Доживу, Дамико. Уж до конца месяца я точно доживу.
И вот – уже этим вечером – сижу в самолёте, ожидая посадки в страну через Атлантику. В страну демократических свобод и безграничных возможностей. В страну, в которую сбежали мои дети и в которую бегу я.
Впрочем, бегу я не от Ачиля.
Здесь, недалеко от Нью-Йорка, в зажиточном городе штата Коннектикут – Гринвиче – поселился бывший однокурсник – Стив Грейсон. Его сын мог бы стать неплохой партией моей дочери, что было бы очень кстати, учитывая недавний разговор с братом. А в самом Нью-Йорке, в Северном Бронксе, скрывшись от преследователя после смерти Нормы, затаились Краш и Келли. И я прибыл сюда, чтобы, как говорится, убить двух птиц одним камнем* – договориться и со Стивом, и с Келли. Ну, и заодно сбить след итальянцу…
Не желая быть нежданным гостем, я заранее созвонился с однокурсником и предупредил о своём визите. К счастью, ни завтра, ни послезавтра покидать Гринвич тот не планировал. И принимать гостей тоже. Но, натянув на лицо сияющую, присущую американцам, дружелюбную улыбку, он встречает меня так, будто всю жизнь только и ждал:
— Уилл, дружище! Как дела? Сто лет тебя не видел! Да и остальных столько же. Было бы здорово собраться вместе, вспомнить студенческие времена, узнать, что изменилось, что осталось, как прежде. Как считаешь? — положив тяжёлую руку мне на плечо и провожая в гостиную, делится мыслями Стив, где на софе, уткнувшись в ноутбук, сидит женщина средних лет, и, кажется, даже не замечает нашего присутствия. Однокурсника это нервирует, и он не стесняется её упрекнуть: — Эбби, найди другое место! У нас разговор.
И она, не удосужившись ни взглянуть, ни поприветствовать, удаляется в другую комнату.
— И принеси нам с Уиллом чего-нибудь покрепче!
А я расслаблено присаживаюсь на место Эбби.
Всё такой же широкоплечий подтянутый Стивен за годы, что мы не виделись, не потерял спортивную форму, и я ловлю себя на мысли, что ненароком сравниваю его с телохранителями. В особенности с Джоном, к имени которого так и не привык. Мне трудно представить бывшего однокурсника, заседающим в конференц-зале перед советом директоров и обсуждающим какие-либо вопросы ведения бизнеса. И не только потому, что он похож на бывшего тяжелоатлета. Я всегда считал его недалёким спортсменом, все разговоры с которым сводились либо к обсуждению набранной им массы тела, либо количеству бывших девушек. Впрочем, человеку свойственно меняться – сто́ит ли вспоминать себя в юности?
— Помнишь, как ты заступился за Алекс, когда я сказал, что она даст мне на первом свидании? — по-видимому, сто́ит – решил Стив. — Ты ещё собирался мне вмазать, если я к ней приближусь.
— Не собирался, — фальшиво улыбаюсь в ответ. — Я бы обратился к отцу, чтобы он выкинул тебя из университета.
А он также фальшиво смеётся.
Но как бы я ни старался не обращать внимания на чёрную повязку поверх правого глаза, взгляд автоматически заостряет на нём внимание и настаивает на уточнении:
— Не спасли?
Грейсон лишь пожимает плечами.
До сих пор помню, как острые клыки рвали одежду, впивались в кожу и отрывали куски мягкой плоти с рук, которые Стив интуитивно выставил вперёд. Он не кричал, и единственным звуком был рык озверевшего животного, познавшего вкус крови. Помню, как пятился назад – медленно, тихо, чтобы собака ни в коем случае не приняла меня за убегающего кролика и не переключилась на новую жертву. Помню, что даже не мыслил о том, чтобы позвать на помощь или попытаться отогнать зверя самостоятельно.
Я просто спасал свою шкуру.
