Andrew Jasinski — Lighthouse
Antonio Vivaldi — The Four Seasons, Violin Concerto No. 4, RV 297 "L'inverno": I. Allegro non molto
«BBC NEWS», — прочла Эллен на экране телефона смс от Джима и одеревенелой рукой попыталась нажать на кнопку пульта. Вышло с третьего раза, ноющая боль дала знать о себе очень скоро, но было уже не важно — в телевизоре сообщали о том, что Майкл Фебер, подозреваемый в убийстве, обратился в полицию сам. По всей видимости Скотленд-Ярд находился в шоке, потому что Фебер сообщил, что находился в плену и, конечно же, никак быть тем самым преступником не мог, ведь сам чудом сохранил свою жизнь. Его взяли под стражу до выяснения обстоятельств. На этом репортаж новостей был окончен. Там, где должна была зародиться радость, зияла дыра. Эллен ощущала себя пустой, обесточенной, выведенной из строя. Оболочкой, не человеком — вот что Джим сделал с ней, вот с чем она не была способна бороться. Она вложила последние силы в свой едва ли осознаваемый головой поступок, там и кончилась: вылилась вместе с кровью, истончилась под лезвием и в какой-то степени перестала существовать. Болеутоляющие, возможно, и не давали мыслить ясно, делали её безразличной, но гнетущее чувство пустоты не являлось результатом действия лекарств. О, нет. Она пустилась в запутанную и витиеватую игру Джима, и в ней же потеряла часть себя. Что-то в ней надломилось окончательно, и искать концов не имело смысла. Джим забрал себе то, что не причиталось ему — так и плетут пауки свою паутину, забирая и волю, и остатки сил. Эллен даже не страшило, что она не чувствовала, ровным счётом, ничего. Зайди он сейчас, посмотри своими демонскими глазами, смогло бы что-то всколыхнуться в ней, подняться с глубин души? Увидела бы она в нём мучителя или же вспомнила бы испуганного мальчишку, который спасал её грошовую жизнь? Забрав себе так много, вырвав из неё с корнем, был бы он таким значительным теперь? Эллен не знала, но иной раз смотрела на дверь с презрительной надеждой — своё сердце ей больше не было жаль ни капли. Часть её умерла, и Страшный Суд свершился. В больнице Джим так и не появился. Букет тёмно-алых роз, оставленных курьером у дверей её дома, она раздавила ногой и оставила на пороге, как послание: «Катись обратно в ад». Джим же разглядел в этом крик души. * Майкла перевели под домашний арест: Скотленд Ярд не верил на слово и продолжал выяснять обстоятельства похищения Вебера. Эллен кое-как привела себя в порядок, но из дома всё равно вышла блёклой тенью себя. Эту тень и увидел в дверном проёме изрядно похудевший Вебер, взгляд которого не выражал ничего хорошего. — Иди сюда, — схватил в охапку, как куклу, и прижал к себе. Когда до мозга дошло, что он действительно тут, живой, она вцепилась в него руками со всей силы, пусть боль и запульсировала на месте заживающей раны. Такая мелочь по сравнению с тем, что Майкл мог погибнуть. — Прости меня, — голос дрогнул и сорвался. — Ты что вообще несёшь? — затащил её внутрь квартиры, усадил на диван и посмотрел с такой прямотой, что стало не по себе. Эллен не могла понять, что именно в нём изменилось, но из плена он вернулся другим. Она боялась спросить, а потому молчала, инстинктивно пряча больную руку под здоровой. — Этот конченый ублюдок Мориарти виноват во всем, не ты. Даже думать не смей, Эллен. Хватает того, что ты сделала. Стержень. Металл. Вот новый Майкл. Чёрт, он оказался в плену и закалился там, она же была на воле и сломалась. Усмешка вышла кривой и горькой. Майкл не понял, а она и не стала объяснять. Зависть — плохое чувство, и другу лучше не знать ход её мыслей. — Что они делали с тобой? — решилась на смену фокуса, потому что начинала рассыпаться на части снова. Майкл уселся напротив в кресло и ярость сверкнула в его глазах. Таким она ещё никогда его не видела и видеть