыбаясь, уставился в никуда и будто бы совсем ушел в себя. В действительности же, если прибегать к терминологии Ганнибала Лектера, он пребывал в чертогах памяти. Перед его мысленным взором всплывали картины десятилетней давности и совместное выступлении с Мэрилином Мэнсоном.       Тогда, давно, они вместе выступали на каком-то фестивале. Лето, жара, открытый стадион и толпы народа на открытом воздухе... За кулисами, хоть там и вовсю работали кондиционеры, тоже творился ад. Нервно бегающие менеджеры, звукари и продюсеры бегали сломя голову с микрофонными стойками, подобно бесам с вилами, и то и дело норовили сбить с ног. Всё утихало лишь к середине ночи, и уставшие артисты выползали выпить. Там, за стойкой бара, Тилль и познакомился с Мэрилином. — Не угостите даму бокалом водки? — подошел к нему Мэнсон, элегантно запахнувшийся в розовое боа. Кроме того, на нем были корсет и колготки. Всё это, с точки зрения Тилля, не оставляло сомнения в роде занятий этой дамы. — Я добропорядочный немец и не общаюсь с девицами легкого поведения. Ауф видерзеен, фрау, — отвернулся он в другую сторону.       Но Мэнсон не отставал. Он любил доставать людей. Он соблазнительно улыбнулся Тиллю, обняв его и присев ему на колени. Как вы догадались, маэстро был уже под LSD и видел себя прекрасной королевой, а солиста "Раммштайн" — суровым рыцарем. Реальность ушла от него, давно махнув рукой на этого негодника. — М-м-м, какой суровый немец, — поцеловал его Мэня в щеку, оставив на ней черное пятно помады, — и колючий! — И он умиленно продолжал смотреть на герра Линдеманна. — Уйди, противный, — бросил ему тот, ерзая, поскольку Мэня был тяжеловат. — А ты в курсе, что я не какая-то там уличная проститутка, а музыкант? И спорим, стадион не вместит ту кучу народа, что соберу я завтра здесь? — засмеялся Мэрилин. — Не верю. Сейчас ты больше похож на шлюху. Я уже даже захотел это проверить. И спорим, твой рот не вместит мой член? — зарычал разозлившийся Тилль, схватив Мэнсона, как маленького котенка, и утаскивая его в свою гримерку. Тот, найдя наконец приключений на свою задницу, довольно хохотал. Они наскоро заперлись в небольшой гримерке, кое-как вмещавшей на шести квадратных метрах лишь зеркало со столиком и диван. — Для начала — дружеский минет. Вместо рукопожатия, что? — предложил Мэрилин, уже встав перед ним на колени и зубами расстегивая ширинку на штанах Тилля. — Что ж... Нихьт возражать... — растерянно пробормотал тот, смотря на чудо в перьях сверху вниз. В нем боролись смешанные чувства. Отвращение к трансвеститам было сильно, но предвкушение славного вечернего минетика — ещё сильнее. Вскоре он высвободил жезл Тилля из трусов. — О майн гад, да он же просто огромный! Пожалуй, ты был прав! — восхищенно оглядел его Мэнсон. — И слышать не хочу никаких оправданий! Давай, прелесть, он вкусный, — и Тилль ободряюще погладил его.       Не став долго ломаться, Мэрилин взял его, стараясь проглотить почти на полную длину и активно работая языком. Он то облизывал член, то слегка покусывал, заставляя Тилля сдавленно охать от удовольствия. Ноги у того подгибались, он еле стоял, но мужественно терпел ради такого прекрасного "рукопожатия". Держа Мэрилина за волосы, он то убыстрял, то замедлял темп, давая понять, что предпочтительней. Наконец, когда возможности терпеть никакой уже не было, член его слегка содрогнулся, и Тилль кончил ему в горло, заставив маэстро поперхнуться и закашляться лошадиной дозой спермы.       На гнущихся ногах Тилль отступил к дивану и рухнул на него, отчего мебель жалобно заскрипела и прогнулась. — Дас ист фантастиш! Мэрилин, ты эксперт! — сказал он ему, утирая пот со лба. — Ну что, мы проверили твое предположение? — подошел к нему Мэнсон. — Да. Но мне в голову пришло другое: давай проверим на вместимость твою задницу? — И Тилль потянулся к нему, хватая его за талию и собираясь нагнуть. — Нет, постой! Я не готов! — запротестовал было Мэня, но было поздно — он был уже в лапах немецкого медведя.       Через некоторое время они лежали бок о бок на диване. Тилль, довольно улыбаясь, смотрел в потолок. Положив руку на его широкую волосатую грудь, лежал рядом Мэрилин. — Пожалуй, мы нашли общий язык, а?