Уже позже, в больнице, куда мы с Максом пришли навестить однокурсника, стало известно, что справиться ему помог сосед Ачиля, огревший псину битой по голове и вызвавший «скорую». К несчастью, немного не вовремя – к этому времени собака уже успела добраться до лица. И Стив, то ли доказывая правдивость ситуации, то ли желая меня унизить, попытался сдвинуть марлевую повязку, обмотанную на полголовы, но полностью осуществить задуманное ему не удалось: повязка сдвинулась лишь на дюйм, обнажив свежую рану на щеке и не позволив увидеть имплант вместо глаза.
— Эбби! Ты куда пропала? — взрывается Стивен после неловкой паузы, и я понимаю, что те же воспоминания окутали и его.
В дверях появляется та самая женщина. В одной руке – бутылка виски, в другой – два бокала. Она послушно ставит их передо мной на стеклянный столик и собирается уходить, но я её окликиваю:
— Постойте, дорогая. Ваше лицо мне кажется знакомым. Мы нигде раньше не встречались?
— Не думаю, — появляется смущённая улыбка на уставшем когда-то по-настоящему красивом лице, а в следующую секунду, под ревностным взглядом Грейсона, она уже семенит к выходу, не оглядываясь.
— Столько слышал о ней, но вживую вижу впервые, — невинно улыбаясь уголком рта, разбавляю осевшую тишину и принимаюсь разливать предложенный напиток. — Бывшая фотомодель, мисс Ньй-Йорк девяносто два, "бриллиантовая" наследница…
— Изумрудная.
— А, точно – изумрудная. Я видел фотографии с вашей свадьбы.
— А я – с вашей.
Что ж, один-один. Ни он, ни я не посчитали нужным приглашать друг друга на столь важное событие. Я, к тому же, не сделал этого дважды.
— Помнится, сижу над какими-то бумажками – сосредоточенный, весь в себе, — по привычке взбалтывая бокал, вспоминаю страницу из своего прошлого, одновременно с тем наблюдая за реакцией однокурсника, который и не заметил, что его маска дружелюбия дала трещину. — И тут заходит мать. Суёт под нос глянцевый журнал, тараторит про какую-то модель, свадьбу… Я тогда ещё подумал: «Неужели это имеет значение? Мало ли моделей выходит замуж». А сам ненароком кошусь на фотографии. И – вот это да! – вижу своего старого друга! — перестаю взбалтывать напиток, осознав, что собираюсь выпить не коньяк, но привычка берёт своё, и я подношу бокал к носу. — Оказалось, она всего-навсего хотела украсть идею оформления вашей свадьбы – мы как раз собирались с Алекс пожениться, — морщусь от запаха дешёвой выпивки и не решаюсь поднять его первым.
— К чему ты клонишь?
Заливаю спиртное в глотку; снова морщусь.
— Моя дочь ещё не фотомодель, но она
уже "нефтяная" наследница. А твой сын – "изумрудный" принц. Идеальное сочетание, не находишь?
Ещё секунду он с задумчивым видом не отрывает от меня взгляда, но уже в следующее мгновенье начинает громко хохотать. А я, не выдавая тревоги, терпеливо жду, когда Стив пояснит, что хотел этим сказать.
— Извини, я просто представил, — вытирая импровизированную слезу со здорового глаза, всё ещё хихикает Грейсон. — Просто представил… Ха-ха! Рона с твоей дочерью… Нет, ну, ты понял? Рона! Этого охламона! С "нефтяной" принцессой! Ха-ха-ха!
Но мне не до смеха.
У меня нет времени читать между строк. Нет времени угадывать, что сказал не так.
Осознав, наконец, что его шутка понята не была, однокурсник моментально замолкает. Он неопределённо пожимает плечами, берётся за бокал с виски и поднимает его на вытянутой руке, чтобы столкнуть с моим, однако я его жест не поддерживаю, и ему приходится выпить одному.
