Солнцем в его мир

— Она добавляет суффикс «чии» к именам и фамилиям тех, кого признает. Касамацу почему-то это совсем не обрадовало, даже не позволило вздохнуть с облегчением. Как такое идиотское обращение могло выражать признание или уважение? Он хмурился и раздражался, немного смущался, но из-за этого смущения еще больше хмурился и раздражался… Нелепый замкнутый круг. Первогодки, что сейчас стояли рядом, теперь готовы были на руках прыгать и целовать ее следы на асфальте, лишь бы услышать этот невыносимо идиотский суффикс этим невыносимо сладким голоском. Противная, хитрая, самовлюбленная девчонка. Как и почему ей удавалось стольких к себе притягивать? Он и сам почти попал под ее неведомые, необъяснимые чары, когда они бросали друг другу мячи, когда она говорила, что хотела бы играть с ним в одной команде, но теперь… как же она его раздражала. Эти ее улыбочки и подмигивания, показушное превосходство и ощущение того, что она всем нужна, всем интересна и каждым желанна — просто невыносимо. Он считал, что она была по-настоящему восхитительной только в баскетболе — солнце в небе без единого облачка, в самом зените, яркое и непоколебимое — никак иначе. Когда она поднялась на уличную площадку, завязав высокий хвост и сказав, что будет пятым игроком Кайдзе против Сейрин, Касамацу даже был рад и верил в ее силу. Что уж говорить про остальных? Глупые первогодки усвоили важный урок сегодня. Они смеялись над своими соперниками, над какими-то неизвестными Сейрин. Даже не недооценили, а вообще в счет не взяли, еще и поиздевались. В итоге им, а заодно и капитану, пришлось отстаивать честь восхитительной Кайдзе в уличном турнире. Противники оказались не просто «какими-то неизвестными Сейрин» — один красноволосый монстр просто ужасал, а еще невысокий бледный парнишка, судя по всему, вытворял что-то странное. Не просто же так все остальные полагались на него. Вначале он казался размытой тенью, ощущаемой, но не видимой, таинственной силой Сейрин, затем, присмотревшись, можно было заметить, как от его бледных ладоней отлетает мяч прямо в руки красноволосому монстру Кагами. Кайдзе проигрывали, глупо и нелепо, смешно просто. — Не расслабляйтесь, — хмурился Касамацу, когда первогодки начали ныть и извиняться перед Сейрин. Извиниться, конечно, стоило, признать их было необходимо, но сдаваться и ныть — да ни за что. И тогда пришла она, солнечная принцесса с невероятными способностями и талантом. Поздоровалась с бледным парнишкой, добавив это пресловутое «чии», ее глупая улыбочка тут же сменилась почти звериным оскалом, умело спрятанным под миловидностью и дружелюбностью. Она шепнула Касамацу про способности бледного парнишки Куроко, а также — про слабости. Доложила все, что нужно, рассказала все самое необходимое. Он хотел бы по-дружески хлопнуть ее по плечу за это, если б не ее идиотское «чии», добавленное к его имени. Он хотел бы дать ей пинок под зад за это «чии», не будь она девушкой. Была бы парнем, давно бы получила за свое идиотско-слащавое поведение. А так… оставалось только беситься про себя, хмуриться и отворачиваться, чтобы не замечала легкую краску на щеках. К своему парню ведь обращалась нормально по имени... Не то чтобы Касамацу хотел, чтобы она и его звала просто «Юкио», но уж «семпай» было как-то лучше этого «чии». И почему он сравнивает себя с Аомине Дайки и анализирует ее отношения к себе и к нему?.. Красноволосый бугай орал и ругался, мол, какого хрена выпускают девчонку. Девчонка лишь бросила на него прямой и грозно-улыбающийся взгляд — он заткнулся и вроде бы даже покраснел чуток. Кисе без промедлений наверстала почти все пропущенные Кайдзе мячи. Однако, скорее всего, не из-за своего мастерства как баскетболистки, а из-за мастерства обольстительной девушки. Сейрин просто-напросто собраться не могли, их капитан покашливал и поправлял очки, когда наглая, хитрая девчонка приближалась к нему