не желала, но судьба или злой рок распорядились с ними так, поэтому пришлось смириться и с этим. — Там был мужик, явно военный, он за всем следил. От него кровь стыла в жилах. В нём было что-то такое, чего я никогда не видел до этого... И он пытал меня тем, что ничего не делал. Просто смотрел и ухмылялся, — он взъерошил волосы и поджал губы, и Эллен поняла, что силы он черпал исключительно ради неё самой. — Я не знаю, кто он, но я знаю, что он убийца, и что если бы ему дали команду, он бы покончил со мной без зазрения совести. — Но ты здесь и всё хорошо, — кое-как выговорила сквозь ком в горле и вся тяжесть положения упала ей на плечи. Как они выбрались из всего этого и выбрались ли вообще известно одному богу, но такими, как раньше, им не быть. Данность, с которой нужно было научиться жить. — Он вынудил тебя? — Майкл застыл взглядом на руке. Она поёжилась, словно от холода. — Нет, но мне пришлось. Иначе бы... всё было хуже. — Надо выпить, — заключил он и изъял из бара бутылку виски, стоимость которой до неприличности зашкаливала. Эллен приняла из его рук бокал и неспешно выпила. Стало теплее, но едва ли лучше. До хорошего им ещё ползти и ползти. — Эл, ты понимаешь, почему он так к тебе... прицепился? Зачем ему все это дерьмо, если наш бизнес ему до одного места? — Пустота, — тихо сказала Эллен. — Огромная чёрная дыра, поглощающая галактики... Ищущая что-то, чего лишилась однажды. Либо же не имела вовсе. — Это пугает до усрачки, твои странные слова, — Майкл начал волноваться не на шутку и не спускал с неё взгляда, будто бы она снова могла выкинуть какую-то идиотскую выходку, опасную для жизни. — Но это и есть Джим. — Джим? Эллен разучилась улыбаться, поэтому на лице появилась гримаса. — Да, теперь Джим. Майкл выдохнул и покачал головой, запивая свои опасения виски. — Я боюсь, что он не остановится. Боюсь за тебя. Эллен обвела знакомую квартиру в стиле хай-тек взглядом и остановилась на Майкле. По его спине пробежал озноб. — Бояться уже поздно, Майкл. Чтобы это ни значило, он не решился уточнять. Эллен была ему благодарна, потому что копаться в этом дерьме не хотелось. Можно откопать то, что должно быть похоронено. Можно наткнуться на ужасы, которые рождаются во мраке и с которыми не побороться, сколько бы сил не имел за душой. С этим она разберётся позже: когда Джим объявится на пороге галереи, её дома, её надломленной жизни. Когда размашистым шагом или же скользкой поступью вновь оставит свои несмываемые следы. Когда возьмёт холст и вновь нарисует на нём очередную страшную картину. Всё будет потом, а пока... Живой Майкл, тепло его дома и непомерно дорогущий виски в желудке. Просто чудесный день, чёрт побери. * Эллен почувствовала неладное позвонками: холод проскользнул по её спине, когда она разогревала в микроволновке свой незатейливый ужин. Она замерла, прислушавшись, и спустя несколько мгновений раздался звонок в дверь. Одна длинная трель, и бешеный бой в груди поставили всё на свои места. Джим здесь, и её пустота откликнулась на его зов предательской пульсацией. Прятаться не имело смысла, и ровная, как струна, она прошла к входной двери и распахнула её настежь. Идеальный по всем параметрам, если не знать гнилой сути. От напускного лоска его внешности почти что тошно, а от пристального взгляда — душно. — Здравствуй, — нордически спокойно, без тени усмешки. Иначе, совсем-совсем не по-Джимовски. — Привет, — устало, бесцветно, бесстрашно. По-новому. — Войду? — Возможно запретить? Ну вот, усмехнулся, и живот знакомо сжал спазмический страх. Возможно, уже просто инстинктивный, возникающий при его присутствии рядом. Эллен хотелось бы в это верить. Она отошла в сторону, чтобы пропустить незваного гостя в коридор. Дежавю, — лишь бы не стал резать руки на её глазах, иначе картина выйдет приторно-пошлой