— Вероятно, он ещё слишком молод. Из охламона может вырасти, например, владелец сети ювелирных магазинов, — холодно изрекаю в ответ, имея в виду самого Стивена. — Или акционер нефтяной компании. Люди же меняются.
— Я заметил, — окидывая меня таким же холодным взглядом, фыркает тот. — Не знаю, каким ты более невыносим: трусливым шакалом или высокомерным… — запинается, подбирает слово, но ничего не находит лучше, чем: —
Просто… высокомерным. И я не знаю, как разбавить обстановку! Создаётся впечатление, будто ты заключаешь со мной сделку на продажу своей дочери. Или на покупку моего сына… Я не знаю. Это как-то неправильно. Не по-человечески. Ты же понятия не имеешь, что из себя представляет мой Рональд! Меня даже не столько волнует, каково будет Рону с…
— Келли.
— С Келли, чем Келли с Роном! Для начала неплохо было бы их познакомить, подружить… А уж потом…
Вот оно что. Значит, деловой человек до сих пор не выбил в нём человека семейного. Это раскрывает Грейсона с хорошей и плохой стороны одновременно. И если большинство видит в этом только плюс, то я вижу лишь уязвимость.
Признаться, я собирался сделать союз Грейсонов и Фостеров всего лишь запасным. Я не рассматриваю сына Стива главным кандидатом на место рядом с Келли, так как не думаю, что Мэтт настолько глуп, чтобы подобрать для своей дочери кого-то беднее Грейсонов. Но это будет единственный
молодой человек с более-менее богатым наследством. Остальных я намереваюсь искать среди своих ровесников.
— Что же не так с твоим сыном? — как можно вежливее улыбаюсь однокурснику, но улыбка, кажется, выходит снисходительной, презирающей, поэтому Стивен говорить дружелюбно не намерен:
— С ним всё нормально. Немного ветреный, несерьёзный, но кто в свои двадцать лет задумывается о будущем?
Он просто
вынуждает меня насмешливо скривить рот в ухмылке.
— Ах да… Ты… — замечает Стив. — Ты же с пелёнок планировал завоевать «Фостер Индастриз». Слышал по телевидению, как вы с братом делили компанию – то суд, то покушение. Невольно задумываешься: а была ли у тебя юность?
— Так, значит, он ещё не нагулялся? — возвращаю тему в прежнее русло. — В этом случае, спешу порадовать: моя дочь несовершеннолетняя. А к тому времени, когда она вырастет – Рон как раз нагуляется.
— Я обеими руками за! Ты не подумай, я не отговариваю. Мне это выгоднее, чем тебе. Но я предупредил. Он у меня, как этот… Как дворовый пёс. Живёт по законам улиц. У него свои друзья – банда, как Рон её называет. Знаешь, чем они занимаются? Подлавливают людей в переулках и приставляют нож к горлу. И это при том, что у него, благодаря мне, полные карманы денег! Ну,
зачем, спрашивается? Зачем? — сделав паузу, Стивен заливает спиртное в глотку и ещё некоторое время молчит. — Я уже сбился со счёта, сколько раз вытаскивал его из обезьянника. Что интересно, из всей банды копам попадается только он один! Хотя действуют вчетвером… Знает, засранец, что я его там не оставлю, поэтому и берёт всю вину на себя. Робин Гуд хренов. А копы не дураки же: давно пронюхали, в каких местах они орудуют… Устраивают облавы, берут Рона и звонят мне. Мол, так и так… Задержан до выяснения… Эх… — разочарованно машет рукой, вновь наполняет свой бокал и тут же его осушает.
— Позже поумнеет, — заключаю я, поднимаясь с места и начиная застёгивать пуговицы на пиджаке, давая понять, что собираюсь уходить. — У меня сын тоже занимается чёрте чем. Наподобие твоего: такая же компания отморозков, такие же глупые методы добычи денег. Но я не задумываюсь над тем, кто займёт моё место. Ответ очевиден – сын. Хочет он того или нет.