на непозволительное расстояние и обезоруживала своей яркой улыбкой. Короткостриженная девчонка — то ли менеджер Сейрин, то ли, как они к ней почему-то обращались, тренер — бесилась и вспыхивала, раздавала подзатыльники за несобранность и смущение от какой-то девки. Капитану влетало больше всех и к тому же сильнее. Такая странная игра… как будто не в баскетбол даже. Касамацу бесился и винил в этом только Кисе. И как же раздражался на ее «чии»… Даже когда Куроко, тень Сейрин, пояснил ему, что нужно в какой-то степени радоваться такому обращению, Юкио лишь сильнее нахмурился. Он не понимал, почему так реагирует на нее — малейшее движение ее губ, взмах ресниц просто выбешивали. Возможно, потому, что он начинал чувствовать себя вывернутым наизнанку и неспособным сопротивляться кокетливым улыбочкам, как и все остальные. — У тебя такое грозное лицо. — Она подошла непозволительно близко, хуже просто некуда, сократила расстояние за слишком короткое время, не дала и шанса как-нибудь возразить и отойти, с раздражением отмахнувшись. Он успел лишь сильнее нахмуриться и просверлить ее отчаянно сопротивляющимся взглядом. Ее пальчик легонько коснулся его лба — солнечный лучик поцеловал его в складку меж хмурыми бровями — и обвел с невыносимо сладкой нежностью дугу. — Не стоит так хмуриться, — она смотрела с насмешкой и осознанием собственного превосходства, — Касамацу-чии… И ушла, умело сменив его отчаянно сопротивляющийся, хмурый взгляд на обезоруженный, почти признающий свою невыносимую тягу. Тягу, намного большую, чем у кого-либо еще. Касамацу закрыл глаза и томно выдохнул. Как же она раздражала, эта невыносимая… просто невыносимая девчонка. *** Ре не знала, что делать дальше. Она запиралась в комнате и, завернувшись в одеяло, лежала часами, не думая ни о чем, боясь думать о произошедшем. Плакать больше не получалось — она чувствовала себя опустошенной. Она вспоминала взгляд Аомине, его недоумение и боялась, боялась, боялась… Теперь уже ничего не будет как раньше. Они не смогут быть друзьями, она не сможет дарить ему сосиски в виде осьминожек и смущенные взгляды из темного уголка. Она сама все разрушила, поддалась какому-то отчаянному зову сердца, поэтому теперь оставалось лишь… Она даже не знала, что именно. Не хотелось ничего, совершенно. Родители волновались, тетя думала и говорила им, что Ре приболела, а потому разрешала оставаться у себя. Сакурай понимала, что это конец, больше уже не на что надеяться. Быть может, она наконец сможет его отпустить и жить дальше? Оставит его солнцу, сама пропадет в пасмурных тучах навечно, чтобы он больше никогда не видел бледную поганку и ни о чем не переживал… У нее был баскетбол… Но не было сил и желания. Где-то на третий день она поднялась, решила, что хватит так убиваться. Ничего понятно не стало, легче — может быть, только самую малость, но просто лежать было глупее чего бы то ни было. Тетя сказала, что ей следует немного подышать свежим воздухом — от этого станет лучше, а заодно купить себе какую-нибудь вкусняшку в ближайшей кофейне. Ре знала — лучше не станет никоим разом, но все же вышла ненадолго. Есть ей не хотелось совершенно, но тетя настояла, сказала, что хочет выпить чаю с маффинами. Тетя умела находить предлоги. Ре машинально извинилась, в душе поблагодарила ее за заботу и нехотя вышла на улицу. Было пасмурно и серо, как будто небо готовилось расплакаться в любой подходящий момент. До сих пор… В кофейне было много посетителей — выходной день как-никак. Ре стояла в очереди, пока не услышала дружелюбно-нежный голосок. — Сакурай-сан? Она обернулась, наперед зная, кто позвал ее. Из всех людей на планете встретить Кисе Рету прямо сейчас ей хотелось меньше всего. Впрочем… еще меньше — Дайки. Или Аомине-сана, теперь уже без разницы. Оказалось, что хуже всего — встретить их двоих вместе. — Садись? — предложила Кисе с обманчиво милой улыбкой. Ре подошла