и избитой. Джим застыл в ожидании, и Эллен закатила глаза, последовав в гостиную. Мягкий свет торшера бликами ложился на его лицо, и она заметила морщины на высоком лбу. Сколько ему лет? Тридцать пять, тридцать восемь? Оставалось гадать, но вряд ли имело смысл думать об этом в принципе. Сознание пыталось цепляться за мелочи, когда нужно было сосредоточиться на сути. — Надеюсь, твоя рука в порядке? — Лучше и быть не может. Казалось, Джим проверял слова на вкус, на вес и целесообразность их произношения вслух. Было странно, что он решался на что-то, потому что всегда был решительным по умолчанию, и эта игра в скромность или бог знает что ещё Эллен настораживала. — Признаюсь, ты меня удивила, — всё-таки сообщил Джим, но только после того, как опустился в мягкое кресло, устроившись в нём так вольготно, что стало невыносимо стоять на ногах. Она последовала примеру, хотя может и стоило смотреть на него сверху вниз, чтобы иметь хоть какое-то подобие превосходства. Хоть какое-нибудь. — Это было... восхитительно. — Хочешь повторения на бис? Я не в настроении. Джим улыбнулся, не отводя смоляных луж, и Эллен начинала тонуть. — О, нет, я пришёл не за этим, — он наигранно постучал по груди, будто что-то искал, и из внутреннего кармана достал то, от чего у Эллен замерло сердце в груди. — Узнаёшь? Конечно. Ожерелье королевы Евгении играло бликами и завораживало. С него начались все беды Эллен, и стоило усилий не вырвать его из мужских рук и не бросить прямо в стену, чтобы разлетелось на миллионы фунтов по всему дому. — Да. — Это подарок. Хочу, чтобы оно было у тебя. Издевательство или проверка на прочность. Все грани безумия уже, казалось бы, пройдены, но у Джима всегда имелись сюрпризы. Проклятый, невозможный, ужасный человек. — Лучше бы Мемлинг. — С твоей кровью Суд стал... совершенным. Поэтому я его не отдам. — Джим... — Эллен возвела взгляд к потолку, и он стал расплываться. — Если ты не уйдёшь, то я тебя убью. — Сегодня я не уйду, и ты меня не убьёшь, но я признателен за то, что готова на такие поступки. Я всегда знал, что ты способная. Её парализовало. Слова, любые потуги на них, застряли в горле. Она могла только смотреть в его глаза и пытаться понять, почему. — Если бы ты меня нарисовала, то чтобы мы увидели на полотне, Эллен? Багровые линии, вкрапления тёмного индиго, полыхающие ожоги оранжевого, чёрные бесконечные спирали. — Боль. Гнев. Сомнения. Величие. Жестокость. Пульсация жизни. Неумолимость смерти, — Эллен запнулась, но Джим терпеливо ждал. Его глаза горели, да он и сам сиял, и скрыть правду значило лишь подтвердить её окончательно. Но Эллен попыталась. — Поиск смысла... — Нет. Скажи, как на есть. Прикрыла глаза и выдохнула: — Любовь. Чувствовала, как слёзы-предатели стекали по щекам и падали на кисти рук. Чувствовала, как Джим приближался, каждый шаг сжимал пространство, делал его иным. Чувствовала холодные ладони на своём лице. Забирал себе слёзы, может, прятал за пазуху, но она не видела, а лишь представляла, и губы нервно дрогнули. — Всё так, Эллен, — обволакивал, позволял посмотреть сверху вниз, и пришлось открыть глаза, чтобы снова окунуться в бездну. Она падала туда, но страха больше не существовало. — Теперь ты познала. И опустил голову на её колени, будто устал от такого груза, который вряд ли может унести человек. Эллен осторожно опустила руки на его плечи и замерла, почти не дыша. Джим, не поднимая головы, потянулся за её рукой и притянул к своей груди. Там билось сердце. У него было сердце и оно билось в её распахнутую ладонь, как беззащитная птица. — Напиши её для меня. Прошу. — Если смогу. —Только ты и сможешь. Эллен не заметила, как травмированной рукой начала вести по его волосам. На это движение Джим отреагировал поцелуем в запястье, и печать эта была снята. «Иди и смотри». Личный