Совсем приунывший Стив, подперев голову ладонью и уткнувшись в пол, медленно кивает, будто убеждая себя поверить сказанным словам, и, кажется, не видит моего желания покинуть дом.
— Значит, договорились? — протягивая руку, выдёргиваю из забвения однокурсника, и тому приходится обратить на меня внимание.
— Всё зависит от твоей дочери, — выдавливает из себя улыбку и закрепляет сделку крепким рукопожатием.
* * *
— Я Норма, — робко улыбалась мне светловолосая девушка на званом ужине за месяц до запланированной свадьбы, а я даже и не пытался быть дружелюбным.
— Я знаю.
Мне не нравилась её милая улыбка, не нравился смущённый бегающий взгляд. Не нравилось, что она то сцепляла руки в замо́к, то отводила их за спину; то переминалась с ноги на ногу, то смотрела в пол. Не нравилась красивая причёска, так гармонично смотревшаяся с кофейного цвета платьем, симпатичное милое личико, бархатистый голос, нежные руки… И сама мысль, что придётся строить с ней семью!
— А я не таким тебя представляла, — попыталась Норма поддержать заранее обречённый на провал разговор, но не дождалась вопроса и поэтому сделала вид, будто он прозвучал: — Мне говорили, что ты вдовец, и я думала, тебе за тридцать… Оказалось, ровесник.
И на это мне тоже было нечего ответить. Кроме:
— Я тоже никогда не думал, что стану вдовцом в двадцать три года.
В тот вечер я не задавал ей вопросов: не интересовался увлечениями, не хотел знать, как относится к животным, играет ли на музыкальных инструментах, любит ли спорт. Какое-то время она ещё пыталась реанимировать пустую беседу, но все попытки разбивались о холодную стену равнодушия и продолжения не имели. По-видимому, уже тогда Норма пожалела о том, что дала согласие на предложение, поступившее даже не от жениха, а от моего отца; отец Нормы пожалел о том, что отдаёт дочь человеку, который никогда её не полюбит; и лишь я был твёрдо уверен, что скорая свадьба поможет забыться.
* * *
Крупный, атлетически сложенный парень выглядит гораздо старше своих лет. Чёрная бандана, чёрная куртка, чёрный чоппер. На глазах – тёмные очки, над воротом – татуировка. Он мне кажется знакомым до тех самых пор, пока не подойдёт на расстояние вытянутой руки и не снимет очки. Именно с этого момента я понимаю, что смотрю в серые бесцветные глаза того самого Рона, друга Краша, который выдал его за пачку зелёных.
— Что он тут делает? — не отрывая взгляда, спрашивает он у отца и склоняет голову на бок, будто с пренебрежением, с издёвкой.
Грубые, резкие черты лица сильно контрастируют с чертами лица Стива, но одна деталь – шрам, пересекающий левый глаз от брови до щеки – не оставляет сомнений в том, что они родственники. Ещё бы чуть-чуть, и сходство было бы стопроцентным.
Эта мысль заставляет меня усмехнуться.
— Что он тут делает?! — взрывается Рон, которому, видимо, не понравилась моя реакция. А мне не понравился вопрос. Это поняли и два телохранителя, скучающие возле автомобиля и мигом вставшие за спиной, чтобы дать отпор высокомерному байкеру.
— Эй, спокойнее! — вмешивается Стив, вклинившись между нами так, чтобы сын не наделал глупостей. — Рон, это мистер Фостер, мой однокурсник, — смотрит на меня: — Уилл, это…
— Мы знакомы. Не поверишь, но именно таким я его и представлял. Но это ни в коем случае не отменяет нашей сделки. Всё в силе.
Рон смотрит с недоверием. Он не сопоставил факты, но интуитивно чувствует, что сделка касается не только отца.
— Что в силе? Я в этом не участвую!
— Участвуешь, — сквозь зубы рычу в ответ, замечаю, как тот силится меня не ударить, и под злобные взгляды Грейсонов сажусь в салон автомобиля.