ближе, лишь для того чтобы они могли услышать ее извинение, но ей стало чертовски страшно. Если Дайки рассказал об ее признании своей девушке?.. — Извините, мне нужно идти, тетя ждет… Она боялась взглянуть на Аомине, а он молчал и не двигался. Ре опустила голову, в поле ее зрения попадала лишь его рука, спокойно лежащая на столе. — О, так ты у тети остаешься и на выходные, что ли? Ре глянула на Кисе, на ее обманчиво милую улыбку и ее полный недоверия взгляд. Кисе-сан знала… И что было в этом ее вопросе? — М-мне нездоровилось последние дни… Она заметила, как слегка дрогнула рука Дайки. — Ммм, — протянула Кисе. — Точно, Сацуки-чии ведь говорила мне, что ты перестала посещать тренировки. — И добавила: — Как и Дайки. Руки начали легонько трястись, а в глазах вновь защипало. Как жестоко было с их стороны упрекать ее в этой дурацкой, противной любви. Она любила… любила всем сердцем и… да уж, пожалуй, вправду была виновата в этом. Одна единственная. Поэтому и у Кисе Реты было право сейчас намеками упрекать ее за это, а у Дайки… Нет, вот у него не было прав так поступать с ней, так топтаться по ее разбитому им же сердцу. Ре сглотнула и сжала ослабшие кулачки. Ей нужно было уйти как можно скорее. — Рета… — наконец подал голос он, и Ре готова была расплакаться прямо здесь и сейчас от собственной никчемности, потому что этот чуть вкрадчивый, низкий голос, которым он обращался даже не к ней, пробрал ее до предательской дрожи. Глупая, влюбленная девчонка… — хватит. Пусть идет, ее ждет тетя. — Но я хочу поболтать с Сакурай-тян! Мы же подруги! — Простите, — выдавила Ре и скорее засеменила прочь, даже не глядя на них. Кисе ее догнала… Окликнула уже на выходе, стоя на крыльце. Затем подошла ближе, не спуская изучающего взгляда. У Ре уже не было сил краснеть, бледнеть и чувствовать вину. Она знала, что виновата перед девушкой своего любимого, но ничего не могла с этим поделать. — Чего ты так убегаешь? — спросила Кисе, без улыбки, даже обманчиво милой. — Т-тетя… — выдавила та, но была перебита резким, даже грубоватым тоном. — Я не дура, Сакурай-сан. Ре подняла на нее глаза. Было стыдно, но больше — больно. И почему-то хотелось просто горько улыбнуться, посмеяться над собственной жалкостью. — Вы знали, Кисе-сан? Рета усмехнулась. — С первого дня, как увидела тебя. Там, возле спортзала Тейко. Возле Дайки, за его спиной. Это было… нечестно. Если она знала еще с тех пор, то почему?.. Нет, во всем виновата только сама Ре и никак иначе. Видимо, стоило не плакать и страдать, а… Ре смотрела в глаза своей не-соперницы и понимала, что за свою любовь стоило бороться. Но… был ли в этом смысл теперь? Зачем бледная поганка ему? Когда у него есть само Солнце?.. — Хорошим девочкам нравятся плохие мальчики, но это не сказка, где плохим мальчикам нужны хорошие девочки… Кисе говорила без вызывающей язвительности, без хвастовства и осознания собственного превосходства — так, словно хотела помочь. Вот только лучше не становилось, а даже наоборот… — Хорошие девочки… — выдавила Ре с горькой усмешкой, опустив голову, — должны помогать родителям и не оставаться у тети, чтобы лишний раз увидеться с… чужим человеком. Кисе молчала, давая ей продолжить. — Я… наверное, мне стоит наконец… отпустить. Я уйду из Тоу и не буду больше сюда возвращаться. Меня здесь уже ничего не держит. — Н-но… — Кисе растерялась от такого заявления, это чувствовалось в голосе. Видимо, она вовсе не желала прогонять Ре, не ожидала такого решения. — А… баскетбол?.. — …есть и там. Ре поклонилась, извинилась в тысячный раз и развернулась. Тетя ждала… маффины, которых не будет. Но это ведь было просто предлогом? Через три-четыре опустошенно-вялых шага Кисе вновь ее окликнула. — Сакурай-чии… Она мялась немножко, отводила взгляд, чуть поджимала губы. — Он не для тебя… Ре молча и устало внимала ее корявому извинению и принимала добавленный к своей фамилии суффикс «чии».