Апокалипсис медленно расправил плечи и, даже будучи перед ней на коленях, выглядел неподчиненным. В чьей власти управлять ветром? Кто мог отдавать приказы вулкану? Джим был явлением, провидением, стихией во плоти и крови, и от человека его отделяла целая пропасть. Не приручить такое, не обуять, но коснуться единожды... Возможно. И Эллен не смогла отодрать ладонь от его груди. У Джима в запасе множество масок, но для неё не нашлось подходящей. Пришлось снять все разом, остаться перед ней без брони, фальши, обнажиться, будучи закованным в заебавшую двойку от westwood. Найти в себе силы на слабость, на миг стать частью обычного мира и попросить, разрезая и себя, и её искренностью, о которой и сам не ведал: — Я могу остаться? — Возможно запретить? Джим улыбнулся и право на собственный выбор вернул Эллен обратно. Лучше поздно, чем никогда. — Да. Почувствовал, как дрогнули пальцы на его груди. Увидел, как поменялся её взгляд, как в нём родилась решимость. Понял, каково это — оказаться на плахе. Показался себе бесконечно живым. — Да, — ответила Эллен, и он смог выдохнуть. Так и замерли друг перед другом, и крошечное расстояние между приходилось преодолевать с титаническим трудом. Вспомнился Микеланджело, его нетленное: «Я видел ангела в куске мрамора. И резал камень, пока не освободил его». Целовать Эллен — резать такой же камень. Джим резал по больному, и ангел освободился, ответив. Руками-крыльями накрыл спину, и в области лопаток свои собственные — сломанные, обожжёные — затрепетали под рубашкой. Нужно было освободить их, и Эллен стянула с него и пиджак, и, пуговица за пуговицей, сорочку. Так и застыла, а Джим только и смог, что пожать плечами. Крыльев не было, но Эллен их видела. Оплакивала их и сама потянулась к нему, и Джим принял её в объятья, как принимают врата рая тех, кто прошёл долгий путь и смог, наконец, вернуться. Он уже не сможет оказаться там — так уж сложилось, но обнимая её, прижимая к своей груди, Джим снова был дома. — Пойдём, — прошелестела Эллен на ухо и повела за собой на второй этаж. У двери в спальню не выдержал пытку разлукой и вдавил в стену, целуя невпопад, стаскивая с неё одежду. Крыльев не было, но Джим их видел. Белоснежные, ослепительные, что пришлось зажмуриться. Может, стоило и сбежать, не марать собою всё это великолепие, но Эллен не позволила, а у него не хватило решимости повернуть назад. — Хочу тебя видеть, — уже в полутьме спальни сказал Джим, и Эллен потянулась к ночнику. Мягкий свет плавными линиями очерчивал её обнажённое тело, и Джим засмотрелся, нависая на ней. Эллен дрожала, дыхание предавало, желание стягивало низ живот до тупой боли, но спешка бы все испортила и она подчинилась. Пусть смотрит, пусть топит, пусть хоть на куски разорвёт, только бы момент этой близости, сокрушительного единения, не прекращался. Но всё кончится, знали оба, и боль от скорой потери друг друга пришлось компенсировать поцелуями, ускоряющимися толчками, стонами, сомкнутыми намертво ладонями. Изогнулась в его руках, вскрикнула и прикрыла глаза, тяжело дыша. Джим сосредоточился на ощущениях и кончил следом. Облегчения не принесло — заниматься любовью было для Джима в новинку, но это он не променял бы ни на одну ночь с любой другой женщиной. Эллен была особенной. Она выключила ночник и обернулась к нему лицом. Джим гладил её распущенные волосы, нежно касался кожи и улетал куда-то далеко-далеко. Эллен едва заметно улыбнулась, будто растаяла на миг, и Джим запомнил ту улыбку навсегда. Ничего правдивее её с Джимом ещё не случалось и уже не случится. Некоторые вещи он знал наперёд, потому что сам себе и являлся пророчеством. «Иди и смотри». Совсем скоро, а пока... Хранить её сон и прикрывать опалёнными крыльями, которые давным-давно сложил, но ради неё смог расправить в последний раз.